После уроков

      Утренние заморозки начались в последние дни сентября. Золотистые листья покрылись кристаллами льда, а по земле расстилался туман, говоря о том, что лето ушло безвозвратно. Несмотря на некое уныние, атмосфера казалась уютной и спокойной.       Женя и Дина шли по улице в направлении ее дома. Стояло раннее утро, улицы были безлюдными. Они не знали, зачем встали так рано, просто так получилось. Женя был совсем не против поспать еще немного, но решил, что все же лучше подняться. Воспоминания о ночи, проведенной рядом с Диной, казались чем-то странным, но не неприятным. На самом деле, это был первый раз, когда Женя уснул рядом с кем-то. При этом у них с Диной не было никакого сексуального взаимодействия. Чувствовал себя Женя хорошо, пусть утром и было как-то неловко. Только проснувшись, он поспешил извиниться, в первую очередь, за то неуместное предложение. Однако Дина предпочла сделать вид, что ничего не помнит. Женя был ей за это крайне благодарен.       Он намеревался сделать завтрак, пусть и не дружил с готовкой, но Дина сказала, что пойдет домой. Решила, что больше не может позволить себе издеваться над родителями. Побег воспринимался ей именно как издевательство. Женя спорить не стал, хотя, будь его воля, он бы разрешил остаться Дине в его квартире навсегда. И она бы спокойно занималась тем, что ей нравится. Жаль только, что воплотить подобное в реальность было невозможно.       Женя решил проводить Дину до дома. Хотелось прогуляться. Морозный воздух помог быстро прийти в себя и окончательно проснуться. По дороге они не разговаривали, каждый думал о своем. Женя пытался найти веские аргументы в пользу того, что ему нет смысла навещать Тамару в больнице. Дина размышляла о том, как объяснит свой поступок родителям.       — Просто скажи им, чтобы они от тебя отстали, — посоветовал Женя, так и не найдя никаких аргументов.       — Они, то есть мама, не отстанет, — вздохнула Дина.       — Но попробовать стоит. Можешь пригрозить ей, что, если она продолжит запрещать тебе писать то, что тебе нравится, ты убежишь навсегда и даже милиция тебя не найдет. Или скажи, что убьешь себя.       — Убью себя? — с подозрением переспросила Дина. — Разве можно таким манипулировать? Это же плохо.       Плохо, но Жене нравился подобный метод.       — Откуда у тебя вообще такие идеи? Ты же вчера столько говорил о жестокости, но разве не жестоко сказать родителям такое? Мне кажется, это слишком.       — Возможно, — вздохнул Женя, — но мир в принципе жесток.       Дом Дины, показавшийся за поворотом, радости не внушал. Они, не сговариваясь замедлили шаг, но все равно оказались у калитки. Дина взволнованно убрала волосы за уши и посмотрела на Женю.       — Если что, можешь вернуться ко мне, — сказал он.       — Я надеюсь, все будет в порядке.       — Я тоже, — улыбнулся Женя. — Удачи.       Дина захотела его обнять, даже сделала шаг вперед, но потом передумала и попрощавшись, открыла калитку ключом. Женя еще какое-то время смотрел ей вслед, а потом пошел назад, понимая, что все же придется навестить Тамару.       Дом встретил Дину непривычной тишиной, только на кухне шумел кипящий чайник. Раздевшись, она направилась именно туда. Инесса сидела за столом, держась рукой за голову.       — И как это понимать? — спросила она.       Голос Инессы звучал абсолютно равнодушно, кажется, она исчерпала свой лимит эмоций. С Диной произошло то же самое, она спокойно ответила:       — Я испугалась и не знала, что делать.       — Может не стоит писать всякую ерунду? — упрекнула Инесса.       — Почему?       Дина не дала матери ответить, понимая, что та вновь начнет говорить что-то про негативную энергетику, пагубное влияние или еще какую-нибудь ерунду.       — Я не делаю ничего плохого, — продолжила Дина. — Я никогда не сбегала из дома до этого момента, никогда не связывалась с плохой компанией, как брат, не пила алкоголь и не курила. Я просто занимаюсь творчеством, что в этом плохого? Мне нравится писать и в будущем я хочу стать писателем. Почему ты против? Это нечестно.       — Ты можешь писать нормальные вещи, например сказки для детей или приключения, а не какие-то ужасы и извращения, портящие твою психику.       — Что не так с моей психикой?       — Я не знаю, — в глазах Инессы проскользнул огонек гнева, — ты же мне не рассказываешь, чем ты после школы занимаешься, а что ты делала эти два дня я и представить боюсь. Небось была с какой-то девочкой, тебе же нравятся всякие извращения.       Дина так и не поняла, почему мать решила, что она была с какой-то девочкой. Это была крайне странная логика.       — Если тебя это волнует, то я даже ни разу не целовалась, — сказала Дина.       — Тогда почему ты эту ерунду пишешь?       — Потому что мне нравится. Чтобы о чем-то писать, не обязательно иметь опыт.       — Неправда, — зачем-то возразила Инесса. — Как это ты будешь писать, если не знаешь, как и что там происходит? Небось уже попробовала с какой-нибудь девочкой.       Дина закатила глаза.       — Что за бред? В таком случае я также не могу писать детские сказки и приключения, ведь я никогда не была принцессой, живущей во дворце, не умею колдовать и не летала в космос. Ты просто не хочешь, чтобы я занималась тем, что мне нравится, но я не понимаю почему. И мне обидно, потому что я не делаю ничего плохого, но тебя все равно что-то не устраивает. Я так больше не хочу, я буду заниматься тем, что мне нравится, а если ты решишь мне запретить, — Дина все же воспользовалась Жениным советом, — то я еще раз убегу и вообще стану, как мой брат.       — Делай, что хочешь, — вздохнула Инесса.       Делай, что хочешь — фраза, позволяющая делать все и одновременно ничего. Раньше она всегда заставляла Дину теряться и идти на поводу у матери, но не в этот раз.       — Да, я буду делать то, что хочу, — уверенно произнесла она и покинула кухню.       Оказавшись в своей комнате, она написала Жене, что все нормально. И пусть ситуация до конца так и не разрешилась, ничего страшного не произошло, и это главное.

***

      Женя был искренне рад за Дину. А вот тому, что пришлось пойти в больницу он рад совсем не был. Больница Заозерска представляла из себя старое трехэтажное здание, пропахшее лекарствами. Крайне неуютное место. Темные коридоры и облезшая со стен краска делали это место подходящей локацией для съемок фильма ужасов. Жене совсем не хотелось здесь находиться.       По субботам часы посещения начинались в одиннадцать. Женю пустили к Тамаре, но он до последнего надеялся, что ему, по какой-то причине, не дадут ее увидеть. Тамара в палате была не одна, наверное, это его спасло, пусть и не помешало ей сказать:       — Пришел-таки, негодник, а к маме небось не ходишь.       Тамара постоянно называла внука то негодником, то паршивцем. Женю это раздражало, но и забавляло.       — В психиатрической больнице, вроде, запрещено навещать пациентов, — сказал он.       — Это из-за тебя Танечка там оказалась, потому что ты плохо себя вел.       Тамара не знала ничего о том, что произошло. Женин отец сказал ей только то, что Татьяна попала с больницу после сильного стресса. К слову, сам он думал точно так же. То, что в случившемся как-то виноват Женя, она додумала сама. Хотя так и было. Женя тоже думал, что виноват, однако, слышать об этом от бабушки было все равно неприятно. Он пожал плечами, не зная, что сказать.       — Иди отсюда, у меня сердце слабое, — ядовито сказала Тамара.       Женя был только рад убраться из больницы.       Остаток выходных он намеревался посвятить разрешению ситуации с Виктором, но, когда он ему написал, выяснилось, что Виктор уехал в Минск. Женя ощутил неприятный укол ревности, хотя раньше за собой склонности к ней не замечал. «Ты поехал туда, чтобы потрахаться с кем-то?» — таким было содержание сообщения, которое отправил Женя. Виктор ответил, что не собирается ни с кем встречаться, и уехал из Заозерска, чтобы немного отдохнуть и купить новую рубашку. Выглядело так, будто он оправдывается. Жене это льстило.       Виктор сказал, что вернется в воскресенье вечером. Жене оставалось только ждать этого времени. Он сделал всю домашнюю работу на следующую неделю, погулял с Диной и обсудил с ней ее разговор с матерью.       Вечер воскресенья наконец настал, но планы Жени были нарушены. Произошло ужасное, как ему казалось. Позвонил отец. Сперва, увидев его номер на экране телефона, Женя не поверил. Владимир не должен был звонить сейчас. С его последнего звонка прошло не больше недели. По любому была какая-то причина. Женя неуверенно потянулся к телефону, чувствуя, как его руки начинают дрожать.       — Да? — неуверенно спросил он, пытаясь скрыть волнение в голосе.       — Твою маму должны скоро выписать из больницы, — холодно произнес он. — Я не знаю когда, но ты должен готовиться к возвращению в Минск.       Женя почувствовал, как сердце замирает. На висках выступили капли пота. Он совсем не был готов услышать такое. Он даже не думал о том, что придется уехать из Заозерска. Когда отец отправил его к бабушке, ему казалось, что это навсегда. По крайней мере до тех пор, пока он не окончит школу. О том, что Татьяну могут выписать из больницы он также не думал. Еще он не понимал, зачем отцу все это нужно. Владимиру ведь было явно лучше без жены и сына. Однако, наверное, он заставлял себя, потому что так надо, потому что на работе все должны думать, что у него хорошая семья. Владимиру было важно, что о нем думают на работе.       — Но ведь еще даже первая четверть не закончилась, я не могу уйти из школы.       — Ты что, невнимательно меня слушал? — сурово спросил Владимир. — Я не сказал, что маму выписывают сейчас. Ты обязан слушать меня внимательнее.       — Х-хорошо, извини, — сказал Женя, ругая себя за то, что позволил голосу дрогнуть. — Но мне нравится в Заозерске, у меня появилась подруга…       — Меня это не волнует, — перебил Владимир, — ты вернешься в Минск как только я скажу. Пререкаться не смей, я этого не терплю. И почему ты не рад? Я тебе позвонил, чтобы ты обрадовался тому, что маму выпишут.       — Я рад.       — Я сообщу, когда появится еще какая-либо информация, — сказал Владимир и, не попрощавшись, завершил звонок.       Женя сел на кровать, чувствуя, как его трясет, а дышать становится труднее. Подобное иногда происходило с ним после разговоров с отцом. Женя не знал, что делать с этим состоянием, поэтому просто обхватил голову руками, закусил губу и начал ждать, когда все пройдет.       Он попытался подумать о том, что ему делать дальше, попытался успокоить себя тем, что никто не забирает его из Заозерска прямо сейчас. Однако легче не становилось. А единственная мысль, которая была у Жени — это желание оказаться с Виктором прямо сейчас. Он потянулся к телефону и дрожащими пальцами набрал сообщение: «Можно прийти к тебе? Мне это нужно». Виктор ответил: «Нет, я еще еду. Давай поговорим завтра. Приходи в 207-й после шестого урока».       Женя ощутил что-то сродни предательству, пусть умом понимал, что в настоящий момент Виктор чисто физически не может быть с ним. Но даже если бы мог, то наверняка бы отказал. От осознания этого Жене стало почти физически больно. А потом он перевел взгляд на письменный стол, где стояла карандашница.       Канцелярский нож был куплен вместе с другими принадлежностями для школы. Правда, Женя с самого начала понимал, что ни для каких учебных целей он не пригодится. Нож был приобретен по другой причине. Женя подозревал, что однажды он может понадобиться. Кажется, момент настал.       Это был импульсивный порыв, продиктованный желанием забыться. Если не секс, то хотя бы так. Женя особо не делал такое раньше, в его жизни хватало боли, только пару раз царапал бедра лезвием бритвы, а летом намеренно расчесывал комариные укусы до крови. Однако сейчас сделать подобное казалось чем-то правильным. Он также подумал о том, что покажет завтра порезы Виктору, чтобы тот понял серьезность его намерений.       Женя не думал причинять себе реальный вред, просто пару царапин. Он достал нож из карандашницы и обнажил лезвие. Обрабатывать ничем не стал, решил, что просто польет порезы перекисью водорода после. Он закатал левый рукав и, особо не собираясь с мыслями, резко провел ножом по коже. Боль обожгла, но и позволила наконец прийти в себя. Женя сделал это еще раз, оставляя второй порез. А потом еще один. И еще.       Было больно, но Женя не мог остановиться. Алая кровь завораживала. Она медленно стекала по руке, падая на джинсы, но было плевать. Стук сердца отдавался в ушах. Женя не знал, сколько порезов сделал. Он убрал нож, только когда стало по-настоящему больно. Еще какое-то время он завороженно смотрел на кровь, а потом решил пойти поискать перекись. Однако голова вдруг начала кружиться слишком сильно. Он нашел в себе силы только на то, чтобы добраться до кровати. Женя упал на нее тут же то ли засыпая, то ли теряя сознание.       Утро началось с головной боли. Тогда же Женя понял, что перестарался. Первую проблему помогла решить таблетка цитрамона, со второй было труднее. Женя смотрел на свою руку, пытаясь вспомнить, зачем сделал это. То есть он помнил, что решил порезать себя после звонка отца и отказа Виктора, но он также помнил, что намеревался сделать лишь пару порезов. Однако то, что он видел сейчас, едва ли подходило под определение «пары порезов». Царапины покрывали всю внутреннюю сторону предплечья левой руки. Их было много, Женя даже не стал считать. Много было и крови, одежда и пододеяльник были перепачканы ей, пару капель засохло на ковре.       Женя решил, что беспорядок в квартире уберет позже, сейчас нужно было собраться в школу. Часы показывали одиннадцать, он проспал, причем сильно. Шел уже третий урок.       Пытаясь смыть засохшую кровь теплой водой, Женя впервые в жизни подумал о том, что он, должно быть, ненормальный. Вода щипала порезы, причиняя боль. У Жени и раньше были причины считать себя сумасшедшим. Хотя бы тот факт, что мама отправила его к психиатру. Однако причиной стала его ориентация, которую он не воспринимал как что-то плохое. Быть геем — это нормально, в этом Женя не сомневался. Но изрезать собственную руку канцелярским ножом — точно нет. Было бы куда проще, если бы все пошло по плану и Женя сделал те самые пару царапин. Тогда это можно было бы воспринимать как необходимую меру для давления на Виктора.       Женю даже немного напугало то, что он сделал сам с собой. Почему-то страх пришел именно сейчас, а не когда он выпрыгнул из окна, будучи девятилетним ребенком, не когда он позволял каким-то извращенцам делать с собой все, чего те пожелают. Именно сейчас. Однако страх ушел так же быстро, как и появился. Успокоившись, Женя решил, что вид его левой руки в нынешнем состоянии, точно произведет на Виктора впечатление. Он поднял голову и улыбнулся своему отражению в зеркале.       В школу Женя не спешил. Решил, что придет к окончанию шестого урока, только чтобы поговорить с Виктором. Так он и поступил. Вахтерша смотрела на него с недоверием, но ничего не сказала.       Виктор, как они и договаривались, ждал Женю в своем кабинете. Когда последний вошел внутрь, Виктор запер дверь на ключ.       — Ммм, так мы все же займемся сексом? Вообще я давно хотел сделать это в школе.       — Нет, — вздохнул Виктор, — мы не будем это делать ни в школе, ни где-либо еще.       Женя не видел смысла тянуть, он сразу раскрыл свой главный козырь.       — А так?       Задав этот вопрос, Женя закатал рукав, показывая Виктору порезы, и довольно улыбнулся.