КиЛ: Загнанные

Кажется, еще удар, и голова разорвется подобно застежке бюстгальтера милой брюнетки, которая подарила Коулу бесстрастный ночлег. Парень даже не помнит ее имя, только то, как плохо все закончилось три месяца назад. Но по сравнению с тянущей болью в запястьях та ночь видится просто сахарной. Глаза в абстракции темноты уже не силятся разглядеть хоть просвет помещения. Прилегающая плотная ткань темных штанов, недавно облитая алкоголем, уже успела высохнуть — следовательно, дорога заняла немало времени. Парень принюхивается, и свежий запах рвоты неприятно ударяет по обонятельным рецепторам. — Фу, что за, — слова с насмешливой неприязнью слетают с губ, сталкиваясь о железные двери, рикошетом возвращаясь к хозяину, и тот подпрыгивает на очередной кочке. Коул старается дышать умеренно, но неприятный запах затрудняет дыхательную гимнастику. Брюнет слегка двигает руками, однако онемение выигрывает в этой неравносильной схватке, и мимолетная мысль о тугой веревке также сильно вонзается в сознание. Шевеление ногами дается более свободно, но резкие подскоки на кочках советуют оставить ноги на липком полу, чтобы хоть как-то удержать равновесие и не вляпаться в источник запаха. Когда транспортное средство, скорее всего небольшой автобус, по рассуждениям Коула, совершает маневр, слышится глухой удар о подобие скамейки, на которой сидит парень. Если его голова цела, следовательно, в автобусе есть кто-то еще. — Эй, — почти шепотом, боясь выглядеть глупо пойманным, произносит похищенный. — Эй, эй, здесь кто-нибудь есть? Секунду спустя ответом слышится новый порыв рвоты, и Коул инстинктивно поднимает ноги, тут же валясь телом на скамейку. Да, водитель этого автобуса явно не блещет навыками пилотирования, да и соседи по движущейся камере не такие любезные. — Если ты способен извергаться, то может и говорить можешь? Непонятное мычание слегка возвращает Коула в вечер знакомства с изрядно выпившим блондином и потасовкой с явно враждебно настроенной группой девушек, потом — повязка на глазах, противный запах и боли в руках. Может быть все это всего лишь неприятный сон? Однако возможности ущипнуть себя не предоставляется, и парень пытается вернуться в вертикальное положение. Благо, последствия упорных тренировок в тренажерном зале без труда позволяют покачать пресс и в подобных условиях. Довольный собой, брюнет снова садится и с силой пробует разорвать веревки — тщетно. Он конечно качок, но не супергерой боевика. Возможно стоило согласиться на предложение Зейна работать в ЦРУ, тогда веревки стали бы лишь небольшой помехой освобождения. Однако Коул выбрал работу фотографа живой природы, и гепарды со львами теперь представлялись сладким дополнением к красотам мира. Автобус внезапно останавливается, и сосед падает на пол, издавая протяжный стон. Коул же силой воли удерживается, зарабатывая лишь пару небольших синяков. Кажется, двери открываются, потому что поток солнечного света пробивается даже через темную повязку. — Приехали! Вываливай их! Женский голос, до боли знакомый, приказным тоном обращается именно в кабину автобуса, и мозолистые дамские ладони заставляют Коула подняться. Другие, тонкие, хватают обнаженный участок загорелой кожи, и парень ощущает как грязь нещадно мигрирует на его тело. Поморщившись, он поддается присоединившимся толчкам сзади и на ощупь выпрыгивает из автобуса, мучительно травмируя колени. Значит, дорожный спутник у него был не один. Удивительно как они не засмеялись, когда он практически разговаривал с пустотой. Может, сочли за сумасшедшего, и возможно это наилучший образ, за которым необходимо спрятаться до разведывания обстановки. Когда ноги касаются земли, песок отчетливо ощущается под коленями, проворно проникая в дырки штанов, когда-то бывших целыми, и Коул наконец сполна может осознать свою головную боль. Может все же это последствия похмелья? — Ой какой симпатичный. А это кто? Волевой подбородок задевается длинным ногтем, и от такого унизительно-кошачьего флирта Коул морщится, но не издает ни звука. Он не уверен сколько здесь врагов и как легко их можно одолеть, а он не дурак бросаться на толпу акул голыми руками; никто не любит находиться в проигрышном положении. Ноготь двигается все ниже, и останавливается прямо на груди, слегка обрисовывая правый сосок. — Да он еще и накаченный. — Кончай с этими играми, Токс. Если Ультрафиолет увидит, тебе конец. Палец дергается как ошпаренный, и вот уже нетронутый Коул слышит смачный удар об землю, сопровождающийся протяжными стонами боли. Песок немного попадает на губы, и приходится прокашляться, аккомпанируя валяющемуся на земле. Того кажется садят на колени, ведь Коул чувствует касающейся руки сухого локтя. — Какие-то они громкие. — Будет смысл кого перекричать. Женское хихиканье, напоминающее гиен во время мучительных съемок под жадно палящим солнцем, напряженно бьет по ребрам. Гиены существа матриархальные, и споры с ними непременно приводят к смерти. Коул тяжело сглатывает, и все же гордо поднимает подбородок. Пусть скалятся сколько вздумается, он не поддастся такой низости. — Она идет. Внезапно хохот перерастает в сумасшедшие возгласы, крики, визги, разрезающие уши пополам. Что-то тяжелое стегает землю, и песок поднимается все выше, заставляя сидящих на коленях парней тяжело закашлять. Как гром, раскатистый и гортанный, вопль сливается в единство голосов — и всех женских. Инстинкт самосохранения подсказывает не язвить, и Коулу хочется просто слиться с землей. — Ну привет, Ллойд Монтгомери Гармадон. Хищный, крадущий достоинство меццо-сопрано голос, ветром усердно рвет перепонки и оставляет липкий след поцелуя на ушах. Он трепетно забирается под тонкие мужские футболки и варварски залезает в ширинки. Раздевает, ласкает, и садистки насилует. Голос, который Коул знает, что с ужасом и желанием будет вспоминать темными ночами и утренними пробуждениями. — И… Какой-то незнакомец.