Колдун и Бабочка

      Тишина сохраняется недолго — едва Мирабель берется за метлу, а Бруно достает ведро из кладовой, у двери слышатся голоса, и внутрь заходят Камило, Исабелла и Антонио.       — Приветик, — Камило с интересом оглядывается и морщит нос. — Да уж… работы полным-полно.       — И что вы тут делаете? — спрашивает Бруно, чуть прищурившись. Исабелла пожимает плечами и рассматривает сад из окна.       — Пришли в гости, разумеется. С новосельем поздравить…       — Замечательно.       — А абуэла знает? — спрашивает Мирабель, пока Исабелла, высунувшись из окна по пояс, расчищает сад от сорняков. Антонио кивает ей и тут же садится на корточки, чтобы погладить крыс, выбравшихся из щелей.       — Мы сказали, что пойдем в город, если кому-то понадобится наша помощь…       — Слушайте, вы, трое. Семье хватит двух паршивых овец, — наконец, не выдерживает Бруно. Камило смотрит на него и разводит руками.       — Ну, может, пришло время напомнить абуэле, что у нас, так-то, не отара, а мы не овцы, а?       Ответить на это нечего, и наступает время заняться делами. Камило становится копией Бруно и помогает тому со шпаклевкой, даже не обижаясь на: «да ты мастерок в руке держишь или чертову арепу?!», Иса и Мирабель выметают мусор, пока Антонио сосредоточенно скоблит стол.       — Знаешь, в чем я тебе действительно завидую? — негромко говорит Исабелла, выливая грязную воду.       — М? — осторожно тянет Мирабель — после сегодняшнего утра она уже и сама не знает, чего ожидать от родственников.       — У вас одна ванна на двоих. А не на девятерых. — Исабелла тяжело вздыхает, а Мирабель начинает хохотать, как сумасшедшая. С этой точки зрения ей и вправду неслыханно повезло.       Через пару часов приходит Агустин, нагруженный едой и продуктами. Он сгружает это все на очищенный стол, старается вести себя спокойно, обсуждает с Мирабель и Исабеллой какую-то ерунду, но осекается, увидев Бруно. Молчание затягивается, пока они сверлят друг друга взглядами, и, наконец, Агустин с невеселым вздохом кивает, продолжая разговор с того самого слова, на котором смолк. Несмотря на свое зашкаливающее невезение, Агустин за день не получает ни единого ушиба — да что там, даже царапины нет, хотя он принимает самое горячее участие в приведении дома в жилой вид.       Работа кипит до самого вечера, и когда они, наконец, остаются вдвоем — Агустин явно пытается оттянуть этот момент, пока, наконец, Исабелла не берет его за руку и не уводит за собой, до Мирабель доходит вся неправдоподобность ситуации. Они теперь действительно живут вместе. Как… семья. Она смотрит на Бруно другими глазами — уже можно не скрываться. Можно не маскировать отчаянное желание касаться под невинную родственную заботу о своем tío. Она обвивает его шею руками, приподнимаясь на цыпочки, и Бруно легко наклоняется, целуя ее в губы. Наконец-то это не торопливый поцелуй в темном уголке Каситы или под защитой его комнаты. Мирабель не торопится, касается сначала мягко, чувствует как его руки скользят по ее спине, опускаясь на бедра, прижимая к себе — и от этого она стонет ему в губы. Огонь потихоньку разгорается внутри, и она переступает с ноги на ногу, чувствуя, как он реагирует на ее движения, как поцелуй становится глубже, жарче…       — Mi corazón, я весь грязный. Придется тебе подождать, — Бруно отстраняется, глядя на нее. Мирабель кивает, а затем, вспомнив слова Исы, невольно улыбается. Все-таки, сестра права, двое на одну ванную — это более чем неплохо. Мирабель дожидается, когда он забирается в воду, и заходит в ванную, обмотанная полотенцем.       — Ради экономии воды и времени, — говорит она, и слышит насмешливое: «Я так и понял, Марипосита» в ответ.       Вода кажется обжигающей — а может, это потому что все ее чувства обострены до предела. Мирабель прижимается спиной к его груди и довольно выдыхает. Бруно целует ее в шею, и она жмурится, когда его губы переходят на затылок, а затем и на второе плечо. Он переплетает их пальцы, на мгновение сжимает — а затем ведет по ладоням выше, лаская нежную кожу на запястьях, невесомо, почти неощутимо, и от этого почему-то темнеет в глазах. Он гладит ее руки, ведет по груди, и Мирабель только прерывисто выдыхает, запрокидывая голову ему на плечо. Бруно ведет рукой ниже, по внутренней стороне бедер, скользит слишком близко — и слишком далеко, словно поддразнивая ее. Мирабель невольно подается вперед, и он тут же перехватывает ее за талию, удерживая на месте, прихватывает слегка зубами ухо, и тут же отпускает, целуя нежно… а пальцы кружат вокруг пульсирующей точки, пока вода скользит по ее телу, мокрым шелком потираясь о грудь. Мирабель стонет, испуганно прикусывает губу… и тут же расслабляется. Уже не перед кем скрываться. Бруно входит в нее пальцами, и она хрипло вскрикивает, упираясь затылком в его плечо. Внутри у нее словно пылает огонь, а вода кажется ледяной, и каждое движение его пальцев вызывает у нее все новые стоны, захлебывающиеся, путанные… пока она не выгибается, хватаясь за бортики ванной, расплескивая воду. Бруно прижимает губы к ее шее, ловит биение пульса, не отпускает, пока не стихает дрожь, а в глазах не проясняется.       — Идем. — Мирабель сама не узнает свой голос — он сейчас с такой странной хрипотцой, слишком низкий, — и в глазах Бруно медленно разгорается зеленый огонь. Они выбираются из ванной, даже не потрудившись обтереться полотенцем, проходят в спальню, и Мирабель толкает его на кровать, садится верхом — и плевать, что подушки будут мокрыми насквозь. Бруно кладет ладони ей на бедра, но она перехватывает его запястья и прижимает их к постели. Ей немного страшно — да нет, ей до чертиков страшно, но еще и любопытно. Она невольно облизывает губы, и Бруно чуть подается вперед, словно дикий зверь. Мирабель целует его, набираясь решимости, а затем медленно опускается ниже — по шее, по горлу, обводя языком ключицы — и, не удержавшись, трется щекой о его грудь. Опускается еще ниже — и он перехватывает ее, положив ладонь на плечо.       — Ты уверена, что хочешь…       Мирабель кивает. Страх окончательно пропадает, остается азарт и предвкушение. И толика смущения, но на него Мирабель почти не обращает внимания. Осторожно обхватывает член ладонью, обводит его языком, привыкая к ощущению. Стараясь не задевать зубами, берет глубже, слышит хриплый стон вперемешку с ругательствами. Его пальцы цепляются за простыню, и Мирабель, заметив это, не может удержаться от довольной усмешки. В какой-то момент смущение ее окончательно оставляет, она решается посмотреть на Бруно — их взгляды пересекаются, а ее словно прошивает молнией. Бруно резко хватает ее за предплечья, подтягивая к себе, усаживая верхом и целуя так, что внутри словно что-то взрывается. От каждого его движения накатывает новая волна удовольствия, и Мирабель стонет, чувствуя, как его руки сжимают ее бедра, прижимая к себе все ближе, все яростнее — пока воздух не выжигает одной слепящей вспышкой.       Они лежат вдвоем, окончательно обессилевшие, но более чем довольные этим.       — Если ты хотела обеспечить мне сердечный приступ, mi vida, у тебя это почти получилось, — хрипло говорит Бруно. Мирабель только довольно жмурится, чувствуя, как его пальцы поглаживают ее затылок.       Утро для нее начинается рано, с первыми лучами солнца. Она выбирается из кровати, умудряясь не разбудить Бруно и спускается вниз. В голове сам собой составляется список дел на новый день, пока она варит кофе. До слуха доносится тихий скрип, и она смотрит на приоткрытую дверцу кухонного шкафчика. Мирабель слегка хмурится. Возможно, что-то с петлями, потому что с крысами вчера договорился Антонио. Она переливает кофе в кофейник и подходит к шкафчику. Внутри лежат не специи, а тетрадь — довольно пухлая, явно зачитанная. Мирабель нерешительно открывает ее — если это личный дневник сеньоры Мендез, то стоит его сжечь. Но это схемы вышивок, с непонятными пояснениями «От сердца», «От спины», «Для крепкого сна»… Мирабель садится на стул, листая страницы. Вышивки выглядят красивыми и у нее даже пальцы зудят попробовать какой-нибудь узор, вот только… Она качает головой с горькой усмешкой — кому только понадобятся вещи, вышедшие из ее рук?       — Понадобятся, — Бруно отвечает на незаданный вопрос, и Мирабель даже подпрыгивает на месте от неожиданности — она не слышала его шагов, погрузившись в непростые мысли. — Если не здесь — то за пределами города. Жизнь ведь продолжается, Марипосита.       Мирабель чувствует, как на душе становится светлее, и с радостью повисает у него на шее. К счастью, стол их выдерживает, хотя больше они так рисковать не станут.       Через пару дней, когда слухи окончательно расползаются по Энканто, Бруно идет к Альберто. Он и Каролина — еще одна пара, на которых смотрят искоса, неодобрительно качая головами, и Альберто с радостью хватается за предложение Бруно. Он покидает город с простенькими амулетами «на удачу» и рубашками, которые вышила Мирабель — и возвращается через месяц, сияя, как алмаз. Выручку делят пополам, и Мирабель неожиданно окончательно ощущает себя полноправной хозяйкой в доме, когда Бруно передает ей деньги. Эта поездка, не принесшая никаких чужаков и горестей, прорывает тот незримый купол, огородивший двух грешных Мадригалей от жителей, и все чаще и чаще к их дому приходят люди. Один-два в неделю… А потом каждый день. Если Альма рассчитывала, что от них отстанут, забудут и молчаливым осуждением заставят либо уйти прочь, либо расстаться — она просчиталась.       — Мирабель, ты бы не могла вышить…       — Сеньор Бруно, а вы сможете посмотреть в будущее?       А можно, а вы можете, а стоит ли, а нужно ли… Вопросы сыпятся, как зерна кофе из прохудившегося мешка, и порой Мирабель даже кажется, что ничего не изменилось. Но все-таки отличия есть, и самое главное из них — их свеча, горящая ровным и ясным светом в спальне.       Так проходит еще четыре месяца. Мирабель вышивает праздничную рубашку для Мигелито, устроившись в тени апельсинового дерева — погода выдалась просто великолепной, и сидеть под крышей кажется преступлением. От работы ее отвлекает чей-то голос:       — Какая… знакомая руана.       Мирабель вскидывает голову и в упор глядит на гостью. В первое мгновение ей кажется, что это Альма, но очень быстро это впечатление исчезает. Волосы незнакомки, полностью седые, заплетены в толстую косу и небрежно переброшены через плечо, а в зеленых глазах, несмотря на возраст — она кажется ровесницей Альмы — все еще пляшут искры.       — Buenos días, — осторожно здоровается Мирабель. — Прошу прощения, мы, кажется, незнакомы.       — Верно говоришь, — женщина — назвать ее старушкой язык не поворачивается — кивает ей. — Я твоя… как бы сказать, tía abuela Урсула.       Мирабель удивленно вскидывает брови. Новость о том, что у нее есть двоюродная бабушка ее слегка выбивает из колеи.       — Серьезно? — уточняет она. Женщина хмыкает, криво улыбаясь, и в этот момент она очень похожа на Бруно.       — Абсолютно, mi niña. Позволишь войти?       — Да, конечно, — Мирабель, спохватившись, поднимается на ноги и приглашает гостью в дом. — Извините, могу предложить лимонад…       — Меня вполне устроит, — ее tía абуэла устраивается на стуле и с тихим выдохом выпрямляет ноги. — Забралась моя сестрица, конечно, далеко…       — Вы про…       — Ага, про Альму. Полвека с лишним ее не видела и не слышала, а тут вдруг решила прогуляться, посмотреть, что нового — и вижу, парнишка торгует амулетами и рубашками. Вроде, простенькие, а глаз не отвести. Слово за слово, он упомянул про семью Мадригаль… ну, память-то у меня еще не отшибло, — Урсула многозначительно постукивает себя пальцем по виску. — И фамилию сестрицы я помню. Вцепилась я в парнишку, как пиранья, вот он и раскололся. А там уже ерунда — собраться да отыскать вас…       — Сеньора Урсула, — осторожно начинает Мирабель. — Но ваша сестра… она не в этом доме живет.       — А то я не знаю. Пообщались уже; она меня как увидела — с лица спала, дверь захлопнула… Зато один из ваших высунулся, рассказал про вас. Где мой sobrino бродит, ты не знаешь?       — Он уже пришел, — объявляет Бруно, заходя в дом. Несколько секунд они смотрят друг на друга, и Мирабель видит, что они действительно похожи. — Tía Урсула.       — А ты неплохо так вырос с того момента, когда я тебя в последний раз видела, — Урсула одобрительно кивает. — Но, если честно, я вами слегка разочарована, ребятки.       Мирабель напряженно стискивает пальцы, Бруно еле заметно щурится, а Урсула продолжает, как ни в чем не бывало:       — Я ожидала увидеть над входом огромную вывеску «Сasa de los pecadores de la familia Madrigal», а у вас тут все так прилично… Мне даже неловко.       — Можно подумать, у тебя была такая вывеска, — Бруно явно успокоившись, улыбается краем рта. Урсула подмигивает.       — Sobrino, у меня было полотенце. Для гостей.       И вот тут Мирабель начинает смеяться. Урсула подхватывает ее смех, который очень скоро становится кашлем. Бруно пристально смотрит на нее.       — Ты умираешь.       — Скажи мне то, чего я не знаю, sobrino, — Урсула небрежно взмахивает рукой. — Меня и так уже черти в аду заждались.       — В этом году ты не умрешь, — сообщает ей Бруно, и Урсула, вздрогнув, с благодарностью протягивает ему руку, которую он осторожно пожимает.       Она рассказывает о своей жизни после того, как они с мужем и детьми уехали из родного города. Рассказывает о своем новом доме — он в городке, где почти все время идут дожди, дома выкрашены в разный цвет, а время словно идет по кругу. Урсула дарит Мирабель маленькую золотую рыбку, сказав, что их делает сын ее приятельницы, которую тоже зовут Урсулой… Беседа течет неспешно и легко, словно они знают друг друга уже давно, и Мирабель расслабляется настолько, что привычным жестом забирается на колени к Бруно, когда они переходят в гостиную, на низенький диванчик. Осознание догоняет ее через несколько минут, и она испуганно смотрит на Урсулу, но та и бровью не ведет.       — Mi niña, мне почти восемьдесят лет, я видела восстания и войны, а супруги Буэндия, о которых я вам говорила, приходятся друг другу двоюродными братом и сестрой. Как ты думаешь, есть в этом мире хоть что-то, что может меня шокировать? Это Альме, к сожалению, не достает моей широты взглядов… Но должен же кто-то быть совершенством в нашем мире.       Мирабель обменивается с Бруно быстрыми взглядами и говорит:       — Абуэла Урсула… если вы хотите, то можете пожить у нас. Тут есть вторая спальня.       Урсула растроганно прижимает ладонь к сердцу.       — Спасибо, cariño. Вас, надеюсь, не смутит, что я курю, как паровоз и ругаюсь, как пьяный сапожник?       — Учитывая нашу историю… Есть ли в этом мире то, что нас смутит? — спрашивает Бруно, посмеиваясь.       — В свое оправдание могу сказать, что сплю я как убитая. И ничего не слышу, — Урсула хитро подмигивает и хихикает, заметив смущение Мирабель.       Визит tía abuela длится неделю, и за эти семь дней она успевает окончательно испортить семью Мадригаль — во всяком случае, так громко заявляет Альма, нарушив свое собственное правило и заявившись на порог Сasa de los pecadores.       — Исабелла начала ругаться! И она нашла себе какого-то… неподходящего молодого человека, который увлекается растениями. Растениями! А Луиза разругалась с сеньором Ортизом! И это сразу после того, как она пообщалась с тобой…       — Это с тем, у кого постоянно ослы сбегают? — бездумно уточняет Мирабель, и видит преисполненный яростью взгляд абуэлы. Урсула только рукой машет.       — Сложно смириться с тем, что люди хотят жить, да, hermanita? — с сочувствием спрашивает она, складывая руки на груди. — Альма… Мы никогда не были близки, но хоть на пороге смерти, заклинаю: услышь меня! Жизнь — это не клетка, не цепь, и не тяжкий крест, который нужно нести с рождения до последнего вздоха. Ты думаешь, Педро был бы…       — Не смей говорить о моем муже! — Альма прижимает руку к груди.       — Нет, я буду о нем говорить! — вдруг сердито рявкает Урсула, даже ногой притопнув. — Ты держишься за картинку в голове, образ, который водрузила на пьедестал совершенства, и всех равняешь по нему. Опомнись, пока еще не стало слишком поздно. Вспомни, что он тоже был живым человеком. И мог ошибаться.       — Я не собираюсь слушать старую грешницу… Не смей и дальше разрушать мою семью.       — Точнее, тот красивый образ, который ты для нее придумала, — едко замечает Урсула.       Конечно, ее слова не достигают ни сердца, ни души Альмы, и та уходит прочь — напоследок явно пытаясь хлопнуть дверью… но та закрывается очень аккуратно и тихо. Перед отъездом Мирабель дарит Урсуле блузку с вышивкой — из тех, что составляла Ремедис. Урсула задумчиво хмыкает, глядя на узор, а затем кивает. Бруно на прощание обнимает свою tía, и тихо желает ей долгой жизни.       — Не переживай, sobrino. Сколько б мне ни осталось, я своей жизнью горжусь… и вам того же желаю.       Урсула покидает город ранним утром, и выходят ее провожать не только Мирабель и Бруно — к ним присоединяются Исабелла, Луиза и Камило, который трепетно целует ее ладонь и заявляет, что его будущая жена должна быть похожа на señora increíble Домингес, иначе он умрет холостяком. На это заявление Урсула отвешивает ему подзатыльник и советует не маяться дурью.       Мирабель и Луиза смотрят друг на друга. Это первый раз за полгода — если не считать коротких встреч в городе, — когда они стоят рядом.       — Ну… как ты? — неловко помявшись, спрашивает Луиза.       — Счастлива, — искренне отвечает ей Мирабель.       — Извини. Мне было… ну, не знаю, как это сказать. — Луиза трет затылок, а потом, махнув рукой, крепко обнимает Мирабель. — Я по тебе скучаю, правда.       — Двери нашего дома открыты, — Мирабель обнимает сестру в ответ. Та лишь невесело смеется.       Но что-то действительно меняется, и все чаще Мирабель кажется, что часть семьи Мадригаль точно поселилась у них… К счастью, не оставаясь на ночь. Увидь мама или та же Луиза, чем их дочь и сестра занимается по ночам — они бы точно упали замертво.       Еще через полгода — Мирабель к тому моменту уже становится tía Мирабель, а ее маленький sobrino Педро Мануэль Мадригаль не дает спать по ночам не то, что всей семье, а словно бы всему городу, — Альберто снова выезжает из Энканто, чтобы продать новые вышивки и амулеты. Возвращается он не только с деньгами, но и подарком для Мирабель. Она удивленно смотрит на обернутый плотной бумагой сверток, и раскрывает его с легкой настороженностью. Внутри лежит голубая руана с зелеными бабочками и записка: «Для моей bisnieta от bisabuela Урсулы». Мирабель смотрит на руану и решительно кладет ее на самую верхнюю полку в шкафу, дав себе обещание подумать об этом через год. Или два.       Бруно она находит на холме. Он сидит перед огнем, а песок почти полностью закрывает зеленую пластину. Мирабель нет нужды смотреть на нее, она и так знает, что там изображено. Она садится рядом, переплетает их пальцы, и Бруно смотрит на нее с благодарностью. Они сидят так до самой ночи, без слов вспоминая Урсулу, а затем возвращаются домой.       На день рождения Бруно Мирабель дарит ему простенький кулон. Она не обладает силой, дар семьи ее не коснулся — но ей того уже и не надо. Длинный крепкий шнурок, перевитый ее волосами с одной-единственной зеленой бусиной — а рядом с ним золотая бабочка, которую ей привез Альберто из очередной поездки. Бруно долго смотрит на этот подарок и молча опускает голову, помогая ей завязать узелок на затылке… А затем одним легким движением роняет ее на кровать — и Мирабель заливисто смеется, помогая избавить себя от одежды.       В один день, Альма вновь приходит к ним, уже второй раз нарушая свои же собственные слова, и почти что цедит сквозь зубы, что они могут вернуться — на что Мирабель и Бруно одинаково качают головами. Это их дом и их жизнь — и проживут они ее так, как хотят. И где хотят.