Колдун и Бабочка

      Послеполуденное солнце жарит вовсю. Улица кажется горячей, словно печка на кухне tíа Джульетты, от домов идет жар, даже сквозь сандалии он чувствует раскаленную мостовую. Скорей-скорей, в прохладу Каситы — тем более, что tíа ему уже сказала, что в печке его ждут дополнительные арепы и парочка эмпанад, а это именно то, что нужно после нескольких перевоплощений.       Камило залетает в дом, чувствуя себя так, словно нырнул в воду. Он на минуту останавливается, наслаждаясь прохладой, и до его слуха доносится тихий довольный вздох.       Воображение у Камило неплохое, более того — подкрепленное реальностью, и первое, что приходит в голову — неужели Долорес и Мариано решили воспользоваться моментом уединения? Это может быть забавным, но и неловким тоже: меньше всего он хочет увидеть сестру без одежды, или, еще хуже — ее и Мариано без одежды. Он слегка приседает и крадется, жалея, что не может стать мышью. Или крысой… хотя, последних и так развелось полным полно, но никто их не трогает.       Он слышит тихий девичий смех, и замирает.       Мирабель?!       Любопытство становится таким сильным, что почти убивает на месте, и Камило делает тихий, осторожный шажок вперед, всем сердцем надеясь, что Касита ему поможет и скроет шум.       Он видит Мирабель, расчесывающую волосы Бруно. Это все было бы очень невинно и мирно, до ужаса благопристойно, если бы не одно огромное, черт побери «НО». Неприкрытое блаженство на лице Бруно, когда она к нему прикасается. То, как он задерживает дыхание. То, как он тянется, не осознавая того, за ее прикосновениями. То, как он на нее смотрит искоса. И Мирабель… то, как она кусает губы. Как она двигается, мягко покачивая бедрами, как она словно бы случайно касается плеча Бруно. Наматывает прядь на пальцы, слегка тянет — и до слуха Камило доносится скрежет ногтей по подлокотнику.       — Прости, тут у тебя такой узел, — Мирабель, словно не замечая этого, наклоняется, запуская пальцы в его волосы.       — Крысы гнездо свили, — отвечает Бруно, и они оба смеются — и этот смех продирает Камило дрожью очень нехороших подозрений. Такие смешки иногда прорываются у мамы и папы поутру, когда они говорят о невинных вещах, но над головой у мамы то и дело вспыхивает радуга.       Мирабель ведет пальцами по его лицу — и Бруно шутливо клацает зубами, а она отдергивает руку в притворном страхе, лукаво прикусывая губу, и они смотрят-смотрят-смотрят друг на друга.       Камило кажется, что Касита горит, иначе, почему так жарко.       Он отступает к входной двери, молясь, чтобы ни одна плитка не скрипнула под ним, шумно хлопает, и, беспечно насвистывая, идет на кухню с громким топотом.       — Ты уже вернулся? — Мирабель — сама невинность, даже румянец на щеках не виден. За ее спиной темный силуэт Бруно, и Камило призывает на помощь все свое мастерство лицедея.       — Да, там такая жара на улице… Уф, аж вспотел.       — О, сейчас, налью тебе лимонад, мама специально в самый холодный угол поставила… — Мирабель легко идет мимо него на кухню, бормоча что-то себе под нос, а Камило боится шевельнуться, чувствуя тяжелый взгляд Бруно на затылке.       — А ты ведь глазастый, да, Камилито?       — Кто, я? — Камило издает слабый пренебрежительный смешок. — Да я тапира под носом не разгляжу, если только не наступлю на него.       — Надо же.       Бруно проходит мимо, поднимается по лестнице, направляясь в свою башню, и Камило, проводив его взглядом, заходит на кухню, где Мирабель набрасывает в тарелку рис с мясом и овощами, горку арепас и даже эмпанады.       Камило следит за ней — если раньше он подозревал, что это Бруно плохо влияет на кузину, то теперь он уже в этом не уверен. Между этими двумя проскакивали искры и молнии, словно в грозовой туче мамиты, когда та сердилась. Осуждать Мирабель не выходит, даже если постараться — в любом случае, он точно не будет тем, кто первым бросит в нее камень. И точно не будет тем, кто расскажет об увиденном абуэле или tíа Джульетте.       Камило кашляет, и беспечным голосом спрашивает:       — А где лимонад-то?       Мирабель непонимающе глядит на него, а затем на стакан, который стоит прямо перед ним.       — Вот, ты что, не видишь?       — Иногда, — отвечает Камило, стрельнув глазами в сторону лестницы. — Я не вижу ничего, что творится у меня буквально перед носом.       Мирабель испуганно округляет глаза, в которых плещется паника и мольба.       — Думаю, мы не будем говорить абуэле о моей невнимательности? — Камило подмигивает ей, хлопает по плечу, пытаясь хоть как-то дать понять, что он ничего не скажет и не выдаст.       — Не будем, — поддерживает его Мирабель, благодарно улыбаясь, и подбрасывая еще парочку ареп. Уже от себя.       День был долгим, и Камило больше всего хочет есть. Нет, не так — он хочет жрать, он голоден, как тысяча ягуаров и парочка оцелотов, он готов сгрызть тарелку… Не разбирая дороги он вбегает в Каситу, перепрыгивает через ступени, но возле входа на кухню его неожиданно ловят лианы и резко дергают в сторону. Исабелла, возникнув словно из ниоткуда, слегка качает головой и глазами указывает на кухню. Камило следит за ее взглядом, и чувствует себя так, словно случайно ввалился в супружескую спальню своей сестры и Мариано. Или, еще хуже, своих родителей: нет, на самом деле, ничего особенного. Просто tío Бруно помогает Мирабель резать овощи для салата. Просто они даже не говорят ни слова, молча подвигая нужный нож и передавая миску. Просто иногда они смотрят друг на друга, и улыбки скользят по их лицам, словно солнечные блики по водной глади.       Камило чувствует, как волосы на голове становятся дыбом. Переглядывается с Исабеллой — и видит у нее то же понимание во взгляде.       Исабелла, хмыкнув, шагает на кухню и кашляет в кулак.       — Скоро семья придет ужинать.       — Спасибо, — Мирабель, красная, словно спелый томат, быстро отшатывается в сторону. Камило и Исабелла замечают взгляд Бруно — и удирают из кухни, борясь с желанием забраться куда-нибудь на крышу и огородиться кактусами.       Все заканчивается одним утром.       За завтраком собирается вся семья. Камило краем глаза наблюдает за своей кузиной: та с сонным видом ковыряется в тарелке, норовя устроиться на плече у Луизы и поспать еще пару часов. Для разнообразия, она сегодня не в руане их tío, а сам Бруно тоже не выглядит слишком бодрым, и Камило понимает, что не хочет думать об этом совпадении. Тихие переговоры прерывает вскрик Долорес.       Она сидит, испуганно округлив глаза и прижав ладони к ушам. Камило замечает, что щеки у сестры посерели.       — В чем дело? — спрашивает абуэла, подаваясь вперед.       — Я… не понимаю. Какой-то странный звук, я никогда раньше не слышала, и… — Долорес вдруг осекается, испуганно смотрит на абуэлу. — Они говорят. С нами.       — О чем ты? — над мамитой собирается грозовое облако, небо заволакивает тучами.       — Они говорят: эй, детка, мы знаем, что ты нас слышишь. Зови свою семью на площадь, будет весело!       Повисает тягостное молчание, которое нарушает только негромкий голос Бруно.       — Он все-таки что-то ляпнул. Tonto.       Камило нервно смотрит на абуэлу и впервые ощущает липкие касания страха. Альма Мадригаль смотрит прямо перед собой, и в ее глазах … нет ничего. Ни страха. Ни задора. Они словно окна в доме, где погасли все свечи.       — Идемте.       Абуэла поднимается со своего места, вот только это уже не величие матриарха — это походка обреченного на смертную казнь. Не то, чтобы Камило когда-то видел таких, но книги и живое воображение дают неплохую пищу для ума. Вся семья идет следом, и никого не интересует, что Мирабель мгновенно хватается за руку Бруно, вцепившись так, что даже пальцы белеют. Камило вообще кажется, что эти двое невидимы для семьи. На подходе к площади уже не только Долорес слышит этот звук — ровное рычание, словно какие-то странные звери… Они въезжают на площадь и Камило… Камило поспешно отступает, прячась за коренастой фигурой отца.       Четыре странных машины, квадратные, с мощными колесами, в каждой из которых сидит пятеро человек. Вооруженные — у старика Аурелио, который умер года три назад, было ружье, с которым он в последние месяцы не расставался. Это оружие выглядит смутно похожим на ружье — и опасным. Гораздо более опасным.       Один из чужаков поднимается, приветливо машет им обеими руками, на лице у него широчайшая улыбка, которая не касается глаз — Камило очень хорошо разбирается в мимике, он видит многое, и сейчас он видит, что под всем этим показным дружелюбием скрыта жестокость и злоба.       — ¡Hola! ¡Buen día damas y caballeros! Наш новый друг Аркадио столько рассказывал нам об этом прекрасном месте! Дивный свежий воздух, солнце и дождь по расписанию, урожай всегда обилен… Рай на земле. И вы, дорогие мои, как истинные Адамы и Евы знать не знаете, что происходит в мире. Вы ничего не слышали о Боготе, вы ничего не знаете о La Violencia… — мужчина добродушно смеется, а затем улыбка резко исчезает с его лица. — Но теперь вы будете знать.       Камило впервые чувствует себя беспомощным. Он оглядывается и понимает, что не одинок в этом чувстве. Все они здесь — растерянные, испуганные, непонимающие... Раздаются выстрелы — Долорес зажимает уши и кричит от боли, благо, что стреляют в воздух. Пока что.       — Вот что, дивные мои, с этого момента вы находитесь под нашей защитой.       — От кого? — слышится чей-то слабый голос, и мужчина широко улыбается.       — От жестокого мира, конечно. Вы даже не почувствуете изменения. Все будет по прежнему, за исключением одной вещи: две трети вашего урожая и ваших… товаров, скажем так, будут нашими.       — А если мы не хотим? — сердито спрашивает Хосе и тут же затыкается, увидев дуло ружья.       — Тогда, сеньор, вы можете пообщаться об этом с Богом. Лично. Я вам это устрою, хотите?       Камило думает, что нужно что-то делать. Луиза ведь может схватить этот камень и… И ее изрешетят пулями, если она дернется. Исабелла могла бы, наверное, воззвать к растениям, оплести их и превратить в удобрение для своих любимых кактусов, но она стоит, парализованная… страхом? Непониманием?       — Но, в пекло угрозы, — мужчина опускает оружие. — Мы же все тут добрые друзья, не так ли, Аркадио? Ну же, где ты, amigo? Выйди к нам, представь нас, как полагается.       Аркадио выползает из толпы — бледный, трясущийся, весь мокрый от пота. Он вяло что-то бубнит себе под нос — его, наверное, только Долорес и услышит, но она стоит, прижавшись к Мариано, а тот обнимает ее за плечи, сердито глядя по сторонам.       — У нашего друга что-то с голосом, поэтому я представлю себя сам. Меня зовут Херман Наваррете Рохо, и с этого момента я для вас Господь Бог, Padre de la ciudad и единственный человек, чьи приказы вы должны слушать и выполнять.       Камило видит взгляды, которые горожане бросают на Альму. «Где же ваше Чудо?» — читается в их глазах. «Защитите нас!» — читается в их позах.       Херман Наваррете замечает эти взгляды и вновь стреляет в воздух; Долорес жалобно вскрикивает, и Мариано прижимает ладони к ее ушам.       — Ваша магия сильна, но у нас есть гранаты. Не те, что привез amigo Аркадио, а лучше. Гораздо лучше. И у нас есть автоматы. Сеньора, нам ведь нет нужды ссориться, так? Я Падре, вы — Мадре, а вместе мы большая и дружная семья.       — Оставьте нас в покое. Мы мирные люди, и мы не хотим кровопролития, — наконец, говорит абуэла. Херман всплескивает руками.       — О том и речь, уважаемая сеньора! Мы тоже не хотим кровопролития. Все, что нам нужно — здешняя земля, здешний урожай… и совсем немного вашей магии. Amigo Аркадио говорил, что у вас есть пророк, чьи предсказания действительно сбываются.       Камило замечает, как дергается Мирабель и почти находит в себе силу сделать шаг вперед.       — Нам нужен этот человек. Это честный обмен: вы нам — пророка, мы вам — мирную жизнь.       На мгновение Камило кажется, что все вокруг заволакивает туманом. Странным, зеленым туманом, а затем он слышит голос своего tío.       — Ладно. Вам нужен пророк — он у вас есть.       Это очень странный голос. Камило смотрит на Бруно и видит, что его глаза горят зеленым, словно он использует свою магию, но вокруг нет песка. Да и никакие таблички с предсказаниями не падают к ногам.       — Вот! Мне нравится, когда люди сразу схватывают суть, — Херман Наваррете довольно хлопает себя по бедру. — Полезай сюда, amigo и чтоб без глупостей.       — Какие глупости, всегда хотел повидать мир за горами, — Бруно делает шаг вперед. Он странно двигается, странно говорит — словно стал не собой. Словно стал другим человеком. На мгновение он останавливается, снимает руану и отдает ее Мирабель, что-то шепнув, а затем идет к машине и легко забирается внутрь. Его рубашка, красно-черная, та, что сшила Мирабель, кажется неуместно-яркой среди болотисто-зеленой и коричневой одежды чужаков.       — Мы вас ненадолго покинем. Пока что назначаю своим заместителем Серхио Сан-Мартина, — Херман подталкивает другого мужчину, и тот, согласно кивнув, спрыгивает на землю. — Ведите себя хорошо, детишки, не злите своего Падре.       Машина ревет и медленно движется назад, чтобы развернуться. Из оставшихся трех машин выходят люди, разминаются, потягиваются, обмениваются комментариями. Камило оборачивается. И видит, как его мамита и tíа Джульетта жмутся к абуэле, как отец обхватывает Антонио, а tío Агустин держит Луизу за руку.       Мирабель так и стоит на месте, и Камило шагает к ней. С другой стороны становится Исабелла. Он знает, что должен сказать что-то утешительное, но слова застряли в горле. Вместо него говорит Иса.       — Все будет хорошо, — она кладет руку на плечо Мирабель. Та выпрямляется, вскинув голову.       — Я знаю, — отвечает она. — Он сказал: «Постереги, я скоро вернусь».