Он меня видит

Семья Мадригаль совсем недавно стала собираться за одним столом в полном составе. После возвращения Бруно его долго не дёргали на семейные собрания и другие дела, которые (почти) каждый был обязан вести. Пока новоприбывший старикан привыкал спать в кровати и не убегать от простых разговоров, все пахали на своём поприще, не забывая являться на завтраки-совещания с абуэлой* и ужины-отчёты с ней же. Камило очень раздражало праздношатание блаженного дяди по дому: ему-то два месяца назад исполнилось шестнадцать лет, но он наработался на порядок больше, чем Бруно на шестом десятке, и такой порядок у Мадригаль считается нормальным. Жалеть Бруно — данность, Камило работать наравне с Феликсом — норма. И все так миленько обходят практически бесполезного Огюста, который первые полдня проводит в лесу, ловя бабочек для своей лепидоптерологической* коллекци, а вторые — пытаясь развести пчелиную ферму. Столько лет спустя Хульетта все ещё любит этого неуклюжего эмигранта-француза, Камило только диву даётся, насколько сильно иногда замутняет людям взор любовь. На ум приходят самые разные мысли, пока он обводит взглядом собравшихся на ужине. Камило отрадно видеть всё ещё горячую связь своих родителей. Он старается поточнее запоминать галантные движения отца вокруг Пепы: то, как он осторожно, под локоток, отводит её от взбалмошной сегодня Изабеллы, и певучим своим голосом говорит ей всякие милости. Как он не глядя отодвигает стул для матери, смотря ей в глаза, без намёка на пошлость. Их разница в росте только добавляет картине душевности, и сердце Камило всегда немножко плавится от этого, и рука его, подпиравшая щёку, тихонько едет по белой скатерти, утягивая за собой тарелки и приборы. После отца все рассаживаются по старшинству — Долорес, Камило и милашка Антонио, и по ту сторону стола происходит то же самое. Иерархия рассадки проста и понятна: во главе стола восседает Альма, по обе руки её надёжные дочери, потом их мужья, потом дети. Красивая симметрия, которую нарушает один человек, севший следом после Мирабель. «Бруно не вписывается в эту систему. Ни сейчас, ни, наверное, одиннадцать лет назад. Бездетный, холостой, всеми гонимый — где ты сидел? Тебя вообще пускали за стол, дядя Бруно?» Богатый стол Мадригаль полон по-настоящему здоровой пищи, слава Хульетте, но есть начинают только после вступительного слова абуэлы. Благодарение свечи и её даров, затем бога, затем «спасибо, Хулечка, за твой труд», «все мы рады, что Бруно вернулся». Альма повторяет, что она рада видеть своего сына дома, уже целый год. Камило не понимал такого её шага: очевидно же, что Бруно это уже нисколько не помогает чувствовать себя комфортнее в доме, а только напоминает о том, что его за этим столом уже очень долго не было. Зачем каждый раз колыхать стариковское сердце? Камило взмахнул вихрастой головой, не желая думать о блаженном перед едой. Во время трапезы все рассказывают о том, что они делали в течение дня, и Камило рад, что он сидит в конце стола, потому что к моменту его рассказа все уже порядком разморены вкусной едой и бесподобными настойками Феликса. Камило краем глаза следит за тем, чтобы Антонио правильно держал вилку и ел руками только нужные блюда, и для успокоения души глядит на Изабеллу с Луизой. Его кузины — большой пушистик и красивый кактус, они так ему нравятся. На Изабеллу, всю такую своенравную после перестройки дома (и семьи), смотреть приятно, а на цветущую после третьей свиданки Луизу — отрадно. Камило поправляет хват Антонио на кружке, чтобы он, будучи левшой, ручку не выворачивал. Бруно ковыряется в гуакамоле и под столом крошит арепу* для крыс, пока Мирабель что-то ему щебечет. «Слава Богу и свече, сегодня в нашей семье всё хорошо». Все замечают тонкую, спокойную улыбку Камило. Он обладал особым очарованием, имевшим власть над всеми в этом доме, и каждый неосознанно обращался взглядом к красивому, солнечному мальчику. Погоду в доме устанавливала не только Пепа. После ужина абуэла уходила к себе, а остальные, если погода позволяла и был настрой, выходили на веранду провожать закат и балагурить в сумерках душной августовской ночи. Сегодня был как раз прекрасный вечер — вовсю цвели юкки, буйствовала зелень драцены, фруктовые деревья и плодовые лозы были в самой яркой поре созревания даров земли и солнца. Старшие рассаживались в открытой беседке и туда же приносили фрукты, младшие садились на траву. У Камило с Луизой их стараниями были места особые — они чилили в гамаках, натянутых между крепкими вязами, прямо над молоденький гуавой. Антонио обычно играет в догонялки с ягуаром (Камило старается всегда за ним приглядывать), Изабелла потерялась в своём цветнике из кактусов и алоэ, парочки старомодно флиртуют у себя в беседке, а Камило ждёт, пока Луиза принесёт ему корзину того, что никто не станет есть. Камило любит есть переспевшие фрукты. Уже слишком мягкие, волокнистые, покрасневшие, потемневшие, они так и кричат ему: «Съешь меня, поглоти меня!». Камило находит особенный, совершенный вкус в переспевшем, лопнувшем от сока и силы солнца винограде. Роскошную сладость он чувствует, когда кусает яркое-яркое манго, и вязкий липкий сок течёт по рукам и лицу. «Плод, чья судьба — быть съеденным, достигает своего пика перед кончиной. Только на грани умирания, гниения он раскрывает самые свои сладкие, поразительные стороны, потому что ничего другого ему не остаётся. Исполнить свою судьбу для плода — счастье». С радостью лопается в его рту физалис, с откровенным гостеприимством в руках Камило раскрывается гранат. Он благодарен такому доверию, выбирает зёрна нежно, но кончики пальцев всё равно краснеют и липнут от кисло-сладкого сиропа. Отдельной поэзии достойны персики: Камило сравнивает их с девушками, которых хочется погладить и ощутить гладкий пушок под пальцами. Мякоть их так же податлива, и пускай каждая будет такой же сладкой и нежной — как на языке, так и в жизни. «Переспевшие плоды сладостно прекрасны». Камило увидел Бруно. Он присел на ступеньках у крыльца, чтобы покормить своих крыс. Голохвостая орава радостно пищит вокруг него, а Бруно весь такой маленький, когда сидит на корточках и нависает над ними. Вся женская половина дома ещё не до конца привыкла к присутствию крыс в доме. Впрочем, по отношению к Бруно дела немногим лучше. У Камило заныл подзаживший укус на пятке, и размеренность его как зебу* языком слизала. Вот почему он такой? К нормальной жизни не привык, живёт в своём мирке и вообще не замечает семьи, пользы не приносит. С крысами возится, как с родными детьми, и на каждую поломанную вещь в доме он делает заговор от неудачи. Дверные косяки им тысячу раз простуканы, Хульетта всю соль из дома вымести не может. Камило на него смотреть не может, аж присел в гамаке от раздражения. «Ты ведь мужчина. У тебя должны быть амбиции, ответственность за семью, желания, в конце концов. Ты никогда себе девчонку не хотел, собственный дом, жену? Если тебе так плохо здесь, то Луиза тебе дом за час построит, живи себе в удовольствие с невестой». Камило вперился острым взглядом темнеющих зелёных глаз в дядю. Между ними метров десять, никто не должен заметить его недовольство. Кроме Антонио, который был самым милым ребёнком на свете (по версии Камило) и мог легко понимать, кто что чувствует в данный момент, уловить злобу Камило не мог никто. Он не понимал, откуда у него в душе появлялись такие тёмные болезненные чувства, но он помнил, когда они появились. Когда он перестал доверять отражению в зеркале, и собственный голос показался ему незнакомым. Кошмары появились примерно тогда же, вошли в его разум вместе с вылупившимся из стены Бруно, поседевшим птенцом, боязливой жертвой в семье Мадригаль. Бруно стал воплощением всех его страхов — вот он, человек, проживший жизнь напрасно, органически неспособный воспринять любовь окружающих, без привычки стремиться к ней, к свету. Ненужный самому себе и потому остальным. Ходячее бессилие. Беззащитный, со скелетом, но без хребта, с лицом, завешенным буйными кудрями. Их фамильное сходство пробирало Камило до мурашек, ему было страшно находить одинаковые с дядей черты. Он был зол от такой версии себя и больше — напуган. Весь тот год, что Бруно был снова в семье, Камило не давал себе спуску и каждый день рвал себе душевные жилы, чтобы стать лучше. Совершеннее. Чтобы стать незаменимым, нужно делать так много, но Камило сделает что угодно, чтобы не быть таким, как Бруно. Было что-то ещё, что пугало Камило сильнее всего, какая-то неочевидная особенность, присущая им обоим. Завершённая в Бруно, но только зарождающаяся в нём самом. Он не мог уловить, что же это было, и ему становилось страшно копать дальше, становилось страшно, когда он вспоминал яркие светящиеся глаза. Зелёные, как у него, только всевидящие. Впервые Камило увидел Бруно таким ещё сопливым пятилеткой, когда у него было малокровие и он часто по ночам ходил за водичкой на кухню. Высокий мужик в темноте засветил взглядом в его маленькую ещё душу и тихим хриплым голосом сказал что-то вроде «всё пройдёт, как получишь свой дар». Мелкий Камило боялся бабая на кухне, повзрослевший Камило уяснил одну вещь. «Предсказания Бруно в мою сторону — хуйня ебаная». Дар не избавил Камило от проблем. Совсем нет. Закончив с едой, Камило спрыгнул с гамака и решил поискать Долорес. Хотя он любил сидеть до самой ночи, когда отец достаёт гитару, и сначала поют они с матерью, а потом Огюст вспоминает какой-то французский романс, и сёстры танцуют. Но не в этот вечер, когда Камило решил проверить жизнепригодность Бруно. *** — Buenas noches*, первая невеста дома Мадригаль. — Какой ты сегодня официальный, ayudante*. Зачем пришёл? У Камило с его старшей сестрой были отношения скорее делового характера, чем братско-сестринского. Он не доверял Долорес по одной простой причине — она может слышать всё. Слухи для неё хлеб насущный, и она не всегда фильтрует то, что выбалтывает. Камило уверен, у неё есть целая коллекция самых грязных секретов, собрание душ, альманах откровений, не предназначенных для её ушей. Он чувствует это своим нутром и просто не может ей довериться. Обострилась его отстранённость тогда, когда Камило понял, почему она выбрала именно Мариано. Камило симпатизирует этому большому мужику несмотря на его ветреность. Видно сразу, что он Долорес не обидит, и что он очень добрый, наивный в своих любовях. Но Долорес выбрала его не за мягкосердие, а за то, что им легко управлять. Она устраивает себе самый надёжный тыл. Большой член Мариано идёт бонусом. Как бы то ни было с браком, эти двое довольно смекалистые и легко научились извлекать друг из друга наибольшую пользу. Долорес рассказывала то, что Камило попросит, а он взамен выполнял то, что она прикажет. Одно время, пока Мариано был обещан Изабелле, Долорес ревела на плече двойника своего возлюбленного. Где-то полгода Камило получал самые свежие сведения о том, кому он нравится больше всего, и отделывался за такую ценную информацию совсем малой кровью. Прекрасные полгода лёгких встреч и быстрого пути к девчачьим юбкам закончились после того, как Долорес налакалась батиной настойки и полезла к перевоплощённому Камило целоваться. Он, не будь дураком, ответил (долг шантажом красен), но не думал, что Долорес будет стойкой к алкоголю и захочет продолжения. На сестру у Камило не стоял. Он не хотел сильно травмировать её и потому перекинулся в неё же, чтобы быстренько слинять, но шантажировать Долорес потом он не смог — она в ответ выкатила список девушек, которых Камило дефлорировал, и на том кончилась их сделка. Зато были новые — Камило выполнял для сестры работу то тут, то там, кого-то поколачивал, кого-то уговаривал. Ничего криминального. — Нужна одна инфа. «Знать её могут мама с тётей, но только от тебя можно получить ответ без лишних вопросов». — Понятно же, что не сказка на ночь. Что нужно? Долорес уже неделю кряду собирала приданое, и сейчас она занималась этим — укладывала сшитые ею же узорчатые покрывала и постельное бельё в сундук. Камило видел полумесяц её лица и округлое ухо. — У Бруно была невеста? Сестра хмыкнула, ямочка мелькнула на её смуглой щеке. Не такого рода вопрос она ожидала услышать. Шуршал накрахмаленный хлопок, Долорес медлила с ответом. «Уже прикидываешь, какую цену спросишь с меня за это?» — Сколько я помню его в доме, он был один. Он молчун, абуэла его часто пилила насчёт женитьбы и в конце концов сдалась. У него не то что невесты… Он ни с кем в постель не ложился. Никогда. — Dios mio*. — Тяжело ему было по жизни. Бедняга. — Долорес оставила терзания десятой по счёту наволочки и на коленях развернулась к Камило. Упрямая линия её багровых губ изогнулась сильнее. — Ты… над ним поиздеваться решил? Камило скривился. — Мне-то зачем? — Не знаю, но ты сейчас в Бруно перекинулся. «Блять, опять я этого не заметил». — Я просто… хочу лучше понять его. Камило почти не соврал, полуправду Долорес примет. — Старый его видок пугает, знаешь ли. Он уже давно не такой. И пониже. — Ой, ещё скажи мне, что я не справляюсь со своим даром. Спасибо, невестушка. — Камило уже сделал ей ручкой и развернулся на выход из комнаты, — buenas… — Будешь ходить к Терезе вместо меня неделю. Эта бабуся с деменцией имела только одну историю про своего погибшего на войне мужа и повторяла её раз десять на день. — Три дня. — Пять. — Идёт. — Помнишь, где её дом? — И что она любит стряпню моей тётки. Noches, Долорес. *** Камило не ожидал открыть в Бруно пятидесятилетнего девственника, от этого жареного факта в нём всколыхнулось много противоречивых чувств. Это было яркое различие между ним и дядей, и оно приносило удовольствие. Он почти пожалел дядю, бывшего одиноким всю жизнь. Почти пожалел, но отвращение достигло его сердца гораздо быстрее — какой же ты мужик после этого, дядя. Он шёл в комнату Бруно, надеясь застать его там. «Издеваться над ним я не стану, хоть он и жертва, исполнение судьбы сделает его счастливым. Поговорить с ним не считается издевательством». К радости Камило, Бруно был у себя в комнате. Он вошёл без стука, испугав старикана. Камило чувствовал, что своим присутствием отбирает у дяди всякое спокойствие, что любое безопасное для Бруно место перестаёт быть таковым, если там появляется его племянник. — Ночи, Камило. Жаль, что ты не остался на веранде подольше. Огюсту в нос залетела мошка, пока он пел, и романс получился таким смешным… — Дядя осторожным зажатым движением подвинулся на кровати. — П-присядешь? Камило остался подпирать дверь. У него поубавился пыл задразнить Бруно — Долорес будет сегодня слушать с усиленным вниманием, и если он перегнёт, то об этом узнает абуэла. И мама. «И молча его не прижмёшь, он ведь молчать не станет. Блять». Камило подпирал дверь спиной и думал, что он может сделать, и его внимание привлекла стена песка, непрерывно текущего прямо напротив кровати. Бруно заметил взгляд Камило, мышцы его лица дрогнули, высвобождая несмелую улыбку. — Я ещё немножко песок двигаю, да. Для предсказаний очень полезно, и… Долорес ничего не слышит. — Чего? Видимо, поворот головы Камило был сильно резким, с Бруно слетела улыбка. Он стал перебирать узловатыми пальцами распушенный краешек зелёного пончо и немножко дёргать ногой. — Н-нельзя до конца быть уверенным, что она не станет подслушивать чужие с… секреты, верно? Так с-спокойнее. Они чувствовали себя одинаково насчёт дара Долорес. Прошлое различие, которое Камило откопал, больше его не радовало. Он почувствовал, как на языке начал собираться яд. Щёлкнул дверной замок. Бруно встрепенулся отпущенной пружиной от этого звука. Камило показал зубы в улыбке. «Подсобил так подсобил, дядь». — К-Камило? Нельзя было ему давать карт-бланш этим вечером. Совсем. — Я хочу узнать о тебе кое-что, дядь. — Камило пошёл в его сторону медленно, покачиваясь всем телом. Между ними метра четыре. — Т-ты можешь узнать обо мне что угодно, т-только спроси. — Прямо всё? — Камило легонько поднял тонкую бровь. Зеленые глаза его заряжались ядрёным цветом, проявляющимся от напряжения в теле. «У тебя словно нет собственного достоинства, дядь. Ты будто хочешь, чтобы я тебя придавил. Не сомневайся, я до края приличия дойду. И перешагну». — Спасибо за доверие, дядь. Между ними полтора метра. Камило видит, как у Бруно глаза стали чуть ярче. — Как тебе, — Камило обвёл взглядом овал чужого лица и остановился на губах, ясно выделяющихся на лице из-за латинской крови, но сейчас побледневших до цвета золы, — такому симпатичному мужчине, обходительному и добренькому, — Камило навис над Бруно, остановившись между его ног, — ни разу не перепало? Бруно старался смотреть Камило в глаза, старался и сдался — голова его свесилась вниз, глаза погасли в тени волос. Плечи неуклонно поползли к ушам, он обхватил свои локти. «Ты ответишь за всё моё беспокойство».  — Неужели к тебе никто не подошёл? — Камило тремя пальцами зацепил щетинистый подбородок Бруно и дёрнул его лицо наверх. — О, или ты слишком боялся принять предложение? Не мог пригласить в дом из-за абуэлы и не хотел трахаться, зная, что Долорес всё услышит? Смоляные брови Бруно съехались вместе, но плакать он не собирался. На лице страх отчаянный. Камило предполагал, что ему понравится такое лицо Бруно. Он проходился пальцем по его подбородку, припоминая, что дядя бреется каждый день. — Дядь, если бы ты захотел кого-то трахнуть, ты бы нашёл способ. Может, Долорес чего-то не знает? Может, просто член у тебя маленький? — Рука с лица перешла на шею, огладила крупный острый кадык, нащупала ключицы под одеждой, дошла до солнечного сплетения. Бруно дрожал, зажмурившись, тело его почти вибрировало. Где-то в глубине его горячего тела сумасшедше билось сердце. Рука пошла ниже, Камило вёл её далеко не нежно, чтобы почувствовать линии дядиного тела и оценить их, но через одежду было понятно плохо. Когда рука оказалась на животе, Бруно схватил Камило — неожиданно большая крепкая ладонь полностью сомкнулась на запястье, и у Камило не нашлось силы, чтобы сдвинуть руку. Бруно вдохнул глубоко — впервые с начала этого испытания. Камило не стал двигаться дальше, просто ждал реакции. А её не последовало — они просто застыли в этом положении. «Ему страшно даже глянуть, что происходит? Ударь меня, дядь, я к тебе пристаю. Ударь, пока я несерьёзно». — Ладно, я понял, тебя касаться не буду. Бруно убрал ладонь и даже глаза открыл, умница. — Зато ты можешь коснуться меня. — Камило стал снимать через голову пончо. — Н-н-н-не… — Что? Есть предпочтения? — З-здесь п-п-прохладно… Н-не р-раз-раз-д… — Дядь. — Камило звучал громко и жёстко. — Мне там безразлично, чё* ты блеешь, чё ты хочешь. На пол упали штаны, Камило остался в одной рубашке и белье. Глаза его светились от предвкушения. «Если ты мне позволяешь такое со своим телом и разумом, будь уверен, я воспользуюсь возможностью и отыграюсь за все свои волнения, что ты вызвал, Бруно». — Лучше расскажи, на чё ты дрочишь. Бруно издал какой-то испуганный звук и слетел с кровати к противоположной стене. Камило встал спиной к узкой полуторке и высмотрел зелень в темноте комнаты. — Я буду называть имена девушек деревни, а ты мне скажи, кто тебя возбуждает, ладненько? «Серьезно так серьёзно, дядь. Я давал тебе время. Теперь я тебя съем». — Мари. Эльза. Татиана. Лилия. Офелия. Маркиза. Лаура. Камило перечислил с двадцать имён, переходя от молодых и сочных к женщинам постарше. — …лия, Камилла. На последнем имени глаза Бруно вспыхнули на секунду, и Камило понял, что попал. Он поглядел в темноту угла, в котором спрятался его жалкий дядя. — Понял, дядь. Момент — и перед Бруно стояла невысокая светлокожая женщина с родинкой под правым глазом. Чёрная коса, упругая округлая «двоечка», богатые бёдра и маленькие, аккуратные ступни. Камило был с ней. Было хорошо. — Ну как? Я тебе нравлюсь, дядь? Ответа не последовало. Камило закусил губу и стал гладить своё новое, душистое девчачье тело. Гладкое, мягкое, выпуклое в нужных местах. Рубашка топорщилась на груди, и Камило расстегнул её, чтобы Бруно видел чуть больше. Он решил не доводить дядю до сердечного приступа и начал с ликбеза, просветительской эротики. — Ладно, стой там, молчи, если тебе так будет приятнее, дрочи, если хочешь. Поощряю. Камило стянул с себя трусы и лёг на кровать «тараканчиком». У Бруно должен быть хороший обзор. — Когда-нибудь видел девчачье лоно, дядь? Самое потаённое место у девушки. Нежное, мягкое. Просто так тебе его не покажет никто, кроме меня. Камило развёл ноги пошире, поерзал попкой на постели, устраиваясь поудобнее. Аккуратными женскими пальчиками огладил гладкий лобок, накрыл в ласкающем жесте промежность. — Мне нравятся бритые девочки, хотя с мохнатыми тоже ничего. Пальцы на ладошке разошлись «ножницами». — Смотри внимательно, дядь. Я помню, ты это любишь. Пальцы с промежности переместились в рот и обратно. — Девочка интересно устроена. Во-первых. Вот эта «кнопочка», — подушечки мокрых пальцев ласково огладили капюшон клитора, — приносит девочкам очень много удовольствия. Если ласкать её вначале тут легонько, но довольно быстро, то вы скоро перейдёте к основной части. Левой рукой Камило чуть оттянул капюшон, показалась набухающая головка клитора. — Когда она будет готова кончить, то сделай вот так и приласкай её быстро-быстро. Она может даже забрызгать тебя, это будет совсем хорошо. Камило заёрзал на кровати — ему начинало нравится ласкать себя перед зрителем. Он частенько так развлекался сам, кончать с пуськой было совсем другим спектром ощущений, и сейчас было так интересно. — Ласкай её тут побольше. Можешь большим пальцем, можешь слегка! зажать между пальцами и ласкать третьим, можешь костяшками пройтись. Смотри… Камило игрался с собой пару минут, пока не захлюпало. — Когда она вся затечёт, когда у неё все покраснеет и у тебя ладошка будет мокреть из-за того, что у неё из дырочки течёт, можешь доставать член. Пальцы нежно раздвинули половые губы и показали розовую мокрую расщелину. — Мужчины входят сюда. Маленькая, кажется, дырочка, слюнки пускает, милая ужасно. — Во влагалище поместилось сразу два пальца, Камило начал скоренько себе дрочить. — Когда девочка подготовлена, можно… не особо… церемониться… М-м-м… Камило дрочил умело, прижимая пальцы к верхней стеночке, вбиваясь маленькой ручкой по самые костяшки, чтобы касаться входа в матку. Дальше Камило как-то запнулся объясняться, было кайфово. — Никогда бы не подумал, что… Дрочить перед тобой… заводит, блять… дядь… Обласканное влагалище довольно чавкало, наружу вытекала белая смазка, вязкая, как крем. Глаза Бруно светились в темноте, Камило кроме своей раскочегаренной пуськи ничего не слышал. Он уже ощущал подступающую дрожь из самого нутра и ёрзал бёдрами навстречу собственной руке. — Дядь, ты можешь подойти и потрогать меня. Он вытащил пальцы из несогласной на это вагины, картинно вытягивая нить масляной смазки. Горячо, Камило от такого зрелища кончал по неопытности. Он вытворял всё это с молчаливого согласия Бруно и считал, что ему можно издеваться над ним до конца. «Всё-таки издеваться… А, плевать». Камило было тяжело удерживать руки на бёдрах, хотелось кончить, но он решил подождать пару секунд, вдруг Бруно… — Ах! — пара чужих пальцев вошла в него и стала двигаться вперед-назад. Быстро. Камило увлёкся и не заметил, что ли, как Бруно стоял в это время рядом? «Я вечно что-то, блять, упускаю с ним». А пальцы у Бруно побольше будут, чем у Камиллы. Камило запрокинул голову и застонал — дядины пальцы доставали куда надо, чтобы замечательно кончить. Тело уже само двигалось навстречу его руке. — Когда под тобой девчонка так дёргается, когда… Когда сама насаживается… Она скоро кончит, блять! Быстрее! Пальцы вверх прижми! Бруно выполнял всё быстро и качественно, хоть и держал лицо кирпичом и под пончо непонятно было, стояло у него или нет. Спугнуть его Камило как-то не хотел, но кончить в женском деле от чужой руки ему хотелось впервые. От руки Бруно, блять. «Почему-то… это звучит… горячо». — Пальцы наверх… прижми… М-м-м… Бруно засадил третий палец и как-то рукой крутнул — Камило чуть не сквиртанул, только крикнул громко, дядя аж вздрогнул. — Ещё! Не останавливайся, когда дрочишь! Бруно большой палец приставил к клитору и начал быстро-быстро двигать рукой. На каждое движение Камило отдавался скулящим звуком. — А! А! А! Помимо передвижений Бруно была ещё одна вещь, которую Камило и вправду не заметил. От сильного возбуждения ему трудно полностью удержать копию человека со всеми его физическими характеристиками. В процессе образ Камиллы «сполз» до плеч, и Бруно подошёл к нему, потому что не мог устоять. Не мог устоять перед лицом Камило, выражавшего сплошное блаженство. Он энергично дёргал ладонью, присматриваясь к эмоциям на лице племянника, автоматически пристраиваясь к выдаваемой палитре. Да, Бруно любил смотреть. Когда Камило весь сжался вокруг него, схватил его за предплечье своей рукой и сладко кончил, у Бруно в памяти отложился целый эротический фильм, где в кадре постоянно было одно лицо. Камило кончал долго, жалел только, что брызнуть не получилось — хотел попробовать. Когда Бруно почувствовал, что уже всё, то быстро вынул пальцы и убежал со скоростью ветра — даже дверь не скрипнула. И пока он убегал, Камило смеялся и кричал ему вслед: — Попробуй их, дядь! Не стесняйся! «Я подумаю о допустимости этого позже. Сейчас гораздо интереснее… Загнать Бруно в угол. Кто-то ждёт своего счастья». Он оставил дяде на память мокрую постель. *абуэла — бабуся по-испански, пишу со строчной буквы. Имя бабуси — Альма. *лепидоптерологической — это всё научное, связанное с чешуекрылыми, то есть бабочками. Огюст типа бабочковед. *арепа это хлебная лепешка в Колумбии, её могут есть эвридей. Аналог батона. *зебу это вид коровки, который разводят на колумбийских фермах. *buenas noches — добрейший вечерочек по-испански. *ayudante — помощник по-испански, прозвище Камило. *Dios mio — омг по-испански. *чё, или лучше покажи, на чё ты дрочишь — хошхоног эдишн, слушателям хаски привет