***
Мой обычный день начинался рано утром, с молитвы. Я никогда не любил свою семью именно за это. Кто мог вообще додуматься, что делать церковь семейным делом — это хорошая идея? Мы с сестрой считаем так. Она, так же как и я, просыпается с уставшим лицом. И нет, чтобы умыться, мы тут же идем всей семьей к иконам, молимся Иисусу за спасение и новый день. Раздражает. Я в этом дерьме с самого детства, только, тогда у меня был человек, который спасал меня от этого всего. Так вышло, что я хоронил его в первый же день работы в семейной церкви. Ебанная ирония… Было ужасно наблюдать за грозным отцом, что следил за тем, чтобы я не плакал. Мне было семнадцать тогда. А его лицо все еще такое молодое, худощавое тело… я помню до сих пор его еле заметные веснушки, что слились с бледной, мертвой кожей. Сердце каждый раз замирало, глядя на него, а руки так же ровно держали библию в руках. Я ни за что не забуду тот день, как его родители даже не приехали, а его тетя сошла с ума. Крис была мне лучшим другом на тот период, но то, как она кричала на его похоронах, я был не уверен в том, что тогда находился в реальности. Я вздохнул, выходя из комнаты уже взрослым парнем, мой опыт пастыря насчитывал уже года три, если не больше. Но я все также с надеждой смотрю в сторону кладбища, будто надеясь, что он просто придет полить цветы на своей могиле. Черт с ним. Отец уже с самого утра в церкви, он читает утренние молитвы прихожанам. А мне просто нужно успеть сесть в свою будку и ждать, пока очередной извращенец не придет, и не станет раскаиваться в том, как он вчера ебал свою собаку, или, не знаю, зарезал друга на прошлой неделе по пьяни за бутылку пива. Я слышал много разных историй на самом деле, это было неприятно. Но каждый раз приходилось послушно молчать. Обычно я залипаю в телефоне, пока отец не видит. А что еще делать? Раньше я действительно слушал, вникал, а после очередного придурка забил, и не стал сожалеть об этом. Они сами виноваты в том, что сделали, и никакой бог им с этим не поможет. Хотя, я бы не сказал, что эта работа не помогла. Однажды, к нам пришла молодая девушка, она плакала, во мне, на тот момент в подростковой голове, что-то щелкнуло, и я стал внимательно слушать ее историю. Изнасилование, девушка пережила это несчастье и в ее теле появилась иная жизнь. Но из-за этой чертовой веры, она боится делать аборт. Я настоял, настоял на том, чтобы она взялась за ум и стала мыслить рационально. Трезвые умы тоже нужны в таких местах, это я уже понял. Вот и снова я в этой «собачей будке», сестра постоянно называет меня злой собакой без цепи. Она права в какой-то степени, но скорее всего я просто медленно раздражающийся флегматичный бульдог, не знаю. Уж точно не грозная и злая овчарка. К вечеру людей становится меньше и меньше, поэтому я совершенно спокойно сижу в интернете, листаю мемы и новости. Отец узнает- прибьет. Но мне как-то все равно на это сейчас. Уже нечего терять, учитывая, что я никуда не поступил. Из-за его смерти, я не смог спокойно сдать экзамены, так еще и отец нагнетал: «Крейг, если ты не поступишь, будешь работать в церкви, ты меня понял, мальчик мой?» — в голове так и звучит его противный голос, что хочется заткнуть средним пальцем и уйти. Но слова он держит крепко. Я не поступил — пошел работать в церкви. Это еще повезло, что он не решился отправить меня в мальчишеский монастырь в пятнадцать. Мне что-то подсказывает, что девственником я бы оттуда не приехал. Если говорить об экзаменах…боже, я даже не знаю что и говорить об экзаменах! Не сдал, стал плохо учиться и замкнулся в себе настолько, что и друзей не осталось. Клайд пытался реанимировать мое состояние в одно время, но и его луч тоже гаснет, я потерял хорошего друга вновь. Не стал ценить его поддержку в трудное время, за что и поплатился сейчас. Сейчас он кажется в Калифорнии, учится, ходит на тусовки и живет полной жизнью, не то что я, сторожевой пес веры и чистоты, созданной господом богом. Блять, аж самому блевать захотелось. Не в обиду отцу, но вера мне не нужна. Я не хочу в это верить после всего, что происходило в нашей церкви. Как отец брал взятки при маленьком мне, как он изменял маме с какой-то монашкой пришедшей на смену. Фу, черт, кажется в этой будке. Мое лицо искривилось, а последнее что я услышал: «Спасибо, боже!» — походу, мой очередной «клиент» закончил свой рассказ. Я даже и не помню что ему отвечал, кажется, просто поддакивал или отрицал что-то. Ну, главное что человек доволен и не идет жаловаться. Вечер всегда дается с трудом. Либо утром, либо поздно вечером мы хороним людей. Не знаю с чем это связанно, но отец считает, что это отличное время для этого. В моей голове миллионы мыслей, сердце никогда не может быть спокойно, смотря на эту дурацкую яму. Я вспоминаю его… своего Твик Твика, друга, чья улыбка заставляла верить в то, что ангелы действительно реальны. Отец заставляет читать молитву. Ладно, я понял. Моя речь была тихой, вялой. Я никогда особо не старался в таких моментах, гнусавил, разговаривая в нос, но и папу это не напрягало. Триша играла роль плакальщицы, ей это давалось тяжело, но кому сейчас легко? Люди платят за это действительно думая, что это кому-то поможет на том свете. Хотя, если бы это действительно так работало, я бы не прекращал лить слезы все эти четыре года…или, уже прошло больше? Давненько я не заглядывал к Крис в больницу, она помнит дату и время четко, будто, от этого зависит ее жизнь. Когда все закончилось, родственники еще остались у могилы, а мне сказали поговорить с ними, успокоить. Я вздохнул, не меняя эмоций на лице. Единственное кому действительно удалось сопереживать, так это тете Твика. Я понимал ее утрату, ее чувства, а в такие моменты, когда нужно было поговорить с родственниками умерших, теряюсь. Настолько сильно теряюсь, что у меня есть собственный план разговоров, который я зазубрил до такого, из-за чего мои слова звучат словно запись на диктофоне. — Иисус отвел эту душу в лучшее место, — чуть запинаюсь в начале. Родственники смотрят на меня непонимающе, какая-то женщина утирает слезы рукой, взглянув на меня с надеждой. Не знаю, на что она надеется, разве не видно насколько мое лицо сейчас безразлично? — Он был хорошим мальчиком, все ведь будет хорошо? Нам просто нужно будет молиться за его покой? Вопросы… Эти бесконечные вопросы после службы всегда убивали и нагнетатели. Не знаю, на что они рассчитывают, но приходиться, вздохнув, отвечать. В голове мысли не сходятся, учитывая, что я не могу им сопереживать. Больно? Им, определенно да. Пройдет ли это со временем? Зная по себе, скорее всего — нет. Хотя, кто еще настолько придурошный? — Приходите в нашу церковь каждое воскресенье, мы поможем вам успокоить его на небесах, — звучу как нелепый рекламщик на телевиденье. Женщина что-то говорила и говорила, я лишь кивал, смотря в сторону. Это? Нет, не может быть. Я щурю глаза, замечая знакомый силуэт вдали, у его могилы. Невозможно, нет! Я грубо отталкиваю женщину в плечо, идя ровно вперед, чувствуя, как мое сердце застучало чаще. Разве… такое возможно? Мои мысли, конечно, всегда мечтали об этом, я грезил этим днем, но. — Твик! — кричу я, пугая остальных рядом. Чего они так странно на меня смотрят? Покричать уже нельзя? В конце концов, эта церковь перейдет мне в наследство, посмотрим, кто потом будет устанавливать правила. Парень оборачивается на свое имя, лучезарно мне улыбается. Я снова чувствую это детское тепло в груди, которым он заряжал меня. Стараюсь как можно быстрее протиснуться между лабиринтами могил, думая о том, как сейчас обниму его, крепко сожму и ни за что больше не отпущу. Слышно как мое сердце отдает по ушам. Стук, стук и еще раз стук. Почему он не идет ко мне? Не узнает? Он выглядит очень молодо, учитывая то, что он умер в семнадцать, наверное, его тело просто не успело вырасти как мое. Я узнаю его растрепанные, лохматые волосы, готов поспорить они все еще такие же сухие и ломкие. Его голубые глаза глядят на меня, словно ангел держит зеркало у неба. Сколько бы ни шел к нему, такое чувство, будто не двигаюсь вовсе. Почему я не могу просто разогнаться и побежать? Я вздрагиваю, обернувшись. Кто-то коснулся моего плеча. Смотрю на ту самую женщину растерянным взглядом. Такое чувство, будто я действительно и шагу не сделал. — Вы в порядке, молодой человек? — спрашивает она, утирая слезы уже платком, видимо, нашла его в своем кармане. Я оглядываюсь назад. Твик…пропал? Куда он ушел? Разве, нельзя было меня подождать? Вернув взгляд на женщину, я еще больше опешил от ситуации. — Вы не видели, куда пошел тот парень, блондин? — спрашиваю уже я, не ответив на ее вопрос. Она лишь взглянула в сторону, куда я все тщательно всматривался, а после с непониманием поднимает голову, чтобы снова взглянуть мне в глаза. — Там, никого не было. Как, не было? Видимо, мое лицо выглядело слишком болезненно, раз теперь помогали мне. По крайней мере, той женщине теперь есть на что отвлечься. В разрывах между мыслями я слышу: «у Вас такой бледный вид, все в порядке?» Не в порядке, уж точно не в порядке. Я ведь не схожу с ума, я действительно его видел, видел его светлые, приятные, словно щенячьи глаза. Он не выглядел так же болезненно как на похоронах, нет, Твик определенно выглядел живым, я даже уловил румянец на его щеках! К нам подходит отец, он извиняется перед «клиентами», уводя меня обратно в церковь. Меня грубо дергают вперед, с хмурым взглядом оглядывая с ног до головы. — Крейг! Что ты творил? — папа был раздражен. Я поднял взгляд на него, отвлекаясь от мыслей о Твике, вспоминая, что все еще на работе. — Мне стало плохо, отец, — вру без стыда, спокойно смотря тому в глаза. Иногда я сдерживаю свои странные порывы просто врезать кому-то особенно в такие моменты. Нет, такое нельзя делать, это аморально. — Тогда иди в свою комнату и не позорь меня. Я кивнул, уходя из церкви. Наш дом находился за ней, небольшая пристройка с несколькими комнатами. Раньше мы жили в городе, как обычные люди, пока отец с матерью не купили эту церковь. Ее старого хозяина хоронили мы, это была первая служба отца. Такое чувство, будто это у нас семейное. Благо Триша вышла в свет, если это можно так назвать, на свадьбе. Возможно, это что-то да значило, но я не особо вдаюсь в такие подробности. Не хочется верить, что мой первый день работы как-то связан с моей дальнейшей жизнью. Или что-то типа того. Хоронить друзей я больше не хочу, хотя прекрасно понимаю, что этот день, в конце концов, да наступит. Давненько я не видел Кенни Маккормика кстати… Вернувшись к себе в комнату, я ослабляю галстук рубашки, растегивая первые пуговицы. Я вздохнул, падая спиной на кровать. Нет, я просто не мог сойти с ума. Даже… Других предпосылок ведь к этому не было! Да и… не может же это быть призраком? Столько лет живу рядом с кладбищем нашего города, а призраков увидел только сейчас? Бред! Я даже не переодеваюсь, ложась спать так, засыпая на спине. В голове сейчас столько мыслей и столько волнений. Такое чувство, что просто… нет, я не схожу с ума.***
— Твик! Ну же, скорее, чего ты там еле идешь? — я хватаю друга за запястье. — Крейг, я не успеваю! Днем солнечно, на небе совсем немного облаков, но из-за их массивности, те спокойно прикрывают иногда солнце, а наши лица наконец-то прячутся в тень. Глядя на нос Твика, я понимаю, что мы оба обгорели, не смотря на его смешную шапочку, что еле-еле закрывала его круглые щеки. Сейчас лето, а значит никакой школы! Мы уже переходим в пятый класс, начальная школа наконец-то закончилась. Мы распрощаемся с этим идиотом, мистером Гаррисоном. Никогда не любил его. — Давай, еще немного. Я убегаю в кусты, отпустив руку Твика. За этими кустами и деревьями речку не видно. Компашка Стена уж точно не найдет нас. Мне, конечно, нравится тусоваться в большой компании, но не с Маршем уж точно! С Твиком было и так хорошо, мы одни могли заменить друг другу всех на свете. Я быстро собираю цветочки и листочки, друг обещал показать, как плести венки. Твик слишком резко влетает к реке, его кроссовки носом касаются речки, чуть намокнув. Он краснеет, присаживаясь рядом со мной, глядя на траву, которую я собрал. — Ну, и как из этого что сплести? — спрашиваю я, — А! — он вскрикнул, такое бывало с ним. — Сейчас покажу… он берет в трясущиеся руки травинки, складывая одну на другую, начиная плести. Я внимательно смотрел на то, как он вплетал в это и цветы, так странно. Картман обзывает Твика девчонкой из-за того, что он умеет вязать, плетет фигурки из бисера, но, разве это по-девчачьи? Твик объяснял, что он делает, иногда вздрагивая из-за своих нервных тиков. Я кивал, но в один момент поднял на него взгляд. — Вы перестали ходить в церковь? Я не видел тебя в прошлое воскресенье. — Агх! Да, родители почему-то стали негативно отзываться о религии. Они сейчас, гх, заняты бизнесом. — Они готовят невкусный кофе, мама так говорит. — Я уже перестал различать вкус кофе, — Твик протягивает законченный колосок из травы, — вот, закончил.***
Давно мне не снилось детство…