***
Одна-единственная мысль гремела в голове Северуса последние два дня, не смолкая ни на минуту. Как я мог настолько проебаться? Голос, который он успешно заглушал столько месяцев, казалось, всё это время был там. Лишь на время притаился. Северус знал, что не должен был позволять себе поддаваться этому, но… было так трудно не обращать внимания на чертову штуковину. Не тогда, когда почти каждое слово попадало в цель и было чистейшей правдой. У него не было никаких идей. Он уже проверил везде, где только мог, без необходимости держаться подальше от Гриммо в течение сколько-нибудь значительного периода времени. А потому сейчас сидел на диване у камина, лицом к огню, как будто ожидая, что Гермиона выйдет из него, словно ничего не произошло. Пускай и знал, что надежды тщетны. Сперва Лили. Потом мать. Теперь Гермиона. Неужели он никогда не будет способен удержать женщин, которых любил, причём любил взаимно? Неужели ему суждено превращать в пепел всё, к чему он прикоснется? Когда камин ожил, загораясь ярко-зелёным пламенем, он в надежде резко вскинул голову. Несмелая надежда на то, что это вернулась Гермиона, готовая простить его или, по крайней мере, наорать на него и проклясть? Северус скорее предпочел бы мучиться с особо пакостным сглазом, чем вот это вот всё. Фигура вышла из очага. Конечно же, его чаянья просто не могли оправдаться. Это был Рональд, черт возьми, Уизли. Конечно. Его визит был лишь вопросом времени. — Пришел, чтобы позлорадствовать, да? — Северус усмехнулся. — Или ты здесь, чтобы проклясть меня за то, что я причинил боль твоей подруге? — Не угадал, — сказал Уизли, садясь в кресло справа от дивана, на котором сидел Северус, — нам с тобой нужно поговорить. — Есть сотни важных вещей в этой жизни, каждая из которых требуют моего времени. Разговор с вами, Уизли, в этот список не входит. — Кажется, у тебя есть на это время, Снейп, потому что разговор не терпит отлагательств. Северус жестко, вовсе не от забавности сказанного, рассмеялся. — Понятно. Несомненно, было просто жизненно необходимо явиться сюда и в лицо высказать мне, какой я мудак, раз жестоко обидел вашу подругу, до такой степени, что она действительно ушла, и что теперь вы здесь, чтобы защищать ее честь. — Знаешь, Снейп, для того, кто чертовски умен, ты иногда бываешь настоящим идиотом. — Не думай, что я этого не понимал, Уизли. Но сейчас мне хочется, чтобы ты свалил как можно дальше и не отсвечивал. Неудачу гораздо, гораздо легче переносить без твоего бухтения. — Я не буду притворяться умным человеком, но глупость, как только вижу, не узнать не могу. И прямо сейчас она смотрит мне прямо в глаза с лица с крючковатым носом и так далее. — Недоволен моей внешностью, Уизли? Я ранен. — Именно, Снейп. Ты ранен. Гермиона тоже. Вот почему я здесь. — Где она? — вспыхнул как спичка Северус, забыв о своем сарказме и язвительных словах. — Ты ее видел? — Конечно, нет, — сказал Уизли, — поэтому я и пришел поговорить с тобой. — Тогда откуда ты знаешь, что она ранена? — Она убежала, так ведь? Воздух был полон напряжения, когда мужчины сверлили друг на друга тяжёлыми взглядами. Наконец, Северус заговорил. — Да. Уизли расслабился в кресле. Говоря, он обращался к потолку. — Что ты знаешь о том, что мы делали в последний год войны? Северус удивленно моргнул. Он знал больше, чем когда-либо показывал, но пройтись по всему, что он знал в то время и что узнал с тех пор… черт возьми, это будет долгий разговор. Уизли, казалось, понял это и просто отмахнулся. — Извини, это немного расплывчато, не так ли? Ты знаешь, что мы провели последний год войны, Гарри, Гермиона и я, блуждая по Британии в поисках хоркруксов Волдеморта и способов их уничтожить, — Северус кивнул. — Вероятно, ты также знаешь, что у нас не было даже намёков на мордредов план, — Северус снова кивнул. Уизли глубоко вздохнул и продолжил. — Что не является общеизвестным, так это то, что примерно через три месяца наших поисков и примерно через месяц нашего кукования в палатке я… я ушел от них. Бросил их посреди их поисков, — он сглотнул, — оставил их умирать. Северус знал об этом, пускай лишь из рассказа Гермионы и воспоминаний Гарри. Этого не было ни в отчетах о войне, ни в биографиях Золотого Трио. Он немного расслабил взгляд, но крепко сжал кулаки. — Это была… это была очень трудная ситуация. Мы были одни, обречены на смерть, без средств связи с внешним миром, и у нас была невыполнимая миссия, для выполнения которой не было инструментов. Мы голодали. Постоянно было холодно. Каждую мордредову секунду каждого дня. К тому же я тогда носил с собой тот медальон… Однажды ночью я просто… сорвался. И сбежал. — Гермиона была опустошена моим поступком. Тогда я подошел к двери палатки и спросил ее, пойдет ли она со мной. Я дал ей всего несколько секунд, чтобы принять решение: бросить миссию, бросить Гарри, бросить всё и оставить судьбу волшебного мира на произвол судьбы. Я знал, что она так не поступит, потому что это Гермиона. Как и всегда целеустремленная. Тогда я сказал ей несколько резкостей и ушел. Ну, не просто сказал. Скорее обвинил в связи с Гарри, в том, что она любит его, а не меня, в том, что она предпочла его мне. Это было и есть неправдой. — Я нашел их снова только несколько недель спустя, в ту ночь, когда ты оставил меч, чтобы мы нашли его. Может быть, ты даже видел меня. Не знаю. Той ночью Северус и вправду видел, как приближался Уизли. Он уже собирался прыгнуть и спасти Поттера от утопления, когда увидел, как Уизли вышел из леса и направился к пруду. Это был единственный раз, когда Северус был рад видеть Рональда Уизли, потому что это позволило ему остаться незамеченным и дало прикрытие для аппарации. Если бы Уизли не появился, та ночь в частности и война в целом могли закончиться совсем по-другому. — В любом случае, Гермиона и я, ну, мы так и не прошли это. Помирились, и она даже простила меня. Мы, наконец, начали нормальные отношения после окончания войны. Мы все были на эмоциях, и ощутить хотя бы самую малую каплю нормальности казалось несбыточной мечтой, ты же понимаешь, что я имею в виду, да? Но она никогда не доверяла мне полностью. Я оставил ее в одиночестве, когда она, вероятно, нуждалась во мне больше всего. Мордред и Моргана, я точно знаю, что именно тогда она нуждалась во мне больше всего. Я просто отказался от них и сбежал именно тогда, когда было тяжелее всего. Я оставил ее, просто и ясно, даже когда она следовала за мной и выкрикивала мое имя, пытаясь заставить меня остаться. — Помимо этой боли, однако, была боль от того, что я сомневался в ее любви, верности и преданности, когда у меня не было для этого оснований. Я был поглощен своими собственными страхами и неуверенностью и выместил их на ней. Думаю, боль от того, что я потерял веру в неё, была даже хуже, чем боль от того, что я оставил ее, и я уверен, что именно это в конце концов разлучило нас навсегда. — Я сожалею об этом каждый день своей жизни, потому что в тот момент я потерял ее навсегда. Северус понимал боль такого рода, сожаления и знал, что Уизли, вероятно, знает, что он знает. — Снейп, не совершай той же ошибки, что и я. Она не предала твоего доверия. Не изменяла. Просто была в безвыходном положении, как и все мы, и в момент слабости или страха, или чего бы то ни было, уцепилась за единственного другого человека в её мире. Она не заслуживала наказания за это тогда, и уж точно не заслуживает наказания за это сейчас, семь лет спустя, от кого-то, кого ещё даже не было в ее жизни в то время. Северус ненавидел, ненавидел, что Рональд Уизли был прав в чем-то, вероятно, впервые в жизни. «Он знает ее лучше, чем ты когда-либо смог бы узнать, — жестоко сказал Голос — знает ее во всех смыслах этого слова». — Зачем ты мне все это рассказываешь, Уизли? — да, Уизли был гриффиндорцем, и у них была ужасная привычка совершать благородные поступки и делиться важной информацией, не задумываясь о вознаграждении, но, будучи слизеринцем, Северус отказывался верить, что этот мальчишка, который любил одну с ним женщину, скажет ему что угодно по доброте душевной. — Потому что, — ответил Уизли, — Гермиона любит тебя. Не меня, а тебя. Я же говорил тебе, что должен с этим жить. Должен жить со своими неудачами всю оставшуюся жизнь. Но больше, чем я хочу, чтобы она была со мной, я хочу, чтобы она была счастлива. Ты почему-то сделал её очень счастливой на очень долгое время. Может быть, ты сможешь снова сделать ее счастливой. Может — нет. Не знаю. Да и, к тому же, не имею ни малейшего понятия, что ты ей наговорил. — Ничего, что следовало, — пробормотал Северус. — Но даже если ты не можешь сделать ее счастливой, ты единственный человек, который может ее найти. Северус насмешливо фыркнул. — Я бы сделал это, если бы мог, Уизли. — Ты можешь и найдёшь. Уизли подошел к нему, порылся в кармане и протянул какой-то предмет. Северус всмотрелся и увидел, что это маленький серебряный цилиндр с маленькой кнопкой на одной стороне. — Что это за хрень? — Делюминатор, — ответил Уизли так, словно это была самая очевидная вещь в мире. — Что это за хрень такая, этот твой Делюминатор? Уизли взял предмет из рук Северуса и нажал кнопку. Мгновенно свет от всех ламп попал в цилиндр и поглотил его, погрузив комнату во тьму. После ещё одного щелчка свет снова поплыл к лампам, словно маленькие танцующие солнца. — Прекрасный трюк, — усмехнулся Северус, — но не мог бы ты поделиться, как, черт возьми, это должно помочь мне найти Гермиону? — Я не могу этого объяснить, — сказал Уизли, — и не совсем уверен, что должен. Дамблдор оставил это мне в своем завещании. Сказал, что надеется, что, когда будет казаться, что впереди лишь мрак, он озарит мне путь. Ну, как я уже сказал, я ушел от них. И тут же пожалел об этом, но не мог найти дорогу обратно. Обереги Гермионы были слишком хороши, и Гарри настоял на очень спонтанном графике перемещения по всей Британии. Цель состояла в том, чтобы никто никогда не нашел меня, и это сработало. Ну, как и большинство планов, когда Гермиона у руля. — Он, — сказал Уизли, возвращая его Северусу, — указал мне путь, когда казалось, что впереди лишь мрак. — Значит, ты собираешься отдать мне эту мордредову штуку и не скажешь, как ею правильно пользоваться? Уизли кивнул. Он, Мордред его дери, кивнул. — Ну, я хотел бы сказать, что ты здорово помог, Уизли, но… — Я не думаю, что это сработает, если ты знаешь, чего ожидать! — возмутился Уизли. — Дамблдор не сказал мне, для чего он был нужен, или как его использовать. Вероятно, для этого была какая-то причина. Он мог бы указать в завещании, что это такое и как им пользоваться, но это был Дамблдор — зачем быть прямолинейным, если можно говорить загадками? Я чуть не выбросил эту чертову штуку, но подумал, что он знает, что делает, и сохранил ее. И совершенно об этом не жалею. — Но, Уизли, если я не знаю, как им пользоваться, как я могу надеяться найти ее? Уизли колебался. — Он не работает, когда ты хочешь её найти. Только тогда, когда она хочет, чтобы ты её нашел. — Но что, если… — Северус остановил себя. Он не выдаст слабости или уязвимости Уизли. — Понимаю, — кивнул Уизли, заполнив пробел для себя, что само по себе было впечатляющим достижением, — надеюсь, тебе не придется это выяснять. Но, возможно, нужно будет немного подождать. Северус умел ждать, когда что-то произойдет, особенно хорошее. Он ждал годы, десятилетия, чтобы случилось что-то хорошее. Он мог это сделать. — Если ты ошибаешься, Уизли… — Я знаю, моего тела никогда не найдут. Но поверь мне, я думаю, это сработает. Просто держи его всегда рядом с собой — когда оно придет, если оно придет, тебе придется действовать быстро. Ты будешь знать, что делать, когда это произойдет. Поверь мне, если я смог это понять, ты сможешь тем более. Он подошел к камину и взял немного летучего порошка из глиняного горшка на каминной полке. — Уизли, — позвал его Северус, когда он уже встал внутрь. Парень встретился с ним взглядом. — Спасибо. Уизли кивнул ему. — Ты приведешь нашу девочку домой, — сказал он, бросил порошок и исчез. Северус уставился на цилиндр в своей руке. Открывал и закрывал его снова и снова. Свет плавал в него и из него, как зажигалка, быстро вспыхивающая и гаснущая. Я, должно быть, глупее его, если поверил, что эта штука может быть ключом к ее поиску, — подумал он. Именно так, — издевался Голос.***
Через час или около того Гарри нашел своего бывшего профессора. Он сидел на диване, уставившись на что-то в своих руках. Осторожно Гарри подошел и узнал то, что он сжимал. Северус посмотрел на него с безмолвным вопросом в глазах, и Гарри едва заметно кивнул. Да, это сработает. Но только если она искренне захочет, чтобы это сработало. На данный момент, решил Северус, этого должно быть достаточно. Он встал и последовал за Гарри вверх по лестнице на чердак. Несмотря на потрясения в личной жизни, он нес ответственность перед детьми в первую очередь. Спрятав делюминатор в карман, он разложил в мыслях ситуацию по полочкам, задвинул на задний план Северуса и стал мистером Снейпом, учителем и законным опекуном детей в этом доме. Он надеялся всей душой на то, что Гермиона хотела, чтобы он её нашёл, потому что Северус был не в том положении, чтобы искать ее сверх того, что он уже сделал. Как бы он ни хотел.***
Леопольд не ожидал услышать что-либо по этому поводу, особенно учитывая то, что учился он под фамилией матери. Но однажды в туалете для мальчиков на шестом этаже услышал один разговор. Формально первокурсники сюда допускались, но многие считали его пристанищем семикурсников Слизерина, и так было всегда. Те из младших курсов, которые заходили туда во время обсуждения, на горьком опыте усвоили, что этого делать не стоит. Леопольд бы побежал к тому, что на восьмом этаже, но он был слишком далеко, а прижало конкретно. И когда он уже был готов выходить из безопасной, самой дальней от двери кабинки, послышались тяжёлые шаги, а после и низкие голоса. «Жуть», — подумал Леопольд. Он с ногами забрался на унитаз, в надежде, что перед разговором старшие не станут проверять кабинки. К счастью для него, они этого не сделали. — Это была самая узкая киска, которую я когда-либо имел, — сказал один из них, входя, — стоит каждого гребаного кната. — А ты не боишься что-нибудь подцепить? — спросил другой, более писклявым голосом, полным любопытства и, неужели… восхищения? Зависти? — Нет, — сказал первый, — у них есть какие-то заклинания, которые держат их в чистоте, независимо от того, насколько дрянной тип их трахает. — Ну и? Что ты сделал? Трахнул ее? — И не просто трахнул, — ответил первый, — отвесил ей пощечину, просто чтобы напомнить, кем она была и что сделала с гордым именем нашего Рода. — И она… позволила тебе? — Конечно, она, блядь, позволила мне — я купил ее и заплатил за нее. Ты можешь делать с женщиной, за которую заплатил, все, что захочешь, — сказал первый со знанием дела, как будто был экспертом, который делал это всю свою жизнь, — особенно со шлюхой Пожирателем Смерти. Леопольд резко вскинул голову, которую незаметно для себя успел опустить к груди. Шлюхой Пожирателем Смерти? Теперь он чувствовал запах сигаретного дыма в воздухе и лишь значительным усилием заставил себя не начинать кашлять. — Откуда ты знаешь, что она была настоящим Пожирателем? В смысле, ты же отвалил за неё дофига, да? Так Харпер сказал. — Мадам Людмила обещала мне настоящего, сказала, что я могу сделать с ней все, что захочу, и она будет просить еще. — Ну и? Леопольд почти мог видеть ухмылку сквозь стены кабинки. — Конечно же, она буквально умоляла. Второй застонал от досады, или это был стон наслаждения? Леопольд действительно не хотел знать. Но он хотел узнать личность девушки. Может быть, это был кто-то, кого он знал. Может быть, это была… нет, не может такого быть. — Так кого ты трахнул? — с нетерпением спросил второй. Звук выдыхаемого дыма. — Розье. Леопольд почувствовал острую боль внизу живота. Борясь с криком, он сжал свою крошечную ладонь в кулак и прикусил ее, зажмурив глаза. Не Бригита. Не Бригита. Как она могла позволить им сделать… это с ней? Та Бригита, которую он знал, была умна, сильна и вынослива и яростно защищала его и Эрменгарду. Он должен был узнать правду. Снейп сказал, что она жива и находится где-то в относительной безопасности. Было ли это его определением безопасности? Видимо, доверять Снейпу было ошибкой. Он должен был догадаться об этом. — Не могу дождаться пасхальных каникул, — вновь вмешался первый, — до тех пор не смогу выбраться в Лютный Переулок. — Сколько они стоят? — спросил второй. Ответ буквально сочился пренебрежением. — Больше, чем ты можешь себе позволить. Лютный Переулок. Звучало знакомо. Рядом с Косым переулком, так ведь? В Лондоне? Как далеко они жили от Лондона? Леопольд уже записался, чтобы остаться в Хогвартсе на Пасху. Даже если он собирался вернуться, он ни за что не мог уйти с площади Гриммо незамеченным, тем более им. И почему она ничего не сказала об этом? Если Снейп знал, мисс Грейнджер тоже знала. Эти двое были вместе. Ему не нравилось думать о том, что за этим кроется, но теперь, когда ему было двенадцать, мысль о мужчине и женщине, которые вместе чем-то занимались, с каждым днем все больше и больше начинала вторгаться в его разум. Это было не неприятно, но обидно. Снейп сказал ей ничего не говорить? Вероятно. Но с каких пор она слушалась его? Чаще всего она относилась к его запретам как к руководству к действию. Он слышал, как они ругались. И слышал, как они однажды «мирились» поздно ночью во время рождественских праздников, когда по глупости забыли наложить заглушающие чары. Чертовски травматично. Он потерял нить того, что говорили старшие мальчики, его мысли метались. Он услышал, как они ушли, и подождал несколько минут, прежде чем рискнуть выйти из кабинки. Двигаясь вдоль стены, он начал мысленно формулировать план. Сперва добраться до Лондона. До Лютного Переулка До борделя в Лютном Переулке. Без всяких взрослых. И забрать оттуда сестру. Сердца их отваги и силы полны, к тому ж благородны они. Действительно, план простой, как три кната. Во всяком случае, для гриффиндорца.***
Луна внимательно слушала, как Поппи проверяла детей, как и каждый месяц. Они стали сильнее, здоровее и активнее, чем месяцем ранее. Но впереди был еще долгий путь. Она искоса взглянула на Северуса, который сидел со стальным лицом, пока медиковедьма говорила. Она знала, что он прилагал все возможные усилия, чтобы казалось, что он слушает и принимает все во внимание, но её это обмануть не могло. Когда он действительно слушал, то прерывал Поппи уточняющими вопросами или ехидными замечаниями. Пронзал взглядом говорящего. И никогда не сидел безмолвно, скрестив руки, молча, кивая на всё сказанное. Луна говорила чистую правду, когда упоминала, что если кто-то просто найдет время, чтобы увидеть Северуса, увидеть его по-настоящему, его будет легко читать как книгу. Поппи больше разговаривала с ней, чем с Северусом: она тоже умела читать этого мужчину. В данный момент Северус действительно был в своем собственном мире. Почти три дня, а чертова игрушка Уизли не принесла ни слова о Гермионе. Его тщательно выстроенный контроль разваливался. Он скучал по ней. И Луна это знала. Детям только сказали, что Гермиона «уехала» и когда-нибудь вернется, но кроме этого они ничего не знали. Северус, Луна и Гарри обнаружили, что им приходится постоянно успокаивать детей. Они привязались к Гермионе и были воспитаны, зная, что люди, которые ушли, редко возвращаются. Как бы он ни старался, Северус не мог злиться на нее за то, что она бросила детей так же внезапно, как она бросила его. Думал, что так и должно быть: ведьма отказалась от своих обязательств перед ними, чего она поклялась никогда не делать. Но, что нехарактерно, он обнаружил, что почему-то вспомнил и даже уверовал в презумпцию невиновности. Как бы она ни злилась на него, она не бросит этих детей навсегда. Прочистит голову и вернется. В конце концов, именно так она поступала раньше. Это долгое молчание было очень на нее непохоже. Ни одной совы, просто чтобы дать знать, что она жива. Гарри все больше и больше нервничал, напоминая Луне о ее четвертом курсе, когда Волдеморт каждую ночь вторгался в его сны. Он и вправду беспокоился о ней. Предположим, она не могла отправить сообщение? А вдруг она каким-то образом пострадала? Расщепилась во время аппарации в смятении чувств? У Северуса не было возможности узнать, потому что он в душе не ебал, где она. В своих мыслях о моменте её возвращения, он чередовал бессмысленные поцелуи и невероятную ссору. Пока он сидел, кипя под своей бесстрастной маской, Поппи закончила проверку. Луна поблагодарила её и повела к камину. Если Северус и заметил, что они уходят, то не подал вида. — Бедняга, — сказала Поппи, когда они спустились на первый этаж. Луна рассказала ей всё по прибытии. Луна кивнула. — Ему очень больно. Поппи сочувственно щелкнула языком. — Это так непохоже на Гермиону. — Я думаю, в конце концов, всё закончится хорошо, — мечтательно сказала Луна, — конечно, сейчас всё далеко от идеала. Но, может быть, это всё и должно было случиться, чтобы помочь им стать чем-то большим. Поппи пожала плечами. — Уверена, что так и было, дорогая, — она привыкла к заявлениям Луны Лавгуд за эти годы и поняла, что обычно лучше просто соглашаться. После того, как Поппи ушла, Луна осторожно вернулась на кухню, где все еще сидел Северус, не сводя глаз с той же точки. Она осторожно села слева от него. Он никак на это не отреагировал и, вероятно, даже не заметил, что что-то изменилось. Долгое время они просто сидели рядом, не разговаривая и не глядя друг на друга. Северус выглядел усталым. Внезапный побег Гермионы обеспокоил нескольких детей. Луне с Северусом в основном удавалось их успокоить, но тот факт, что Гермиона всегда была одной из тех, кто делал это, усложнял ситуацию. Северус так и не ответил им, когда они спросили, когда вернется мисс Грейнджер. И при этом он не огрызался на них, как мог бы в те времена, когда преподавал. Он просто обнял их. И они обняли его в ответ. И пока этого было достаточно. Подумав об этом, несмотря на собственное недосыпание, Луна поднялась с дивана, толкнула стул и встала позади Северуса, который по-прежнему не обращал на нее внимания. Она наклонилась вперед и нежно обняла его за плечи и грудь, слегка прижав к себе. За месяцы, проведенные в подвале поместья Малфоев, Луна знала о терапевтической ценности простого прикосновения. Она вспомнила, как они с Дином Томасом иногда сидели целыми днями, держась друг друга за руки, удерживая друг друга в здравом уме в темноте, и между ними не было ни слова. Теперь она знала Северуса достаточно хорошо, чтобы понять, что ему нужен физический контакт, что он поддерживает его в здравом уме и что источник его утешения отсутствует. Она также знала, что его действительно беспокоит. — Она в порядке, где бы она ни была, — прошептала Луна, — и она вернется. Гермиона никогда никого не бросает. Она вернется. Она слишком любит тебя и детей, чтобы держаться на расстоянии. Северус ничего не ответил, но когда она отошла и ее руки коснулись его головы, Луна почувствовала легкий кивок.***
Позже в тот же день появился Невилл. — Северус, мне очень жаль, я ничего от нее не слышал, но если я могу что-нибудь сделать… Он пригнулся, когда банка с чем-то молочно-фиолетовым врезалась в стену, едва не задев его голову. — ВОН!***
— Ты сможешь сохранить в тайне то, что я тебе сейчас скажу? — спросил Леопольд Клару, пока они сидели в одной из ниш подземелья. — Конечно, Лео, — сказала она, улыбнувшись ему, — ты можешь рассказать мне что угодно. — Мне… мне нужно в Лондон, — сказал он, — самому. Она выглядела озадаченной. — Зачем? — Я… — он запнулся. Вспомнив о хваленом гриффиндорском мужестве и собравшись с силами, он всё же ответил, — мне нужно кое-что сделать. И я просто не могу ждать до следующих каникул. — А твои… кто-нибудь не сможет забрать тебя и отвести туда? Он покачал головой. — Не думаю, что они будут рады тому, что я собираюсь делать. — Это опасно и против правил, — сказала Клара, — ну, в том смысле, что мы не можем покидать территорию замка, даже на выходные в Хогсмиде. — Клара… — он посмотрел на нее умоляюще, блестя серыми глазами, — я должен это сделать. Но… я не знаю, как. Она колебалась, и он мог видеть всё, что творилось у нее в голове, так ясно, как будто это разыгрывалось прямо перед ним. С одной стороны желание удержать его от необдуманных поступков, от нарушения правил, от неприятностей. С другой же стороны понимание, что он не стал бы делать ничего подобного, если бы это не было действительно важно. Леопольд понимал, что, прежде всего, Клара хочет знать, зачем ему эта вылазка. Но он просто не мог ей сказать. — Пожалуйста, — прошептал он. Кивнув, Клара взяла его за руку. — Хорошо, — сказала, — я помогу тебе. Если правильно помню, в последнем издании «Истории Хогвартса» упоминалось кое-что, что может быть нам полезным, хотя это будет непросто…***
— Гарри, если ты так и собираешься метаться из угла в угол, делай это внизу, пожалуйста, — голос Джинни на третьем триместре был полон раздражения. Было достаточно трудно заснуть даже в идеальных условиях, когда ее сын каждые пятнадцать минут отбивал чечетку на ее мочевом пузыре. Бормотание и хождение туда-сюда ее мужа не помогали ситуации. — Извини, Джин, не могу уснуть, — сказал он, усаживаясь на кровать рядом с ней и поглаживая ее живот. Казалось, это только побудило ребенка еще сильнее надавить на мочевой пузырь. Я ещё никогда не была так уверена в том, что Джеймс будет проблемным ребенком … — Метание по комнате в… — она проверила время, — полвторого ночи не вернет ее, Гарри. Рон дал ему делюминатор. Это лучший способ найти ее, и он в надежных руках. — Я знаю, — вздохнул он, — просто… ненавижу чувствовать себя настолько беспомощным. — Я прекрасно понимаю тебя, милый, — сказала она, поглаживая его предплечье и из сочувствия, и для того, чтобы побудить его уйти. Ну или хотя бы убрать руку, чтобы ребенок мог попытаться уснуть. — Я помню, когда Рон ушел, и у нас не было возможности связаться с ним, мы не могли позволить, чтобы нас нашли, вокруг бродили похитители, Пожиратели Смерти и инферналы. Я просто выбросил все это из головы, будто просто забросил на дальнюю полку памяти и забыл. Не позволял себе думать об этом. Теперь… это всё, о чем я могу думать. — Тогда ты не мог позволить себе такую роскошь, как бессмысленная рефлексия и беспокойство, — сказала Джинни. Она знала, какими были отношения ее мужа с Гермионой, и, что более важно, знала, какими они не были. — Беспокойство — это не роскошь. — Конечно, роскошь. Если ты беспокоишься, ты ничего не делаешь, и если тебе не нужно постоянно что-то делать, у тебя есть время побеспокоиться об этом. Но если ты всегда в движении, всегда что-то планируешь, всегда стремишься к чему-то, у тебя нет времени на беспокойство. Тогда беспокойство было контрпродуктивным. — Ты точно знаешь, когда просыпаешься утром, что доживёшь до вечера. Тогда этой уверенности не было и близко. Тогда ты думал лишь о будущем всего волшебного мира. Теперь ты живешь для себя и своей семьи. И именно поэтому твой мозг позволил тебе такую роскошь, как беспокойство. И теперь, ты беспокоишься о своей подруге, которая пропала без вести. Это нормально. Это делает тебя человеком. — Человеком, — повторил Гарри, как будто это слово было ему чуждо. Учитывая, что всю свою жизнь к нему относились как к Мессии, она полагала, что проблемы простого смертного, проблемы, которые он никак не мог решить просто действуя, будут весьма неприятны. Это было очаровательно, на самом-то деле. — Да, Гарри, — она постучала ладонью по его стороне кровати, и он послушно подошел, чтобы занять свое место рядом с ней, — ты человек. И я рада этому. — Обещай мне, — сказал Гарри, — что никогда не сделаешь ничего подобного. Если бы это ты была там, без возможности связаться, я не знаю… я не думаю… — Никогда, — заверила его Джинни, — я никогда не сделаю этого с тобой. У нас есть общие дети. Я никогда не смогу уйти от этого. — У Гермионы с Северусом, по сути, пятнадцать общих детей, и она бросила их. — Это не то же самое. И с нами этого никогда не случится. Гарри покачал головой. — Я не уверен, что это так, Джин. — Поверь мне, если бы это было так, Гермиона никогда бы не пропала так внезапно. Гарри покачал головой. — Нет, я её знаю, она действительно думала об этих детях, как о своих. Её и Северуса. Может быть, поэтому её все еще нет — она думает, что ушла от них, и ей слишком стыдно возвращаться? — Я просто удивляюсь, почему она не связалась ни с кем из нас в таком случае? — И вот это уже странно, Джин, — кивнул Гарри. — И почему она собрала все свои вещи. — Это совсем на неё не похоже. — Правда? Он пожал плечами. — Гермиона никогда не была особенно уверена в этой области — в любви, отношениях и тому подобном. Может быть, учитывая произошедшее, она подумала, что не сможет быть рядом с кем-либо из нас. Я имею в виду, что она не «распущенная» или что-то вроде того, но в нашем маленьком кругу единственный человек, с которым она не была, это Невилл, — его глаза расширились, когда что-то щелкнуло в его голове, — и теперь все об этом знают. Джинни заметила перемену в поведении мужа. — Гарри? — У меня есть идея, куда она могла уйти.***
В ночи полнолуния Северус никогда не хвастался крепким сном. Во всяком случае, сегодня он вряд ли заснет. Пока Гарри и Джинни разговаривали до поздней ночи в своей постели за много миль от него, Северус свернулся калачиком на своей стороне кровати, глядя на пустое, нетронутое место справа от себя. Уже три ночи там было пусто. Он протянул руку и разгладил одеяло. Эта кровать всегда была такой широкой? Она всегда была идеальна. Теперь же Северус чувствовал себя слишком маленьким. Большую часть ночей его мучил Голос, вспоминающий каждую его ошибку и высмеивающий его глупость. Он не затыкался. Северус никогда не умел блокировать правдивые заявления, и эти не были исключением. В его правой руке был сжат маленький делюминатор. Он держал его при себе с тех пор, как Уизли принес его со своей дурацкой историей о том, как он однажды привел его к Гермионе во время войны. Обычно Северус не доверял бы такой истории или мотивам человека, рассказывающего ее. Но сейчас он был близок к отчаянью. Когда будет казаться, что впереди лишь мрак, он озарит тебе путь. Что ж, несмотря на полную луну, было чертовски темно. Теперь Северус Снейп мог с гордостью сказать, что он успешно прогнал двух единственных женщин, которые были достаточно глупы, чтобы позволить ему проникнуть в свои сердца, взять их прошлое и бросить его им в лицо. Чтобы они чувствовали себя использованными и грязными. Позволить ему потерять их лишь по причине его неуверенности. Неплохое достижение — провернуть подобное дважды за каких-то три десятка лет, — шутливо подумал он. Он долго смотрел на огонь, и когда тот угас, превратившись в оранжевые угольки, его глаза тоже закрылись и он погрузился в сон. Прошло пять минут или пять часов, внутренние часы отказывали, но казалось, что уже через мгновение он услышал это и, ахнув, сел на кровати. Это был еле слышный шепот, но в то же время он был таким же громким, как Экспеллиармус Гарри во время последней битвы. — Северус. Он посмотрел на крошечный серебряный цилиндр, который все еще сжимал в руке. Тот слабо пульсировал, мягкое голубое сияние то загоралось, то угасало. С каждой волной света шепот повторялся. — Северус. Это был ее голос. Он был мягким и грустным, подобным эхо, и звучал так, словно доносился издалека, но это был ее голос. Определённо. В голове вновь пронеслись слова Уизли. Когда будет казаться, что впереди лишь мрак, он озарит тебе путь. Северус нажал кнопку сбоку. Вместо того, чтобы втягивать в себя последние частицы света огня или лунного света, появился маленький голубовато-белый световой шар, поглотивший делюминатор. Он пульсировал и излучал свет, всегда тихо повторяя его имя, словно эхо. — Северус. Пульсирующий шар света взлетел вверх от делюминатора и уплыл к центру комнаты. Северус встал с кровати и осторожно последовал за ним. Остановившись на пару мгновений, свет снова начал двигаться, будто бы танцуя вокруг него. Он следил за каждым его движением, поворачиваясь на месте, его глаза бегали по комнате, наблюдая и ожидая, когда свет что-нибудь сделает. Казалось, что он оценивает его, принимая решение, как если бы свет был разумным. Он был тусклее, чем Патронус, и не имел чёткой формы. Синий свет отражался от его лица, всех плоскостей и углов, освещая умоляющее выражение его лица. Свет в последний раз обернулся вокруг Северуса, снова будто бы встретился с ним взглядом и заплясал вверх-вниз, после чего внезапно вплыл в его грудь, омывая всё вокруг голубым светом. Он чувствовал это внутри себя, свет. Было тепло, огонёк утешал и дарил надежду. Северус почувствовал покалывание в кончиках пальцев рук и ног, казалось, будто он стоял под летним солнечным светом. Он закрыл глаза и почувствовал, как свет поглощает его, течет по его венам, слабо пульсирует, разжигая тепло, свет и надежду в каждой клетке и фибре его существа. Пульсация света внутри него участилась, а вместе с ней участились его дыхание и частота сердечных сокращений. Всё быстрее и быстрее, ярче и ярче свет пульсировал внутри него с каждым ударом сердца, пока, наконец, не взорвался потоком голубых искр, исходящих от него. Его глаза широко раскрылись, и в следуюшее мгновение он просто знал… Знал, что она любит его, знал, как сильно она его любит, и точно знал, чего она от него хочет. Знал, что она сожалеет о том, что причинила ему боль, и что она не хочет ничего, кроме как простить, забыть и вернуться домой. Знал, что она стыдится своей реакции, стыдится своего прошлого и не хочет ничего, кроме его полного принятия ее и ее прошлого. Чувствовал страх, что он выгонит ее, страх, что он никогда не отпустит ее, и сильное желание, чтобы он пришел к ней. Знал, что ее дом был с ним, с ними, и что она хотела, чтобы он привел ее домой. Знал всё это так ясно и абсолютно, как если бы это было что-то осязаемое, стоящее перед ним. Теперь это было в нем — в его разуме, в его сердце, в его душе, повсюду. Гермиона Грейнджер любила его. Он ждал упрека Голоса. Того так и не последовало. На самом деле, казалось, что Голоса больше нет. В его сознании появилась ясность, которой раньше не было. Как будто опухоль удалили хирургическим путем, и осталась только здоровая ткань. Он порылся в своем разуме, пытаясь всё же найти пропажу, проведя тщательную инвентаризацию, опустив щиты окклюменции, которые всегда не могли долго сдерживать Голос, и нашёл… да ничего не нашёл. Голос — неуверенность в себе, ненависть к себе, саморазрушительная сила, которая была для него такой же постоянной, как дыхание и сердцебиение — больше не мучили его. Голос, который заставлял его принимать все ужасные решения в его жалкой жизни, отсутствовал. Голос, который сказал ему назвать Лили грязнокровкой за то, что она ухмылялась над его пытками от рук Мародеров. Тот, который сказал ему, что она грязная предательница, и заставил его произнести ужасные слова, отдалившие её навсегда,. Тот, который сказал ему, что Пожиратели Смерти дадут ему всё, что он хочет и в чем он нуждается. Голос, который сказал ему, что Гарри Поттер - следующий Джеймс. Тот, который сказал ему, что лучше бояться, чем любить, и что он никогда не сможет спасти своих выпускниц из этого ужасного места, наконец, милосердно, безболезненно, очищающе ушел. Гермиона любила его, а он любил ее. Тьма и сомнения в его сердце были смыты. Свет делюминатора и мягкая мольба Гермионы о его возвращении изгнали его. Когда казалось, что впереди лишь мрак, он озарил ему путь. Ухватившись за знание, он схватил свою палочку и быстро наколдовал самую яркую серебряную лань, которую ему когда-либо удавалось. Это вселило в него надежду; его Патронус остался прежним. Еще одно доказательство того, что она по-прежнему любила его так же сильно, как он любил ее. Хотя свет погас, он все еще чувствовал, как внутри него что-то светится. Восле взмаха палочки величественная лань ускакала в комнату Луны, чтобы сообщить ей после пробуждения, что Северус ненадолго отлучится, и, если ей понадобится помощь, пусть зовёт Гарри в камин. Он набросил на себя Отводящие взгляды чары, на случай, если Гермиона окажется в маггловском районе. Учитывая ее происхождение, вполне вероятно, что она так бы и поступила. Благодарный тому, что он не переоделся перед тем, как залезть в постель, он закрыл глаза и сосредоточился на жаре, который всё ещё ощущал в своем сердце. — Я иду, Гермиона, — прошептал он, крепче сжимая теперь уже пустой делюминатор. С глубоким вздохом и громким треском он аппарировал.