***
Северус пригрозил проклясть ее, если она каким-либо образом будет отмечать его день рождения, но Гермиона слишком хорошо понимала, что это был не более чем блеф и отважилась посетить Флориш и Блоттс. Она нашла то, за чем пришла, купила и уменьшила достаточно, чтобы оно поместилось в карман. В её голове крутилась мысль о том, чтобы проскользнуть в Лютный переулок и навестить девочек, но вспышка фотокамеры, когда она вышла из книжного магазина, решила за нее. Северус сказал не приближаться к ним, и Гермионе грубо напомнили, почему. Если ее вообще увидят в Лютном переулке, особенно там, это привлечет нежелательное внимание. Глядя на фотографа, который только усмехнулся, подмигнул и аппарировал прочь, она быстро повернулась и направилась к «Котлу», чтобы вернуться на Гриммо. Гермиона была уже на полпути, когда чуть не споткнулась о что-то похожее на кучу грязных тряпок на улице. Она поняла, что это был мужчина, и на мгновение подумала, что это может быть Мундунгус Флетчер, но при ближайшем рассмотрении это оказался кто-то выше, худее и намного моложе. Мужчина сидел и нецензурно ругался. Она чувствовала устойчивый душок алкоголя в его дыхании. Светлые волосы были длиннее и грязнее, чем она когда-либо видела. Лицо было изможденным, а глаза налились кровью. Кожа была почти такой же серой, как смутно-знакомые глаза. Миг узнавания, причём обоюдный. — Малфой? — наконец воскликнула Гермиона. Драко Малфой вздрогнул; она явно произнесла это имя слишком громко, а он, похоже, не хотел привлекать к себе внимание. Неважно, что он спал в одном из самых оживленных переулков волшебной Британии, если не в самом оживленном, субботним утром. Возможно, он потерял сознание там. Учитывая количество алкоголя, которое она уловила в его дыхании, это не казалось чем-то невероятным. Семья Малфоев сильно пострадала после войны. Ложь Нарциссы Темному Лорду в последнюю минуту официально оправдала любые правонарушения, однако большая часть волшебного мира считала их виновными, с чем когда-то согласилась и сама Гермиона. В Малфой-мэноре ее пытали едва ли не до полусмерти, и никто из его хозяев не сделал ничего, чтобы остановить это ли хотя бы как-то помочь. На самом деле, они, казалось, искренне поддерживали происходящее. Гарри сказал, что Драко, казалось, пытался помочь им, отказываясь подтвердить его личность. Девушка не могла не признать что, назови тот его имя, Люциус бы немедля доложил Темному Лорду, и это был бы конец для всех — для них, для Ордена и для Волшебного мира. Экспеллиармус Малфоя позволил ему получить верность Бузинной палочки и в конечном итоге именно это дало возможность Гарри овладеть ею в решающий момент. На самом деле, подумала она, они должны Драко Малфою больше, чем когда-либо готовы признать. И вот он здесь, на улице. — Малфой? — снова спросила она, но Драко лишь послал ей кривую ухмылку, — Малфой, что с тобой случилось? Тот фыркнул. — Что со мной случилось? Ты и твои друзья, Грейнджер, вот что со мной случилось, — ну, по крайней мере, он не называл ее грязнокровкой; это был прогресс. Она надеялась, что время подобных эпитетов прошло, хотя и не была настолько наивна, чтобы ожидать, что давние предрассудки исчезнут в одночасье. Вероятно, должно было смениться хотя бы их поколение, прежде чем они действительно исчезнут. — Я должна помочь тебе вернуться домой, — осторожно сказала Гермиона. — Ты должна взять свою мохнатую голову и кривозубое лицо и вернуться туда, откуда пришла, — выплюнул он, после чего с трудом поднялся на ноги, начиная шататься, — просто оставь меня в покое. Гермионе стало интересно, неужели ему некуда вернуться. Она слышала, что несколько лет назад Министерство сровняло поместье с землей, чтобы уничтожить место сбора Пожирателей Смерти, а также предотвратить возможность создания чего-либо подобного места преклонения Волдеморту. Остальная же их собственность была конфискована для выплаты военных репараций. Возможно, после этого им больше некуда было идти. — Драко, — осторожно окликнула его Гермиона, однако тот продолжал идти, из-за чего девушка со вздохом последовала за ним. Она не знала, почему и зачем делает это всё, ведь годы взаимной ненависти должны были заставить её упиваться злорадством, не более. Тем не менее, от этой очевидной реакции её удержали мысли о том, что этот парень сделал для них. Да, открытой помощи там было совсем немного, и та лишь под конец войны, однако этого оказалось достаточно. В голову пришли неуместные мысли о бывших подопечных Северуса, многие из которых, похоже, жили так же. Она могла бы затаить на Малфоя обиду, однако чем же в таком случае она бы отличалась от всех тех, кто поносил её за желание помогать сиротам, вина которых была только в том, кто их родители. Именно поэтому оставить всё как есть ей просто не позволяла совесть. — Драко, — снова тихо сказала она, догоняя его и беря за руку, — тебе нужна помощь. Позволь мне помочь. Пожалуйста. — Я не чертов домовой эльф, — выплюнул он, вырывая свою руку из ее хватки. Гермиона вздохнула. Неважно, что она была частью Золотого Трио, не важно, что в настоящее время она является ведьмой с наивысшим средним баллом в Хогвартсе за всю его тысячелетнюю историю, и неважно, что она помогла победить Волдеморта больше, чем кто-либо другой, уступая только Гарри, Дамблдору и Северусу. Когда она умрёт, ее эпитафия будет гласить: «Здесь лежит Гермиона, защитница домовых эльфов». Ну что ж, она совершала и поступки похуже, те, которые уж точно не стоит помнить. — Я знаю это, но, пожалуйста, позволь мне помочь тебе. — Мне не нужна твоя помощь, мне не нужно твое время, и мне не нужна твоя чертова жалость, Грейнджер! — почти закричал он. Драко явно не утратил своей гордости, и она видела, что ему было больно оттого, что кто-то его узнал. Было ясно, что он не собирался оставаться в Косом переулке на ночь. Что ж, если он не собирался добровольно принимать её помощь, она заставит его. Снова схватив его за руку, на этот раз крепче, она подумала о самой верхней ступеньке площади Гриммо и аппарировала вместе с ним. Северус добавил ее к чарам Фиделиуса в качестве Хранителя Тайны на случай чрезвычайной ситуации или, как он выразился, «на случай моей смерти». Девушка лишь надеялась, что он не будет слишком расстроен появлением их неожиданного гостя, однако помнила, что у него всегда была слабость к Драко. Она не ожидала, что он признается в этом, однако подозревала, что Северус будет благодарен за то, что она нашла его и вознамерилась помочь. — Что, чёрт тебя дери, ты творишь? — сердито прошипел Драко. — Отпусти меня. Ты не имела никакого права никуда меня принудительно аппарировать! — Малфой, заткнись и зайди внутрь, — прошипела она, понимая, что в их случае лучше подойдет тактика зеркала, и лучше просто отражать его поведение, не позволяя брошенным фразам остаться в голове. Девушка открыла дверь и увидела, что Гарри сидит у огня и что-то пишет на пергаменте. Вероятно планы уроков. Она капала ему на мозг, пока тот не согласился, по крайней мере, планировать уроки математики для детей заранее. Как человек, ответственный за обучение базовым навыкам письма, она всегда планировала все на неделю или даже больше вперед, корректируя свой учебный план в зависимости от того, какого прогресса они добились за текущую неделю. Ей было приятно видеть, что он последовал ее совету. Гарри посмотрел на нее, улыбнулся в знак признательности и вернулся к своему пергаменту. Секунду спустя он окинул взглядом мужчину, руку которого она сжимала в своей. На его лице отразился шок, когда он встал, пергамент упал на пол. — Гермиона, что происходит? — должно быть, он подумал, что Драко каким-то образом захватил ее или что-то с ней сделал и быстро шагнул вперед. — Где Северус? — спросила она, пытаясь передать своим тоном и языком тела, что это была ее идея. Но, как много раз сокрушался Северус, хитрость не была сильной чертой Гарри. — Наверху, — ответил Гарри, не пытаясь как-то изменить ситуацию и не сводя глаз с Драко. — Не мог бы ты его привести сюда? — спросила она излишне ласково. Его глаза сузились. — Пожалуйста? Гарри настороженно посмотрел на нее, на что она кивнула, пытаясь заверить его, что с ней действительно все в порядке. В самом деле, Гарри должен знать, что Фиделиус вышвырнул бы Драко после первого же шага через порог, если бы он не явился с явного разрешения Гермионы. Она тяжело вздохнула. Гарри пытался излучать хладнокровие, но его быстрое (и шумное) восхождение на чердак выдавало волнение. Не прошло и тридцати секунд, как он уже едва ли не бежал вниз, Северус мчался за ним по пятам с палочкой наготове. — Что случилось? — спросил Северус смеряя всех присутствующих стальным взглядом. — Что за чрезвычайная ситуация? Гермиона закатила глаза, а Гарри указал на Драко. — Он. — И? — нетерпеливо спросил Северус. Гарри снова указал на Драко, на этот раз более выразительно. Северус опустил палочку. — Поттер, — раздраженно прошипел он, — вы привели меня сюда, и «чрезвычайная ситуация», послужившая причиной, обусловлена присутствием Драко Малфоя? Гарри кивнул, полагая, что это совершенно очевидно. — Наверх, Поттер, — сказал Северус самым опасным тоном, который использовал ещё профессор Снейп. — Почему ты зовешь меня Пот… — Поднялся вверх по лестнице, немедленно! — рявкнул Северус, его тон был таким властным, что Гарри забыл, что он все еще владелец дома на площади Гриммо, а потому подчинился, бросив последний взгляд на троих оставшихся внизу, прежде чем исчезнуть. Он остановился на площадке между этажами и выглянул сверху, наблюдая за всем, что происходило ниже. Северус молчал, оценивая Драко Малфоя. Он не мог сказать, что был удивлен, увидев его в таком состоянии, но солгал бы, сказав, что не был потрясен, увидев его здесь, на площади Гриммо. С другой стороны, учитывая руку Гермионы, обхватившую запястье Драко, и с её умоляющим выражением лица, видимо, это не было таким уж невозможным. Пожалуй, это был только вопрос времени, когда она захочет спасти и его тоже. Что он мог сказать мальчику? Подходящие слова не желали приходить на ум. Драко отказался встречаться взглядом со своим бывшим деканом, сосредоточившись на полу. Он был нищим и, вероятно, жил на улице. Если то, что слышал Северус, было правдой, Люциус спился несколько лет назад, а Нарцисса вскоре после этого покончила с собой. Падение Малфоев в немалой степени произошло по вине Северуса и Гермионы. Что говорят в такой ситуации? Гермиона, как обычно, находила слова, когда никто другой не хотел да и не мог. — Мы можем тебе помочь, — предложила она. Бледно-серые глаза встретились с теплыми карими и немедля наполнились насмешкой. — Грейнджер, мне не нужна твоя помощь. А теперь убери от меня свои грязные гриффиндорские руки, я ухожу, — он не удостоил Северуса ни одним взглядом, вырвал руку из хватки Гермионы, вылетел за дверь и аппарировал. Не прошло и двух секунд, как лицо Северуса оказалось в нескольких дюймах от Гермионы, и он крепко сжал ее плечи своими руками. — Что, черт возьми, ты творишь? — Я.. — Ты привела другого человека в этот дом под защиту Фиделиуса, не предупредив меня, не спросив меня и не сказав никому о том, что ты собираешься сделать. Ты совсем крышей поехала?! Гарри, всё ещё наблюдавший сверху, не мог сказать, что одобряет обороты речи или методы Северуса, но в целом был с ним согласен. Несмотря на то, что он знал, что Драко всего лишь тень его прежнего «я», это все еще был Малфой, которому доверится только последний дурак. — Не говори со мной так, — предостерегающе сказала Гермиона, — я не была безрассудна, не в этом вопросе. Он не причинил вреда ни мне, ни кому-либо… — Ты не знаешь этого наверняка! — возмутился Снейп. — Думаешь, я не могу судить о характере человека или опасности, исходящей от него? Я тоже прошла войну, Северус. — Возможно, он не представлял для тебя опасности, но ты хоть представляешь, что его внезапное появление сделало бы с ними? — Он военный сирота, как Гарри, как я, как они и как ты, — она специально подчеркнула последнее слово. На мгновение он запнулся и отступил назад, все еще держа руки на плечах Гермионы. — Что ты сказала? — Драко Малфой потерял родителей из-за войны, как и все остальные в этом доме. — Ты чертовски хорошо знаешь, что я имел в виду. Гарри хотел было спуститься вниз, но передумал. Северус убрал свои руки и еще больше отдалился от нее. — Ты говоришь о том, чего не понимаешь, — сказал он очень сдержано. Было очевидно, что ему потребовалось все свое самообладание, чтобы не закричать на нее. Северус Снейп не кричал, если был выбор. Когда он кричал, происходили не лучшие вещи. Он не мог позволить себе сделать это перед Гермионой. Вместо того, чтобы испытывать судьбу, он просто развернулся на каблуках и направился в подвал, захлопнув за собой дверь.***
Когда-то давно, казалось, ещё в прошлой жизни, в подвале стояли ряды эльфийского вина, выдержанной в дубовых бочках медовухи, огневиски и другого волшебного алкоголя. Месяцы, проведенные Сириусом Блэком под домашним арестом, значительно сократили запасы, особенно после того, как Ремус Люпин присоединился к нему здесь на какое-то время. Однако теперь подвал был волшебным образом увеличен, чтобы вместить ряды столов, на которых находились котлы, шкафы с запасами зелий и всевозможным оборудованием для зельеварения. Теперь он был очень похож на его старый класс зелий в подземельях Хогвартса — факелы на стенах, холодные каменные стены, тщательно контролируемая температура. Странным образом он чувствовал себя как дома. В этом доме это было необходимостью — мало того, что детям требовалось много лечебных зелий, зельеварение помогало Северусу оставаться в здравом уме в самые напряженные времена. Он был печально известен в Хогвартсе тем, что каждый год подавал заявку на должность профессора ЗОТИ, но мало кто знал, что именно зелья были его отдушиной. Искусство ассоциировалось у него с самыми дорогими людьми в его жизни: его мать была одаренным зельеваром; это был предмет, в котором они с Лили были лучшими, а также именно благодаря зельям он встретил Гермиону, хотя та была еще ребенком, а он — ее профессором. Зельеварение требовало концентрации, хладнокровия и, прежде всего, точности. Северус всегда находил покой в точности. С зельями он мог работать на автопилоте и очищать голову от всего, кроме измельчения, перемешивания и наблюдения. Подвал с зельями успокаивал его, а дети использовали всё сваренное, хотя Северус часто задавался вопросом, сколько еще хватит его выносливости. По его мнению, он мог бы попросить Гермиону помочь, но он уже передал так много своей ответственности ей и ее друзьям, что хотел оставить хотя бы эту часть при себе. Он считал помощь признаком слабости и не любил чувствовать себя слабым. В частности, во всём, что было связано с зельями. Северус не закрыл дверь; ему нужно было иметь возможность уйти в мгновение ока, если с одним из детей возникнет какая-то чрезвычайная ситуация, он верил, что Гермиона знает его достаточно хорошо, чтобы понимать: он хочет, чтобы его оставили в покое. Он знал, что она, вероятно, знала об этом. К несчастью для него, ей, похоже, было все равно, и на лестнице послышался звук торопливых шагов. Он не обернулся, когда услышал, как она вошла, а просто ждал, что она что-то скажет, что-то сделает, желательно уйдет. Северус очень хорошо умел ждать чего-то, даже невозможного. — Я поступила неправильно, заговорив о твоих родителях, — тихо сказала она у него за спиной. По громкости ее голоса он мог сказать, что она не ушла дальше дверного проема. Восприняв его молчание как ободрение, она продолжила, — Андромеда рассказала мне. Мне очень жаль, я знаю, что ты бы сказал мне, если бы хотел, чтобы я знала, но теперь я знаю, и я просто… мне очень жаль. Он не мог понять, извинялась ли она за это знание, за сам факт знания или за то, что это вообще произошло. Зная ее, наверное, всё вместе. — Ты прав, с моей стороны было безрассудно привести сюда Малфоя, — продолжила она, — я не думала, что он будет представлять угрозу: он такой сломленный и такой одинокий, и он так напомнил мне твоих выпускников, что я захотела спасти его, — она рискнула приблизиться к нему на шаг. Если бы он собирался проклясть ее, то уже сделал бы это, и даже тогда она знала, что он не станет проклинать ту, которую любит. — Думаю, ты прав — я слишком привыкла к тому, чтобы чинить всё сломанное. Он сказал ей это однажды, несколько месяцев назад, в шутливой форме, лежа, запутавшись в простынях, ранним утром. Он сказал это в отношении себя. Ибо она спасла его почти так же, как его спасли дети. Заботясь о них, он заботился о себе. Помогая ему заботиться о них, она заботилась о нем. — Наверное, я была немного ошеломлена, — теперь её голос стал немного тише, — я имею в виду, ты не выглядел таким уж обеспокоенным, когда увидел его. Ты отослал Гарри и опустил палочку. Я думал, ты лучше всех поймешь, что он не его отец, и что, как и этим детям, ему тоже нужна помощь. Он слышал, как она сделала еще один шаг. Как бы ему ни хотелось проигнорировать ее, уйти, сделать вид, что этого никогда не было, он знал, что Гермиона не успокоится, пока они не обсудят это. Более того, он должен дать ей объяснение. Северус вел себя спокойно, хладнокровно и собрано, когда впервые увидел Драко, но взорвался, когда тот ушел. Хотя он и считал ее поведение безрассудным и потенциально опасным, однако понимал, что у нее действительно были самые лучшие намерения. Но Северус лучше всех знал, чем вымощена дорога в ад. Со вздохом он обернулся, встретился с ней взглядом и заставил себя говорить ровным и тщательно контролируемым голосом. — Как часто вы с Малфоем общались после войны? Она выглядела сбитой с толку его вопросом. — Сколько раз ты видела Малфоя с тех пор, как закончилась война? — Мы… мы не общались. Он кивнул, ведь ожидал такого ответа. — Что ты знаешь о жизни Малфоя до и во время войны? Кем были его друзья? Какой была его жизнь? Каковы были его отношения с родителями? С друзьями его родителей? — Я… — И прежде чем ты ответишь, — продолжил он, — я имел в виду только то, что ты знаешь наверняка, а не то, что ты додумала на основе своего восприятия его в подростковом возрасте, когда вы были учениками конкурирующих факультетов Хогвартса. — Я… — Что ты знаешь о семье Малфоев, — настаивал он, — кроме того, что ты читала в «Пророке» или слышала от людей, у которых были все основания унижать их? — Я… — И, наконец, — продолжил Северус, — что ты знаешь об истинных мотивах тех, кто участвовал в войне? Их предрассудки? Их планы? Ты знаешь своих друзей, но что насчет всех остальных? Молли Уизли? Знаешь ли ты, какие предубеждения они питают в своих сердцах по отношению к детям Пожирателей Смерти? Будет ли Молли Уизли столь же теплой и открытой к тебе, когда ты отчаянно пытаешься вытащить Валентину Руквуд из публичного дома, зная, что ее сын умер от руки её отца? Ты прекрасно знаешь, что она способна на убийство; именно она убила Беллатрикс Лестрейндж, чтобы защитить Джиневру. Можешь ли ты сказать наверняка, что она не попытается причинить вред кому-либо из них? — Молли Уизли никогда бы… — Ты слишком доверчива! — Северус выплюнул. — Ты слишком по-гриффиндорски подходишь к этому. Гермиона вздохнула. — Ты должен привносить политику факультетов абсолютно во всё? Мы больше не в школе. Я не понимаю, почему это всё ещё имеет значение. — Да! Это удобный способ классификации истинной природы людей, и это система, с которой и ты, и я очень хорошо знакомы. Это сослужило мне хорошую службу и как учителю, и как шпиону, и я не собираюсь останавливаться. — Но возвращаясь к обсуждаемому вопросу, я упомянул о твоих гриффиндорских склонностях не просто так. Гриффиндорцы должны, ну просто обязаны видеть в каждом лучшее. Они предполагают, что любой, кто кажется нормальным или может, оказался в подобных их обстоятельствам, конечно же, будет разделять их взгляды практически на все в этом мире и действовать соответственно, выдавая важную информацию. — Слизеринцы, с другой стороны, сдерживаются. Они рассматривают ситуацию со всех сторон. Они учитывают мотивы и склонности всех, с кем взаимодействуют, в том числе и самых близких им людей. Слизеринец должен быть чертовски уверен, что риск практически отсутствует, прежде чем сделать ход. — Я проверил каждого из вас, прежде чем позволить вам приблизиться к этим детям, Гермиона. Я знаю, что говорил вам, что не войду в ваши разумы без вашего разрешения. Однако я применял к тебе легилименцию. И к Гарри, и к Луне, и к Лонгботтому. К каждому из вас. Я ни за что не извиняюсь, и я бы сделал это снова без малейших колебаний. Риск слишком велик, чтобы делать что-то меньшее. — Ты предположила, что Малфой будет на «нашей стороне» из-за его действий и действий его родителей во время войны. Ты предположила это, потому что он нищий, осиротевший и живёт на улице. Следовательно, он должен желать твоей помощи и разделять твою точку зрения, мнение об этих детях. — Тебе не приходило в голову, что они, — он указал наверх, — могут не обрадоваться, увидев его? Помня, что его родители сохранили свою свободу, несмотря на то, что на их руках было больше крови и они были выше в рядах Темного Лорда, чем кто-либо из их родных. Не забывай, что большинство детей знают, что их родители умерли, были убиты или Поцелованы, пока родители Драко были на свободе. Помни, что многие из них так же возмущены этим, как и обычная волшебная общественность. — Не забывай, что ты многого о нем не знаешь, Гермиона. Даже я сам многого не знаю. Он не встречался со мной взглядом, поэтому я не мог применить легилименцию. Если бы он не ушел по собственной воле, я бы вышвырнул и уничтожил его. Слишком рискованно впускать сюда тех, кому мы не можем доверять. И мы будем использовать мои суждения о том, кому можно доверять, а кому нет, прежде чем позволить любому человеку ступить в этот дом. Голова и сердце Северуса были тяжелыми. — Гермиона, я сделал тебя Хранителем Тайны этого дома по двум причинам: было благоразумно иметь второго Хранителя Тайны, если бы со мной что-то случилось, и потому что я доверял твоему мнению. После этого… я не знаю, должен ли я. Я знаю, что твои намерения были добрыми, поэтому не буду ничего менять. Я буду продолжать доверять тебе. Но мне нужно, чтобы ты поняла… это не может повториться. Гермиону пошатывало, и она прислонилась к холодной каменной стене для поддержки. Она могла справиться с его гневом, она могла вынести его оскорбления, комментарии и насмешки. Но это было разочарование, а разочарование со стороны Северуса, как она обнаружила, было очень трудно переварить. — Гермиона, ты знаешь, что я… что я чувствую к тебе. Это реально и никогда не поколеблется. Но я должен ставить их интересы, — он снова махнул рукой над головой, — превыше всего. Я посвятил себя им в первую очередь. Если когда-нибудь эти отношения станут несовместимыми с ними, и мне придется выбирать… я выберу их. Он шагнул к ней и обнял ее трясущееся тело. — Пожалуйста, прошу, никогда не заставляй меня делать этот выбор, — он крепче обнял ее и поцеловал в макушку, — пообещай мне, что никогда не заставишь меня сделать этот выбор, — прошептал он сдавленно. Она кивнула ему в грудь и была вознаграждена еще одним поцелуем в макушку. — Прости, — прошептала она. — Я только пыталась помочь. — Я знаю. — И… то, что я сказала о твоих родителях… Он протяжно выдохнул. Это была часть его жизни, которая была похоронена и в прямом, и в переносном смысле, и была похоронена уже давно. У него был свой ежегодный день траура на Рождество, и он аккуратно расставил все по своим местам в тайниках своего разума. Окклюменция была образом жизни Северуса; он не знал другого способа относиться к миру. Он не мог разворошить все это прямо сейчас, да и не хотел, если быть честным. — Нет нужды извиняться, — прошептал он ей, — но, пожалуйста, не говори об этом. Не сейчас. Она поняла, что он хотел сказать, а потому просто кивнула. Очень долго они просто молча стояли, обняв друг друга. Наконец Северус разорвал объятия. Ему нужно было варить, а ей нужно учить. Он подарил ей прощальный поцелуй и заверил, что они проведут время вместе позже этим вечером, после того как она почитает детям; они по-прежнему предпочитали именно её чтение компании остальных. — Я люблю тебя, — прошептала она, обхватив его лицо руками и глядя ему в глаза, чтобы подчеркнуть свою искренность. Как будто у него были какие-то сомнения. — Я тоже, — сказал он. Было все еще немного трудно произносить слова вслух. Он не мог сказать почему. Она говорила это каждый день, и ему нравилось это слышать — настолько, что он просил ее говорить это каждый день. Но чтобы он выражал это чаще, чем это было абсолютно необходимо… это было слишком. Он сказал ей однажды. Если что-то изменится, он сообщит ей. Пробираясь из подвала на чердак, Гермиона обдумывала свой разговор и предупреждение Северуса. Он поставил ей не ультиматум, не совсем. С того момента, как они вернулись в жизни друг друга, она знала, что дети были его приоритетом и должны были быть на первом месте, несмотря ни на что, и что ей разрешили войти только потому, что она продемонстрировала такую же приверженность им, их безопасности и их благополучию. Гермионе вдруг пришло в голову, что приоритеты Северуса очень похожи на приоритеты отца-одиночки. Как бы он ни был увлечен женщиной, если она не была достаточно хороша для его детей, та должна была уйти. Мысль о том, что у Северуса Снейпа будут такие приоритеты, была немного странной, но все же согрела ее сердце. Какой сложный человек.***
По пути на второй этаж, Гермиона встретила Гарри, который как раз спускался вниз. После ухода Драко он вернулся на чердак, но из-за довольно длительного отсутствия Гермионы почувствовал прямо-таки непреодолимую тягу разобраться, что же такого случилось. Некоторый опыт, приобретенный на курсах авроров оказался довольно полезен. — Как он? — без предисловий начал Гарри. — Хорошо, — ответила Гермиона со слабой улыбкой. Она едва ли не нутром чувствовала, как приближается ее вторая лекция за день. — Сказал, что приводить сюда Малфоя было рискованно, и дал мне тему для размышления. Только после его слов я поняла, насколько же глупо поступила. — Не могу поверить, что ты привела его сюда, — покачал головой Гарри. — Я знаю, это было глупо, я всё понимаю. — Почему? — он испытующе посмотрел на нее. Гарри, возможно, и смог простить после войны многих, но что-то в Драко Малфое все еще заставляло его кулаки самопроизвольно сжиматься. Он всё ещё чувствовал что Малфой, даже такой: сломленный и покинутый миром, - замышляет что-то нехорошее. Это мало чем отличалось от отношений Северуса с Невиллом — сколько бы времени ни прошло, как бы Невилл ни проявлял себя, Северус всегда будет относиться к нему так же, как это пошло с первого урока Зелий. Война может изменить многое, но далеко не всё. — Это… из-за нашего «девиза», если его можно так назвать. Что мы всегда говорим? — Дети не несут ответственности за грехи их родителей. — Вот именно. И когда я увидела его, то просто… не могла пройти мимо. И я поступила как самая настоящая гриффиндорка: не подумав о каких-либо последствиях, о возможной реакции на него остальных детей, просто притащила за собой. Ей действительно не приходило в голову, что у Малфоя и здешних детей может быть какая-то история, возможно, отнюдь не положительная. Прямо как у Северуса с родителями. — Но дело не только в его родителях, — заметил Гарри. — Люциус Малфой, конечно, был отвратительным человеком, который закончил свои дни именно так, как ему полагается, но Драко Малфой был не святым, Гермиона. Он не такой, как они, — он мотнул головой в сторону лестницы, указывая на детей. — Но итог тот же. — И он это заслужил! — воскликнул Гарри. — Почему ты именно сейчас отбросила твою хвалёную логику и критичность мышления? Драко Малфой сам решил стать Пожирателем Смерти. Да, его подтолкнул к этому отец, но он вполне мог отказаться. Они, — он вновь кивнул в сторону комнаты выше, — такого выбора не имели. Они были детьми, маленькими детьми, порой и вовсе грудничками, которые действительно не имели никакого отношения к решениям их родителей. Никто из них не соглашался на убийство, ради получения Тёмной Метки. Никто из них не пытал другого человека. Не каждый, кто оказался на улице после войны, оказался там безвинно, Гермиона. Некоторые из них, как вот Драко Малфой, заслужили это. Она вздохнула. — Разве это не то мышление, которое привело нас к войне в первую очередь — что некоторые люди заслуживают того, чтобы жить хуже, чем другие? — Это не одно и то же, и ты это прекрасно понимаешь. — Я просто… — она снова вздохнула, — просто порой накатывает ощущение, что мы раз за разом наступаем на одни и те же грабли. Что мы раз за разом повторяем историю. Что изменилось в мире после войны, кроме падения Темного Лорда? Слизерин и Гриффиндор по-прежнему заклятые враги. Законы о чистоте крови все еще в силе. Социальные службы так же ничтожны, как и раньше. Даже мой закон о домовых эльфах лишь номинально изменил ситуацию. — И просто… я думаю, когда я увидела Малфоя, я также увидела шанс что-то изменить. Что принцесса Гриффиндора и принц Слизерина могли бы помириться, и если бы мы смогли это сделать, все остальное тоже стало бы возможным. — Как всегда оптимистична. — Конечно. Но ведь иначе, после всего, что мы видели, мы бы никогда и не пришли в себя, не так ли? Гарри пожал плечами. — Я не разделяю твой идеализм во многих вещах, никогда не разделял, но понять мотивы могу. — Спаситель волшебного мира — не идеалист? — саркастически спросила она и фыркнула. — Не настолько, насколько ты, — сказал он, подталкивая ее. Вздохнув, она повела их вверх по лестнице на чердак. — Гарри? — Да? — Как думаешь, когда-нибудь станет легче? Он пожал плечами. — Не знаю. — Как думаешь, оно того стоит? Глядя на всё то, что мы пережили после войны и то, что произошло за последние девять месяцев. Чёрт, да даже наше Золотое Трио за это время распалось. Если бы ты знал, во что превратится мир, что проблемы и предрассудки, за искоренение которых ты боролся, всё ещё будут существовать, повторил ли бы ты всё то, что уже сделал для этого мира? — Не сомневаясь ни доли секунды, — его ответ прозвучал непоколебимо. — Как ты можешь быть так в этом уверен? — А как ты вообще можешь спрашивать о таком? — он остановился и схватил её за руку, чтобы девушка остановилась и посмотрела на него. — Гермиона, может, мир и не идеален, но у нас, по крайней мере, есть шанс сделать все правильно на этот раз. Если бы ты и я, и Рон, и Северус, и Дамблдор, и Невилл, и все остальные не сделали то, что сделали… Я не хочу думать о мире, в котором мы все не совершили того, что должны были совершить. Я не буду защищать все, что Министерство, Хогвартс или Волшебный мир сделали за прошедшие годы, однако даже зная, что это произойдёт, я бы пошёл тогда в лес. — Ты прав, я дура. — Именно, — кивнул Гарри, — хотя, должен признать, что это странно, потому что это последнее слово, которое у меня бы ассоциировалось с тобой. Что на тебя нашло? — Ничего, — покачала она головой, — ничего такого. Он недоверчиво вздёрнул бровь, и это так напомнило Гермионе Северуса, что она с трудом подавила смех. — Просто… иногда я вспоминаю о всём, что мы отдали ради победы и… это выбивает из колеи. И я начинаю философствовать. Думаю, было бы излишне наивно рассчитывать на то, что все проблемы исчезнут по щелчку пальцев. — Но ведь это ещё далеко не конец, — попытался звучать оптимистично Гарри, — это только начало. У нас ещё достаточно времени, чтобы сделать всё правильно. Понемногу, шаг за шагом. И, думаю, сегодня мы можем начать с того, что приложим все наши силы, обучая некоторых наших неусидчивых учеников математике и алфавиту, — с этими словами он улыбнулся ей. — Согласна? С улыбкой Гермиона кивнула. — Согласна.