***
Сочельник застал Гермиону плачущей в душе. Она плакала обо всём, что видела и, прежде всего, о них. Она позволяла себе плакать совсем не часто: только тогда, когда была перегружена и оставалась в полном одиночестве. Однажды она уже проявила слабость перед Северусом, однако больше такого намеревалась не допускать. Он ненавидел подобное не меньше её. Это была слабость, с которой необходимо бороться. Но здесь, в душе, она могла скрыть свои рыдания в шуме воды, свернуться калачиком и позволить себе сломаться. Уже через пару минут она сможет смыть всё это и выйти в мир. Сделать вид, как будто этого никогда не было.Двенадцатью часами ранее
Мисс Грейнджер встретила Леопольда на вокзале, тепло обняв его в жесте приветствия. Мальчик уже смирился с тем, что гриффиндорцы излишне тактильны. И этого никак не избежать. Казалось, грифы умрут, если перестанут друг друга касаться. Так что он смиренно терпел её объятия, хотя обычно предпочитал рукопожатия, которым и обменялся с мистером Снейпом. Мистер Снейп. Им нужно было поговорить. Сегодня же. Мисс Грейнджер буквально закидывала его вопросами о поездке и друзьях. Он старался давать максимально честные ответы, но всё же умолчал о том, что всю дорогу они с Кларой держались за руки. Слишком личное. Мисс Грейнджер протянула руку, и ему пришлось сжать её, ведь, как бы он ни ненавидел парную аппарацию, она была удобна. С громким хлопком они появились у дверей дома на площади Гриммо двенадцать. Не успев даже осознать происходящее, Леопольд обнаружил, что всё, что он может видеть — это копна кудрявых светлых волос и заплаканные голубые глаза. Он не был уверен, кто сделал первый шаг, однако уже через пару мгновений его руки крепко вцепились в неё, гладили её локоны. Он чувствовал влагу на щеках, но пока решил не обращать на это внимания. Эрменгарда же рыдала и, сквозь всхлипы, пыталась говорить. — Я думала, что больше тебя не увижу никогда. Думала, что и ты исчезнешь. Как Бригитта. — Никогда, дорогая. Запомни: такого никогда не будет, — слышались тихие слова утешения, — я никогда тебя не брошу. Двое, брат и сестра, отчаянно прижимались друг к другу, захлёбываясь в слезах. Может, всего минуту, а может и несколько часов. Леопольд не знал точно. Он знал лишь то, что вернулся туда, где ему самое место — к своей сестре. А остальное не столь важно.***
В разгар их воссоединения, Северус ловко вывел Гермиону из коридора и повёл на кухню. Леопольду и Эрменгарде нужно было немного времени наедине, и он, как человек, который знал цену уединению, был счастлив дать им эту возможность. — Она и вправду поверила в то, что он уже никогда не вернётся, — прошептала Гермиона, на что Северус кивнул. — И ты прекрасно знаешь, что на то есть причина. Гермиона прекрасно помнила слова Поппи, произнесённые на прощание несколько недель назад, но всё же не удержалась. — Они заслуживают знать, что произошло с их сестрой, Северус. Леопольд уже знает, что её в Хогвартсе не было, но не хочет говорить ничего Эрменгарде, пока наверняка не узнает о том, что же случилось, — она бросила на него невероятно пронзительный взгляд, в котором, впрочем, не читалось ни капли злобы. — Ему всего одиннадцать, Гермиона, — заметил Северус, — и есть то, что одиннадцатилетние дети не должны слышать. Это определенно такой случай. — Он имеет право знать. Северус закрыл глаза. Он понимал, что Гермиона считает, что сможет переубедить его. Но это не сработает. И ей не мешало бы об этом напомнить. Однако эти его мысли никак не отразились в следующих словах. — Сейчас их не стоит беспокоить. Однако уже в следующий миг они обернулись на звук открывающейся двери. В ладонь Гермионы будто бы сама собой упала палочка, однако при осознании, кто же вошёл, была возвращена обратно в крепление. Леопольд Клермонт стоял в дверях с залитыми слезами щеками и грозно смотрел на своего наставника. — Мистер Снейп, — начал он спокойно, голосом, слишком властным для одиннадцатилетнего мальчика, — нам с вами нужно поговорить.***
— Где моя сестра? — без предисловий начал Леопольд. Северус скрестил руки на груди и настороженно посмотрел на мальчика. Для этого разговора он отвёл его в подвал: множество сигнальных и заглушающих чар гарантировали, что будет сохранена конфиденциальность. — Она там, где вы ее оставили до того, как потребовали разговора со мной, — безразличным тоном протянул Северус. Эта тактика в годы его преподавания была весьма эффективна, так как пугала юных гриффиндорцев, а потому мужчина уповал на нее и сейчас. — Не нужно увиливать, Снейп, — сказал мальчик. Такое неуважение не осмеливался проявлять даже Поттер на его первом курсе. Это заставило Северуса задуматься над тем, с каких это пор он заслужил подобное обращение. — Вы прекрасно поняли, что я говорю о Бригите. Вы знаете, что я знаю, что она не в Хогвартсе и ее не видели там уже некоторое время. Я думаю, что вы знаете, где она, и потому хочу, чтобы вы рассказали мне об этом. — Ваша хитрость могла быть и лучше, — усмехнулся Северус, — теперь я понимаю, почему вас распределили именно на Гриффиндор. — Не меняйте тему, — как-то неуловимо опасно произнес Леопольд. Этот тон делал его слишком похожим на отца, Эвана Розье. Однако вдруг он, казалось, о чем-то вспомнил, а потому его голос вдруг стал тише и утратил изрядную долю уверенности. — Вы знаете, где Бригита? Северус сделал резкий вдох и бросил на Леопольда внимательный взгляд. Он проклинал себя за то, что допустил это. Никто из младших ещё ни разу не поднимал подобных вопросов. Никто. На мгновение он допустил, что Гермиона была права, хотя эта мысль и отозвалась неприятной горечью. В конце концов он вспомнил свой лучший профессорский голос и взгляд, после чего свысока посмотрел на мальчика. — Я не должен вам никаких объяснений, — сухо сказал он. — Пожалуйста, — прошептал Леопольд. Его прежний гнев рассеялся, обнажая осиротевшего мальчишку, коим он и был на самом деле. — Наши родители мертвы, а значит единственный мужчина в семье — я. А это значит, что мне нужно знать, где моя сестра, — он гулко сглотнул, — и жива ли она вообще... Долгое время никто ничего не говорил. Немногие первокурсники осмеливались в былые времена выдерживать взгляд Северуса Снейпа. Весьма любопытно, что каждый из «отличившихся» был гриффиндорцем. Наконец Северус нарушил молчание. — Она жива. — Она в безопасности? Мужчина заколебался, тщательно взвешивая каждое слово. — Ей ничего не угрожает, — это не было правдой в полной мере, однако и ложью не являлось. Северус и Леопольд жили в мире полутонов. Война не оставила иного выбора. Леопольд медленно моргнул, грузно выдохнул и, прервав молчаливую битву взглядов, длившуюся будто бы целую вечность, уставился в пол. В разуме Северуса набирала обороты буря. Он желал защитить мальчика от тяжкой ноши знания столь удручающих подробностей из жизни его сестры. Вот только гриффиндорцы успели зарекомендовать себя тем, что готовы броситься в омут с головой, не обременяя себя лишними раздумьями. Северус лишь желал ещё на немного сохранить невинность его подопечного. Однако, конечно же, тот потерял её уже давно. Северус, вопреки слухам, вовсе не любил жестокость. Не любил расстраивать детей, а потому каждый подобный случай был для их же блага. Если бы этот разговор происходил до того, как Гермиона вошла в его жизнь, мужчина был бы уверен, что скрытие правды в данном случае — единственный вариант. К несчастью для Северуса, это был первый из его подопечных, кто попал не на Слизерин. Слизеринец бы понял. Слизеринец не потребовал бы ответов. По крайней мере, напрямую. Слизеринец бы вовсе не допустил привязанности к кому-либо. Но... этот мальчик был гриффиндорцем. С ними нужно было совсем иное обращение. Северус мог с уверенностью заявить, что за годы преподавания стал понимать логику львов: чем меньше у них информации, тем более глупо они действуют. Гриффиндорец, оставшийся в неведении, действует даже более иррационально, чем обычно. Северус не хотел об этом думать, но, возможно, только лишь возможно, в словах Гермионы было зерно истины, и мальчик и вправду имеет полное право знать, что происходит с членом его семьи. Прямо сейчас всем, кто остался у Леопольда, была Эрменгарда, и он знал, что у него есть ещё один близкий человек — Бригитта. Даже Северус не мог не признать, что продолжать отказывать в информации — по меньшей мере жестоко. Будучи слизеринцем, он привык к вечным недомолвкам. Но мальчик заслуживал знать. И он будет знать. Но не сегодня. Северус опустился на пол так, чтобы встретиться с мальчиком взглядом. — Леопольд, — сказал он мягко, — Я знаю, что это тяжело, но прошу, поверь мне. Твоя сестра жива и в безопасности. Но... сейчас для тебя небезопасно знать, где она. — Она в Азкабане? — прошептал мальчишка, который всего пару минут назад не побоялся дерзить одному из самых страшных волшебников Британии. И я сомневался в том, что его распределили правильно? — подумал Северус. — Нет, — ответил он также мягко, — не в Азкабане. И даже не рядом с ним, — мальчик, казалось, буквально сдулся от выхода переполнявшего его до этого момента напряжения, услышав это. — Однажды, — продолжил Северус, — я смогу отвести тебя к Бригитте. Но сейчас ты должен помнить о второй своей сестре. Эрменгарде. Она должна поехать в Хогвартс и остаться там. Ты прав. Ты — единственный мужчина в семье. Именно поэтому поступай правильно. И единственным правильным путём будет окончание Хогвартса, — он поднял голову мальчика за подбородок, встречая неуверенный взгляд, — ты мне веришь? Леопольд заколебался. Он посмотрел в глаза, что были также темны, как его собственные — светлы, и наконец кивнул. — Я тебе признателен, Леопольд. Я буду и дальше стремиться завоевать твоё доверие. Надеюсь, что когда мы об этом наконец поговорим абсолютно откровенно, ты меня поймёшь и простишь. Мальчик кивнул. Он получил ответы. По крайней мере, несколько. Бригитта жива. Она не в Азкабане. На данный момент этого достаточно. Он ненавидел Северуса Снейпа за то, что тот не поделился чем-то большим, однако принял это. По крайней мере, на данный момент. Было дано слово, что в будущем Леопольду будет дозволено узнать больше. И мальчик поймал себя на том, что верит. Почётный Герой Войны, пускай и не желающий быть таковым, никогда не нарушит своего слова... Правда ведь?***
Он всеми силами противился появлению дерева в доме. Говорил, что цивилизованные люди такими глупостями не занимаются. Что это слишком по-маггловски для детей из чистокровных семей, которые кроме магических обычаев ничего и не видели. Что это слишком сентиментально и даже антисанитарно. Говорил, что никому кроме неё это не придётся по нраву. — Не будь букой и принеси ёлку, или ты переодеваешься в этом году Санта Клаусом, — сказала Гермиона, когда поняла, что у него закончились оправдания. Да, в итоге ель он купил, но поскольку её украшение не было частью сделки, то было скинуто на Гермиону. Северус подпирал стену в гостиной на первом этаже, наблюдая за преображениями и зачарованием дерева, над которым колдовали Гермиона и Лавгуд, прислушиваясь к желаниям щебечущих детей. — А пускай огни будут фиолетовыми! — Вырастите на ветках розы! — А вы можете заставить его петь? — А сделайте так, чтобы на него падал снег! Это было невероятно далеко от Рождества последних лет. Если говорить на чистоту, то Северус даже не считал нужным рассказывать детям о таком празднике. Проще было о нём забыть, чем в очередной раз напоминать о том, насколько Министерству на них плевать. По мере взросления Рождество становилось для него всё менее важным, а потому сейчас было едва ли не рядовым днём. Чего нельзя сказать о детстве. Несмотря на то, что Тобиас Снейп своим характером и острым языком каждый раз всё портил, Рождество в их доме было особенным. Северус любил Рождество, потому что это был единственный день в году, когда его мать использовала магию. И да, в этом она была более чем хороша. Будучи ещё совсем мальчишкой, он не раз мечтал, что мама могла бы использовать свои силы против отца, однако та и подумать о подобном не желала. И лишь на Рождество она вспоминала себя и на что способна, учила сына тому, как прекрасна может быть магия. Обычно Тобиас к половине седьмого уже вырубался на диване. Сразу после этого Эйлин брала сына за руку и вела в небольшой садик за домом, покрывала тот толстым слоем льда, превращала их обувь в коньки и они кружили так многие часы. Вокруг них всегда падали сотворённые магией снежинки. Северус сглотнул. Какой бы пренебрежительной, слабовольной, подавленной и скупой на ласку она ни была, Эйлин Принц по-прежнему оставалась его матерью, и каждое Рождество он позволял себе скучать о ней. Гермиона с Луной закончили украшать ель и приступили к созданию нужной атмосферы в остальной комнате. Несколькими взмахами палочки Гермиона сотворила сотню свечей и оставила их парить под потолком, как это обычно бывало в Большом Зале. Луна присоединилась к Лонгботтому на диване и зачаровала огонь в камине так, чтобы тот источал запах корицы. Внезапно пламя взвилось зелёным и из него на ковёр ступили две фигуры. — Гарри! Джинни! — радостно воскликнула Луна. — Как вы смогли сюда выбраться? — спросила Гермиона. — Ну, завтра у нас будет традиционная встреча с Уизли, так что я подумал, что было бы неплохо провести канун Рождества со второй половиной моей семьи, — радостно ответил Гарри, глядя на подругу. Та улыбнулась ему в ответ, и они обнялись, обменявшись поцелуями в щёки. Джиневра Поттер смотрела на них, держа сына одной рукой, а другой потирая свой огромный живот. На её лице была неопределимая смесь эмоций. Северус по праву гордился своим умением читать людей как открытые книги, однако в этот раз он был в тупике. Девушка не была несчастна, но и счастливой её язык не поднимался назвать. Это было... смирение? Это имело бы смысл. Насколько он знал, Гарри всей душой любил свою жену, однако их отношения с Гермионой были на совсем ином уровне. Иногда Северус не мог не завидовать Поттеру. Он понимал, что отношения пары больше похожи на те, что возникают меж близкими братом и сестрой. И, насколько ему было известно, были такими всегда. Они оба оказались в новом для себя волшебном мире и смогли найти утешение друг в друге. Не могла не накрывать волна горечи от непрошеных мыслей о том, что, возможно, именно такими были бы его отношения с Лили, если бы они смогли преодолеть все разногласия. Они с Лили так и не дошли до этого уровня понимания. Возможно, будь у них больше времени вместе, всё и было бы иначе. Северус был доволен своими отношениями с Гермионой. Девушка смогла пробудить в нём чувства, о которых он и не подозревал. Они смогли едва ли не стать единым целым. Несчастна она — несчастен и он. Никогда раньше ничье другое настроение так на него не влияло. Но, опять же, это его первый опыт сожительства с девушкой. Возможно, подобное явление было вполне нормально. Они с Лили жили далеко друг от друга как в Хогвартсе, так и за его пределами. Может быть, именно поэтому он так и не научился с такой точностью определять её эмоции. — Северус! — с улыбкой закричал Гарри с другого конца комнаты. Мужчина поднялся и подошел поближе. — Счастливого Рождества! — И тебя, — сердечный, но короткий ответ, — мы не ожидали вашего прихода. — Ну, мы тоже не собирались приходить, но просто я почувствовал, что было бы... неправильно не быть здесь. Ты ведь понял, что я имею ввиду? — Нет, — он и вправду не понимал. — Ну, это сложно объяснить, — в итоге сказал Гарри, чувствуя, что его собеседник не собирается обрывать на этом разговор. — Здесь довольно мило. — Луна с Гермионой постарались. — Я уверен, что и ты этому поспособствовал, но не хочешь признавать, — после этих слов его голос стал тише. — Пока мы здесь, я хотел бы тебе кое-что сказать. Как насчёт пройтись на кухню? Северус кивнул, опасаясь того, что же ещё породит этот мозг. Гарри жестом пригласил жену присоединиться к ним. — Как бы сказать-то... — вдруг замялся парень. Джиневра выглядела обеспокоенно. Похоже, никому из Уизли не было комфортно рядом с ним. — Словом, ты ведь уже знаешь, что у нас будет второй мальчик... Северус этого не знал. — И мы хотели бы назвать его в честь двух мужчин, которые действительно приложили свою руку к тому, что я дожил до этого момента, — Гарри явно нервничал, — поэтому мы планируем дать ему имя Альбус... О, Мерлин! — Ну а вторым именем будет Северус. Альбус Северус, — и он вскинул на него ожидающий взгляд. Сказать, что он был в шоке — ничего не сказать. Однако самообладание вернулось довольно быстро, а потому Северус бросил на пару свой лучший взгляд и заговорил низким, опасным голосом: — Нет. — Да почему нет? Это наш способ почтить тебя! Северус покачал головой: — Однозначно нет. — Джин, — девушка, поняв намёк мужа, ушла, оставляя мужчин на кухне одних. — Северус... объясни. Я знаю, что ты считаешь меня непроходимым идиотом, неспособным к обучению, но помоги мне понять. Северус вздохнул. — Гарри Поттер, мы не друзья. Гарри одарил его глупой улыбкой: — Конечно друзья. — Нет, — вновь эта опасность в голосе, — это не так. Я лишь терплю тебя, а ты составил обо мне некое ошибочное мнение. На этом всё. — Я знаю, что ненавидишь саму идею этого, но мы друзья. — Нет. — Северус... — Ты меня слышал. Конец разговора, — его голос звенел сталью, — и я надеюсь, что это последний разговор на эту тему, — с этими словами он вышел из комнаты. Чёртов мальчишка.***
По мере того, как тянулась ночь, всё становилось тише и спокойнее. Северус стоял у стены в тёмной комнате, наблюдая за Гермионой. Они не проявляли друг к другу внешней привязанности (дети и так знали об этом, но к чему афишировать?), однако в этот раз рискнули коснуться друг друга, всего на мгновение переплетя мизинцы. Северус заметил, что глаза напротив непривычно блестят, отражая пурпурный свет свечей. Наклонившись ближе, он спросил, всё ли в порядке. Она кивнула, просто сказав: — Думаю, мне не помешал бы душ, трансфигурация всегда выжимает все соки, — и, пожелав всем спокойной ночи, поднялась по лестнице. Северус смотрел ей вслед, пытаясь решить, следовать за ней или нет. Она показалась ему немного обеспокоенной. Что-то явно было не так. Он повернулся к комнате и столкнулся лицом у лицу с Луной. — Ты ведь думаешь о том, стоит ли тебе идти за ней. Мне она показалась расстроенной. Ей нужно побыть немного в одиночестве, но потом, думаю, твоя компания была бы весьма кстати. Северус покачал головой. Как она это делает? Эта девушка с лёгкостью читала его — лучшего окклюмента во всей Британии, если не в мире. Луна повернулась, чтобы присоединиться на диванчике к Лонгботтому, но Северус её остановил. — Луна... — она повернулась и вопросительно посмотрела, — как ты это делаешь? — он знал, что она поймёт его. Девушка безмятежно улыбнулась. — Я не делаю ничего особенного — просто вижу тебя. — Видишь? Как Провидец? Она покачала головой. — Нет. Просто я вижу тебя как человека. Твои глаза довольно о многом говорят. Они раскрывают всё, что нужно знать, достаточно лишь захотеть всмотреться. Северус замер, обдумывая сказанное. — Я знаю, что ты считаешь себя непостижимым человеком. Полагаю, во многих отношениях это так и есть. Вероятно, причиной этой уверенности стало то, что ни Дамблдор, ни Волдеморт, два величайших легилимента современности, никогда не могли тебя прочитать. Но если подумать, то Дамблдор всегда был больше заинтересован собственными планами, а Волдеморт слышал лишь то, что хотело его эго. О, Мерлин, — подумал Северус. — Эта ведьма будто бы была рядом со мной всё это время. — Но не волнуйся, — вновь напустив на себя обычный мечтательный вид, весело сказала Луна. — Несмотря на то, что тебя могут видеть все здесь находящиеся, тебе не стоит нас бояться.***
Северус заколдовал душ так, что вода падала прямо с потолка. Это подобие домашнего ливня делало процесс куда как более приятным, особенно, если в душе находилось больше одного человека (этот факт был тщательно проверен). Кроме того, это действительно был отличный способ сбежать от действительности — достаточно закрыть глаза и можно представить, что ты на улице. Гермионе потребовалось всё её самообладание, чтобы не сломаться во время подготовки дома к Рождеству. Она вполне успешно справлялась с вынужденным отчуждением от родителей в любой другой день года, но не на Рождество. Слишком много счастливых воспоминаний из детства, слишком мало их же в последние годы. Рождество в Норе было прекрасно, но в то же время лишь укрепляло тот факт, что у неё больше нет своей семьи. С первыми каплями зачарованной воды пролились и её слёзы. Сперва девушка стояла под ливнем, запрокинув голову и позволяя слезам смешиваться с каплями. Так она могла притвориться, что ничего вовсе и не произошло. Однако совсем скоро её скрутили рыдания. В доме, полном дорогих ей людей, она чувствовала себя совершенно одинокой. Гермиона ни на мгновение не пожалела о том, что стёрла себя из воспоминаний родителей. Это спасло им жизнь и укрыло от всех угроз. Даже сейчас, более чем семь лет спустя, она не была до конца уверена, будет ли безопасно связываться с ними. С другой стороны, Гермиона всё ещё боялась, что никогда не сможет чувствовать себя в безопасности. Не после пережитого. Двадцать пять лет назад волшебный мир праздновал падение Тома Риддла. Почти четырнадцать лет спустя он вернулся. Гермиона позволит себе чувствовать себя в безопасности, как только пройдет еще четырнадцать. Шесть позади, осталось восемь. Правда, её отношения с родителями были натянутыми задолго до седьмого курса и того судьбоносного решения. Меж магглорожденными и их родителями часто ощущались отношения, как между «имущими» и «неимущими». Семьи завидовали дару собственных детей. Многое из того, что было частью её мира, её родителям было недоступно. Тот же Хогвартс, который для магглов представлялся лишь руинами. Огромная часть её историй просто вылетала из их голов. Они не знали, что в двенадцать она стала жертвой огромной змеюки и не умерла лишь из-за собственной предусмотрительности. Они не знали, что Трансфигурация сложнее и труднее Заклинаний, и даже почему ингредиенты, полученные таким образом невозможно будет использовать. С каждым годом Гермиона проводила всё больше и больше времени с Уизли, предпочитая их компанию Грейнджерам. Теперь она могла лишь гадать, что было бы, если бы их отношения были немного теснее. Иногда даже всплывал вопрос, а стоила ли магия всего этого. Она думала о Северусе и обо всём, что он пережил. Плакала из-за собственного эгоизма в желании не любить его. Она была его спутницей и любовницей, однако слово "любовь" не могло не пугать. Плакала из-за зависти к женщине, которая всегда будет для него на первом месте. При сравнении плоти и памяти выигрывает всегда последнее. Лили сейчас была именно памятью. Идеальной. Недосягаемой. Гермиона понимала, насколько глупо вступать в отношения с человеком, чье сердце отдано другой, однако разум сердцу не указ. Она плакала из-за того, что слишком увлеклась этим проектом (да, назовём это именно проектом), чтобы отказаться без вреда для огромного количества людей и не нарушив множество обязательств. Северус начал ей доверять, и она не предаст это доверие. Каждый день Гермиона безжалостно давила эти мысли. Однако сейчас была ночь, которую, при других обстоятельствах, она бы провела в кругу семьи, а не с восемнадцатью другими сиротами войны. И она просто позволила себе тонуть.***
Северус нашел ее свернувшуюся под душем калачиком, издающую звуки, свидетелем которых он никогда не хотел бы становиться. Пожалуй, именно так звучала тоска. Страх. Отчаяние. В мгновение ока он сбросил с себя одежду, встал на колени под зачарованными каплями и обнял ее, крепко прижав к себе. Северус не сказал ничего, зная, что это было простой попыткой побега от мира. Он знал, что она хочет побыть в одиночестве, но не считал это правильным. Именно поэтому он держал ее в объятиях, укачивал, осыпал поцелуями мокрую голову, убирал выбившиеся пряди волос с лица. Каждое его движение было актом почтения женщине, которая за очень короткий промежуток времени перевернула его жизнь с ног на голову. За последние двадцать пять лет Северус смог выстроить вокруг своего сердца высокую стену. Боль от потери Лили была слишком велика, и страх того, что это случится вновь, был достаточен, чтобы удержать его от установления связи с кем-либо. Ну, не считая горстки чисто платонических встреч, ибо он был всего лишь человеком. После войны Северус был потерян. Гермиона не раз говорила о том, что он стал якорем для всех этих детей. Однако правда была в том, что это они привязывали его к себе. Дали ему цель и указали направление. Пытаясь помочь и исцелить их, он также пытался помочь и исцелить себя. Однако затем пришла Гермиона Грейнджер и изменила все. Несмотря на сопротивление, на его отчаянную борьбу. Теперь, трепетно укачивая рыдающую женщину в своих объятиях, он не мог не обрадоваться и не восхититься её упорству. Стены вокруг сердца начали рушиться ещё в ту ночь, когда его Патронус позволил ей беспрепятственно пройти, чтобы утешить одну из его испуганных подопечных. Сейчас почти все лежали в руинах. Достаточно было одного желания, одного слова, чтобы снести их до основания. Никто со времен Лили Эванс не имел над ним такой власти. Гермиона никак не отвечала, а лишь смиренно позволяла обнимать и безмолвно поддерживать. Не одну минуту спустя она всё же обвила его руками, прижалась носом к изгибу шеи и, всхлипнув, взглянула в темные глаза, в которых плескалось сострадание с сочувствием. Он ничего не сказал, но наклонился и оставил на искусанных губах нежный поцелуй, прежде чем вновь крепко обнять. — Я скучаю по ним, — прозвучало хрипло, — особенно сегодня. — Я знаю. — А ты когда-нибудь по ним скучал? Он вздохнул, закрыл глаза и кивнул. — Сегодня да. — Как же мне хочется принять твоё предложение, — едва различимый шепот. — Рано или поздно, но не сейчас, не этим вечером. — Ты прав. Я сейчас не в том состоянии и, вероятно, пожалею об этом уже утром. — Ну, в любом случае, Рождество, очевидно, в этом году для меня наступит пораньше, — с ухмылкой сказал Северус. — Ты учишь меня плохому, — пробормотала Гермиона. — Видимо, преподавание навеки укоренилось во мне. Трепещи, — прошептал он, — ты уверена? — та уверенно кивнула. На это он мягко высвободился из её объятий, однако вместо того, чтобы встать, переместил свои руки так, чтобы поднять девушку с пола и аккуратно опустить её на кровать. Ему отчего-то подумалось, что, скажи четырнадцать лет тому назад ему, что однажды он будет делить душ с Гермионой Грейнждер с родовом особняке Сириуса Блека в канун Рождества, пока внизу сидят Гарри Поттер с пятнадцатью отпрысками Пожирателей Смерти, он бы посоветовал обратиться этому безумцу в больницу Святого Мунго. Он бы приложил все силы, чтобы избежать подобного. Каким же дураком он был.***
Он выскользнул из постели поздней ночью, не разбудив Гермиону. Она знала, куда он пойдет и хотела быть рядом. Он отказал. Надев темное пальто, он выскользнул через переднюю дверь и аппарировал в Лютный переулок, подошел к ветхому зданию, сделал специальное движение палочкой и вошел. — Мистер Снейп, — поприветствовала его мадам Людмила. Она поцеловала его в обе щеки, вынуждая последовать ее примеру, — все готово. — Как и в прошлом году? — Как и каждый год. — Великолепно, — в женскую ладонь вложено несколько монет, — за неудобства, — прошептал Северус. — Никаких неудобств, мистер Снейп, — цокнула мадам, жестом приглашая его подняться по лестнице. Сегодня было тихо и почти пусто. Мужчинам было тяжело ускользнуть в праздник от жены или же семьи. Хотя некоторым это удалось. Северус Снейп не был обычным мужчиной. Он повторял этот ритуал каждый год, добавляя к списку все новых девушек по мере того, как они попадали в это ужасное место. Северус заплатил за них всех и надбавку за то, что он будет их единственным клиентом на всю ночь, а потом всю ночь ходил к каждой по очереди. За первой дверью со слабой улыбкой его уже ждала Бригита Розье, падая в знакомые объятия. Он подвел ее к кровати и сел рядом, обнимая, поглаживая по голове, пока рубашка становилась всё мокрее. Никто не должен быть одинок на Рождество. Они — меньше всего. Северус знал о том, что любые материальные блага не останутся с девочками надолго. Было бессмысленно что-либо дарить им, ведь это будет либо украдено клиентами, либо вышибалами, либо самой мадам Людмилой. Он даже не мог оставить им лечебных зелий, не рискуя. А потому в качестве подарков оставалось только две вещи: внимание и хотя бы временную свободу. Девушки плакали, разговаривали или просто сидели, ничего не делая и радуясь этому безделью. Все они были разными, и Северус посещал их по очереди, проводя с каждой добрый час, раздираемый сожалениями о том, насколько же мало им отведено времени. Делать это в группе не было вариантом, ведь каждой было нужно время наедине с ним, со всем его вниманием, направленным только на них. Мадам Людмила согласилась всего на шесть часов. Этого было недостаточно. Но сегодня хватит и для этого. — Мне так жаль, — прошептала ему Бригита. — Не так жаль, как мне, — прошептал в ответ Северус, — ни один язык мира не способен передать глубину моего сожаления. — Ты сделал всё, что мог. Я просто была недостаточно сильна. — Ты и не должна была быть, — мужчина сильнее прижал к себе хрупкое тело, чувствуя, как намокает его рубашка, — я был обязан тебя защитить, — он мягко отстранил девушку и посмотрел ей в глаза. — Бригита, ты ведь знаешь, что, появись хоть малейший шанс, я бы вытащил тебя отсюда? Она кивнула. — Да. Я знаю, что ты делаешь всё возможное. Северус вздрогнул от того, насколько покорно звучал её голос. Ни один ребёнок в столь юном возрасте не должен так говорить. После лёгкого взмаха палочкой по комнате зазвучал далёкий хор, исполняющий традиционные гимны. — Счастливого Рождества, Бригита. — Счастливого Рождества. Пять с половиной часов спустя уставший, измученный Северус вернулся на Гриммо, разделся до штанов и, забравшись под одеяло, нежно обнял свою ведьму, трепетно вдыхая запах её волос. — Как прошло? Он покачал головой, поглубже зарывшись носом в локоны. — Не хочу говорить об этом.***
Рождественским утром они притворились, что никто никуда не уходил и просто продолжили с того места, на котором остановились прошлой ночью. — Северус? — Хм? — Я думала об этом. Ну, о моих родителях. — И? — Я... я не думаю, что в силах это сделать. — Но не стоит отвергать эту идею навсегда. — Я... я не думаю, что это того стоит, — шёпот прозвучал грустно и даже как-то надломленно, — с того момента, как я изменила их воспоминания и даже личности, прошло семь лет. Почти десятилетие новой, иной жизни. И если я вновь разорву все установившиеся шаблоны... не будет ли для них это травмой? — Если всё сделано правильно.... — А что будет твориться в их голове? — продолжила наседать Гермиона. — У них есть ложные воспоминания, равно как и настоящие, если я их разблокирую. Сможет ли их разум справиться с этим? — Если всё будет выполнено опытным легилиментом... — И, — перебила его девушка, — не будет ли это в вышей степени эгоистично? Захотят ли они вообще со мной видеться после всего произошедшего? Их дочь просто взмахом палочки переписала их жизни. И она вполне может сделать это вновь. А ведь и вправду может. И если она раз сделала это с добрыми помыслами, то что мешает ей совершить то же самое, но уже со зла? — Гермиона... — Ты знаешь, что я права, так ведь? Я ведь понимаю, что мы можем вернуть их, но стоит ли нам это делать? Северус задумался над её словами. Были несколько способов восстановить давно потерянные воспоминания, даже те, что изменили саму суть личности. Но она была права: чем дольше ждать, тем плачевнее могут оказаться последствия. — Гермиона... ты говоришь всё это, потому что действительно беспокоишься об их благополучии, а не потому, что просто избегаешь потенциально неприятной конфронтации? Девушка удручённо замолчала. — Многие годы я искренне верила, что всё именно так, но ты заставляешь меня пересматривать многие аспекты моей жизни. Но... теперь у них своя жизнь. Жизнь, в которой мне нет места. Я ждала слишком долго, а потому сейчас это принесёт больше вреда, чем пользы. Я так... так сожалею, — её голос задрожал, — это то, с чем мне придётся мириться всю оставшуюся жизнь. — Можешь мне поверить, уж я знаю кое-что о сожалении, — мягко ответил Северус, — и я не желаю видеть, как ты в пустую растрачиваешь свою жизнь. — Я бы тоже не стала, — это прозвучало совсем уж грустно, — но ты ведь знаешь, что я права, так ведь? Ты не понимаешь, насколько для меня ценны твои попытки помочь, но... я считаю, что я обязана обеспечить их безопасность, — её голос выровнялся, пускай и не обрёл обычную твёрдость, — я бы хотела как-нибудь их увидеть. Когда-нибудь, когда мое присутствие здесь будет не столь необходимо, я поеду в Австралию и увижу их собственными глазами. Издалека. — И этого будет достаточно? — Должно быть... — послышалось тихим вздохом. — В любом случае, помни, что моя дверь всегда открыта для тебя, Гермиона, — сказал Северус, — всегда. Даже если... пускай я и не желаю подобного, но... если наши пути разойдутся... даже тогда. Девушка втянула его в глубокий поцелуй. — И именно поэтому, Северус Снейп, я тебя люблю. Осознав только что сказанное, она отстранилась. Любовь? Любовь? Она замерла. Он замер.