Bad Trip

Когда Маша находится в одном кабинете с начальницей — у неё отчаянно потеют руки. Она хаотично вытирает их об юбку, стоящую как 6 зарплат среднестатистического россиянина. Она молится, чтобы не оставить на ней позорно очевидных следов, и старается незаметно прочистить горло, чтобы ее голос звучал адекватно. Когда Маша находится в одном кабинете с начальницей — у неё мокреют не только руки. Это проблема. Она вздрагивает от каждого взгляда и обращения, и взгляд Лауры Альбертовны быстро превращается в сочувствующий и обеспокоенный. — Мария Владимировна, вам не здоровится? Это глупо и совсем по-тинейджерски, испытывать такое нездоровое возбуждение, когда к тебе обращаются по имени-отчеству. Боже правый! — Все в порядке, это недосып, — она вымученно улыбается, с ужасом наблюдая, как директор откидывается на спинку кресла и принимается задумчиво играть со своим ожерельем. Пальцы невесомо поглаживают, перебирают, очерчивают, ласкают. Воздуха становится ещё меньше. Что же это за чертовщина? Кризис среднего возраста? Климакс? До него же ещё далеко, тогда почему… Пронзительно голубые глаза наблюдают. Изучают — слегка насмешливо, но больше нейтрально. — Вам нужно отдохнуть, — непривычно низко произносит Лукина и едва заметно улыбается.

***

Вторая встреча за день почти приводит Третьякову в бешенство. Место силы, библиотека, сегодня неожиданно и совсем случайно приглянулась ее начальству. Взгляд упирается в стройный силуэт: Лаура медленно снимает пиджак, небрежно бросая его на ближайшее кресло, и медленно разминает шею. Мышцы перекатываются под белоснежной, изрядно мятой рубашкой, и рот наполняется слюной. Блять! К какому врачу идти? Терапевт? Психиатр? Ветеринар — мрачно подсказывает внутренний голос — ведёшь себя как малолетнее животное. Единственная рациональная мысль — улизнуть, и это почти удаётся, прежде чем за спиной звучит предательски мягкое «Маша». От этого «Маша» по телу проходит дрожь. От этого «Маша» — подгибаются колени, ожидающие желанного удара об пол, чтобы лицезреть совсем близко стройные ноги, обнимаемые тонким черным капроном. До прикосновения — миллиметры, миллиметры до касания дрожащими пальцами, до томного удовольствия ощущения линий и напряженных от неудобных каблуков мышц. Она падает в этом ощущении, в этой мысли-предвкушении, которая жестоко нарушается нежным, но твердым захватом тонкого локтя. — Болит голова? Болит все. Болит нутро, ноет тело, в висках стучит. Это — абсурд, неясное помешательство, напоминающее злоупотребление белым порошком. От вязкой слюны во рту до плывущих бликов в глазах, это все — наркотическое помутнение, граничащее с бэд-трипом. В такие моменты рациональность смеется вместе с хаосом и теневой стороной личности, весело наблюдая за происходящим с обшарпанного прокуренного дивана. С какого черта разум вдруг обдалбывается, взяв из ниоткуда сладко тянущийся косячок — неизвестно. Хочется стонать от досады, от непонимания, от дикой потребности, обнажающей все самое низменное, разгорающееся ярким пламенем внутри. Это пламя хочется усмирить, приручить сухими жесткими поцелуями, хаотично исследующими руками, стремящими узнать все, прикоснуться к каждой жаждущей точке. И эта реальность — стирается, уступает натиску будто параллельного действительному чувству, пришедшему из ниоткуда. Но разве этому не учат еще в школе — тому, что энергия ниоткуда не возникает и никуда не исчезает; она лишь переходит из одного вида в другой или от одного тела к другому. И это происходит. От тела — к телу, током от локтя к каждой клетке. Мажущее столкновение губ, превращающее разность цвета помад в темно-алую смесь, оставляющую следы на бледной коже. Они сталкиваются зубами, и Лаура разозленно вздыхает, до синяков сжимая в руках тонкую женскую талию. Край наступил. Неизбежность прибыла, мягко ступая по ворсистому ковру, не скрываясь, но оказываясь незамеченной до самого конца. До самого конца этого всеобъемлющего чувства, и длинных пальцев, грубо заполняющих изнутри. До самых отчаянных горловых стонов и попыток прижать запястье еще ближе, почувствовать еще острее, отчаянно забывать свое имя, прошлое и настоящее, насаживаясь глубже, принимая больше. Бумага режет пальцы, и Маша сдавленно шипит, отрешенно наблюдая, как ладонь окрашивают небольшие капельки крови. Она смотрит на них некоторое время, прежде чем вновь перевести взгляд на сжимаемые листы А4. На полях корявым почерком виднеется приписка «Приятного чтения Мария Владимировна!!!». Хоть бы запятую перед обращением поставили. Женщина закатывает глаза, слизывает капельку крови, и упорно пытается не обращать внимание на волнение и легкую дрожь во всем теле. Абсурдно, глупо, и совершенно неприемлемо. Она накажет всех причастных к этой шутке учениц, подсунувших ей это чтиво на одном из уроков. Главное, чтобы это не попало в руки к Лауре Альбертовне. Упаси Господь от таких глупостей.