Во время нашего танца Говорил О судьбе. Я не мог не влюбляться, Если речь о Тебе. Только с тобой мне непусто. Нет холода И метели. Ты пахнешь, как искусство Каждый день Недели. Ты даёшь мне огонь, а не лёд, Прикасаясь Рукой. Тебе, кстати, очень идёт Просыпаться Со мной. П. Шалчюс
На вокзале народа битком, и они дружной компанией неотъемлемая часть. Чонгук раз за разом натягивает ободок чёрной панамы вниз и поправляет сползающую с носа маску, подозрительно озирается глазами-бусинками вблизи компаньонов. На поводок от побега никто не сажал, было бы чересчур заметно, соответственно, Чонгук держится здесь на честном слове. Хороший же мальчик. Хорошие мальчики не сбегают, да и не актуально уже. Сущий лишь то и дело скашивается украдкой из-под своей панамы; оба скрыли лица на максимум. И Чимин, ему на всякий случай тоже не желательно светиться. Из общей толпы не выделяются, нынешняя мода соблаговолит конспирации. Запутанные поиски нужной платформы скрашиваются трёпом обо всём и ни о чём одновременно: Сущий говорит про жару на улице; Чонгук поддакивает, расстёгивая застёжку плаща, стаскивая тот с плеч и сворачивая в шматок; Чимин на этой почве сетует на зиму, мол, у Юнсу очень трудно с большим и плотным количеством одежды, с колготками вообще крах, не уговорить надеть ни сладкими речами, ни лакомством, ни шантажом. – … – омега прыскает. – Берёшь пример с Юнсу? Или она с тебя? – обежав скучающего по дочери папашу и примкнув плечом чуть не под мышку к чаро. – В плане? А, да, навряд ли надену колготки. – Не, – выпускает с хохотком. – Ты снял куртку и расхаживаешь в одной майке. Не холодно? Ты и в горах был в майке, и в гостинице часто. Чонгук не следит. Просто подметил. – Я не очень восприимчив к холоду. Особенность организма. – Не ты ли трясся в снегу? – Трясся с тобой, – зачем-то акцентирует. – Со мной, – соглашается. Глаза в глаза. Не исключено, взглянули бы на губы, будь те не закрыты. Всё-таки инцидент из пряток в машине кристально чёток в воспоминаниях. Обновили поцелуй с первой встречи, не менее нелепо-случайно. И оба молчат: Чон тужится забыть столь усердно, что не забыть уже никогда, Сущий меж тем предельно тактичен не поднимать тему при третьем лишнем, пусть тот и поспособствовал. Спасибо Чимину. Золото, а не злодей. – Моя невосприимчивость к холоду варьируется на каких-то адекватных пределах. На минус пятнадцать, по колени в сугробах и так несколько часов – она не распространяется. Здесь комфортно, не волнуйся, маленький ома. – Скажи то же своим лёгким, когда отхватишь воспаление. – Ты меня заразил, теперь твоя очередь заразиться от меня. Снова глаза в глаза. Чонгук переворачивает фразу-перевёртыш туда-сюда и потому отворачивается, не развивая диалог. Не то потом не разовьёт обратно. Сущий почти признаётся. Почти. Пока не напрямую – можно не воспринимать всерьёз, верно? От неизбежного обегает Сущего вспять, воротив почётную средину Паку. Не то волю дай-не дай – напререкается и нарвётся на прямое признание. Чонгук не готов. Нельзя. Случись – прежним никогда ничего не будет. Поскитавшись, отыскивают платформу. Следует купить билеты в автоматах; эту ответственность Чимин полностью возлагает на — из-под панамы кучкуются брови — нахмурившегося друга, сам же закидывает руку на плечи омеги, тащит в сторонку с многообещающим: «На тет-а-тет». О, с Чимином из опыта не заканчивалось положительным. Чонгуку не сдалось, шагает, движимый не столько из силы, сколько из любопытства. Оно, неукротимое любопытство, или по-иному сование носа куда угодно – главный и истинный враг Чонгука. И всё равно из вредности опережает чужой зачин: – Я не разыскиваемый преступник. – … – ему мычат, не уразумевая. – Ну ты ляпнул постовому: «Везу разыскиваемых преступников». Я разыскиваемый, но не преступник. Вот он – да, – небрежно указывает за спину. – Я – нет. – Наивный, юморной и толст- Ащ, – Чимин шипит, получив толчок локтем. С его руки изворачиваются, и они становятся напротив. – И боевой. Ядерная смесь, мне нравится. К тому же придирчивый к словам. Ты бы так о подлизать задумался. – Не буду я лизать, – незначительно драконится. Не в пламя, в холод. – Будешь. – Мечтать не вредно. – Сделаешь правильный выбор – и будешь. – Мечтать не вредно. – Мы не о мечтах, толстенький омега. О реальности. – Этой реальности ещё нет, значит она не реальна. – «Ещё» – ключевое слово. – Ум? – «Этой реальности ещё нет». Ещё. – Ой всё. Видишь, ты тоже придирчивый к словам. – А то, у нас масса общего, – дурашливость резко пропадает, на смену ей громоподобная строгость: – Поэтому способны подружиться нормально. Чонгук, суть не в том, что ты потеряешь, а в том, что впустишь в свою жизнь вместо этого. Жизнь не закончится, выбери ты правду. Наоборот, только начнётся, времени присесть отдохнуть не будет. Надеюсь, в будущем мы более поладим. Это толстенький намёк, как и ты, – я за то, чтобы ты выбрал правду. Ты мне нравишься. Растерявшись — и проникнувшись, — из всего сказанного незлобиво реагирует на последнее: – А ты мне нет. – Не ври, – расплывается в приторно-сахарной улыбке и приобнимает за плечи, поведя к Сущему. – Все маги врунишки? С правдой у вас тяжеловато, – сочувствующей интонацией, опять отхватив по рёбрам и зашипев. – Зато у вас с правдой перебор, – ускользает из-под назойливой руки. Они не то на пороге ссоры, не то необязывающе подкалывают. Не лучшие, скорее худшие подружки. – Кто-то же должен брать на себя всю правду наподобие ответственности. – Слишком много на себя берёте. – По-другому не получается, вы же делить поровну открещиваетесь. Я не я, и хата не моя. – Было бы что делить, ваша правда сомнительна. – Сомнительны ваши магические махинации. – Махинации у вас. У нас всё по закону. – Ваш закон – свод махинаций. Наивный, юморной и толстенький. – Булкоед, манипулятор и дрыщ. – Не будь так самокритичен, Чонгук. – А ты будь. Тебе не помешает, Чимин. Успешно купивший билеты «босс» прекрасно услышал препирательства и ничуть не удивился. Этим двоим нагрызться раз плюнуть, иного не ожидалось. Заместо ожидается поезд. Пак, несмотря на предостережение рулить максимально аккуратно, умудрился гнать заядлым гонщиком, доставив на полтора часа раньше. Коротали на лавочке; Сущий целенаправленно выступил барьером, расположив их по бокам, дабы не завязалась драка. От вечных провокаций у Чонгука точно сдавали нервы, и он был не прочь накинуться на Чимина с кулаками. Чимин бы в долгу не остался. То бишь сидели весело, не скучали. – Мы ехали на машине и скоро на поезде, а на транспорте передвигаться табу, вы же говорили. – Много будешь знать – состаришься раньше него. Хотя ты в любом случае- – Не злоупотребляя можно, – Сущий перебивает. Даже он иногда не терпит россказни товарища. Тот не затыкается больше на автомате, нежели специально, – иначе мы будем добираться вечность. У нас нет вечности для уничтожения кристалла. – Десятки лет, но не вечность. Странно, – насупившись, бурчит Чон. – И наличие десятка лет, потому что в фильмах нет такого, всегда за день или в ночь перед апокалипсисом. Какие, нахрен, десятки лет? И раз уж они есть, то чего бы не вечности? Жирно было бы? Всё странно. Вся ваша правда. – Ты не до конца посвящён, – парирует Чимин. – Вот ты предпочтёшь жить десятки лет или вечность? – вытекающим из темы. – Вечность заманчива. – Родственники и друзья умрут. – Если углубляться, то плохо, а поверхностно – заманчиво. – … – Чимин побуждающе бодает Сущего. – Ты знаешь ответ. Я бы выбрал обычный человеческий отрезок жизни, чем вечность. – Знаю. Хотел, чтобы ты вслух сказал. – Довольствуйся. – Довольствуюсь, – удовлетворённо хмыкает и вдруг, перегибаясь назад через «барьер», шлёпает по спине Чонгука, который выпускает разъярённый пар из ноздрей, не расшифровывает тупые подмигивания и, держась за «барьер», воздаёт обидчику. Завязывается потасовка на манер дворовых котов. Так они не привлекают лишнего внимания. Провал. Единственный, сохранивший спокойствие, урегулировал повышение градуса, и все вновь принялись тихонько ждать. Ждать, ждать, ждать,.. Ожидания мира схожи невыносимостью независимо от финальных целей ожиданий. Чонгук тщательно зыркал по сторонам, мнительно предрекая в каждом проходимце угрозу. По уму вдарила паранойя. Положение вырисовывалось неоднозначное: в плену и в наручниках, при том боялся угодить не к врагам, дабы, по идее, расковали и возвратили домой. Чонгук сам себя не понимает – страшнее нахождения подле врага, страшнее уймы вещей. Люди разбираются с собой годами: ищут, пробуют, ломаются, поднимаются – и по кругу, пока не отыщут себя настоящих. У Чонгука нет права на ошибку, нет времени, ни десятка лет, ни вечности, найти себя нужно в смехотворно урезанный срок. В кутерьме недопонимания не уличил ещё деталь: пропала былая агрессия касательно уничтожения кристалла, будто всё правильно, своим чередом. Семь лет неотвратимо рушатся несколькими днями. Разве возможно? Разве эти семь лет дряхлые и никчёмные?.. Разве ничегошеньки не представляют?.. Тогда почему рушатся? Чонгук пытается верить драгоценному и внушительному отрезку своего взросления, юности, однако. Уже не верит — уже предатель, — цепляясь за оборванные крохи слепой надежды. Сложнее принятия правды отречение от старого, близкого сердцу. Больные изменения чувствуются и при прибытии поезда. Прощаться-то с Чимином грустно. Являйся тот врагом и ублюдком, горечи бы не было. Чимин внёс существенный вклад — и острые издёвки, — Чон чувствует кровоточащим сердцем. Бесцветным голосом выдаёт: «Спасибо»; Пак кивает, жмёт протянутую ладонь. Благодарность ни о чём и обо всём – за «приют», за еду и за другое, пускай Чонгук перечисленное не просил. Не за поцелуй с Сущим. В вагоне роль контролёра выполняет турникет, не требуется предъявление документов. Они намеренно выбрали этот рейс. Современные технологии соблаговолят «грязным проискам» не хуже моды. Разменяв билеты на глянцевые картонки-пропуска, удостоверяющие легальность поездки, посеменили меж бежевых сидений. Чонгук оборачивается – Сущий следует высокой каменной глыбой, и подуспокаивается. Сущий здесь, рядом, с ним Чонгук сейчас не прощается – именно это усмиряет бурю; с ним Чонгук сейчас не хочет прощаться, и эта искренность волной жара прокатывается от макушки до пят. Билеты без конкретных мест, пассажиры рассаживаются, куда желают, поскольку экспресс-поездка удовольствие не из дешёвых. Безусловно, альфы раскошелились не в угоду выпендрёжу, а конспирации и скорости. В столице сосредоточена основная сила магической прослойки от правительства с высокопоставленными магами, розыском, Академией до разномастных структур и центров. Из Оля надлежит линять максимально быстро и незаметно, они и так задержались в «Трёх булочках» с мизерными ваннами. Чон приватизирует сиденье у окна, затаскивая спутника за собой, тем самым обрубив вероятность рассесться напротив. Его замыслу не препятствуют, устраиваясь нога к ноге. – Задумался? – некая подавленность омеги не укрылась от чутких глаз. – Да так, – невпопад и отрешённо. Действительно задумался. Сущий не пытает, оставляя допрос с лампой прерогативой Чонгука. Чему бы маленький ома ни предавался, он потрясающе сохраняет самообладание, рано или поздно дамбу сорвёт под корень – и разразится стихийный потоп. Час пролетает под монотонный характерный звук, прорывающийся сквозь шумоизоляцию. Стойкость Чонгука истончилась до карамельной нити, грозящей вот-вот оборваться. Всё-таки мочевой пузырь не необъятный и наведаться в уборную придётся. Терпел в машине и на платформе, до пункта пребывания – Ёнам, перед коим проскочат аж четыре города и куда приедут лишь ночью, от туалета ну никак не отказаться. Все писают и какают, даже монахи, Чонгуку тем более не отвертеться. Жаль. – Мне надо, – приподнимается в намерении протиснуться между столом — складной к стенке. Выдвинули от скуки — и мужчиной. Тот, впрочем, привык к расплывчатым «мне надо», встаёт на опережение. – И мне. Пойдём вместе. Краски с Чонгука испаряются в секунду – помрачнел. Вместе? А ширинки друг другу расстегнут и пиписьки подержат, не? Мало ли сами не справятся. Чонгук преувеличивает, он не почитатель расхаживать по туалетам с кем-то, ненавидит эту тенденцию, ибо не отвязаться, не скажет же «запрещаю. Не смейте ссать, пока я не поссу». Юнги в полной мере осведомлён о его комплексе, отныне частично и Сущий. Похоже, придётся объясняться с последним, что совместные походы в туалет не приветствуются. Достаточно совместного похода за кристаллом. Скрипя зубами, плетётся за альфой и под изумлённый взгляд уступает тому запереться в помещении первым. Терпел и ещё потерпит. Пялится в окно. Благо долго изнывать не заставляют. – Вперёд. Я тут тебя подожду. – Через мой труп, – голосит громче обычного. – Не жди, вали отсюда. – … – гнёт брови. – Не жди, – умудряется произнести приказом-мольбой. Сущий потакает причудам. Посвящён в деликатную проблему, тем не менее особо не различает неудобств, не в лесу же, в гостинице у Чонгука не было затруднений, или Сущий о них ни сном ни духом и недооценивает масштаб. Из-за этой неразберихи подоспели подозрения о побеге. Бунтарские амбиции Чонгука тоже предпочтительно не недооценивать, с мчащегося поезда никуда, конечно, не денется, чего нельзя утверждать о прошении помощи у случайных пассажиров – и начнётся цирк с вызовом контролёров, экстренной ближайшей остановкой и вызовом уже полиции. Всё же делает ставку на разумность омеги, на всякий отводя десять минут, истекут – отправится проверять. О мятежных саботажах Чонгук в помине не грезил. Природа зовёт – остальное автоматически вычёркивается. Занят по самый пупок! Прогнал, ведь не может, когда прямо за дверью «караулят», это изрядно нервирует. В уборной чисто, ура. Раковина, мыло, туалетная бумага, ёршик, освежитель, сушитель – все достижения цивилизации. Отлично. Удастся пописать – отличнее. Старается абстрагироваться: за дверью пусто, здесь один, никаких соседних кабинок, где плескаются… Донёсшийся громкий смех сбивает. Смешно им, козлы! Кто садится у туалета?! Извращенцы?! Места привлекательнее разобрали?! Чон не растолкует принцип. В нём щёлкает – и всё, не может, как бы ни распирало. Лишь безбашенная горстка сможет испражняться перед толпой. У Чонгука голова есть и в ней стены и двери не котируются, отчётливое ощущение, что преград нет или что они недостаточные, через них если и не видно, то слышно, а если слышно – считай, что и видно. Проблема сугубо в голове, обратиться бы к психологу, да к академскому стыдно было заявляться с подобным, а в розыске психологические консультации не предвидятся. Отведённые десять минут истратились. Сущий постоянно выглядывал в проход, Чонгук не выходил и не бунтовал. Проверять — тревожить — бессмысленно. С истечением дополнительных шести минут вышел. Узнай о засекаемом времени – учинил бы не бунт, но скандал похлеще мелодрамных. Сущий, слава тактичности, и не заикнётся. Чонгук еле отпустил себя. В проход вывалился раздражённым, проторчал над туалетом миллион лет! Кошки вот спят превалирующий отрезок жизни, Чонгук – зависает с туалетом. Он так же апокалипсис пропустит. Подавленно шаркает подошвой через вереницу сидений, краем глаза замечает пассажира, скользнувшего по нужде после него. Миновав вагон, ненароком признаёт того же пассажира за спиной. В туалет тот не зашёл, показалось. Спустя ещё вагон заводится беспочвенная паника. Чонгук натягивает маску на нос и поправляет панаму. Виной новый статус разыскиваемой пропажи – везде мерещатся те, кто ищут. Это Сущий матёрый воин, Чонгуку же прятаться словно против природы и в диковинку. Воображение рисует сплошных врагов и прицел со всех ракурсов, не вычислить, откуда бабахнет и бабахнет ли. Оборачивается, в открытую таращится на дядьку. Дядька возмещает. Хорошо. Вернее, не хорошо. Напрягается не на шутку. Отворачивается. Оправдание: Чонгук пялился – и на него пялились. Неуютно пробирает. Ускоряется и мчит стрелой, едва не превосходя скорость поезда. Ко взгляду дядьки прибавляются взгляды мирно сидящих пассажиров, которых обдаёт порывом воздуха. Сущий выглядывает в проход и застаёт вышеописанную картину; вскакивает и ловит — запропастившегося почти на двадцать минут, бегущего, шуганного — мальчишку в объятия. – Тип сзади следит за мной, – оповещает громким шёпотом и чуть не ломает шею, извёртываясь в крепком кольце на преследователя. Преследователь спокойно шёл, не изменившись в лице. Подозрительно. Чонгуку всё таково, безосновательно перепугался и нарёк подозрительным типом. Сущий щурится, заталкивает мальчишку за себя и на сиденья, вынуждая неуклюже плюхнуться спрятанным за высокими спинками. Меча нет, иные средства самообороны в снятой куртке – ничем не защититься. Безмолвная сцена пышет жаром и стреляет искрами. Незнакомец, проходя непосредственно мимо Сущего, глядит не отрываясь, задирает кисть и… … чешет бровь; съехавший рукав обнажает запястье с часами. Незнакомец удаляется дальше по поезду. Безмолвие расцветает бутонами неловкости. Чон переползает на сиденье к окну и забивается в угол. Под маской поджатые губы, над – виноватый, неуверенный, переполошившийся ореховый взгляд. Синий перехватывает и схлёстывается с брызгами, примешивается, пока рукой мягко утягивают под бок и прижимают к груди. Ореховый с синим разъединяются. – Ну и чего мой маленький ома весь притих? – устраивают подбородок на шляпке гриба-панамы. – … – ёрзает. Хотя поза не очень комфортна, не отстраняется. Плющится щекой под косточкой ключицы и опирается ладонями о ляжку альфы. – Мне правда показалось, что он шёл за мной, – не то расстроенно, не то нервно. Радоваться бы, подозрения не сбылись, да как-то паршиво. Поднял шумиху почём зря. Показалось? Дядька не напал, при том вёл себя спорно, в этом загвоздка. Или разбушевалось воображение на фоне неординарности будней и оторванности от дома. Сущий с Чимином залили уши страшилками, и молодой неподготовленный организм, выращенный в теплице под преломляющимися лучами солнца, в каждом жуке завидел угрозу. – Показалось и показалось, – утешают непринуждённо. – … – «угу»-кает. Для отвлечения заковырял ногтями внутренний шов джинсы. Альфа косится на невозмутимое поползновение меж своих разведённых бёдер и попутно исследует пальцами загривок под панамой. К макушке – панама топорщится и слетает. Мальчишка откладывает её и вновь принимается за шов, негласно дозволяя вторжение к волосам. Трогают друг друга. – Чонгук, ты молодец. Лучше перебдеть, чем нет – и тебя схватят, – заперебирал чёлку по кромке лба. – … – сглатывает громко. – Ну чего? – незначительно отклоняется, побуждая ореховый взметнуться вверх и угодить к синему. – Испугался сильно? – наконец догадывается о причине понурого поведения. Чонгук подсознательно нуждается в поддержке, успокоении, ласке, поэтому и льнёт весь доверчиво, говорит ёмкое: – Да. Сущий перечисленным кропотливо занимается: не прекращает нежных поглаживаний средь примявшейся панамой россыпи волос, заправляет выпадающие на ореховый прядки и приобнимает второй рукой для верности. – Не бойся, всё нормально, – полушёпот добавляет весомость заурядным словам. – Тот мужчина был немного странным, н- – Тебе он тоже показался странным? – встрепенулся. – … – утвердительно мычит. – Не думаю, что он из розыска. – Почему? – Чутьё. – … – фыркает. – Моё чутьё не согласно. Я от тебя не отойду теперь. – И в туалет? – … – супится. Нет, ходить в туалет парочкой Чонгук не переживёт ни при каких обстоятельствах, чем не переживёт подозрительных типов. – Будь магия, я бы не так обосрался, – резкий намёк пестрящими буквами. – … Вероятно, – уклончиво, перебив звенящую паузу. Чонгук отрывается, дабы заглянуть глаза в глаза. Крючок от закинутой удочки явно заглочен перекрашенной в чёрный рыбкой, потому не накидывается с обвинениями или требованиями. Отстраняется от груди вовсе, разрывая объятия, и убирает руку Сущего с плеч и из волос. Тот посудил – маленький ома пресытился близостью и сбегает. Отнюдь. Маленький ома налегает на руку, укладываясь на плечо — гораздо комфортнее прежней позы, — и ковыряет шов. Сущий на мгновения затаивает дыхание. Чонгук не избегает тесного контакта, да к тому же командует – устраивает его на собственное предпочтение. Всё-таки их взаимоотношения слой за слоем оттаивают, как и сам Чонгук, невзирая на… Над коленом, где лежит омежье запястье, сквозь объёмный рукав куртки чувствуется жёсткий ободок наручника. Чонгук прав: будь магия – уравнение меж ними упростилось бы в троекратной степени. Внимание перемещается на панаму; свободной рукой неровно накидывает на Чонгука, конспирацией не стоит пренебрегать. Застыли. Чонгук умиротворился подле своего злодея, расставшись с казусной ситуацией. Ан-нет. Вздрагивает вслед за вздрогнувшим Сущим. – Что? – всполошился, отлипнув от пригревшегося плеча. Мечется по вагону в обнаружении вернувшейся западни. – … – ему отрицательно гудят и давят на голову, прикладывая обратно к плечу. – Нет, что? – строптиво вскидывается и стискивает расслабленные мышцы предплечья. Майка дозволяет напрямую кожа к коже. Приставучий режим, отдохнув и перезагрузившись, активируется. – Шрам кольнул. Фантомные боли. Всегда неожиданно, прости. Вряд ли подразумевается непонятный шрам под сгибом локтя, куда Чон вперился; невзначай опускается пальцами ниже и щупает ту же область у правой облюбованной руки – шрама нет. На левой есть. Магом он никогда не был… А кем был?! Заштукатуренный тональным кремом шрам под глазом утаивает натянутая по веки маска. Левым! Это связано?! Левая рука, левый глаз… Не исключено, но постижимее злодейские загадки не стали. Чонгук таки смиренно ложится на плечо. – Нашёл, за что извиняться. Будто посолиднее нет. Хотя бы за похищение. – Прости за похищение. – Ну вот вроде искренне, а вроде… Не принимаю, – в тоне наигранная возвышенность, в ней же реальная обида. Опавшая с неба проливным дождём и высохшая до не бушующей, не глубоководной лужи. Извинения ничего не исправят. Диалог не про серьёзность, больше про подтрунивание. Не значит, что не взвесится ни грамма серьёзности ни в извинениях, ни в обиде. – Мне более страстно просить прощения, да? И нотки флирта подоспели. Чонгук аж ободок панамы комкает и исподлобья глазеет. Синева сползает с орехового на губы под тканью. Чонгук замечает, Чонгук не проморгал. Сложно не заметить, «преступник» не шифруется. Восставший по щелчку поток лавы окатывает из нутра до поверхности и извергается реакцией: уворачивает подбородок в направлении стола, скручивает жгутом чужую конечность. Поцелуй. В машине. Аргх! Чонгук только отвлёкся из-за туалета и псевдонападения! Мало ему было прочего! События не щадят – накапливаются снежным комом и сшибают с ног. Увольте, третьей случайности Чонгук не допустит. – … – цокает. – Ты за своё, – симулирует безразличие и с ходу палится съездом: – У меня нога редко фантомно болит после перелома. – Как заработал перелом, мой маленький воинственный ома? – Расскажу, если расскажешь, как заработал шрам. Слышит «мой». Игнорирует так же, как забывает поцелуй – перебор, то есть действует на триста шестьдесят. Тудух-тудух не обманешь – честнее магов и злодеев вместе взятых. – … – Сущий же на шантаж усмехается. Какие методы Чонгук ни испытывал с помыслом выведать информацию. И смешно, и грустно. Выкатить скопом – будет чересчур. Чонгук заслуживает правдивых знаний, однако чревато. Сущий минимизирует ударную волну «дозировкой». История шрама косвенно соотносится с тем, чем они заняты в данном, шрам ближе к истокам, борьба с прогнившими магами – уже продолжение. Конец неизвестен. – Скажи, – приказывает. – … – Тебе не интересно, как я сломал ногу и был на пороге смерти? – Попахивает утрированием. – Интересно или нет? – Интересно. – Ну-у. Расскажи про шрам, а я тебе про ногу, – засахаренно щебечет. Не соблазняет в романтическом ключе – соблазняет в информационном ради выгоды. – Будет справедливо. Вы же за справедливость. – Придёт время- – Мы не в фильме, где мастер наставляет избранного бесполезной фразой типа: «Ты всё узнаешь. Дай времени прийти к тебе, не иди к нему, ибо не дойдёшь, ведь время не обгонишь, как скала не окрепнет в воде, поскольку вода обточит скалу, и как курица не поднимется в небеса, пока небеса сами не позволят. Тогда, мой мальчик, ты познаешь…» – завершает драматичное цитирование, выдуманное импровизацией. Сущий под ним тормошится от хохота. – Я такого не говорил. – Все твои отвороты-повороты звучат именно так, – Чонгук тоже невольно повеселел. – Нет. – Да. – Нет. – Да. Скажи-и, – канючит, прижавшись к уху губами. Маски творят чудеса – и скрывают, и раскрепощают. Потрясывает себя с Сущим, из того, к сожалению, не сыплются разгадки на тайны мироздания. – Не скажешь? – обнимает руку, аки плюшевую подушку, и притирается виском к плечу. К нему наклоняются увидеть глаза-бусинки за ободком панамы и невесомо поддевают-стукают под подбородком. – Потом скажу. – Бесишь меня, – не сердито подытоживает. Надеялся-то не пылко, вот и не словил пылкого расстройства. И, исходя из «должен же хоть я не быть противной до зубного скрежета загадкой», пустился вещать: – На третьем курсе. Мы отрабатывали комбинацию рассеивания ветром на тренировочной площадке на улице. Барьеры не поставили. Чжуёль, придурок, чё-то там фигнёй страдал, магию не контролировал, и поток вырвался, в мою сторону! Я отскочил, приземлился неудачно. Случайно, короче, ногу сломал. Не то чтобы ноги ломают умышленно... Короче, Чжуёль плакал, прощение вымаливал. Я и простил. Позлился и простил, обматерил, влупил здоровой ногой с кушетки, обматерил... ну больно было! И угадай что, – эмоционирует фонтанчиком. – Что? – У Чжуёля вообще крыша треснула на фоне вины – он в меня влюбился! Жесть! Пришлось полгода отшивать, таскался за мной по пятам. Со сломанной ногой-то не побегаешь, ходил еле-еле с костылями, ими же отбивался от придурка. Кажется, я его видел чаще, чем Юнги и Сокджина – настолько говняный семестр выдался. Как вспомню, так вздрогну, – воплощает для подтверждения. – Ты вздрагиваешь от фантомных болей, а я от этого. Сущий не стесняется довольной улыбки в голосе: – Чего же ты сразу не уточнил, что речь будет о твоих ухажёрах. Я бы без уговоров обменялся информацией. – … – не отличает, сарказм ли? И всё равно перенимает улыбку, чуток таранит плечо. – В следующий раз буду знать, чем вымогать. – Будь любезен. – Буду. Флиртуют. Чонгуку не противно. От Чжуёля было, от Сущего снова ни капельки. От «снова» до «снова» к «снова»… Чонгук медленно и верно забрёл в круго- в водоворот. – Завоевать маленького ому в любовном плане не просто. На заметку. – Никому не удавалось – на заметку, – фальшивая стервозность проваливается в пух и прах немного робким: – Ты? Любил кого-нибудь. Любишь? Тудух-тудух не разгоняется и не нарушает ритм, однако с ним что-то по-другому. Не с ним, гораздо глубже и неподвластнее. Чонгук соврёт, заявив о безразличии. Ответ волнует, и он спрашивает… для себя. Для справки, точнее. Да, для справки. Не уповает на откровение, и то ударяет сродни пинку. – Любил, много лет прошло, не имеет значения. Позже времени не было, ещё позже времени стало в избытке, но ничего не хотелось. В откровении, впрочем, абстракция с недосказанностью; Чонгук обыкновенно ни черта не понимает. – А сейчас? – Сейчас времени опять нет. Но хочется. Решил попробовать. Тут-то Чонгук понял ого-го. Тактика «признание не напрямую – не грех игнорировать» спасает. И трусливый перевод стрелок. – А твой шрам, ну, случайно он у тебя? – Заслуженно. – Ты, – стопорится, – был плохим? Неужели Сущий запозиционировался хорошим? Карандашом, не въедающимися чернилами. – Я не успел натворить ужасного, со мной расправились раньше, и я благодарен. Сила и слава помутили рассудок. Этот шрам – урок. – Ты был знаменит. – Я и сейчас. – Среди магов? – И среди обычных людей.– Сущий не с нашего края. Его много где знают, не удивляйся.
– Бред. Я тебя не знаю. – Знаешь. – А? – Ты меня знаешь, Чонгук. Абсурд! Сущий – знаменитая личность? Чонгук бы не тупил, уж вспомнил бы спустя чехарду дней похода. Или нет. Истинное имя оберегается. Сущий известен под истинным именем? У Чонгука и не складывается, он банально не осведомлён о конкретных «цифрах». – Не понимаю. – И не надо. Рановато. – Скажи. – Потом. – Скажи. – Потом. – Бесишь меня! – огнится. Мужчина тушит смехом и: – А вот ты меня не бесишь, очень даже нравишься. Приехали. Остановка. Была на патруле в машине, в ту пору и следовало сойти, до поцелуя или хотя бы после. Уже поздно, да и поезд едет без остановок. Чонгук спрашивал, любит ли Сущий кого-то. Получите-распишитесь, пускай с опозданием. Сам нарвался. Прямое признание. Не распутает моток того, на какой ответ от Сущего рассчитывал: на положительный, отрицательный, на прямое признание в симпатии – ни на что и на всё. Разочарован? Нет. Взбудоражен и обезоружен, будто признался он, а не Сущий: то самое глубинное и неподвластное прорвалось ростками наружу, корнями же въелось прочнее. – В смысле, нравлюсь? – бесцветно выговаривает. Сущий грамотно свернул допрос прежней темы. Чонгука закоротило. Маги, тайна личности, война, естественное и не естественное,.. Померкли. Набатом… … нравишься, нравишься, нравишься… – В прямом. Прямое признание – прямой смысл. Логично. – Как нравлюсь? Кто очевиднее – Сущий, который признаётся прямо, или Чонгук, который переспрашивает и ждёт подробностей? – Нравишься, как- – Заткнись! – перебивает, пискнув на гласных. – Ой, всё. Нравлюсь я ему… Не понимаю, в жопу. Чё ещё скажешь? Нет, молчи! Нахрен. Заткнись. Да. Молчи. Ждёт подробностей и их же боится. Трещит околесицу, хотя альфа заткнулся паинькой. Чонгуку бы себя заткнуть, не то очевиден – милый смущённый маленький ома. Забавный и очаровательный. Снова не источает лёд, напротив, клубится жаром. Сущий надеется — с заполошно стучащим бам-бам — на взаимность. Никому не удавалось – не равно, что не удастся ему. Никому действительно не удавалось, и Чон ни на чьи предъявления чувств не реагировал подобным образом. Всегда делалось совестно, тягостно; когда ухажёр не принимал «нет» и не отваливал — Чжуёль, — вдобавок противно. С Сущим не так, Чонгука не одолевает вина за невзаимность, не тянет отвязаться и чуждаться взглядов. Куда уж, водоворот давно закрутился и не раскрутится. Сущего тянет безвредно заткнуть на часок, ибо необходимо поорать в душе, разложить по полочкам, переварить тошноту, ни о чём в результате не додуматься и суетливо перекладывать с полки на полку их разобранную на детали динамику взаимоотношений. В общем, у Чонгука завал, сроки просрочиваются. Тут-то Чонгук фигурально притормаживает. Вдруг над ним прикалываются? С Сущего не убудет. «Нравишься» звучит… бредом. Значит правда. Ведь и она для Чонгука бред. Мнёт пальцы в кулаках. Вдруг не прямое признание, а очередная смешная хрень? Смешная? Они не часто смеются, и Сущий к нему относится с заботой и уважением – значит серьёзно. Значит и признание Сущего серьёзное. Чимин тоже сказал сегодня «нравишься». У Сущего «нравишься» другое… Идентичное по написанию и произношению, но другое. Чонгук в радостно-грустном смятении совершенно не готов к подброшенным в полыхающее солнце дровишкам: – Кстати, в машине ты мог сесть у противоположной дверцы. Чонгук аж не соображает. В машине? Сесть? Дверца? Лента памяти отматывается. В машине… Сесть… Дверца… Поцелуй. Да что ж за напасть! Не хватало этого к букету смятения. Сущий посудил: признаваться – так с перчинкой, например, припомнить их недавнее сближение. Способно перегнуть палку, однако наглеть не будет, проконтролирует накал и если что прекратит и извинится. Закипает желание подразнить и без того взбудораженного омегу – проказливее и заманчивее. – Я растерялся, – отчебучивает не менее растерянным. – Вы не предупредили меня заранее. И про своё признание Сущий не предупредил! Конечно, Чонгук не выдерживает, полагаясь на персональную опору – щедро подставляемое плечо. Даже не признал лукавства: он сделал правильно, сев к Сущему. Пространство за водительским креслом обеспечивало наибольшую заслонённость; сядь за пассажирским, постовому бы виднелись ноги. Да и плед для укрытия взяли один. Альфы не умышленно не уведомили заранее, элементарно вылетело из голов в процессе сборов. Сущему не стыдно и он не оправдывается, этим занимается Чонгук весь путь от гор досюда. Сущий же взлёты и падения, чувства научился принимать. Ошибся в прошлом – значит ошибся, не прав – значит не прав, нравится Чонгук – значит нравится Чонгук, поцеловались – значит поцеловались, и далее. Всё просто, и в простоте кроется вся серьёзность. – Ты растерялся, поэтому сел на меня? Копчик защекотало. Фантомные ощущения они как раз обсудили. Омега заговорил размеренно и чётко, словно объяснял младенцу: – Я не садился на тебя, точнее, садился, там в начале, э, там, я, – захлопнул рот. Объяснял он самому себе, провалился в попытке. Оправдаться также не вышло. Отрывается от плеча и стыкует взгляды. – Да. Поэтому я сел на тебя. Проблемы? – абсолютно внезапно блокирует «удар» контратакой. Сущий, удивившись, поддаётся: – Никаких, маленький ома. – … – хмыкает победителем. – Ещё что-то скажешь? – смелеет на той же мнимой почве. До поразительной степени: ореховый первым сползает по ткани маски на область губ и прыгает в синий. – … – синий копирует «маршрут». – А ты? – … Нет. – И я тогда нет. Смелость-то соткана из блефа, вот Чонгук и не наскрёб, дабы самому завести разговор о поцелуе. Сущий мог, сказал бы, отбив контратаку… Пожалел, иначе маленький ома посыпался бы в щепки. Поездка отсчитывала ход. Несколько часов протекли непримечательно и без происшествий. Еда, вода и монотонный гул с полосой пейзажа укачали в дрёму: Чон прильнул к выбранному укромному уголку — плечу — и закачался на нестабильной поверхности реальности, то проваливаясь, то выныривая. Зато стабильно было под щекой – главное. На посторонний голос выплюнуло в осознанность. – Присяду? Глаза распахнулись по инерции, их удачно прятал нависший козырёк панамы. Пальцы, покоящиеся на бедре Сущего, слегка поджались, задев ногтями истерзанный шов. Порыв подняться подсекла неведомая сила. Не неведомая, подслушивать у Чонгука в крови. Сущий кивает и наблюдает: наречённый «подозрительным типом» скромно теснится напротив на краешек сидушки из-за занимающих площадь рюкзаков. Молодой парень двадцати лет, выглядящий значительно старше – подпольная жизнь помотала изрядно. – Зря ты шугнул его, – подразумевает ту сценку с погоней, в интонации укоризна. – Не со зла, – ни щепотки раскаянья во вранье. – Это же тот маг из Академии? Я пересёкся с вами на вокзале, но вы были с ним, и я предостерёгся подходить. В итоге потерял вас в толпе и случайно увидел его уже здесь, в проходе, ну и пошёл следом. – Ясно. Как Намджун? Ты же с гор? – Да. Захватили вышку. Когда я уходил, обстановка была тихой, нас не обнаружили. Так всё по-старому. – Никто не пострадал? – Из наших нет, с их стороны, – указывается на Чонгука. – И? Он бешеный? – понижает громкость до минимума. – А должен быть? – Они все бешеные. В подполье не лестное, предвзятое представление о магах. – … – отрицательно ведёт подбородком. Не собирается обсуждать Чонгука, лишь озвучивает нравоучительное: – Запутавшийся не причастный к дерьму ребёнок. Разграничивай и не пугай тех, кто ни при чём. Ты и сам ребёнок, расти и расти. – Простите, – раскаянье таки проклюнулось. – Не у меня проси. – … – Куда едешь? – В КёнсаДон, вести охоту на розыск, пока он охотится на нас. Соседний с Ёнамом город. Не к добру. – Розыск там засветился? – Да. Рыскали по улицам, псины. – … – слабо кивает, призадумавшись. – Ладно, не буду мешать. Здорово с вами увидеться. – Будь осторожен, – провожает взором улыбнувшегося соратника. – Чонгук, больше не притворяйся, – от плеча отбрасываются к стенке с окном и каменеют в непоколебимое изваяние. Резкая смена поведения закономерна. – Давай без поспешных выводов. Этот парень из подполья, я не признал его на момент стычки – мы редко пересекаемся, к тому же людей в подполье десятки. Меня знают все, я не знаю и половины. Я потом пораскинул мозгами и вспомнил часы. – Часы? – неохотно. – У членов оппозиции разные опознавательные знаки: татуировки, украшения, элементы одежды – различать друг друга. У этого парня часы. – Какие-то подпольные? – вопрошает с морозным смешком. – Можно и так выразиться. Корпус самодельный, выкован в кузнице, вместо циферблата вырезанное на металле изображение грифона, похоже на сувенир из лавки. Таких часов штук семь, мы лично ковали, не я, из подполья, и раздали в качестве опознавательных знаков. Я забываю некоторые, мы придумали их кучу, чтобы маги не сопоставили и не вычислили всех по общему. Никто не шутил над тобой. Я правда не распознал сразу, – на страх и риск касается сжатого кулака, заключая в собственный. – Иди ко мне, – приглашает трепетно и аккуратно. Омега одаривает волчьим взглядом. – Почему не удосужился поделиться со мной? – Ты успокоился уже, мы заговорили о другом, и я не стал. О другом. В том числе о «нравишься». – … – выпускает пар из носа северным драконом и им же запаривается из-за маски. – Я не думал, что он подойдёт, а он подошёл, причём когда ты уснул. Он боится тебя и по-свински напугал поэтому же. Ты же у меня кровожадный ома-бунтарь-маг, ар-р, – стремится разрядить атмосферу. Чонгук отогрелся без обогревателя. Будь ледником, затопил бы вагоны. – Я да, – самодовольно. Сомнения влепляют смачный подзатыльник: – Боится меня? – Подслушивать – не подсматривать, – пробирается меж свёрнутых пальцев, расформировывает и сжимает ладонь. Заманивает комплиментом, не врёт, всего-то умело пользуется ртом. – Он постоянно с опаской косился на тебя и при том интересовался тобой. Мало кому в подпольных рядах удаётся поболтать с магами, тем более с учениками из закрытой Академии. Все так или иначе боятся тебя и иррационально жаждут пообщаться. В горах я запретил соваться к тебе. Поверь, очень хотели. Чонгук сравнивает себя с популяризированной визитной карточкой. Не новость. В социальных сетях регулярно мелькают видео, в которых приезжие туристы устраивают охоты-расследования на магов, пытаясь вычислить представителей в общественных местах. Кто-то напрочь слетает с катушек и позволяет лишнего, появляются скандалы вплоть до судебных разбирательств с последующим выдворением из БарДо. Магическая прослойка находится в центре мирового интереса, конкурируя с мировыми артистами. Хвалебные речи мужчины подкупают, однако Чон раскидывает мозгами, выводя параллель. Сущий тоже боится – его, Чонгука, и тоже интересуется – им, Чонгуком. – А ты? – выпускает а-ля стрелу из лука и попадает в яблочко. – Н- – Сущий осекается и колеблется, не предполагая камня в виде стрелы в свой огород. Маленький ома умеет застать врасплох. По-прежнему не оправдывается, признаёт: – И я. Боится и интересуется. Интерес они уже тяп-ляп обсудили, достигнув стадии прямого признания. В данный момент акцент скорее на боязни, по-иному – на наручниках. Чонгук сегодня намекал на этот возмутительный, не украшающий предмет в их взаимоотношениях. Молчание ядовито колет нервы. Сущего вновь обдаёт морозно-ореховым. Будь взгляд материальным, искромсало бы, хах, в щепки. Конфликт не засекречен: недостаточно признания, нужно действие. – А вышки? – Чонгук не упускает и эту примечательность. – У Завесы. Вышки – дозорные пункты по периметру Завесы. Уполномоченные маги надзирают за порядком и не подпускают особо настойчивых нарушителей правил. – Вы захватили вышки у Завесы? – Вышку. – Вы- Зачем? Вы- Уничтожить? – ошалело. – Сначала мы с тобой уничтожим селенит. Следом вот они, слева направо: Завеса, Академия и правительство. Не смешно. – Как? – риторически, Чонгук в оцепенении от грядущего. Революции. – Ну, без основного ингредиента не обойтись. Псинки возомнили себя экспертами в магии,.. ею и будем бить. Реплика, сотканная из стальных нитей не слабее меча, вызывает гадостные мурашки. Однако рука, держащая меч — руку омеги, — правильная, надёжная, нежная. Размышлять о перспективах будущего, об уничтожении кого-чего бы то ни было, вгоняет в кошмар наяву, Чонгук не готов, потому свёртывает тему: – Ты был в курсе, что я подслушиваю. – Ты же любишь подслушивать. – Почему позволил? – Нечего скрывать, подслушивай на здоровье. – Имя, возраст. Перечислять дальше? – …– поглаживает пальцы омеги. – Это временно. – Бесишь, – угрюмо — не холодно! — констатирует. Остро защемило в грудине от нехватки поддержки. От кого получить? Рядом исключительно Сущий и его зазывающе выглядывающее из-под майки плечо. Чонгук снова доверяется – скукоживается под бок; не отпускает чужую ладонь, наоборот, сжимает в ответ. Весёлого мало, усложнять ни к чему. Просто так просто, Чонгук согласен. За окном стемнело, вечер вступил в законное наследование части суток. Они — Сущий и Чонгук — сползли по спинкам сидений и развалились с по-хозяйски раздвинутыми ногами. Надоев дурашливо толкаться из-за тесноты, Чонгук закинул ногу на ногу Сущего и побалтывал воздух носком ботинка. Парного и одновременного раздвигания ног не бывает – неудобно. Чонгук вышел победителем в этой схватке. Любит побеждать, даже в раздвигании ног. Список побед не ограничился – отжал телефон, вернее, ему вполне добровольно тот «пожертвовали». Для звонков? Пройденный заслугой Пак Чимина этап, а вот шестьдесят девятый уровень в игре не допроходится, они и так, и эдак, и сяк: в игре – урожай собрали, поля перепосадили, миссии выполнили, животных накормили, то же заново; и в реальности – Сущий плечо Чонгука отлежал, Чонгук плечо Сущего, телефон наотбирались, понатрогали друг другу экран и понатрогали друг друга. Предшествующее вышеописанному обстояло комично: Сущий внаглую выудил из недр портфеля телефон и перед Чонгуком, без стыда и совести уткнулся в него; Чонгук испытал колоссальное возмущение и, разбив дыру в Сущем вместо окна, закипел. Сущий не заметил, отдавшись гаджету и бубня: «Тц, все коровы голодные». Чонгук не голодный – первостепенно, он источающийся лютым гневом. Вы поглядите-ка! Чонгук страдает и скучает, мается в компании антиправительственного главаря оппозиции, в наручниках! и без телефона, не выкраденного из Академии вместе с ним, а этот самый главарь ни в чём не бывало развлекается у Чонгука под носом! И не делится! Апогей расшатанных нервов. Чонгук высказал всё и больше. Его выслушали и преподнесли телефон белым флагом. Ликование не продлилось долго, в телефоне главаря оппозиции не оказалось компрометирующего, жалкая игра с фермой. Чонгук высказал и это. Затем как миленький втянулся в жалкую игру. Так они очутились в нынешнем, прокачав вселенную с пятьдесят восьмого по шестьдесят девятый уровень, и пыхтели для семидесятого. Сущий слился с Чонгуком – вылитый подросток-задрот, глупо хихикающий или спорящий о выполнении миссий. Чонгук слился с Сущим – позволяет тому всё… и больше, наслаждаясь беззаботным коротанием поездки. Мальчишка открещивается думать про уничтожение его дома, его солнца, позволив себе отключиться и расслабиться. Смел ли он предположить, что будет кормить виртуальных коров врага и строить с ним дополнительный виртуальный сарай. И виртуальных деревьев насажали. Заявка на… победу. Чонгук же любит побеждать. В пылу вражды всяко бывает. Изречение, доказанное на практике. Поезд прибывает в Ёнам в одиннадцать ночи. Муравьи-пассажиры выбредают на вокзал и семенят дружной горсткой. На мягкое: «Дай руку», – руку дают. Путь до отеля выкачивает энергию залпом, аки сок из стакана. Руки олицетворяют связующее звено, по ним циркулируют-передаются неведомые духовные силы, заводящие сердца. Сердца же положительно влияют на уставшие тела, поэтому путь не назвать трудным. Назвать тёмным и оттого унылым – в ночи, кроме оживлённых улиц с фонарями, не поразглядывать окрестности. Они не жаловались, асфальт с плиткой – не лес с болотом. Да и телефон не разрядился от игровой эксплуатации и сослужил в навигации. Руки разъединяются в холле здания. Номер забронирован и оплачен заранее, перед заселением персонал требует стандартное: документы и проверка багажа на оружие. Чонгук млеет от напряжённости; Сущий, одетый таки в куртку, выуживает из-за пазухи фальшивый паспорт и на вопрос о наличии оружия отвечает: «Нет». Чонгука охватывает предвкушающая интрига, когда рюкзаки прокатываются по конвейеру и просвечиваются. Оружия, было обозначено, нет. В том числе меча, столь внушающая поправка уличается с позорным опозданием. Любовь водоворотом вскружила глаза. С законом, разрешающим практически свободное владение оружием, ввелись превентивные меры от разгула преступности. Маги ни на кого не нападают — речь не о розыске и зачистки неугодных, — закон признают спичкой, разжигающей из пустоты пожар, поскольку случались сотрясающие остров трагедии с десятками жертв, и виной им не маги, обычные люди. Тем не менее заседания об отмене закона превратились в ежегодную волокиту. Верхушке выгодно переключать внимание с благородных, незапятнанных магов на страшные деяния заурядного люда, обеляющие магов качественнее и эффективнее краски. В лифте камера, Чон не высовывает язык из клетки зубов. Раздеваясь в прихожей номера — с упоением сдёргивают панамы с масками, — ему раскладывают и одежду, и буквы по полочкам: «Меч громоздкий и броский. На БарДо никого не удивить мечом, вас, магов, обучают сражаться на мечах, да и в обязательную воинскую службу ввели типа дань традициям предков. Я взял кинжалы, меч у Чимина», – демонстрирует подкладку куртки со всунутыми в чехлы лезвиями. В холле их самих не проверяли, не аэропорт же, чтобы придираться досконально. – «Мечом проще отбиваться от комбинаций, охват толще и шире, чем у коротких и тонких кинжалов, но с кинжалами проще в плане веса и поворотливости. И там, и там плюсы на минусах, минусы на плюсах». В Академии действительно преподаётся обращение с разного рода оружием, от холодного до огнестрельного. Оно входит в базовую подготовку наподобие среднестатистических дисциплин и начинается с восьмого курса. Причина откладывания на попозже не в закравшейся прокрастинации в учебной программе, основная сила магов – магия, ей и уделяется первоочерёдная позиция с поступления, прочее воспринимается дополнительным материалом или принудительно-добровольным хобби, или чтением культуры. Маги без труда противостоят оружию. Пресловутое исключение из правил закончилось для Чонгука украденным поцелуем. Затем и его самого украли. Моются: Сущий без рефлексии и медлительности; Чонгук после, застряв не в кабинке, ибо ополоснулся тоже быстро, но в туалете. Голым Чонгук альфу боле не заставал, сверяясь, всего ли прихватил: трусы, сменная одежда, мочалка, полотенце,.. Впрочем, альфа приноровился дразнить окриком: «В этот раз рассмотришь меня потщательнее?» – неизменно удостаиваясь неприличного посылательного жеста и хлопка двери. Чонгук караулил зацикленным коршуном, пресекая повторения, и он же не препятствовал остальному: нечто назрело – не голый альфа у глаз, так альфа в тудух-тудух. – Чонгук! – вдруг кричит тот альфа из комнаты, и тудух-тудух по указке срывается в ударный пляс. – … – Ты жив?! – … – Чонгу-ук! – нараспев. – Да блин, отвали! В туалете я глух и нем! – Рот-то у тебя свободен! – Не твоё дело, что у меня тут свободно! Отвали! – … – вырывается прыск. Сущий сканирует карту на завтрашний день и по чужому велению отстаёт. Слова омеги – очерченные личные границы, их следует соблюдать. Расправившись с туалетом, будто был минимум совместный спарринг насмерть похлеще боя с Сущим, Чон ковыляет из ванной и с крючка захватывает куртку. – И? – На правой или на левой спишь? В распоряжении односпальные кровати с зияющим полом между. Ни в чаще, ни в «Трёх булочках» не возникало нареканий на совместно проведённые ночи. Те повелись из обстоятельств, они мирились и мирились в принципе с обоюдным комфортом. Чонгук изумился на кусочек торта и обрадовался на огромный, ежели представить в процентной диаграмме. Хоть попу почешет или спереди поправит, с Сущим под одеялом было неловко проделывать, приходилось терпеть. И Сущий, интересно, терпел? – Ты за этим меня донимал? – ершится, не поддаваясь на невинную улыбку. – На левой, – приземляется на таковую. Вообще не колышет, на какой спать; левая, поскольку на правой восседают. Копошится с подкладкой в куртке и выуживает из специального отверстия длинный кинжал. Взгляд заблестел начищеннее лезвия. – Не поранься, – наставляют. – Я пораню тебя, – задорно восклицает и изображает древнюю технику владения клинком под озвучку: – Вшух, вшух, вшу-ух, вшух-вшух, – «виртуозно» исполосовывает воздух и торжественно оглашает: – Ты мёртв. Сущий откидывается на спину – мёртв, и мёртв актёр в нём, ведь непрофессионально заражается смехом маленького омы и приподнимается на локтях. – Ночью будешь имитировать моё убийство? Уже не с воображаемым ножом, с целым кинжалом, зачем мелочиться. – … – искажается в усмешке, хотя реплика задевает. – Нет, я же обещал не убивать тебя. И мы на разных кроватях. – Что мешает лечь ко мне? – Приглашаешь? – обрывается невпопад. – Разделить с тобой постель. – Сон, а не постель. – Дурак, – смущается безудержным всплеском. – Про сон и говорил, ты прекрасно понял. – Да? – притворяется тем самым дураком. – Мне привиделся намёк на- – Вместо того, чтобы видеть намёки там, где нет, увидь там, где есть. – Туше. – Естественно, я убил тебя ещё минуту назад, – прорезает воздух крестом. – И дважды. – … – Сущий покорно откидывается на спину и поднимается на локти, не желая прозябать в статусе мёртвого. – В кинжалах компоненты против магии? Какие? Не разглашать нерезонно, Сущий давно затащил Чонгука в омут и обрёк на страшные последствия, да и дорога до кристалла вытащит из шкафа скелеты покрупнее противомагических штук. – Что мне будет за рассекречивание государственной тайны? – Тюрьма, – выпаливает весело. Ночью всё весело, ночью иначе. – А от тебя? – Не убью трижды. – М-м, сойдёт. Семена пиона и цветок, пчёлы-шу и их мёд, конфетное дерево. Чонгук щурится, вникая. Не торопится раскулачивать личного информатора, шевелит извилинами, попутно мажет пальцами по металлу. Перечисленное – природные составляющие. Селениты тоже – природа. Отсюда вполне протекает вероятность: вещества, притягивающие и отторгающие магию, носят сугубо живой характер, они не искусственные. Чем Чонгук располагает без Сущего, без интернета и без книг? Не густо. Ну пион и пион, ну дерево и дерево, Чонгук не фанат травы, Академия не предоставляет факультативов по ботанике. Чонгук не фанат и пчёл — животных и насекомых в целом, — однако пчёлы-шу слыли печальной «биографией» и попали в разряд небылиц. От обычных пчёл их выделяет фермент в слюне, окрашивающий собранный нектар с цветов в розоватый оттенок. Ореолом обитания было ныне распавшееся и разделенное другими странами государство – Гельмер. С расхищением Гельмера пропали и пчёлы-шу, словно пойманные в банку и спрятанные до благих перемен; по иной версии, из разорённого Гельмера они разлетелись по миру и перемешались с обычными пчёлами; и по третьей – пчёл-шу никогда не водилось, они – выдумка коренных жителей, в точности вынужденных покинуть родину или затеряться среди иностранного населения стран, под чьи покровительства распределили насильно оттяпанные зоны. Выражение «пчела-шу» превратилось в имя нарицательное для ассимилирующейся нации. – Пчёлы-шу – вымысел. – Уверен? – брови изогнулись в хитрости. – Ну, – заминается. Какая уверенность?! Не торчал бы здесь, будь до сих пор уверен в старых убеждениях, – склоняюсь к выдумке. Розового мёда не видели лет, э, восемьдесят?, его существование оспаривается, как и пчёл-шу, собственно. – Отличить пчелу-шу от обычной легко. – … – у Чонгука фигурально отвисает челюсть. – Ты догадаешься. Смотри, магия не в восторге от пчёл-шу, она к ним не приближается, они приближаются к ней – отталкивается или рассеивается. Опережая, – у магии нет сознания, это природное явление, и человечество обоснует его лет через триллион. БарДо богат на живность, в частности БарДо полон кое-каких прославленных жуков-паразитов. – Стрельщики! Те самые, стреляющие искрами магии. Биологическое невыговариваемое название не распространилось изо рта в рот, народ предпочёл бытовое, исходя из особенности жуков бомбить «цели» по прихоти и без. – Умница. Стрельщики часто устраивают потасовки… – Стреляют магией. – Не то. С кем они устраивают потасовки? – С людьми? – Не то. В людей стреляют, люди психуют. Именно потасовки? – … С пчёлами, – брякает чопорно из-за накрывшей догадки и хлопает тяжёлыми веками. Сон пренебрегается, пускай не с несуразицей. – Умница, – выпрямляется с локтей в сидячее положение. – Но стрельщики не «бодаются» со всеми пчёлами, обычные им безразличны. Если видишь «драку» стрельщика с пчелой, то это пчела-шу. Логично, что жуки, обладающие магией, нападают на них из каких-то своих природных инстинктов. – Ого. – Ого, – безобидно подражает. – Магические жуки бьются с пчёлами-шу. – Охренеть. – Присутствует доля символизма. – А мёд? Чонгуку бы тоже не помешало различать намёки, кои он халатно проворонил. Сущий и не настаивает на понимании. Лучше вовремя, чем раньше или позднее. – Пчёлы-шу разлетелись в пригодные по климату страны, смешались с обычными, их в численном соотношении не хватает для розового оттенка у мёда. – … – глубокомысленно «ум»-кает и подвисает. Щупает рукоять, не обрамлённую резьбой. – А пион и конфетное дерево? – Конфетное дерево в реестре исчезающих растений. Отыскать муторно, мы не стали так заморачиваться. Выслеживать пчёл-шу, ловить и умертвлять сюр с жестокостью. И нет гарантии, что трупики пчёл с таким же отталкивающим магию эффектом. Короче, бредятина. Любимое слово маленького омы вошло в чат. В сплавах кинжалов семена пиона. Мы проводили эксперименты: семена и цельными, и в раздробленной консистенции одинаково отталкивают магию. Семена, в них, – формулирует, – любые семена содержат все-все компоненты, необходимые для жизни, из них и вырастает жизнь. Кстати, поэтому они очень полезны для здоровья. И вкусные. – Ты ешь семена пиона? – губы расползаются в язвительной улыбке. – … – щёлкает языком сквозь идентичную улыбку. – Ты меня каким местом сейчас слушаешь? Прослушал всё на свете. – Ничегошеньки не прослушал, – надуто. – Поменьше думай о моих разных местах. – Я про любые семена. Вкусные съедобные: кунжут, лён, тыквенные, чиа, подсолнечника, конопли, тмина, – смакует предложение с преувеличенной мечтательностью в связке с искренностью. Чон же искренне забавляется. Взрослый мужик расхваливает и на досуге лопает семяшки. Мило. Ещё Сущий любит сладкое. Чонгук это помнит не для чего-то, а зачем-то. Не зачем-то, а просто. Просто помнит. Болтовня иссякает, зевают. День выдался и ленивым, и насыщенным. Чонгук самозабвенно возится с вытащенными кинжалами и воздаёт оды восхваления. Вдоволь облапав и искрутив-навертев, всовывает в подкладку куртки и перекочёвывает к Сущему на кровать изучать вместе карту. Силы в минусе, и две сплетницы-болтушки вскоре ютятся под одеяла на кроватях. Предварительно Сущий аккуратно сворачивает карту и непринуждённо относит напичканную оружием куртку в прихожую. Последнее не укрывается от ореховых глаз и притупляет примесь синего в водовороте. В темноте устраиваются лицами друг к другу. Смотрят, смотрят, смотрят,.. Водоворот набирает прежнюю прыть, ведь ни темнота, ни расстояние не отменяют взаимных взглядов. У Чонгука зудит под кожей заговорить – обо всём и ни о чём, просто; зудит вовлечься в очередную ночную несуразицу. Ночью можно. – Ночью иначе, – шёпотом сокровенное. – Нет, так же. Чонгук жмурится и утыкается в подушку. Точно. Сущий смотрит на него, трогает и слушает его, разговаривает с ним абсолютно так же при солнце и при луне. Это Чонгук вечно ищет лазейки и оправдания, сбегает, метается от добра ко злу, от правды к вранью, от старого к новому. Пора бы взять пример с Сущего. На БарДо аномально тепло с неделю. Наступивший день превзошёл рекорд, достигнув отметки двадцати четырёх градусов. На небе ни облачка, нещадно жарит и плавит. Климатические перепады и природные смертоносные явления то тут, то там сотрясают мир на протяжении десятилетий. Об этом и вёл речь Сущий – нарушение и дисбаланс потоков магии запустили шарманку по обвалу мира, мелодия незаметно набирает обороты, на пике звучания всколыхнёт землю, расколов на неотвратимо расползающиеся паззлы. Перестройка не на их веку, потому омега занят более злободневным – ноет альфе о пекле, мол, сам в майке проветриваешься, а меня в болоньевые штаны и куртку упаковал. Ему парируют, мол, не в болоньевые. Так и продираются сквозь туристов по тротуару. В лесу было сноснее, деревья-то, пусть и загромождали, с позиций не сдвигались и не грозились повалить с ног. Шуточно поныв, омега переключается на царивший хаос, бурля от восторга и оттого же прессуя ладонь Сущего тисками. Разинутый рот Чонгука отлично перекрывает маска, не то мух бы наглотал. Высотные здания перемежаются со зданиями поскромнее, ресторанчики с забегаловками и лавками с мишурой. Чонгук сливается с туристами поведением: кружится юлой, рассматривает заурядную улицу со шквалом восхищённых ахов и охов. Заприметив столик под навесом, вкапывается над бижутерией ручной искусной выделки. Вниманием овладевает яркое пятно – жёлтый браслет из ниток, ничего впечатляющего, друзья из Академии могли сплести таких сотни, но не сплели – Чонгук не просил, бесстрастный к висюлькам на теле, у него и мочки вон не проколоты. Внимание пало сугубо на цвет. Чонгук обожает жёлтый, хлебом не корми. Комкает козырёк панамы, глядит на ослепляющий диск в небе. Его солнце сегодня хорошее. От солнца отвлекает голос продавца; Сущий расплачивается картой. С озадаченностью принимая жёлтый браслет, Чонгук говорит: – Я не просил. – Просить обязательно? – поступает не менее невозмутимое. Безрадостная реакция не волнует, ибо альфа не за ради благодарностей или каких-либо выгод подарил. Просто подарил, и Чонгук никакой реакцией не обязан так же, как не обязан просить, чтобы ему что-то подарили. Вновь взяв за руку, дабы сузить расстояние максимум до вытянутых рук в кишащей людьми улице, Сущий буксирует от простоя шагать дальше. Чонгук безропотно подчиняется, скашивается на закрытый панамой и маской профиль. Ненароком вспоминает несуразицу утра: как замазывал отмытый на ночь шрам тональным средством и как, покидая номер, Сущий поправлял на нём маску, капельку задевая лицо продетыми за ткань пальцами, и панаму, мажа по ушам с волосами. Чонгук, из установки отзываться заботой на заботу, проделал идентичное с альфой и бонусом отряхнул от иллюзорной пыли голые плечи, напоследок мазнув по груди. Не, ну а чё? Не в одинёшеньку же щеголять троганным-перетроганным. Теперь держатся за руки. Романтично? Чон не расценивает в данном амплуа, ладони Сущего воплощают безопасность и защиту, повелось с леса, когда страховали не грохнуться в сугробы и выводили от промозглой северной смерти. Со стороны они влюблённая парочка. – Откуда у тебя деньги? – пытливый ум обуревает этот аспект. – Воруешь? – Зарабатываю, Чонгук. – Преступной деятельностью. – Легальной. – Ты же со мной. Фрилансер? – Относительно. – Или ты с передачи на телеке типа миллионер под прикрытием? – … – откровенно ржёт. – Если бы. – Наркотой торгуешь? – Ага, конечно. Скорее помидорами и огурцами на рынке. Чонгук хмыкает и не развивает. Коль Сущий не соизволит докладывать на себя добровольно, значит шантажом и увилками выдёргивать. Невыносимый. Бесит. От внутренних разглагольствований об упрямстве компаньона отманивает окружающий сумбур. Чонгук неподдельно дивится и восторгается, аки угодил в волшебную страну. Он уроженец БарДо и он же не искушён здешней атмосферой, Академия расположена за городом, в уединённой местности, в чаще, подле гор. Чонгук отвык от шума и суеты, от городского пейзажа; навещая семью, всегда тащил всех гулять. Из столицы подавно не выезжал, даже в рамках поездок от Академии. Чужак в родной же стране. Тепличный ребёнок, вопреки взращиваемый смертоноснейшим оружием на планете. Не осуждаемо, что Сущий, будучи обычным человеком, предостерегается наручниками. Стук ковки ударяет по шуму и гаму, из домика с распахнутыми настежь окнами и дверью плавит воздух одуряющий жар растопленной печи. Кузницы – неотъемлемая прерогатива БарДо, в стопке визитных карточек; кузницы повелись с древности, в настоящем же приобрели популярность ничуть не хуже и заняли ступень обыденного хобби: куют разношёрстные вещи от прикольных безделушек до мечей и наконечников копий, стрел. Чонгук урвал шанс протестировать ажиотаж, уговорив семью на мастер-класс, пропотели тогда литрами, однако не пожалели, соорудив из заготовок металлический букет. Чонгук корпел над мини-версией подсолнуха. Дребезжащие в дрожи мышцы сполна окупились, букет украшает гостиную. Горстка зевак глазеет у порога. Чон заворожённо пристыковывается. Гуще обдаёт печным теплом, потому стрясывает куртку под лямками рюкзака до локтей, на задворках материт тупорылые наручники, во чью честь не способен оголиться, футболка-то не скроет, на не стандартный аксессуар и с натяжкой не катит. Налюбовавшись — с терпения мужчины на капризы, — возобновляют «экскурсию» для Чонгука. Пусть скован, за полмесяца с Сущим пережил и повидал в стократ больше, чем за семь лет, Чонгук определённо освободился от чего-то, чего пока не понял и чему пока не прочувствовал ценность. Оправдывает ли это похищение с наручниками? – Ты похож на первобытного, – наконец комментируют безудержные аки и охи. – Слышу от человека с гор без имени, – ловит и пасует. – Я не с гор и с именем. – Бла-бла, без конкретики не верю. – Ты и с конкретикой не веришь. Тут они по не извилистой, ровной дороге завернули под угол в девяносто – в диалоге. – С хрена ты начинаешь? Нормально же общались. – Не начинаю, Чонгук. Предполагаемая точка превратилась в троеточие с априори заложенным продолжением. У Чонгука перебор, терпение не тягается с терпением Сущего: одной рукой плющит руку того, другой – сподвигнувший к разборкам браслет в кармане куртки. Естество подмораживается, не влияя на аномальную погоду. – Проблемы с верой не у меня, – шипит. – По-твоему, я всему должен доверять? Столбятся схлестнувшимися баранами в потоке, друг напротив друга, рука в руке, глаза в глаза. Орехово-синий водоворот бушует и пенится. Опять говорят на разных языках. А переставали? Сущий не сжимает столь же ожесточённо руку омеги, сжимает свои зубы. Конфликтовать всегда не к месту и никогда не хочется. Сводит в ноль осторожным тоном и вразумительным доводом. Прогадывает. – Не только ты устал, Чонгук. Без доверия у нас ничего не выйдет. Дав- – Что у нас не выйдет, ну-ка? Что? – подстрекает. – Даже если вообразить между нами это «что», чаро, – ты заблуждаешься, проблемы с доверием не у меня. – … – сбивается, застанный с поличным. – Просишь довериться тебе. Сам-то не попробуешь? – выдёргивает ладонь и вскидывает обе перед грудью. Не намекает, наоборот, не уступает в прямоте – прямо заявляет о запрятанных наручниках. – Довериться тебе? Чем я, по-твоему, постоянно занимаюсь? Я буквальнее буквального сплю с тобой в жопе леса, потом на кровати; сру при тебе в нескольких метрах в кустах, для меня, уж соизволь довериться и поверить, нонсенс; позволяю себя трогать там, где никто не трогал; прусь с тобой — пешком! — на противоположный берег острова и едва не дохну в болоте. Не весь список. А ты спиной не повернёшься, будь я без наручников. Проблемы с доверием у меня? Уверен? – … – И браслет на, – вытаскивает из кармана, пригвождает в оглаженную утром грудную клетку. Приятному свойственно быстро затмеваться. – С наручниками сочетаться не будет. Не убил, зато растоптал. Чон умеет помалкивать, его терпение в каких-то сферах на самом-то превосходит терпение Сущего, по истечению же разражается в уничтожающий набор аргументов и фактов. Около этого выдалось с Чимином и званием «толстенький». Чонгук не репетирует у зеркала и не сочиняет наброски заранее, происходит спонтанно. Безусловно, не думает о везучести поставить мужиков-альф на место. Распирает и обуревает жгучая… обида, из той маленькой лужи. Маленькая, да удаленькая, точь-в-точь с температурой: маленькая тягается с большой. Также маленький ома тягается с большим Сущим. Многое в мире от маленького к большому: горы к небу, ома к солнцу, ручьи к рекам,.. Большое когда-то было маленьким, поэтому признаёт потенциал, накапливаемую мощь и тянется к маленькому в ответ. Путь омрачился. Раньше конфликтовали на почве вражды, этот конфликт смахивает на ссору, отпечатываясь на них ощутимее, мешая преодолеть к прежней лёгкости. Сущий взял за руку к обеду, осторожно обмолвился о причудливой форме подстриженного куста; Чонгук не оттолкнул, невзрачно отшутившись. Всё скованно и сухо, неправильно, не то. Нерешённость ссоры прошивала воздух вслед за ними, и, превращайся она в материальную нить, отметила бы магическому розыску их маршрут от людной улицы. Обсудив варианты еды, сошлись на дешёвом фастфуде. Агрессивно жуя в укромном закутке заведения, Чонгук погряз в подавленности, изображать стервозное равнодушие не получалось. Мечты о поедании гадости воплотились в сложившихся обстоятельствах. Было очень вкусно во рту и очень горестно в душе. Сущий не снял наручники. Он не вправе требовать от Чонгука доверия. Вкладываться в того, кто не вкладывается так же, – абсурд. Их отношения стопорит именно Сущий. Никакое прямое-не прямое признание не отменяет и не перекрывает наручников. Ореховый жгло заплакать: водоворот буянил вывернуться серёдкой и излить долой примешанный синий из глаз. Чонгук не разрешал, не плакал. В гостиничном номере вымылись и разлеглись по кроватям спать. Тумбочки препятствовали обзору, настроение Чонгука и не располагало ни к гляделкам, ни к несуразным разговорам. Повернулся к альфе спиной, у него-то, в отличие от альфы, смелость — доверие — на это имеется. Заснул под отваливающиеся от ходьбы ноги, те фонили болью. Город Ёнам по площади совсем не крупный, лоскут земли занимает огороженный заповедник, куда впускают избранных и то не ежедневно. По мнению Сущего, уже к вечеру они достигнут более сельской местности на окраине. Утро выдалось разряженнее минувших дня и ночи, впрочем, нерешённость в воздухе не сгинула. Чонгук вызвался по собственному желанию замазать шрам, отлынивать не в приоритетах. Почему? Бойкотирование касаний и диалогов не решит ссору, какие-либо взаимодействия не ухудшают и не улучшают, а вот отстранённость бы ухудшила. Чонгук не за ухудшение, и без того тоскливо-изнывающе свербит. Жара не сбавила градус. Чонгук вырядился в синий свитер. На: «Заболеешь», – отмахнулся по-детски беззаботным: «Отстань». Перед уходом из номера всё равно был сцапан – под высокой горловиной щёлкнули застёжкой плаща: «Спину пожалей, мы её совсем недавно вылечили». Так Чонгук и шёл с Сущим за руку. Современная мода подсобляет: плащ с десяток лет носят повседневным атрибутом, ибо удобно, практично и стильно; тенденция не исключительно на БарДо. Сущий себе не изменял – майка, джинсы. На причитания: «Ты болел со мной. Себя не пожалеешь?» – отмахнулся не взрослее омеги. Так Сущий и шёл с Чонгуком за руку, в свободной болтая куртку с кинжалами. Голову заволокло пасмурным и тучным заместо неба над макушками, и ночью спал под не затыкающиеся угрызения совести. Намджун не зря сказал: «Академский в наших рядах – это самоубийство». Чонгук не осознаёт в должной мере, насколько опасен. Он волен сдать их, разболтать и законспектировать в подробностях узнанное: от где был и с кем до конфиденциальной информации, включая ту, которой маги не ведают. Убеждённость – Чонгук ещё посетит Академию. Ключевое в намерении визита: посмотреть прояснившимся взором или заложить с потрохами? В первом случае не жилец, во втором, пожалуй, вполне примут с распростёртыми объятиями и убедятся в верности. Сущий просто делит путь до кристалла с маленьким омегой и рискует всем. Не относится к доверию? Оба смертельно рискуют. Риск и доверие равнозначны? Доверия без риска не бывает, риск без доверия да, соответственно, Сущий рискует, но Чонгуку не доверяет, и, раз уж вовлёк в заварушку, то должен брать ответственность и за свой, и за чужой риск во всех областях, в том числе должен рискнуть довериться. Просить подставить спину проще, чем подставить самому. Чонгук подставляет регулярно. И трогать ладонями голую кожу позволял. Веский нюанс: Чонгуку не предоставили выбора, кроме доверия без магии; безнадёжно скован с похищения. У него отобрали иной вариант доверия. Честно? В бою победа заочно закреплена за сильнейшим, они испытали. Бой лицом к лицу – не круглосуточное совместное нахождение, когда обезоруживаетесь спиной миллион раз на дню и когда масса возможностей ударить. В такое положение и окунули Чонгука наручниками. Честно? Не честно. Обрёк на доверие без магии, теперь обязан окунуться в идентичное: будучи слабее, подставить спину. Сущий человек, не маг, и в совместных буднях он уязвимее, окажись маленький омега без наручников. А расхаживание в наручниках от гор до вулкана полубесполезно, приведёт только к кристаллу. Сущего этот расклад не устраивает. Кристалл утратил звание единственной цели. Синий по наитию стреляет в макушку чёрной панамы, ореховый не выловить из-под ободка. Судя по району, снова забрели в туристический рай с выстроенными традиционными одно- или двухэтажными домиками, красующимися покатыми черепичными крышами с загнутыми вверх углами. Какие-то рядами «позируют» одиночками, какие-то стройной кучкой опоясаны каменными стенами-ограждениями, как отдельные элитные кварталы; есть на деревянных сваях, многоножками оторванные от покрова, есть на огромных каменных блоках. Разнообразие перенасыщает, не беда – туристам в радость для фотографий и видео. Кажется, не критично отклонились от маршрута. Останавливаются у ступеней жилища и по навигатору сверяются. Мужчина сверяется, мальчишка для вида мычит, склонившись к экрану, и отстраняется пускать слюни на округу, пока не признаёт пялящуюся четвёрку подозрительных типов. Дружки Сущего? Или паранойя. Ну паранойя ну. Разве эти ребятки, синхронно накидывающие капюшоны толстовок и вздёргивающие маски на лица, походят на розыск?.. Чонгук встрявшим комом сглатывает не расплёсканную по округе слюну. Народа предостаточно. Четверо типов выделились чисто потому, что реально пялятся. Чонгук чуток к гляделкам. Вон гляделки Сущего почти с лёту уличил– Не убивай меня больше, договорились? – Договорились.
– Какое? – Не убивать тебя, чаро. Ты тоже сдержи все свои слова. Чонгук отстраняется и отходит, будучи до сих пор за спиной. Сущий не спешит поворачиваться, смакует доверие. По ощущениям будоражаще и предвкушающе. Приятно. Не зря Чонгук приглянулся с первой встречи, с первой попавшей комбинации – и сразу в спину. Вряд ли история будет цикличной и в этом.