Лети через Лес

Волка хватило ровно на одну Самую Длинную Ночь с момента его прибытия в Дом. Когда настало время следующей, захотелось куда-нибудь сбежать. Он ничего не имел против своих состайников, но казалось таким глупым тратить время на них, когда можно было провести его вдвоём с Рыжим. Рыжий был рядом практически каждую секунду, но его всё ещё катастрофически не хватало. Их дружба была лучшим, да что там, единственным хорошим, что произошло в жизни Волка. Но очень скоро одной дружбы стало недостаточно, и Волк разрывался между желанием дать Рыжему это понять и осторожностью, о которой приходилось помнить, если он не хотел потерять то, что уже имел. Рыжий казался мудрёным кодом, ключа к которому у Волка не было. Как будто бы ему тоже хотелось быть вместе всегда-всегда, а ничего другого от жизни и не нужно было, но Рыжий то ли в силу стеснительности, то ли ещё почему-то никогда не позволял своим тёплым чувствам к другу выражаться в прикосновениях. Волка мучила эта неопределённость, но сейчас главной задачей было куда-то деться от Самой Длинной. Рыжий любил находиться среди людей ещё меньше его, поэтому вытащить друга на ночную прогулку труда не составило. — Хочешь, Серёж, сказку тебе расскажу? — спросил Волк как можно беззаботней, не давая расправляющему крылья ужасу помешать ему продолжить игру. Идея возникла только что, когда они расположились во дворе, глядя на ночное небо, и вся ситуация стала казаться такой до тоскливого романтичной, что хоть вой на эту чёртову полную луну. — Чтобы совсем уж от коллектива не отрываться. — Ну расскажи, Волче. — Обычно люди рождаются несчастными… — Многообещающее начало. — Тихо ты, не перебивай, а то не буду рассказывать. Обычно люди рождаются несчастными и, что бы они ни пытались сделать со своей жизнью, так несчастными и остаются. Но некоторым судьба даёт шанс обрести счастье. Только не так-то это легко: надо встретить человека, который для тебя предназначен. Если вам повезёт и вы найдёте друг друга, то станете счастливыми. Но это всё не за просто так даётся. Судьба назначает налог на счастье. Таких людей она обделяет здоровьем: кого-то зрения лишит, кого-то, например, руки…  Волк выдержал небольшую паузу, ожидая реакции, но её не последовало. Посмотреть на Рыжего он не решался, поэтому продолжал: — И это ещё не всё. Если вы просто друг друга найдёте и подружитесь, вы, конечно, будете намного счастливее, чем до встречи, но по-прежнему будете мечтать о том, чтобы стать здоровыми. И, не поверишь, это возможно! Если вы всем сердцем друг друга полюбите и при полной луне, вот такой, как сейчас, впервые поцелуетесь… За бешеным сердцебиением и нарочито громким голосом, которым Волк пытался его заглушить, он не сразу расслышал, что Рыжий всхлипывает. Волк тут же прекратил рассказ и обернулся к другу: — Серый, да ты что? Слишком грустная сказка получилась? Я же как раз к хэппи-энду веду… — Ты понял, да? Понял? А теперь издеваешься надо мной? — Серёж, солнце, да что же ты говоришь такое? Как я могу над тобой издеваться? Да я умру лучше, чем тебе больно сделаю. — Замолчи! Ты всё понял! А я же так старался, чтобы ты не узнал, даже не обнимал тебя никогда, не прикоснулся к тебе ни разу… — Рыжий, может, и хотел сказать что-то ещё, но не смог: снова зашёлся в рыданиях. Волк приблизился к другу, внимательно посмотрел в заплаканные голубые глаза. Осторожно взял его за руку — ох, вот только бы в обморок сейчас не грохнуться от волнения — и, убедившись, что тот не пытается вырваться, мягко заговорил: — Серёжа, успокойся, пожалуйста, — самому стало смешно, когда услышал свои слова: это он сейчас кому-то сказал успокоиться? — Объясни, пожалуйста, что, как тебе кажется, я понял, потому что я ни черта не понимаю, что с тобой сейчас творится. — Ну… Это… Что я… — Рыжий пробормотал ещё какие-то слова, но настолько неразборчиво, что Волку пришлось наклониться поближе и попросить его повторить. — Что я в тебя влюбился! — неожиданно громко выпалил Рыжий и зарыдал так отчаянно, что сердце Волка, которое, казалось, после этих слов забилось по всему телу, даже в отсутствующей руке, сжалось от чужой боли. Волку пришлось выпустить руку друга из своей (что угодно сейчас отдал бы за вторую), чтобы мягко приобнять его за плечи. Рыжего настолько шокировала такая противоестественная реакция на его признание, что он мгновенно перестал плакать и удивлённо спросил: — Эй, Олег, ты чего? — В смысле — чего? — Рыжий никогда раньше не называл его по имени, но это было явно не то, что им следовало обсудить в первую очередь. — Чего не уходишь от меня? Или не смеёшься хотя бы, не обзываешь? Ты же этого хотел? Признание из меня выманить? «Это я тебе в любви признаться хотел, дурачок ты мой», — подумал Волк, но вслух сказал: — Серёжа, а почему ты решил, что я уйду? Или что смеяться буду? Разве я хоть раз над тобой смеялся? — Ну так… — Рыжий удивлённо заморгал, недоумевая, Волк действительно такой непонятливый или только притворяется. — Это же… Плохо. Неправильно. Я неправильный, — голос опять задрожал, но на этот раз он справился, и слёзы так и не потекли. — Господи, Серый, вот умный же пацан, вроде… Как любовь может быть неправильной? Это где ты такой бред услышал? — Взрослые так говорят… Что только мальчики с девочками, а всё остальное — неправильно. — Это какие ещё взрослые? Из Наружности, что ли? — Ага… — А кто её вообще спрашивает, Наружность эту? Пусть с Дома лучше пример берёт. Ему-то вон всё равно. — Ты думаешь? — А ты сам не замечал? Больше моего здесь живёшь, а такие очевидные вещи тебе объяснять приходится. Дом всех любит. А если ты кого-то любишь — вообще кого угодно — ему это на пользу идёт. Он от твоей любви становится сильнее и потом эту силу использует, чтобы тебя защитить. — От кого? — Да от тебя же самого для начала. А то слушаешь всех подряд, ни себе, ни мне жизни не даёшь. Повисло молчание. Волк уже начал паниковать, что на этом разговор закончится, а он так и не сможет заставить себя сказать самое главное, но тут Рыжий спросил: — Так чем сказка закончилась? — А, точно, сказка. Видишь луну? — Ну вижу. — Если бы два человека, предназначенные судьбой друг для друга, сейчас поцеловались, то полностью исцелились бы и стали бы ещё счастливее, чем были. — И что, ты в это веришь? — Ну, как тебе сказать… Не то чтобы верю, но доказательств того, что это неправда, у меня нет. Так что придётся проверить, — и, не дожидаясь, пока Рыжий что-то на это ответит или пока он сам испугается и передумает, Волк наклонился ещё ближе к другу и неуклюже, но, как мог, нежно, поцеловал его. Он увидел, что Рыжий опять плачет, и осторожно провёл рукой по его щеке, вытирая слёзы. — Ну, а теперь-то ты чего плачешь? Расстроился, что сказка не сбылась? — Да нет, это-то понятно было, что не сбудется. Я же не маленький уже, чтобы в сказки верить, — Рыжий слегка улыбнулся сквозь слёзы. — Это я от счастья… Так ты, значит, тоже непра… В смысле, тоже меня любишь? — Люблю, Серёж, — он почувствовал, как плечи друга затряслись и испугался, что опять умудрился чем-то его расстроить, но тот, к огромному удивлению Волка, теперь смеялся. — Эй, ты в порядке? — В порядке, Волче. Просто смешно очень получается: никогда бы не подумал, что ты у меня, оказывается, романтик. Полнолуние, первый поцелуй, судьба… Долго придумывал? — Да это вообще импровизация была, — при других обстоятельствах Волк, наверное, обиделся бы, но сейчас был слишком счастлив. — А я никогда бы не подумал, что ты слушаешь всяких гомофобов из Наружности…  — А вот Рыжий, похоже, обиделся, потому что не дал ему договорить и поцеловал. Ещё более неуклюже, хотя Волк был уверен, что целуется хуже всех в мире. Дом жадно впитывал их любовь, чтобы много лет спустя сделать им подарок.