***
Она привела мистера Снейпа в кабинет своего отца, серьёзный, но уютный, где на стенах и полках теснились бесконечные подарки от друзей, памятные мелочи, грамоты и награды всех четырёх детей и гравюры с библейскими сюжетами. В этой комнате она сама чувствовала себя дома — потому что знала наперечёт каждую книгу в шкафу, помнила, как мама шила эти тёмно-зелёные занавески взамен старым, загоревшимся из-за приступа стихийного магии у маленькой Минервы, могла не глядя найти в секретере бутылочку дорогого бренди, припасенного для особых гостей, или конфеты грильяж, которые её отец грыз в минуты волнения, как другие курят сигареты. Это было место её детства, где она провела много большей частью счастливых часов. Если она где-то могла найти в себе достаточно храбрости, чтобы задать все свои вопросы и получить на них какие угодно страшные, но правдивые ответы, это было здесь. Для мистера Снейпа, конечно же, это было просто ещё одной незнакомой комнатой, и он чувствовал себя неуютно. Он сел на диван с неестественно ровной спиной, положил подаренный томик Гюго на колени, явно надеясь сбежать от нежеланного разговора в чтение, как только представится возможность, а в руках нервно крутил копеечный золотистый смехоскоп — наверное, из рождественского чулка. — В первую очередь я хотела узнать, как вы себя чувствуете, — начала Минерва. — Нормально, профессор. — Я ведь уже говорила вам, что вам нечего опасаться и что вам ничего грозит? — Да, профессор. — Но, вы разумеется, мне не верите? Он закусил нижнюю губу и ничего не ответил. — Я понимаю, что у вас есть причины для такого недоверия. Но чтобы помочь вам, — она не решилась использовать слово «защитить», — мне необходимо точно знать, что произошло. Как вы узнали о болезни мистера Люпина? Он отвёл взгляд и ещё сильнее принялся теребить смехоскоп в руках. Он как будто боролся в собой, одновременно и мечтая поделиться страшной историей хоть с кем-нибудь, и в и то же время опасаясь удара в спину. Минерва терпеливо ждала, уже решив для себя, что не отпустит его сегодня без ответов. Наконец на лице подростка отразилась фаталистическая и суровая решимость. Притворяться и скрывать дальше не было смысла, и такой сообразительный юноша наверняка тоже это понял. — У меня же есть глаза, — произнёс он, не очень успешно пытаясь изобразить небрежный сарказм. Это искусство наверняка станет даваться ему легче с возрастом, — и календарь. Любой дурак бы заметил что-то странное в его бесконечных болезнях, а его приятели вечно остроумно шутили про ночные прогулки и пушистые проблемы. Неужели он был прав, а она и директор там фатально ошибались? Неужели достаточно было простой наблюдательности, чтобы раскрыть этот секрет? Очевидно, от соседей Люпина по комнате он тоже не остался тайной (ей нужно будет проследить за тем, чтобы больше они даже думать не смели шутить о подобном вслух). Мистер Снейп следил за ними с повышенным вниманием вынужденно, просто чтобы не быть застигнутым врасплох очередной жестокой шуткой. И какая жестокая ирония была в том, что за свои усилия о собственной безопасности он стал жертвой ещё худшего несчастного случая. — И поэтому вы решили проследить, куда мадам Помфри уводит мистера Люпина. Он едва не прокусил себе губу, так сильно сжал её зубами, глаза сощурились, а голос за показной вежливостью просто сочился презрением: — Да, профессор, конечно. Я сам решил за ними проследить, сам нашёл, как обездвижить иву и сам пошёл на убой главной жертве этого «неудачного происшествия», как его называет Дамблдор. Именно так всё и было. — Нет никакой необходимости проявлять столько сарказма, мистер Снейп. Меня не интересует, что думает об этом директор. Я хочу услышать правду от вас. На секунду ей показалось, будто он сейчас опять попробует сбежать, и она даже приготовила палочку, чтобы быстро запереть дверь. Но Снейп продолжил упрямо таращиться ей прямо в глаза. — Простите, если обидела вас — я вовсе не пыталась обвинить вас. Как вы узнали, как попасть в туннель? — Блэк мне сказал. Эти слова были сказано так просто, почти без скрытой злости, но каждое из них тяжелым камнем падало на душу Минерве. Она не могла поверить, что тот улыбчивый, смышлёный, талантливый мальчик, которого она знала уже пять лет, был способен на что-то столь изощренно жестокое. Сразу вспомнилось всё, что говорили о Блэках, но она отвергла эти слабые мысли — не в её правилах было судить о человеке по его семье. Это она недоглядела — упустила момент, когда мальчишеская вражда стала травлей, а желание оскорбить или унизить (тоже отвратительное и прискорбное) переросло в готовность убить. — Мистер Блэк будет наказан за этот непростительный поступок, можете мне поверить. — Дамблдор назначил ему отработки. Он проверял её этим показным равнодушием и, кажется, позволил себе выдохнуть с облегчением, когда на лице Минервы против её воли отразилось возмущение. — Отработками он не отделается, — она сама ещё не знала, какое наказание сможет хотя бы приблизиться к потенциальному и нанесенному вреду, но и отпускать эту ситуацию не собиралась. Ведь они не оставили его в покое даже после того, как он едва не погиб. Все учителя были слишком заняты резко изменившимся поведением мистера Снейпа и почти не обращали внимания на четверку гриффиндорцев, которые по сравнению с ним даже казались немного повзрослевшими. Но Минерва за эти месяцы не раз снимала с них баллы за насмешки и оскорбления которых они почти не скрывали — а ведь многое наверняка происходило не на её глазах. Нет, такое поведение нельзя было оставлять безнаказанным. Но сейчас она сосредоточилась на том, чтобы всё-таки докопаться до сути. — Вы пошли в туннель, хотя догадывались, что в конце его вас ждал оборотень, — она сказала утвердительно, но Снейп поторопился ответить, будто оправдываясь: — Я знаю, что повёл себя как полный кретин. Я думал, он будет в клетке или что-то вроде этого. Я просто хотел узнать… Он не стал договаривать, но Минерва могла догадаться. Вероятно, он хотел использовать новообретенные знания для шантажа или попыток так или иначе приструнить компанию через её самое слабое звено. Конечно, этого она тоже не одобряла, но и винить его, особенно сейчас, была просто не в силах. — Что произошло в хижине? — Я пришёл туда в самом конце превращения. Когда я наконец понял, что он ничем не связан, он как раз начал приходить в себя и прыгнул на меня. Я защищался, но ни одно заклинание на нём не работало. Даже бомбарда — его морда взорвалась, а потом начала снова вырастать обратно из кровавых ошмётков, — голос его задрожал, но он не замедлился, а продолжил с ещё большей решимостью, — я пытался попасть обратно к двери, думал выскочить и запереть её снаружи, но эта тварь как будто всё понимала и загоняла меня в самый дальний угол комнаты. А потом появился Поттер. Последнее имя он произнёс с бесконечным презрением. Минерва поняла, что тут нужно было ступать ещё осторожней. — Как мистер Поттер узнал, что вы там оказались? — Наверное, его приятель ему похвастался, не знаю, — он не хотел рассказывать дальше, и поэтому просто заставил себя выплюнуть слова как можно быстрее, словно ему противно было даже держать их во рту, — он знал какое-то заклинание и смог отогнать его на несколько секунд — достаточно, чтобы мы оба успели сбежать и запереть дверь. Минерва с каждой секундой всё четче осознавала, как близки они были к непоправимой катастрофе. Дверь в Визжащую Хижину запиралась целым комплексом заговоров — активировать его можно было мгновенно, но для этого нужно было знать, что делать. Даже если бы мистеру Снейпу удалось выскочить обратно в туннель, его обычные запирающие заклинания не удержали бы оборотня ни на секунду. Он был бы растерзан прямо там, на земляном полу среди свисающих с потолка корней. Появление Джеймса Поттера было благословением богов. Но если он смог активировать магические запоры, значит, он уже бывал там раньше и успел разобраться со всеми их мерами предосторожности. Мерлин, как же много она упустила… — И потом он отвёл вас в больничное крыло? — Нет, к Дамблдору. Кровь я и сам остановить могу. — И что же сказал вам директор? Снейп молчал. — Мистер Снейп, директор Дамблдор угрожал вам исключением? Молчание, красноречивей любых слов. — Я этого не допущу, — пообещала она. — Что было потом? — Ничего. Меня отправили к Помфри, Поттеру начислили пятьдесят баллов, Блэку назначили какие-то отработки. А на следующий день все вели себя так, будто ничего и не было. К концу предложения его голос становился всё тише и тише, пока совсем не сошёл на нет. Он изможденно уронил голову на грудь. Минерва не знала, что сказать. — То, что произошло с вами, просто ужасно. Мне стыдно, что мы допустили такое в нашей школе — и ещё хуже, что это происшествие попытались замять. Эта горькая откровенность будто открыла в нём второе дыхание. Теперь Снейп больше не смотрел вызывающе прямо ей в глаза, наоборот, он отвернулся, как-то весь ссутулился и скорчился, почти заваливаясь на подлокотник дивана, и забормотал быстро и лихорадочно: — Я знаю, что сам туда полез, вёл себя как полный идиот, поверил Блэку, но я просто хотел узнать правду, я знаю, что сам виноват… Минерва, не размышляя ни секунды, схватила его за руку, поддержала за плечо, заставляя снова выпрямиться, прерывая горячечный поток самообвинений и оправданий: — Не смейте так думать. Вы ни в чём не виноваты — и пусть кто-то только попробует утверждать обратное. С вами поступили несправедливо и жестоко, но это не ваша вина, а мистера Блэка. Вы меня понимаете? Он несколько секунд смотрел на неё своими выразительными карими глазами, а потом закрыл лицо одной рукой и беззвучно заплакал. Минерве часто доводилось видеть плачущих детей и подростков, хотя мистера Снейпа — ещё никогда. Осторожно, словно боясь причинить ему боль, она положила руку на худые, трясущиеся от рыданий плечи, а потом не выдержала и прижала его к себе, чего никогда не позволяла себе ни с одним из учеников. — Всё в порядке, Северус, всё хорошо. Теперь уже всё закончилось, и я больше никому не позволю причинить вам вред. Они просидели так недолго, минут десять, а потом Снейп резко успокоился и принялся ожесточенно приводить себя в порядок. Минерва не знала, как объяснить ему, что в слезах не было ничего постыдного, поэтому просто предложила ему платок и призвала из кухни чай с кексами. Так британцы решали почти все свои проблемы. Они молча пили чай, Минерва хотела дать ему время прийти в себя, но подросток заговорил первым: — Что вы теперь будете делать? — голос его был таким бесконечно усталым, что она устыдилась — ему надо было отдыхать после прошлой ночи, а не вспоминать заново самое страшное событие в своей жизни. Но и ему тоже был необходим этот разговор, в этом Минерва теперь была уверена. — Прослежу за тем, чтобы виновных наказали, и чтобы ничего подобного больше никогда не повторилось. — Только в аврорат не сообщайте. Морда Люпина мне и так в кошмарах снится, не хочу, чтобы его казнь тоже была на моей совести. Минерва покачала головой, откусила от своего кекса, а потом попыталась объяснить то, что — она была уверенна — наверняка висело на мальчике тяжким грузом. — Я понимаю, если вы считаете, что все пытаются защитить мистера Люпина за ваш счёт. Никто из нас не рассчитывал, что его однокурсники узнают о его болезни и тем более воспользуются этим. Это была огромная ошибка, но мы взяли ответственность и за его благополучие, как за любого другого студента Хогвартса. — Я знаю, что он не хотел меня убить, вернее, что не мог себя контролировать… Но ему и после этого всегда было плевать, и даже когда Поттер начал хвастаться всем, как он спас мне жизнь, как будто это его вообще не касается — я не понимаю, неужели он хотя бы за себя не боится?.. Она мимолетно обрадовалась, что ей, кажется, удалось немного разговорить мистера Снейпа — или он сам ждал возможности хоть с кем-то поделиться наболевшим. Но мысли её зацепились за его слова: — Что вы имеете в виду — хвастался? Он что, рассказывал об этом направо и налево? Северус горько усмехнулся: — Ну, не в подробностях. Ровно столько, чтобы выставить себя героем, а меня трусом. Как будто это он отбивался от разъяренного оборотня, почуявшего запах крови. У Минервы даже щёки начали краснеть от такой наглости: — Это я тоже пресеку — и вообще, никто из этой четверки до окончания школы к вам даже близко не подойдёт. Северус отвёл глаза, то ли по-прежнему не очень-то веря в такие громкие обещания, то ли просто от смущения. Минерва продолжила: — На мистере Люпине, конечно, тоже лежит часть за вины за потворствование своим друзьям и до и после. Но смерти он не заслуживает — так же, как и вы. — Я знаю, профессор. — впервые в этом обращение не прозвучало сдержанного недоверия и опаски. Просто и почти спокойно (хотя голос ещё чуть заметно дрожал) — словно у него камень с души свалился, и вся сдавленная внутри злость и обида если не исчезла, то хотя бы отступила. — Пейте чай, Северус, а затем вам стоит отдохнуть. Поразительным образом он не стал возражать, а только взял с тарелки ещё один кекс.***
Весь оставшийся день Рождества, как и каждый год до этого, провели лениво и спокойно: играли в настольные игры, ели неподражаемую праздничную выпечку Изабелл, младших детей вывели погулять после обеда, а старшие предпочли остаться вместе с все ещё немного ослабшим Северусом и, кажется, окончательно нашли общий язык. После ужина оставшимися от праздничной трапезы индейкой и ветчиной, Ангус сварил свой фирменный глинтвейн и горячий шоколад, и долгий зимний вечер был проведён в приятных разговорах, играх в нарды и чтении подаренных книг. Но уже двадцать шестого с самого утра Изабелл, не привыкшая сидеть без дела, развела бурную деятельность. Дом и так сверкал чистотой с самого кануна Рождества, но такое количество гостей неизбежно создавали беспорядок, да и готовки на целую толпу никто не отменял. Отправив зачарованные метёлки, тряпки и швабры наводить чистоту и раздав указания дочерям и невесткам, миссис Макгонагл едва успела поймать за руку Северуса, собиравшемуся куда-то с Гэвином и Генриеттой. — Постойте-ка вы трое! У вашей тёти накопилось полно старых вещей от мальчиков, которые просто-напросто жалко выкидывать. Вы, мальчики, отправляйтесь к ней и поищите, что вам подойдёт. А ты, Генриетта… — Я тоже пойду с ними — мне для дуэльных занятий нужна куртка, которую можно не бояться поджечь, — Генриетта поспешила отговориться от любых поручений, и её бабушка, хотя и поджала недовольно губы, кивнула.***
Когда все трое, в компании с улыбающейся Мари, снова спустились на первый этаж, уборка была почти закончена. Изабелл с младшей дочерью начинали готовить обед, а Минерва устроилась прямо за кухонным столом, чтобы наконец проверить бесконечно откладываемые эссе. — Ну как, нашли что-нибудь? — спросила Кейтлин, выбрасывающая в печку уже успевшие нападать на пол ёлочные иголки и прочий сор. — Ага, — беззаботно отозвался Гэвин, а мистер Снейп заметно смутился и даже слегка покраснел. Минерва была спокойна: Мари наверняка сумела убедить его в том, что эти вещи и правда уже несколько лет лежали дома мёртвым грузом, и она была только рада, если они ещё кому-то принесут пользу. Помогло и то, что Гэвин с Генриеттой тоже были далеко не избалованными детьми и без капризов и даже с радостью готовы были донашивать не новые, но ещё хорошие вещи. В этом не было совершенно ничего стыдного, и Минерва была рада, если её студент тоже нашёл среди одежды выросших племянников что-то, подходящее ему. Дети негромко планировали поход на озеро. — Вы видели, какая на улице погода? Подождите хотя бы до вечера, может быть, мы сходим прогуляться все вместе, — разрушила их планы Изабелл. По лицам подростков было видно, что они предпочли бы отправиться туда втроём и явно не горели желанием участвовать в степенной семейной прогулке, но завывающий даже через утепленные оконные рамы ветер говорил сам за себя. С самого утра на улице то начиналась, то прекращалась ледяная морось, а снег успел подтаять и грозил вымочить ноги. Да и за Северуса все взрослые ещё переживали, хотя он ещё прошлым вечером выглядел совсем бодрым. Они уже готовы были снова исчезнуть из кухни, пока их снова не привлекли к какому-нибудь полезному занятию вроде выполнения домашних заданий на каникулы, но Мари, успевшая немного ближе пообщаться с младшим поколением во время примерки вещей, окинула их долгим внимательным взглядом и предложила: — Как минимум двоим из вас давно пора подравнять волосы. Если хотите, у меня весьма богатый опыт в стрижке мальчиков. Северус снова непонятно отчего зарделся в смущении, а Генриетта обрадовалась такому предложению: — Правда, тётя, вы можете? Мне как раз чёлка уже в глаза лезет. — Ну не говори глупости, Генриетта, тебя мама лучше отведёт к настоящему парикмахеру, — тут же возразила Изабелл, а Мари, не привыкшая к девичьим волосам, согласно кивнула. Последовал ожесточенный спор о том, как было принято стричься в Дурмштранге (и как, по мнению её тёти и бабушки, стоило выглядеть Генриетте), и только многократные уверения Кейтлин в том, что её дочка может сама решить, что ей делать со своими волосами, наконец убедили Мари взяться за неё. — Но только чёлку, — потребовала она, — у тебя такой красивый каскад, я так не умею. Генриетта рассмеялась вполголоса и пробормотала что-то о том, что за этот красивый каскад надо было благодарить её соседку по комнате, приводившую её волосы в порядок тупыми канцелярскими ножницами после очередного неудачного происшествия с огнём на занятиях. Минерва начинала подозревать, что в Дурмштранге почему-то чересчур часто случались пожары. В центре кухни поставили стул, быстро отыскали подходящую простыню, Минерва по просьбе трансфигурировала особенно острые маленькие ножницы. Мари не уставала повторять, какие красивые и густые волосы были у Генриетты, и неустанно предлагала ей варианты великолепный причёсок. Чёлку подравняли быстро, девочка осталась довольна. — Ну, кто следующий? Гэвин успел сделать себе сэндвич и махнул рукой, уступаю приятелю. Северус долго отнекивался, но Мари была непреклонна и убедила его позволить ей хотя бы просто подравнять кончики. Он и глазом не успел моргнуть, как был усажен на тот же стул и до самой шеи укутан простынёй. Заклинанием Мари намочила его волосы, так что Северус вздрогнул то ли от холода, то ли от неожиданности. — Да не переживай ты так, я только кончики подравниваю, чтобы было аккуратней, — ещё раз пообещала она. — А кто тебя обычно стрижет? Вопрос был задан невинно и между делом, хотя на самом деле в последние несколько дней он чрезвычайно занимал всех женщин в доме и уже не раз разгоряченно обсуждался за готовкой или в гостиной, когда виновник этого нежеланного внимания не мог их слышать. Но обмануть настороженность Северуса Мари всё равно не удалось: как и всегда, когда речь только заходила про его домашнюю жизнь, он заметно напрягался и либо выдавал хорошо отрепетированную, но всё равно не правдоподобную ложь, либо не отвечал вовсе, привычно ожидая, что мимолётный интерес к его личности исчезнет также быстро, как и появился. Но на этот раз, уже подняв плечи в защитном жесте и явно приготовившись огрызнуться или нагрубить, он вдруг бессильно опустил голову (Мари снова удержала его за подбородок) и пробормотал: — Никто, сам стригся, как получится. От этих слов у Минервы защемило сердце. Северус дёрнулся на стуле так, что Минерва, занятая проверкой сочинений, сама вздрогнула, почти уверенная, что Мари после этого случайно порежет ему ухо. Но та была уже опытным парикмахером, хотя стригла только своих сыновей. Серебряные крохотные ножницы с чистым, приятным уху скрипом закрылись, отсекая самый кончик от пряди только что вымытых и ещё влажных волос, а худая, уже покрытая первыми признаками старения рука тут же нежно, но крепко схватила его за подбородок, удерживая от дальнейших движений. — Потерпи, недолго осталось, просто у тебя волосы очень густые, — терпеливо, словно маленькому ребёнку повторила Мари. — Только не коротко, — даже после многочисленный уверений Северус всё ещё до смерти боялся, что его подстригут не так, как ему хотелось, и всё норовил искоса поймать своё отражение в зеркале и чуть ли не свой затылок пытался рассмотреть, так что не будь Мари так опытна в стрижке нетерпеливых детей, порезов было бы и правда не избежать. Пытаясь немного отвлечь его, Мари наколдовала целых два зеркала и позволила им медленно облетать их по кругу, показывая промежуточный результат стрижки. — Видишь, как хорошо получается? Северус только убедился, что волосы не обрезали слишком коротко, а потом не только потерял всякий интерес, но даже намеренно избегал смотреть в зеркала. — Мне уже ничего не поможет, — равнодушно усмехнулся он, — конкурс красоты я не выиграю. У Минервы сжалось сердце от этого комментария — ей было очень грустно слышать, как её студент говорит про себя таким образом. Ведь он был самым обычным молодым человеком, может быть, не таким красавцем как Блэк или Поттер, но и ничего неисправимо уродливого в нём тоже не было. Может, нос немного крупноват, но лицо ещё изменится с возрастом. Разве что эти волосы — достаточно было только обращать на них чуть больше внимания, а в идеале, конечно, сделать нормальную короткую причёску… Но чем ближе она его узнавала, тем больше понимала, что его просто никогда не учили ухаживать за собой. Это было заметно всегда, с самого первого курса, когда у многих первокурсников были поношенные мантии, но только его выглядели так, словно их даже не пытались привести в порядок, где-то зашить поаккуратней, где-то укоротить рукава или отпустить подол. О прочей опрятности и говорить не приходилось. За несколько лет в слизерине он научился только стыдиться своего внешнего вида, но не умел что-то с ним сделать, хотя к тому времени вполне способен был выучить несколько простых бытовых заклинаний. Пока Минерва мучительно раздумывала о том, как можно было деликатно объяснить ему то, что большинство детей узнавали от родителей до Хогвартса, как не задеть его и без того болезненно обострённую гордость, не обидеть и не оскорбить ненароком, её невестка, не прекращая стрижку, тут же нашла нужные слова: — А ты так этого хочешь? Я уж подумала, ты не из тех избалованных мальчишек, которые носятся со своей внешностью и боятся растрепать волосы. Генриетта прыснула от смеха, Северус отрицательно дёрнул головой, чем снова едва не поставил свои уши под остриё ножниц. — Мне на это плевать. — Если бы это была правдой, ты бы не реагировал так остро, — спокойно сказала Мари, — мои сыновья не так уж давно были в твоём возрасте, так что опыт у меня имеется. Ты считаешь, что твоей жизни есть вещи поважнее внешности, и в этом ты абсолютно прав. Ты никому ничего не должен — кроме себя, разумеется. Но вот самому себе ты обязан приложить ровно столько усилий, чтобы чувствовать себя комфортно. Северус недоверчиво хмыкнул. Мари отбросила ножницы, и не давая молодому человеку ни секунды на возражения, наколдовала поток горячего воздуха из палочки чтобы окончательно досушить и уложить всё ещё влажные волосы. Закончив с этим, она призвала ещё одно, на этот раз большое зеркало, а два других отправила назад, давая Северусу возможность видеть свой затылок. — Ну как тебе? Минерва, до этого делавшая вид, что погружена в работу, чтобы не смущать юношу, тут не удержалась и взглянула на него. У Мари и правда был талант: она выполнила обещание, ничего не меняя радикально, и всё-таки ей удалось небольшими изменениями в нужных местах совсем по-новому открыть лицо. Неравномерно отросшие концы были укрощены, что сразу сделало весь его вид аккуратней и ухоженней. Умелая укладка придала волосам объём, и даже те упрямые пряди у висков, которые обычно закрывали его от всего мира, теперь чуть приподнимались у корней и обрамляли лицо изящной волной. Минерва улыбнулась этому новому образу. Северус долго напряженно смотрел в зеркало, обдумывая изменения. Наконец он пробормотал. — Нормально. — Вот и я считаю, что замечательно, — удовлетворённо кивнула Мари, — ты выглядишь, как очень привлекательный молодой человек. Такого Северус уже не мог снести и поспешил ретироваться с поля боя, едва успев стащить с себя простыню и наверняка насыпав себе за шиворот обрезков волос. Минерва не могла согласиться с мнением невестки больше.***
Стоял морозный и солнечный день. Выпавший перед Рождеством снег за несколько дней успел подтаять, а этой ночью снова был прихвачен сахарной корочкой льда. Небо было не по-зимнему синее, в роще позади дома пели птицы, куртка, подаренная Северусу женой Ангуса, была тёплой, а топор, торжественно врученный Бродриком, тяжёлым. Они были на заднем дворе вдвоём, хотя Гэвин и порывался пойти вместе с ними, чтобы скоротать время до обеда, но Бродрик отправил его помогать дяде, который как раз собирался починить какую-то древнюю мебель на втором этаже. Северус не понимал, зачем его позвали, и чувствовал себя неловко рядом с этим солидным, сильным и громкоголосым волшебником. Он никогда особенно не любил бывать на улице. Но ему нравилось ощущать бескомпромиссную тяжесть железа и дерева в своих руках. У низкой ограды под навесом уже было сложено достаточно дров, но ещё не порубленных, разрезанных на ровные чурбаны брёвен тоже было с избытком. Камин жарко топили каждый день и запасы топлива нужно было пополнять регулярно. Северус всё стоял растерянный и зябко потирал руки скорее от неловкости, чем от холода. Старший брат профессора Макгонагалл не тратил времени на разговоры и легко, как пенопластовую декорацию, водрузил здоровенное полено на ещё более огромную, рассохшуюся от многолетнего стояния на улице колоду. — Ясень, — коротко пояснил он, будто это должно было что-то сказать Северусу. Не желая показаться слабым или ещё хуже — неблагодарным, юноша занёс топор так высоко, что едва не уронил непривычную тяжесть себе за спину, но в последний момент перенёс вес вперёд и лезвие с глухим но задорным стуком упало на полено и тут же отскочило от него. Северус удержал топорище в руках, но в ту же секунду почувствовал ядом просачивающееся в каждую клетку его тела ощущение собственной никчёмности. Тупая магловская работа — и даже на неё он не способен. Он почти с ненавистью посмотрел на собственные руки (уродливая худоба была скрыта под рукавами зимней куртки), уже начинавшие ныть от усталости. Не удивительно, что чёртовы мародеры только и искали повода над ним поиздеваться. Он сам был виноват в том, что не мог им ничего противопоставить, не мог даже справиться с проклятым поленом… — Не обязательно так широко замахиваться, главное бить резко, — спокойный голос Бродрика ворвался в его мысли, — отойди на пол шага назад. Ноги на ширине плеч. Видишь, куда целишься? Он послушно делал, что ему говорили, ни на секунду не веря, что у него хоть что-нибудь получиться. Топор на этот раз занёс чуть ниже и изо всех сил постарался опустить резко. На этот раз остриё не отскочило, но намертво застряло в полене. Неглубокая трещина прошла даже близко не посередине, а сбоку, слишком близко к краю. Но когда он несмело бросил взгляд на Бродрика, готовый выслушать ругань и оскорбления, тот просиял. — Полдела сделано. Северус вяло попытался вытащить топор, но тот, кажется, застрял накрепко. — Поднимай прямо так и бей вместе с поленом. Расшатывай. Он даже один топор поднимал с трудом, а вместе со здоровенным поленом… Но у него не было времени думать о том, что именно не получиться на этот раз. Прилагая все свои небольшие силы, он с трудом еле поднял полено один раз и тяжело уронил обратно, потом ещё раз, чуть повыше… С каждым тяжёлым ударом о колоду лезвие чуть освобождалось, трещина становилась всё глубже, белая древесина раскрывалась, с какой-то парадоксальной мягкостью… Северус даже не понял, когда бревно раскололось на две неравные части и только завороженно смотрел на неровную поверхность среза цвета сильно разбавленного молоком кофе. — Молодец, -коротко похвалил Бродрик и поставил перед ним меньшую из половин. — теперь замахивайся осторожней и не так сильно. Топор до конца расколол дерево с первого удара — и даже почти ровно по середине. Северус сам бросился ставить на колоду оставшуюся часть. Он работал, не жалея себя, и с каждым ударом всё больше забывал о том, как ныли от усталости не привыкшие к такому усилию руки и плечи. Получалось всё лучше — пусть не всегда, но всё чаще, ему удавалось с первого или второго раза вогнать топор в самое сердце того, что когда-то было деревом. Четвертинки и осьмушки бревна отлетали в разные стороны, так что даже Бродрику приходилось несколько раз отскакивать от них, но он не злился, а только изредка давал скупые, но полезные указания и подносил новые поленья. Северус снова пришёл в себя уже окруженный целой горой свежих дров как после взрыва. Дыхание сбилось, а руки дрожали от напряжения, но в этой усталости была удовлетворительная сладость, и он даже на секунду почувствовал гордость за то, что сделал. Бродрик протянул ему медный ковш с ледяной водой, и Северус, захлёбываясь от удовольствия, за несколько секунд выхлебал почти половину. Никогда ещё вода не казалась ему такой сладкой. — Разве не проще сделать это заклинанием? — спросил он, всё ещё слегка задыхаясь, из чистого упрямства. — Проще. Но мне так больше нравится. Северус так вспотел и разогрелся от движения, что, стоило ему остановиться, сразу стало холодно. Бродрик взял у него топор и одним сильным ударом вогнал его в колоду под невозможно идеальным углом, а потом сел на грубо сколоченную лавку возле укрытой на зиму клумбы. Северус, к которому сразу вернулась вся его неловкость, неуверенно сел рядом. Мужчина закурил, Северус удивился, но не сказал ни слова. Он вырос в доме, насквозь пропахшим сигаретным дымом и сам не раз успел попробовать дешёвые папиросы. Нос у него, как всегда на холоде, заложило нос, и запах дыма почти не чувствовался в морозном, наполненном зимним солнцем воздухе. — В Хогвартсе не хватает простой физической подготовки. Вам не дают по-нормальному выпустить дурную энергию. — Некоторые находят, на ком оторваться, — вырвалось у Северуса, и он тут же мысленно отругал себя за это — как будто он собрался жаловаться. — На ком? Северус прикусил язык и обрадовался, когда во двор вышел Гэвин в расстёгнутой куртке. — Вы что тут, вообще все дрова решили переколоть за одно утро? — улыбаясь, спросил он. Отец махнул ему рукой: — Хватит на сегодня. Жена меня самого на щепки покрошит, если решит, что я переутомил её пациента. — Со мной всё нормально, — запротестовал Северус, заливаясь лёгкой краской стыда, — я могу ещё… Но Бродрик только покачал головой, не торопясь, впрочем, идти в дом. Гэвин сел на одно из поленьев перед ними и принялся греть руки. Бродрик громко обратился к сыну: — Помнишь, что я сказал тебе, когда тот герцог доставал тебя, пока ты ещё не успел вымахать выше всех на курсе? — Что он компенсирует за размер чего-то другого, — усмехнулся Гэвин. Он был высоким, сильным и уверенным в себе — невозможно было поверить, что с ним кто-то обходился также, как с самим Северусом. — В общих чертах, да. Те, кто только ищут причину, чтобы унизить другого, делают это не от того, что такие крутые, а от собственной слабости. Нормальный человек, которому всего хватает, не будет искать у других больное место, чтобы посильней по нему ударить. Северус, а ну-ка вставай, — тот поднялся, хмурясь и кусая губы, — Ноги шире. Руки поставь вот так. — Если у меня отберут палочку, я всё равно не отобьюсь от троих, — с горечью и нежеланной им самим искренностью выпалил он, но повторил позицию. — Зато можешь разукрасить кому-то из этих избалованных мажорчиков физиономию, — не смутился Бродрик, — этой рукой защищаешь лицо, этой бьёшь. Ну-ка попробуй. Северус повторил движение — неловко и неправильно, не чувствуя в себе и капли той силы, что переполняла Бродрика и его сына, но всё равно делать это движение было приятно. Он представил себе лицо Поттера, если и правда сможет расквасить его идеально слепленный нос. Они и раньше дрались без магии, особенно на первых курсах, но Северус всегда был меньше своих сверстников и, хотя возмещал недостаток физической силы слепой яростью и коуквортскими привычками, редко выходил победителем. — Подожди полгода — может, ты вытянешься так, что будешь смотреть на них всех сверху вниз и раздавать щелбаны, — пообещал Бродрик, показывая очередной приём. Северус сомневался, что станет выше Поттера или Блэка (хотя и отец, и мать его были высокими, но ему почему-то доставались от них только худшие качества, а не что-нибудь полезное). Но Люпин и сейчас был ненамного выше его — не то, чтобы он собирался отыгрываться на Люпине, этом жалком подпевале, но всё-таки… — Умеешь ставить подножки? — деловито спросил Гэвин, вставая. Северус пожал плечами и с жадным вниманием вслушивался в каждое слово объяснения. Минут через двадцать ему удалось даже свалить Гэвина в снег, и он клялся, что ни капельки ему не поддавался. В дом они вернулись насквозь мокрые, смертельно уставшие, но довольные. Миссис Макгонагалл покачала головой в сторону безмятежно улыбающегося сына, и тут же бросилась отогревать их очередной порцией чая со свежим печеньем. Профессор Макгонагалл, как ни странно, совсем не возражала, даже когда Гэвин громогласно рассказал всем, что Северус теперь владеет самыми секретными дурмштрангскими приёмами, и любому, в кого осталось ещё хоть капля мозгов, стоит держаться от него подальше.***
Остаток двухнедельных каникул пролетел как-то совсем незаметно, особенно, когда закончилось ленивое и спокойное время между Рождеством и Новым Годом. У Макгонагаллов занимались всё тем же — катались на коньках, пекли пироги с консервированной вишней, играли в шахматы у камина и старались наговориться с близкими людьми на год вперёд. С горем пополам были сделаны домашние задания, урывками проверены стопки эссе по трансфигурации, почти дочитаны подаренные на праздник книги. Кому-то уже не терпелось поскорее вернуться к обычной непраздничной жизни, а кому-то наоборот хотелось подольше остаться в этом сонном коттедже на отшибе, где, казалось, радостное спокойствие и полное душевное удовлетворение не покидало жителей круглый год. Но праздники заканчивались, и всех ждала работа или учёба. Ангус с женой уехали почти сразу после Нового Года, их сыновья попрощались с дедушкой и бабушкой вскоре после рождества, но остальные, по традиции, остались до конца школьных каникул. И всё же рано или поздно и им пришлось собираться и прощаться у камина перед отъездом. — Вот было бы здорово показать тебе Дурмштранг! — Гэвин хлопал нового приятеля по плечу. — Тебе бы понравился наш скрипторий, — сдержанно улыбнулась его сестра и молча сунула Северусу в руку клочок пергамента с адресом для писем, — твой я уже узнала, не переживай. Северус закатил глаза в притворном недовольстве, но очередной дружелюбный тычок в бок заставил его едва заметно улыбнуться. — Северус, вы ничего не забыли? — Минерва с удовольствием отметила, что у её студента при отъезде оказалось вдвое больше вещей, чем в начале каникул. Да и забытое можно будет дослать в два счёта. Перепугав всех в рождественскую ночь, Северус Снейп будто разом растерял значительную часть своей недоверчивости и направленной во все стороны агрессии. То ли сказалась временная слабость после болезни (впрочем, Кейтлин почти не возражала против ставшей регулярной рубки дров на улице, неизменно перераставшей в занятия по самообороне). То ли — и это, пожалуй, было гораздо больше похоже на правду — помогло неутомимое внимание всех взрослых в доме. И хотя он все ещё время от времени шарахался от простых проявлений заботы, но с каждым днём всё больше оттаивал. Минерва немного переживала о том, как на нём скажется возвращение в Хогвартс, но не собиралась пускать это на самотёк. Маленькая Мередит висла на дедушке, не давая ему и шагу ступить, и слёзно требовала остаться с ними до самой Пасхи. Её старший брат Вильям серьёзно и почти по-взрослому поцеловал Изабелл в щёку: — Спасибо за свитер, бабуля — когда вы теперь к нам приедете? — Бабушка с дедушкой тоже хотят немного от нас всех отдохнуть, — рассмеялась Маргарет, беря хнычущую дочку на руки — её быстро удалось успокоить обещанием воссоединения с любимыми игрушками дома. — Ну что ты такое говоришь! — почти одновременно пожурили дочь Роберт и Изабелл, но тут же смягчились и продолжили прощаться с детьми, невесткой и зятем. Минерва долго обнималась родителями, мысленно в очередной раз обещая себе заглядывать к ним почаще — в конце концов, Хогвартс был совсем недалеко от их деревеньки, а она была единственной из братьев и сестёр, не обремененная семьёй. Краем глаза, затуманившегося беспричинными и несвоевременными слезами, она заметила, как Бродрик отвёл Северуса в сторонку и что-то негромко говорил ему, а юноша внимательно ловил каждое его слово и кивал с серьёзным видом. Первыми через камин отправились Маргарет с семьёй, а за ними собрались отчаливать Кейтлин и Бродрик. — Ну, ладно, — с напускной подростковой суровостью попрощался Гэвин, — не скучай у себя в Хогвартсе. Я пришлю тебе выписки из «Трактования всех презлейшего», — после этого обещания он мгновенно получил лёгкий подзатыльник от отца, Минерве даже не пришлось вмешиваться. Северус усмехнулся в ответ и пожал протянутую руку: — Я бы пообещал прислать тебе яйцо акромантула, но бедняга замёрзнет в вашей ледяной пустыне. — Я буду трепетно лелеять его у себя на груди. Но вскоре и этот обмен шутками был окончен, и уже вторая семья благополучно отбыла в всполохах зелёного пламени. Минерва подняла собственный саквояж. — Северус, мы так рады, что ты присоединился к нам на этих праздниках, — размягчённый прощанием с детьми Роберт не удержался и по-отечески обнял юношу за плечи, а глаза его предательски блестели. Всё ещё не привыкший к столь откровенным проявлениям симпатии Северус неловко пережидал объятье, не зная, куда деть собственные руки, но пробормотал какую-то благодарность. Расслабиться ему не дали, потому что Изабелл тоже не хотела отпускать молодого человека без тёплого прощания. — Помни, пожалуйста, что ты всегда будешь желанным гостем в этом доме, — серьёзно сказала она, взяв его за плечи и внимательно глядя в лицо. — Спасибо, мэм, — в кои-то веки он тоже не стал прятать глаза. — Может, останетесь до ужина, студенты же всё равно вернуться только вечером? — с надеждой спросила мама, но Минерва грустно покачала головой — у неё и до приезда школьников было множество дел, да и Северусу она хотела дать немного времени, чтобы спокойно прийти в себя в одиночестве, до возвращения соседей. Было воскресенье, а занятия начинались уже завтра. — Большое спасибо вам, — ещё раз повторил Северус, уже запуская руку в вазу с каминным порохом. Пожилая пара дружно замахала на него руками, и последнее, что он слышал, исчезая в зеленом пламени, были приглашения приехать снова уже на Пасху.