Тепло родных рук

Ладонь замирает над дверной ручкой, а сердце предательски вздрагивает в груди. Сухой ветер родной Магры, пахнущий садовыми цветами и иссушенной землей, подталкивает в спину, будто говоря: "Ну же, давай, ты так торопился домой, а теперь боишься зайти!" Он думает, что если кто-нибудь из домочадцев заметит его из окна и поспешит открыть, то дверь больно ударит по лбу. От этой нелепой мысли на губах расползается улыбка, и ладонь наконец опускается на ручку. Солнечный зной сменяется приятной прохладой, молодой судья Аларих Бранте моргает несколько раз, привыкая к тени, и слышит быстрые шаги. Первым его встречает Стефан. Старший брат стал выше и шире в плечах, а может, так кажется из-за идеальной выправки дворянина, он улыбается, но не обворожительной улыбкой, доставшейся ему вместе с Уделом, а открыто и искренне, не как дворянин дворянину, а как брат брату. Стефан обнимает крепко, сжимает так, что трещат кости, и младший Бранте может только сдавленно крякнуть и неловко похлопать его по спине. Стефан смеется над ним, его грудь трясется от смеха, заражает приятной вибрацией, так что скоро хохочут оба; от него исходит тепло, такое родное, почти забытое в долгом отъезде и все еще нужное. Пока они стоят, обнявшись, Аларих задевает носом его плечо и отмечает – не показалось, брат правда стал выше. – Как же я рад, что и ты теперь с нами, в благородном сословии! – говорит Стефан, размыкая крепкие объятия. Они отходят друг от друга на шаг, по-прежнему улыбаясь. Аларих смотрит на него – правда ведь рад, так и сияет – и думает, что настолько легко и радостно им не было с самого детства, когда никто из них еще не получил свой Удел, и Стефан дразнил их с Глорией больше в шутку, пока дед, прими Близнецы его душу, не настроил старшего брата против остальной семьи. Что бы он сказал сейчас, глядя на то, как несдержанно любимый внук выражает чувства после долгой разлуки? Младший Бранте усмехается и, пока его еще кто-нибудь не обездвижил объятиями, протягивает брату привезенную из столицы шпагу. На довольном лице Стефана растягивается совсем мальчишеская улыбка. Будто и не было всех тех лет, проведенных вдали друг от друга, скрашенных лишь редкими приездами и короткими письмами, будто не было между ними пропасти, разверзшейся только из-за того, что Стефан на своем причастии поцеловал меч, а Аларих получил удар плетью, она сомкнулась, края ее соединились, как соединились в крепких объятиях братья, исчезла, как исчезли шрамы от плети на спине. Это больше, чем воссоединение после долгой разлуки. Он чувствует это, когда его обнимает отец и держит за руки матушка, когда он треплет по отросшим волосам Натана и радостно улыбается хмурой Глории. Он думает об этом, когда за праздничным обедом рассказывает о столичной жизни, об университете, турнире, о том, как видел Темпестов и Октавию Миланид, и ловит на себе одобрительный взгляд Стефана. Старший брат гордится им. Впервые за много лет смотрит как на равного. После смены блюд и пары бокалов вина Аларих с удивлением понимает, что еще кроется за его внимательным взглядом и мягкой улыбкой. Облегчение. Под рассказ отца о том, что изменилось в Анизотти, пока его здесь не было, молодой Бранте вспоминает, как когда-то Стефан сказал, что дворянский Удел это не только почести и возможность править – это еще и ответственность. И последние годы, пока отец пропадал на службе, именно Стефан нес ответственность за семью, ее состояние и репутацию, за доставшуюся ему в наследство от деда мечту о дворянстве меча. Он никогда не жаловался, потому что благородный по Уделу страдать права не имеет, но вести дела вдвоем им будет намного легче. Никем не замеченная, мысль укладывается в голове, и обед продолжается как ни в чем не бывало. За столом не смолкают голоса, множество вопросов и ответов, ворох событий и чувств, накопившихся за четыре года, что невозможно передать через письма. Они снова вместе, рядом, как в далеком детстве, хоть братья с Глорией выросли, а родители постарели, от чувства единения в груди раскатывается приятное тепло. Как сильно он, оказывается, скучал по семье. Вечером, когда все постепенно расходятся по своим комнатам, а Аларих еще сидит в гостиной, мимо проходит Стефан с подаренной шпагой и шутит, что пойдет пристраивать ее в коллекцию. Младший брат улыбается ему вслед. Среди воспоминаний минувшего дня ярко горит память о крепких объятиях, будто его все еще сжимают в сильных руках. С этим простым движением, кусочком привязанности и тепла, будто рухнула, истерлась в пыль невидимая стена, что с детства росла между ними. Улыбка становится шире. Теперь между ними все так, как должно быть.