День на троих

— Охуеть… Не то чтобы Дима раньше не видел голую задницу Бестужева. Хотя, справедливости ради, Бестужева в постели утром он и правда не видел, кажется, ни разу. Мишка был клиническим жаворонком и к тому времени, когда просыпался Щепин, он успевал сгонять на пробежку, принять душ и развернуть активную деятельность по приготовлению завтрака. А ведь Димка, в отличии от того же Антона, тоже вставал довольно рано. Школьное расписание умудрялись доставать его даже после окончания школы. Но надо же, как ухайдакала его эта чертова работа, раз на часах уже одиннадцать, уже даже Арбузов проснулся и прошлепал в душ, а Бестужев все сладко посапывал и просыпаться в ближайшее время, похоже, не собирался. Спал Миша на животе по центру постели, раскинув ноги чуть ли не от края до края, и прикрыв голову от света, бьющего из окна, подушкой. Сбившееся одеяло прикрывало все, что ниже коленей, а все что выше представляло такое охуенное зрелище, что Дима как вошёл в спальню, так и замер в восторженном ахуе. Он скользил взглядом по напряжённому бицепсу руки, придерживающей подушку, по рельефной спине, усыпанной родинками и царапинами, которые кто-то из них оставил прошедшей ночью, и чувствовал, как медленно, но неотвратимо, поднимается внутри желание. Задница у Бестужева была идеальной и сейчас в утреннем свете предстала во всей красе: крепкая, белая, все с теми же розовыми отметинами от ногтей и созвездием из трёх родинок на левой ягодице. Сейчас Щепин эти родинки не видел, но знал, что они там есть, облизнулся, представляя, как прижимается к ним губами. Рядом шумно вздохнул Тоха — Дима и не заметил, как он вошёл в спальню — замер по левую руку и так же уставился горящими от открывшегося зрелища глазами. — Боженька благослови наши совпавшие выходные, — прошептал еле слышно, сглотнул. — Бля, — согласился Дима, а потом повторил это красноречивое «бля», когда Арбузов прошел к кровати и огладил ладонью правую ягодицу, сжал ее, снова шумно выдохнул в ответ на мишино сонное мычание. Забрался на постель, устроился между его ног, и Дима уже собрался было к нему присоединиться, но встал, как вкопанный, потому что Антон склонился и длинно лизнул правую ягодицу снизу вверх, затем повторил то же с левой. Щепин, кажется, забыл, как дышать. Антон же потерся носом о мишину поясницу, сжал ягодицы пальцами, прошелся по ним поцелуями, мокрыми и частыми. Миша вздрогнул и проснулся. Застонал, приподнялся на руках, оглянулся взлохмаченный и, похоже, не до конца соображающий, собираясь перевернуться, но Антон припечатал: — Лежи. У Щепина мурашки пробежали по спине оттого, каким командным у Арбузова был голос, даже ему захотелось послушаться беспрекословно, Миша же облизнул губы и лег обратно. А Тоха продолжил свою то ли ласку, то ли экзекуцию, потому что сейчас вход пошли зубы, укусы, легкие совсем, но оставляющие на белой мишиной коже красные следы. Миша от каждого укуса вздрагивал, втягивал шумно воздух, но не протестовал, наоборот приподнимал задницу. Антон целовал, проходился зубами, мял пальцами, а затем раздвинул ягодицы и снова лизнул длинно, но уже между. Миша застонал, уткнулся лбом в подушку, подался к Антонову рту ещё ближе. Дима взмокший и заведенный вытянул шею, сделал шаг вперед, чтобы видеть все в деталях. Кружащий язык Арбузова, его прикрытые от наслаждения глаза и довольную улыбку, впивающиеся пальцы, разводящие ягодицы еще шире. Мишину напряженную спину, вздрагивающую, покрывшуюся испариной, его выгнутую шею, пальцы, мнущие простынь. От охуенности всего этого накатывало такое желание, что член ломило, но Щепин продолжал смотреть, потому что отвести взгляд было выше его сил. Миша застонал снова и толкнулся бедрами в матрас. Дима смотрел на то, как он прогибается в пояснице, трётся, шепчет что-то в подушку, перекидывает голову, и пряди волос липнут к взмокшему лбу, и не мог ни вдохнуть, не выдохнуть. А затем Бестужев, развернул голову и полоснул по Диме взглядом. Его глаза, мутные от наслаждения, но все равно нестерпимо яркие впились в Щепина, и того сорвало с места. Он в пару шагов оказался рядом с кроватью, опустился на корточки, провел ладонью по мишиному затылку, сжал в горсти светлые пряди и охотно подался навстречу, когда Миша вытянул руку и обхватил его за затылок в ответ. Впился губами в губы, застонал тихо и услышал протяжный Мишин стон. Они целовались мокро и жадно, так же мокро и жадно, как вылизывал Бестужева Антон. Совсем поехавший от наслаждения Мишка цеплялся за Диму, шептал что-то прямо в поцелуи, больно цеплял зубами нижнюю губу, а затем вздрогнул крупно, впился в димин затылок пальцами и застонал в рот сладко и горячо. Дима поймал стон губами, замер, впитывая, затем забрался на кровать, вытянулся вдоль длинного мишиного тела, успокаивающе провел ладонью по влажной спине, чувствуя как напряжение и возбуждение окончательно уходят, и тело становится расслабленным и таким податливым — делай, что хочешь. — С добрым утром, — сказал, глядя на блаженную мишкину улыбку. — С добрым, — промычал тот, расплываясь еще больше, открыл глаза, ещё осоловевшие, но счастливо блестящие. — Как же я люблю, когда у нас выходные совпадают. — И я! — сверху на них упал Арбузов, втиснулся между ними, поелозил, переворачиваясь на спину и довольно глядя, то на Мишу, то на Диму. Дима тут же к нему потянулся, обхватил ладонью колкий затылок, вжался губами в губы и почувствовал мишин вкус, а ещё как антонов стояк упирается ему в живот. Сам же Антон шустро нырнул рукой за резинку его штанов, обхватил член и разулыбался счастливо, когда Щепин выдохнул в его губы: — И я.