Насколько далеко может зайти ревность...

Вечер потихоньку опускался на Южный парк, слепляя своим богатым багровым цветом загривок поселения, а на небе стали промелькивать нечастые звёзды, что то разгорались, то тускнели по совершенно неясной причине, но тем не менее оттого становились не менее привлекательными. На улице была прекрасная погодка. Ветерок неспешно гулял из проулка в проулок, завывая и будто бы маня за собой сладостным гулом. В одном из оживлённых заведений обедала семейная пара, ведя вполне оживлённый, и не вызывающий подозрений разговор: — Как твои успехи со школьным проектом, малыш? — спросил Картман, не отрываясь от трапезы, — Дети не слушаются наверняка тебя, ведь ты зануда, Кайл, — с усмешкой прибавил тот, ожидая ответа своего возлюбленного. Сказать, что их семейная жизнь полна странностей, - не сказать ничего. Антисемит и еврей. Никто и не представлял, при каких обстоятельствах могло случиться такое, что настолько противоречивый союз сумел заключиться. — Я не зануда! — громко отозвался на высказывание Эрика рыжий, продолжая нервозно водить вилкой по поверхности тарелки, создавая противный, но успокаивающий лично его скрежет, — Я просто пытаюсь быть с ними более открытым, а не разжёвывать им скучную и отстойную школьную программу, — закончил Брофловски, напоследок будто на зло шатену сделав весьма громкий и противный скрежет одним из зубьев вилки, затем нахмурив брови. Эрика вмиг это взбесило, став безумно обозлённым на Кайла за этот пронзительный, противный звук, что словно выстрел в голову ранил подсознание. Оправившись после него, тот тут же шумно стукнул по столу, сказав: «Довольно, успокойся!», затем резко выхватив столовый прибор из его рук. Нет, Брофловски делал это всё не со зла, дело куда обстояло глубже. Он был нервным, и игра на нервах мужа давала тому некое умиротворение не меньше, чем сам звук металла, скользящего по глиняной поверхности посуды. — Кайл, успокойся, истеричка! — выдал строго мужчина средних лет, грозно устремив взгляд на своего партнёра, — Ты меня знаешь, меня слишком легко довести до белого каления, идиот, снова ведь ныть как баба будешь после избиения, неужели жизнь ничему тебя не учит?! Эрик пытался говорить об этом как можно тише, хотя и держаться совсем не было мочи, ибо никто не должен был узнать о их семейных интрижках. Рыжий насупился пуще прежнего, сложив руки на груди. — Извини, «дорогой муж», — противно подчеркнул тот последние слова, показав руками скобки, затем тут же вернув их в исходное положение, — Ты меня сам довел до такого состояния, чем ты теперь-то недоволен?? Брофловски играл с огнём, но он уже привык, как и привык к рукоприкладству со стороны Картмана. Дорогой читатель, хочу тебя заверить, что их ссора длилась не пару минут, и даже не час, и длилась бы ещё не дюжую часть времени, если бы разговор вдруг не зашёл о измене Кайла. — Ну что еврей притих, не ожидал, что я узнаю обо всём? — ухмыляясь не по-доброму, произнёс Эрик, начав гладить хаотичные кудряшки любимого, — Я знаю, что возможно стал скучен тебе, так как уже давно не молод и не могу больше удовлетворять тебя, и тебе захотелось чего-то новенького, или как там у баб принято... ммм, обязательно заводить себе любовников, да? — снова прозвучал смешок, а его руки не прекращали ласкать курчавые волосы Кайла. Сам же Кайл молчал. Он застыл, не в силах промолвить и словечко тому в ответ. Брофловски стало безумно неловко от того факта, что Эрик узнал обо всём, а в частности было не по себе от его шутки про баб и любовника, рыжему и вовсе не нравилось сравнение его с женщинами, это унижало его достоинство. Но не было ли Картману на это плевать? Однако молчать было нельзя, это лишь злило мужа, потому набравшись смелости и терпения тот ответил: — Я-я не хотел, Эрик, это всё было слишком спонтанно и п-по пьяни... Да, робость в тоне голоса того наблюдалась, но это скорее было от испуга, и неуверенности в сказанном. — Нет, Кайл, нет, — тут же ответил строго шатен, — Ты поплатишься за всё, грязный еврей. Сердце рыжего замерло, а дыхание приперло от внезапно нахлынувшего страха. Обычно Картман не шутил с такими вещами, а посему оставалось лишь только молиться, чтобы всё обошлось.