Dragon - Tiger

— Майки, — Мицуя слегка наклонил голову, пахом упираясь в относительно новый напалированный стол — Я уже говорил тебе об этом, — Майки смежает веки и откидывается в кресле. Шиничиро вчера плакал пол ночи, потому что ангина, Шиничиро три, и Майки малость устал, но Мицуи вроде бы поебать, он как стоял так и стоит на своём. Сухой старикашка за его спиной флегматично шмыгнул носом и липкими ручками сжал дипломат. Ебаный присяжный нотариус, и Мицуя тоже, потому что ну… Майки девятнадцать, и Мицуя настаивает на завещании. — Ты же знаешь, это нужно — Мицуи тоже девятнадцать, на нем едва пошитый костюм, свеженький, но он уже настаивает, и Майки даже понимает почему — Это нужно, Майки, нужно для них, — Мицуя наклоняется к столу и смотрит вкрадчиво — Заведи себе привычку переписывать его раз в год, для тебя пятнадцать минут, для сына будущее, — он разводит руками и немного закатывает глаза, и Майки отвратительно точно понимает насколько Мицуя прав. — Это сёстры научили тебя так распоряжаться деньгами? — Майки хочет сострить, но почему выходит откровенно хуево. — Ты стал папой три года назад, а я воспитываю двух детей уже почти десять, — Мицуя скупо улыбается — Да, Майки, все что имею я отдам им, потому что так, —. Майки знает, знает что мама Мицуи любит дочерей, но ей богу в этом сложном мире ей не до них, и Такаши пришлось, как бы то не было убого, просто пришлось стать и мамой, и папой, и опорой, и защитой, и Такаши настаивает на паре бумажек, разве тут не согласиться? В нем хочет говорить молодливая дурость, грубая и глупая, такая смешная до колик, но у Майки есть сын и ее он себе позволить не может. Возможно, будь он обычным школяром залетевшим в шестнадцать хоть на толику бы мог, но… Майки сидит в кожаном кресле, Мицуя шьёт им костюмы из шелка, а нотариус из тех, кого могли бы убить только за факт этого разговора. Майки нихера не обычный школяр, и с этим тоже приходится считаться. Если бы шесть лет назад ему сказали, что с ним будет Майки бы натурально охуел. Другого слова и не подобрать, как бы не старался сам Майки, он папа, он выносил и родил, и выстрадал, и с тех пор его жизнь дала абсолютно понятный крен в нужную сторону. Если ты родитель отныне тебя нет. Как бы не оставалась от тебя хоть толика чего-то своего, но все же ты навсегда теперь не свой. Не свой когда не куришь, ведь это плохо влияет на плод, не свой когда не спишь ночами, потому что колики и зубы, не свой когда подтыкаешь одеяло, не свой когда надеваешь бронежилет, не свой, о нет. Теперь ты чей-то, как бы иногда не тяготило, как бы не мешало, больше никогда не будет иначе, до самой твоей смерти ты принадлежишь другому человеку, возможно сложному, возможно совсем тебе не знакомку и одновременно родному на тысячу и тысячу лет, ему и только ему, но себе больше никогда нет. Как бы не казалось, что однажды тот вырастет и отпустит, нет, для него ты лишь этап, для тебя он навсегда, и с этим ничего уж не поделать. Майки сжимает виски пальцами, жмурится и согласно кивает: — Давайте бумаги, я подпишу, —.