Dragon - Tiger

Казутора Ханемия осквернитель, ведь он в этой квартире бывал и не раз. Тут плакал, тут пережидал семейные драмы и отцовское буйство, тут смотрел на короткие волосы Кейске в свете заката. И тут же изуродовал его сына, настолько насколько смог. Половицы скрипят под их ботинками, дверь хоть и заколотили, да толку, когда таким как они это мешало? Мальчик Казутора опирается за его спиной об оконную раму, руки прячет в карманах и смотрит куда-то в пол. На самом деле не куда-то, Казутора Ханемия даже видит бурые от крови доски, вот там, прямо на этом месте. Конечно, его крестник будет смотреть именно туда. Ханемия ходит по кругу, по квартире и по жизни в целом, в начале каждого круга бежит, в конце приходит сюда же. Всякий раз оглаживает пальцами дверной косяк и всякий раз ломает чью-то судьбу. Он чувствует на виске наводку снайпера, та горит красным, он ее слышит и он ей дышит, и, честно, даже ждёт. Однажды Кейске не выдержит и закончит очередной его круг на середине, только вот, чтобы Ханемия не делал, эти двое, Кейске и Чифую отчего-то терпели. И сына научили этому. Дурачьё, уж вам не удалось понять, так хоть бы сына научили. Глаза у Казуторы Баджи личная трагедия, ледяно-голубой отсвет, что прожигает Ханемии душу, извечное напоминание, о том, что судьба — злодейка, о том, что он, кстати, тоже. Казутора Баджи отталкивается от стены и подходит ближе, встаёт за спиной, такой невысокий, и руку кладёт на плечо. Молчат они вдвоём, будто бы это так естественно, как семья настоящая, без всего этого дерьма. — Мои родители алкаши и маргиналы, — думает один Казутора. — А мои идиоты, — в ответ думает второй. Общее имя — уродливая нитка, такая себе насмешка, напоминание вечное, мы с тобой так похожи, мы с тобой из абсолютно разных миров. — Ты уже выбрал кольца на свадьбу? — голос у Ханемии хриплый, как у смертельно больного, и шутка оттого выходит уродской, потому что и как шутка то вовсе не звучит. Казутора Баджи скалится в ответ, ладонью плечо сжимает сильнее. — Вычурности не люблю, думаю мы с Шиничиро подберем простенькие, — на Шиничиро он делает акцент, почти цедит яд, и у Ханемии затягивается, что-то тугое под грудью — Придёшь на свадьбу, крестный? Я пришлю тебе приглашение, — Ханемия хочет и не хочет повернуться, смотреть на такое родное до боли лицо страшно до одури, как никогда не было. — А твой отец киллеров, — хмыкает он, поводя плечом, руку пытаясь сбросить. — Так разве это не будет для тебя подарком? — Крестник отходит, ногой пинает какую-то деревяшку, кажется, ножку стула? — Уже придумал, что нальёшь гостям как приветственный напиток? Ты, малец, не торопишься ли замуж? — Ханемия разглядывает стену перед собой, на ней брызги крови и криво положенная штукатурка в центре, в ней один из его дебилов пособников. Кейске всерьез воспринял слова про закатать в бетон, правда видать, в ситуации только стену раздобыл. Казутора Баджи присаживается на корточки у кровавого пятна на полу, задумчиво его разглядывает, обводит пальцами рассохшиеся багрово-чёрные доски. — И это у меня спрашивает организатор торжества? — чёрная ирония в его голосе режет правдой Ханемии грудь и восторгом горло. Хорош стервец, один на один с собственной погибелью в одной комнате и шутит, любой бы уже обосрался. Хотя Казутора Баджи ведь с того дня уже ничего не боится. Странная гордость распирает Ханемии рёбра, такая, почти отеческая, что аж печёт у глаз горечью, он ведь мог…мог стать этому мальчику настоящим крестным отцом. Хотя разве не стал? Они ведь не из мира, где белые заборчики и пикники по выходным, сколько бы Кейске не пытался поиграть с сыном в эту игру. Ханемия даже восторгался мальчиком Чифую, белые носочки на нем больше не смотрелись, но, черт возьми, он стал отличным папой. Умным, куда более умным, чем казалось тогда. Он смог сына научить тому, чему Казутору научила улица и драки. Есть обычные люди, у них плач по одноклассникам и крестные отцы приезжающие в дни рождения. Есть они, у них горечь крови у губ и любовь к крестникам уродливая. — Ты научил меня многому, крестный, — мальчик говорит это твёрдо и Ханемия ему верит. Да, научил. Мальчик, я так любил твоего отца, так обожал твою семью, до пьяна вас желал, до крика хотел быть ее частью, что только и смог научить тебя одной единственной науке, какую знал сам. На боли жизнь не кончается, с болью можно жить дальше. А вот как жить выбираешь ты сам.