Dragon - Tiger

Дядя Майки был очень странным человеком, сколько Казутора его помнил. На самом деле, он его даже пугал иногда, в детстве, когда Казутора, заигравшись в догонялки, врезался в него на полном ходу: у дяди Майки глаза непрозрачно — холодные, отстраненные вечно, и руки словно лёд, что даже странно было, как это Шиничиро ластится к ним. Дядя ласковым не был, так раньше казалось, лишь коротко пробегал пальцами по сыновнему лбу, убирая налипшую челку, улыбался едва заметно, и было в этом что-то до холода жуткое. Потом Казутора узнал, что дядя Майки самый настоящий якудза, что гладкими и холодными пальцами он способен сотворить немыслимо жестокие вещи. И что лицо дяди Майки лишь на толику отличается в такие моменты. Казутора в детстве смотрел про таких фильмы, но там эти дяди в темных костюмах и росписях татуировок, словно в фресках древний, христианский храм, казались крутыми, казались огромными и мужественными. Казутора очень удивился, когда узнал, что тонкий с виду дядя Майки тоже из таких. Он казалось для этого не подходил. Ну не секрет же, дядя Майки омега. А омеги в таких фильмах бывали конечно, но совсем не такие, да скорее и были тонкими, звонкими женщинами — европейки, блондинки с пышной грудью стянутой шелковым платьем. А таких как дядя Майки не было, никогда. Дядя Майки не был звонким, и не был огромным и пресловуто мужественным. Только потом Казутора узнал, что мужества в этом человеке было в стократ больше, чем во всех-всех этих одинаковых с экрана, даже сложённых вместе. Дядя Майки пришёл к нему перед выпиской, ночью в самом деле, пока родители спали, едва сомкнув красные от усталости и боли глаза. Дядя Майки вообще человек ночь, все делает ночью, и только в неё же и живет, кажется. Он сел на стул, холёными пальцами откинул лезущие в глаза пряди и посмотрел на Казутору своим самым серьёзным взглядом. Такой Казутора видел у него впервые и впервые не испугался. — Казутора, я хочу с тобой поговорить, — голос его — холодная дымка, обволакивал и вовсе не звенел, только забирался, кажется, даже в легкие. — Почему со мной, а не с Шиничиро? — Казутора больше ничего не боялся, ни папы с отцом, ни бандитов, ни дяди Майки, ни, даже, смерти. Он спрашивал честно и устало, потому что обидняки были излишни. — У нас с тобой есть то общее, чего никогда не будет у Шиничиро, — дядя Майки указательным пальцем огладил маленькую пуговку на рубашке, в районе пупка — Нет ни у твоего отца, ни у Дракена, есть у нас с тобой и твоего папы, — Он указал тем же пальцем за дверь палаты — Но он спит, и я бы хотел, чтобы он хоть немного поспал, -. Казутора на Майки смотрит воспалёнными глазами, в тусклом свете из оконного проёма, он почти серый, наверняка, и внезапно замечает горькую складку у губ дяди. Она такая неожиданная, непривычная, как самое большое откровение, что Казутора мог бы получить. Дядя Майки сожалеет. Хотя раньше Казутора думал, что этот человек не умеет сожалеть. — Общее? — Казутора сминает в пальцах неловко больничный пододеяльник — Вы о моем подполе да? — дядя кивает и смотрит на него. — Я знаю, знаю, не быть мне на вершине, — Казутора усмехается горько — Мне даже любимым омегой не быть, — у глаз густеет солью и жжет воспалённую кожу, но Казутора упрямо закусывает губу. Он не заплачет. Дядя Майки склоняет голову в бок, улыбается немного грустно, его белые пальцы сплетены в тугой замок. — Казутора, скажи мне, а где по твоему я? — Казутора в голосе не слышит насмешки, лишь вопрос взрослый и серьёзный, дядя Майки говорит как с равным, а раньше никогда так с ними не говорил. — Вы? — Казутора не знает, что ответить, потому как и не знает, как описать то, где дядя Майки. Олимп? Вершина за облаками? Ебаная точка невозврата? Дядя Майки кивает, подтверждая казуторины мысли. Это правда, он именно там, и ни у кого не найдётся слов, чтобы описать это точнее. — Скажи мне кто я? — второй вопрос дяди Майки вызывает у Казуторы табун мурашек вдоль позвоночника. От того, что Казутора всегда был очень умненький мальчик, он понимает к чему. Не быть на вершине, не быть любимым. Два его слова, и два ответа дяди Майки. Дядя Майки очень любим, не только дядей Дракеном, а вообще всеми кого бы знал Казутора. Дядю Майки всегда ценили и любили, несмотря на…и очень часто даже вопреки. — Мой милый крестник, — Казутора порывается сказать, но дядя выставляет вперёд указательный палец, призывая послушать — Я знаю, Казутора, но от этого не перестаю тебя им считать, мало того, — дядя улыбается ему действительно широко — Ты мой будущий зять, уж мне то не видеть, и я люблю тебя, мой мальчик, — Казутора давится собственной слюной, потому что он вообще никогда не слышал, что бы дядя говорил это хоть кому-то. — И не скажу больше, пока по крайней мере, — дядя будто читая его мысли кивает — Но тебе и сегодня не могу не сказать, — Он наклоняется, руками опирается на собственные колени. — Запомни, Казутора, неважно где твоя метка и какая она, неважно течёшь ты или воешь от гона, неважно какого ты роста, неважно звонок и тонок или же тяжёл, — дядя выдыхает даже устало — Важно только одно, чего хочешь ты! —. Казутора его понял даже без полутонов, неведомо как, но внезапно почувствовал все самые острые тонкости. Дядя Майки омега, дядя Майки глава якудза, потому что дядя Майки так захотел. С чего бы не смочь Казуторе?