***
Череда минут, пока закипает чайник, кажется бесконечной, и всю эту вечность я сгораю от стыда. Поблагодарив небеса за предлог ретироваться, прикладываю руки к пунцовым щекам. В гостиной я бы не знала, куда деться от проницательных глаз Торнтона. Удивительно, что он даже не пытался иронизировать на тему случившегося, ни пока я убавляла звук грохочущих колонок, ни когда на негнущихся ногах шла к кухне. Музыка едва просачивается сквозь бурлящий поток мыслей, но я не могу зацепиться ни за одну из них. Как себя вести? Что сказать? Спрятаться за разговор о работе? Или выбрать нейтральную тему? Покачав головой, принудительно фокусирую внимание на чайнике. Надо сосредоточиться. О невидимых изменившихся радиоволнах между мной и мистером-я-спалю-тебя-к-дьяволу-глазами я подумаю позже, когда решу, что в принципе делать с его закрепившимся присутствием в моей квартире. Не выгонять же… Даже вежливо. Все-таки сегодняшний вечер показал Томаса с другой стороны. И меня. Нас… Да и будем честны — не хочу, чтобы он уходил. Осторожно высовываюсь из кухни. — Черный… или зеленый? — запинаюсь, видя, с какой придирчивостью Томас осматривает мои полки с книгами. Черт бы побрал эти британские чайные замашки. — Черный, — вкрадчиво произносит через плечо виновник моего смущения, проводя тонкими пальцами по корешкам томиков Драйзера. — Спасибо. Руки легко подрагивают, пока я вожусь с заваркой и чашками, вскользь задумавшись, насколько неряшливо выглядит квартира такой холостячки, как я. Затем гадаю, какое мнение у Торнтона сложилось обо мне. А еще…мысленно запрещаю себе каждую секунду анализировать гремящие чувства. Этот день просто разрывает меня на части: я понимаю, что нужно держать дистанцию, хоть какую-то, которая осталась после всего между нами, и одновременно чувствую потребность ее нарушить. «Выявив потребность, тут же закрывайте ее. Не ждите, пока клиент передумает». Неписанная истина, почти клятва Гиппократа любого продажника. Господи, как бы сейчас хотелось, чтобы внутренняя борьба действительно касалась продаж… Аккуратно взяв поднос с ароматно дымящимися чашками, я глубоко вдыхаю и иду обратно в гостиную. Квартира не такая большая, как хотелось бы, но мне нравится: соседняя от кухни дверь ведет в спальню, в которую, надеюсь, Торнтону хватило приличий не заходить и изучать так же вдумчиво; есть уютная ванная и даже крошечная гардеробная. Едва я приближаюсь к журнальному столику, на котором все также одиноко стоит недопитый бокал Латиши и бутылка, по коже будто пробегает ток, и неловкость снова заполняет пространство. — Слушай, — медленно начинаю я, оставив поднос и наблюдая, как Томас поворачивается от стеллажа ко мне с книгой в руке. — Мне жаль, что так вышло… Это так глупо, представляю, что ты обо мне и Латише сейчас… — И только смельчаки, — мягко перебивает меня он, на что я удивленно приподнимаю брови, так и не предложив ему чашку: — обладающие незаурядной отвагой и верой в свои силы, основанной, конечно, на действительном обладании этими силами, способны бесстрашно смотреть жизни в лицо. Наверное, мое собственное лицо выглядит слишком озадаченным, потому что Томас усмехается, глядя в него, и перелистывает страницу книги. Я вдруг осознаю, что он… цитирует Драйзера. Что намеренно не хочет лишний раз обсуждать произошедший казус, что это не напускная вежливость и он действительно не хочет ставить меня в такое положение, чтобы как-то пришлось извиняться. И одновременно я понимаю кое-что еще… — Там ведь было не так, — наконец отпустив напряжение, несмело улыбаюсь, принимая правила игры. Киваю на издание «Финансиста» в его руках. — Там сказано: »…способны бесстрашно смотреть страху в лицо». Реакция Торнтона не заставляет себя ждать. — Уверена? — сузив глаза, с вызывающей улыбкой спрашивает он, и кажется, что температура внутри меня поднимается до уровня кипятка в чайнике на подносе. — Естественно, — вскидываю подбородок и на всякий случай отхожу от столика, ненароком оказавшись ближе к нему и стеллажу. — Я знаю «Финансиста» наизусть. — Да неужели, мисс Чэндлер? — опаляющим шепотом задевает меня Томас, тоже сократив расстояние, от чего мое сердцебиение стремительно учащается. — Плохо знаешь, значит. Там именно «смотреть жизни в лицо». Два однокоренных слова в предложении — такой ошибки Драйзер вряд ли допустил бы… Не слышу логики в его доводе и тянусь к книге, заставляя наши пальцы соприкоснуться. Четко ведь помню… — Нет, там… — «Финансиста» мне отдают с легкостью, раскрыв на нужной странице, и я продолжаю настаивать, — Именно про страх, именно… В этот момент не договариваю. Потому что Томас теперь слишком близко, нависает надо мной с дьявольски довольной улыбкой победителя. Потому что про чай, очевидно, уже можно забыть. И потому что… в строке действительно напечатано: »… способны бесстрашно смотреть жизни в лицо». Как в замедленной съемке, поднимаю взгляд на Томаса, затаив сбившееся дыхание. И он с непередаваемым удовольствием шепчет мне в губы: — Ты такая упрямая, Клэр… Короткая пауза. Томик выпадает из моих ослабевших ладоней и мягко приземляется на ковер. Дистанция схлопывается окончательно. И напоследок перед тем, как ответить на сумасшедший поцелуй, слышу вдогонку: — Невыносимо упрямая… Условностей больше нет. Нет отговорок и сомнений — они рассыпаются в прах вместе с остатками настороженности. Я просто отпускаю себя. Не контролирую, не ищу оправданий. Целую Томаса так, словно в последний раз, и едва поспеваю за ритмом. Укусив его за нижнюю губу и тут же зализав, слышу в ответ довольное рычание. Торнтон увлекает нас на диван — мы буквально сваливаемся на него. Приятная тяжесть крепкого тела выбивает из меня короткий стон, который настойчивые губы Торнтона забирают очередным остервенелым поцелуем. Мои руки, его ладони — все запуталось в исследовании друг друга. Пальцы хаотично цепляются за одежду, скользят по обнажившейся коже, там, где распахивается ткань. Первым на пол соскальзывает пиджак Торнтона. Не без моей помощи — я практически выцарапываю его плечи из плотного кокона твида. Хочется сорвать все до последнего клочка. Прижиматься всем телом. Наслаждаться каждой секундой нашей общей жажды. Низ живота ноет от сладкого поцелуя в шею, — Торнтон норовит оставить на коже след. Где-то звенит посуда, когда мы случайно задеваем журнальный столик — требовательная ладонь накрывает полушарие моей груди, и я снова со стоном выгибаюсь навстречу. И только Томас хочет перехватить мои запястья и прижать к обивке, как я высвобождаю одну руку, с намеком мягко толкая его в плечо. Тянусь за очередным развязным поцелуем, окончательно давая понять, что лежать на спине не останусь. Он считывает меня моментально — поворачивается и усаживается, увлекая за собой. Оседлав его бедра, так, что задравшаяся юбка трещит по швам, я по-прежнему удерживаю ладони на точеных скулах. Ничего не говорю. Не дышу. Не моргаю. Зависаю над его лицом, чтобы прочитать ответ во взгляде. Он действительно не против? Или поддразнивает, чтобы потом снова оказаться сверху? Если так, не поддамся. Пусть секс — не состязание, я не уступлю. Вопреки сомнениям, Торнтон позволяет перехватить инициативу и даже не пытается вновь уложить меня на спину. Какая покладистость! На волне пьянящего восторга впиваюсь в приоткрывшиеся губы в сотый, наверное, раз, от которых невозможно оторваться. Горячие, упрямые, сводящие с ума. Под их напором я когда-то впервые потерялась и теперь умираю от желания снова и снова к ним прикасаться. Торнтон с нетерпением отвечает на поцелуй, словно только и ждал, когда я сорвусь. Проскальзывает языком в мой рот, заглушая еще один встречный стон. Ладони синхронно стискивают талию с двух сторон, не давая отпрянуть. С нажимом скользят по бедрам вниз, медленно поддевают перекрученную юбку и также неспешно приподнимают. Не разрывая поцелуя, недовольно хмыкаю, когда в колено впивается пружина, не вовремя проступившая из-под обивки. Старый диван не привык к резким движениям. Обычно я просто на нем читаю, и Драйзер — единственный мужчина, с которым я лежала здесь в обнимку. — Что не так? — Торнтон нехотя отстраняется. — Все в порядке, — ослабляю узел его галстука, и поддев за образовавшуюся петлю, притягиваю к себе. Все так. Все правильно. Как и должно быть. Я в кольце жадных рук, не отпускающих меня ни на секунду. Ерзаю, устраиваясь удобнее, и чувствую твердость в паху Торнтона — через брюки, которые пока не успела расстегнуть. От тактильного свидетельства его возбуждения спина покрывается мурашками. Поддеваю ногтем верхнюю пуговицу, затем берусь за бегунок молнии и дергаю вниз. Навязчивое желание дотронуться — там, где жар его тела отчетливо проступает сквозь ткань — туманит взгляд. В ответ на дразнящие манипуляции Торнтон тяжело дышит. Поглаживает мои бедра, нащупывает тонкое кружево, и… — Они, конечно, тебе очень идут, — хрипло шепчет, поддевая указательным пальцем край моего белья. Затем резко, но не грубо сжимает ягодицу, отчего воздух в легких сворачивает в комок. — Но что-то мне подсказывает, что без них будет лучше… Непринужденно опрокинув на бок, так, что я даже не успеваю возразить — планировала же быть сверху! — Торнтон ловко стягивает с меня трусы и снова усаживается, возвращая нас двоих в исходное положение. — Только не говори, что этому учат в Стэнфорде, — усмехаюсь ему в губы. — Постараюсь продемонстрировать все приобретенные там навыки. Его пальцы тут же выполняют обещание — нежно проводят по внутренней стороне бедра, как по корешкам книг совсем недавно. Не имею ничего против такого «чтения». Пусть раскрывает, листает и читает меня… долго, глубоко и вдумчиво. Смешок от забавного сравнения превращается в стон, когда ласка становится более откровенной. Торнтон проскальзывает пальцами выше и задевает клитор. Обводит, легонько надавливает, заставляя податься навстречу ритмичному поглаживанию. Второй рукой он отгибает полупрозрачную чашечку бюстгальтера. Сползая, эластичная ткань щекочет грудь, и через мгновение сменяется языком Торнтона. Влажным, горячим и дразнящим. — Томас! — всхлипываю я, едва он втягивает сосок в рот. И запрокидываю голову, эгоистично растворяясь в ощущениях. Сознание мечется в вихре как облетевшие листья на ветру Чикаго. Где-то за пределами этого круговорота один меланхоличный трек в колонках сменяется другим, за дверью звякает лифт, а из окна доносятся звуки клаксона с перекрестка. Все это вдали от нас. Здесь и сейчас есть только распаляющие прикосновения, зашкаливающий пульс и сбивчивое дыхание. — Посмотри на меня, Клэр. То, как Торнтон произносит мое имя — отдельный вид эйфории. Подчиняюсь и, не сводя с него замутненного взгляда, рывком расстегиваю молнию на брюках до конца. Хочется обхватить член и направить в себя, потому что сил терпеть больше нет. Едва я приспускаю ткань, оголяя его пах, Торнтон толкается в меня. Не сдерживаясь, яростно всаживается, выбивая из груди воздух с хриплым стоном. Неужели я думала, что оказавшись сверху, буду лидировать? Как бы не так. Это он контролирует темп и глубину проникновения. Но я не против, потому что Томас каким-то немыслимым образом чувствует меня. Предугадывает желания. И едва я приподнимаюсь на коленях в попытке подстроиться под ритм, едва ощутимо направляет, придерживая за ягодицы. В симбиозе тел и дыхания мы движемся как единое целое. Замедляемся, ловим губами стоны друг друга, и снова разгоняемся в бешеной скачке. Невозможно удержать настолько дикий темп, но Торнтон лишь ускоряет размашистые толчки. От каждого выпада меня распирает изнутри. Наполняет раз за разом, горячее и глубже. Так, что пульсирует каждая мышца, каждое нервное окончание. Ощутив в себе член до предела, вскрикиваю и выгибаюсь дугой. Воспользовавшись удачной позой, Торнтон наклоняется к моей груди и снова щекочет сосок языком. А потом легонько прихватывает его зубами, до едва ощутимой боли — на грани. Так, что воздуха на крик не остается. Хриплю что-то невнятное, пока он зализывает укус. Не могу отдышаться. С яростно колотящимся сердцем льну к его груди и, обняв за шею, приникаю к губам. Поцелуй выходит смазанным из-за накатывающей дрожи. Мучительно-томящий спазм между ног нарастает, и я на миг замираю, пока Торнтон продолжает вбиваться в меня. Чувствую его движения словно со стороны — прокатившийся по венам жар вытесняет иные ощущения. Под хриплый стон в висок меня трясет как в лихорадке. Кажется, никогда прежде тело не реагировало так бурно. Только сейчас запоздало осознаю, что презерватива нет, но Торнтон успевает выйти из меня, прежде чем кончить. Вязкие капли скатываются по бедру, я же их почти не замечаю. Внимание концентрируется на слухе, уловившем грусть в обволакивающем шепоте. — Чертовски жаль, что не иначе… — он откидывает растрепавшуюся прядь с моего лба. — Не в тебя… От признания меня разрывает на части. Не моргая, я смотрю в его глаза — бездонные, как воды озера Мичиган — и тону, не пытаясь выплыть. А Томас подается вперед и легонько целует меня в губы. Мягко-мягко.***
Всплески льющейся воды едва слышны, но даже находясь в спальне, я не могу ни на секунду перестать думать о том, кто моется под шумными струями. Торнтон в моей ванной. Абсолютно голый Томас Торнтон. От этой мысли краснеют щеки. Пусть я не видела его полностью обнаженным, память тела услужливо подсовывает тактильные воспоминания. Жаркие ладони на моих бедрах. Ненасытные губы на моей шее. Жесткие, пружинящие выпады, от которых наши тела впечатываются друг в друга и… испепеляющий шепот. Чертовски жаль, что не иначе. Низ живота призывно тянет, вынуждая плотнее свести ноги. Не в тебя. Если бы Торнтон не сдержался, я бы не упрекнула. Я бы даже не задумалась — настолько была распалена. Но он даже в сексе остался джентльменом. С лукавой улыбкой обхватываю себя за плечи. Стыдно признаться, но мне мало. Я бы повторила. Повторяла снова и снова. А еще стыдно признать, что вообще думаю об этом. Кто же знал, что мистер-невыносимый-сноб окажется таким горячим? Зажмурившись, опираюсь лопатками о дверцу шкафа, и тут же широко распахиваю глаза. Я ведь собиралась передать полотенце! Встрепенувшись, одергиваю на себе рубашку Томаса и принимаюсь шарить по полкам. Могла бы надеть, что угодно, но мне хочется вдыхать его запах. Растворяться в нем. Смаковать горьковато-терпкие нотки. Ностальгировать о том, что произошло. Мечтать о том, что будет. Одним разом ведь все не закончится? — Где же чертовы полотенца? — бормочу вслух, чтобы пугающий вопрос о будущем не развеял эйфорию. Не закончится, я точно знаю. То, что творится между нами, нельзя назвать временной интрижкой. От резких движений дорогая рубашка приятно щекочет кожу. Так и норовит распахнуться, приходится придерживать за воротничок одной рукой. Второй вытаскиваю из недр шкафа скрученную в валик ворсистую ткань и, прижав к груди, на цыпочках крадусь к ванной. Стучать или нет? Так и не решив, осторожно приоткрываю дверь. Правильнее было бы предупредить о приходе, но высокая фигура за стеклянной перегородкой отвлекает внимание от мыслей об этикете. Торнтон стоит ко мне спиной и размеренными движениями смывает с себя остатки геля. Отжимает волосы тонкими пальцами, встряхивает и снова подставляет голову под струи. Сглотнув, рассматриваю, как крупные капли собираются в ручейки и скользят по поджарой спине к ягодицам — подтянутым и крепким, как у античных статуй. Все-таки не зря Латиша восторгалась его задницей. Еле сдерживаю хулиганский порыв подойти и коснуться. Обнять сзади, ткнуться носом в ямочку под затылком и проложить дорожку из поцелуев вдоль позвоночника. — Любишь подглядывать, Чэндлер? — он не поворачивается, но я слышу улыбку в игривом тоне. Ту самую, от которой ускоряется пульс. — Я… просто принесла полотенце, — замираю, пойманная на месте преступления. — Так давай его сюда. От насмешливых ноток в хрипловатом голосе сердце пропускает еще один удар. Томас вполоборота смотрит на меня. Задерживает взгляд исподлобья на своей рубашке, едва заметно кивает, и уголки губ приподнимаются выше — явно оценил вид. С той же ухмылкой толкает створку в сторону и медленно протягивает руку. На миг мне кажется, что это приглашение. Как под гипнозом делаю шаг вперед, выставив перед собой полотенце. Желание оказаться в душевой кабине слишком велико, но я запрещаю себе фантазировать, как мы целуемся в облаке брызг. Нельзя быть навязчивой. Все-таки Торнтон очень сдержанный — по крайней мере в работе — и учитывая его британские привычки… Додумать не дает легкий рывок за запястье — обхватив его, Томас затягивает меня под бьющие с потолка струи. Ахнув от неожиданности, роняю полотенце. — Что ты де… — осекаюсь, когда ладонь с запястья перемещается на талию. Жадный поцелуй выбивает из опустевшей головы остатки мыслей. Какие же у него восхитительные губы! Не хочу от них отрываться. С готовностью размыкаю свои, отвечая. Почти кусаюсь, яростно глотая его дыхание. Рубашка липнет к телу, волосы моментально пропитываются водой, но я чувствую лишь, как упругий живот Торнтона касается моего. Пальцы его свободной руки невесомо проходятся по ребрам, спускаясь от лопаток к копчику. На миг задерживаются в выемке поясницы — поглаживают и дразнят. С полустоном привстаю на мысках, задев краем ступни по промокшее полотенце. — Теперь оно понадобится и мне, — разорвав поцелуй, фыркаю я. — Не так скоро, — Торнтон снова находит мои губы, пока его ладони скользят к ягодицам и собственнически сжимают. Без малейшего усилия приподняв над полом, он вдавливает меня спиной в запотевшую створку. Инстинктивно обвиваю его торс ногами и чуть ли не сама насаживаюсь на напрягшийся член. Торнтон хрипло выдыхает мне в рот. Углубляет поцелуй и одновременно с этим толкается в меня, резко двинув бедрами. Неестественно выгнувшись, подаюсь навстречу движению. Под новым углом проникновение выходит более глубоким и жестким, чем на диване, но ни один из нас не делает попытки замедлиться. Судорожно всхлипнув, я ловлю ритм, подстраиваясь под каждый выпад. Нереально быть ближе, чем сейчас, но я прижимаюсь сильнее. Не боюсь упасть, но стискиваю его плечи, не желая отпускать. Мне важно ощущать каждой крошечной порой, как тесно соприкасаются наши тела. Кислород в груди заканчивается, вынуждая разомкнуть губы. — Том! — запрокидываю голову в стоне. Хотела прошептать, но почти кричу. Распаляясь, Торнтон ускоряет темп. От неистовых толчков стекло за моей спиной ходит ходуном. Мы же не разнесем кабину? А если и так, черт с ней. Пожар, цунами или торнадо — плевать. Пока меня крепко держат его руки, неважно, что происходит вокруг. Тонкие струйки воды поливают лицо, заставляя прикрыть веки и лишая одного из пяти чувств, но и четырех хватает с избытком. Теплая щекотка от капель. Звуки скользящего по стеклу тела. Казалось бы, несочетаемая смесь запахов от моего геля и парфюма Торнтона. Сладковатый привкус поцелуев. Я ощущаю все это разом. Упиваюсь и дико завожусь. Это вообще нормально так сильно хотеть мужчину? Когда принципы катятся к черту, и остаются лишь примитивные инстинкты. Рваные выдохи в унисон заглушают журчание воды. Сердце не пробивается наружу, только потому что грудь плотно прижата к ребрам Томаса. Насквозь промокшая рубашка — весьма условная преграда между нами — сбивается в липкий ком. Одной рукой по-прежнему цепляюсь за крепкое плечо, хотя знаю, что меня удержат. Второй провожу по позвонкам на его шее, там, где так хотелось поцеловать. Запускаю пальцы в волосы на затылке, глажу, а потом стискиваю со стоном от слишком резкого толчка. В ответ слышится недовольное рычание. Надо же, я разозлила зверя. Усмехнуться от этой мысли не успеваю — рот затыкает хищный поцелуй. Податливо размыкаю губы и одновременно с этим подмахиваю бедрами, задавая собственный темп. Не для того, чтобы продемонстрировать, кто из нас двоих сейчас главный, а просто не могу остановиться. Мне нужно чувствовать его в себе. Трогать. Слышать его дыхание. Он мне нужен. Со всеми его заносчивыми замашками. Язвительным тоном. Стремлением управлять и ставить на место. Осознание, как сильно я втянулась, вызывает дрожь. А еще через мгновение накатывает оргазм. Не такой яркий, как в прошлый раз, поэтому я не сразу понимаю, что кончаю. Просто в один миг проникновения воспринимаются настолько остро, что из горла рвется глухой стон. Торнтон тоже близок к разрядке. Ускоряется, перехватывает меня крепче за талию. И когда он напрягается, в памяти неожиданно всплывает: Жаль, что не иначе. Мне тоже жаль. Я это понимаю. Но ведь сейчас я могу позволить. Стиснув зубы, Торнтон пытается отпрянуть. Не размыкая ног, удерживаю его рядом. Он же поймет? — Клэр, я… Прикладываю палец к его плотно сжавшимся губам. Я не лгала себе, когда думала, что не упрекну. — Теперь в меня, — шепчу, по-прежнему не давая отстраниться. Его глаза удивленно расширяются, а бровь на мгновение дергается вверх, словно он гадает, не ослышался ли. Пристально всматривается, разве что не в душу. Киваю еще раз, подтверждая сказанное. Я действительно этого хочу. И когда Томас в меня кончает, с наслаждением прикрываю глаза.