Я вижу солнце

      Сколько бы лет ни прошло, Хуайсан всегда спал чутко и просыпался на малейший шорох. И даже без шороха — долгие годы тренировок с Ванбэем отточили его интуицию, даже мельчайшее напряжение в воздухе, в чувствах, в ощущениях заставляло его присмотреться и прислушаться, чтобы найти источник беспокойства. Чаще всего, конечно, им были либо драгоценные близнецы со своим неугомонным супругом, либо их дети, либо дорогой друг — уже со своим супругом. Не всегда беспокойство несло что-то плохое, но всегда — какие-то хлопоты, движение, не позволяя Хуайсану застывать в себе и своих мыслях.       Откинув теплое одеяло, он выбрался из постели и объятий Хоувэя, посмотрел в окно, распахнутое настежь ради свежести весеннего ветра и аромата цветущих яблонь. Под окном ветер нанес целый бело-розовый сугроб лепестков, Хуайсан, опустившись на колени, зарылся в них пальцами, и сердце снова сжалось от предчувствия. Накинул домашний шеньи из тонкой шерсти: весна — весной, а ему уже не двадцать и даже не сорок, пусть зеркало и говорит, что выглядит он, как подобает приблизившемуся к бессмертию совершенствующемуся, то есть, в свои девяносто три — на тридцать пять, но поберечь себя все равно стоит. Это возлюбленный супруг может в мороз обливаться холодной водой на дворе, после того как полуголым прыгал на тренировке две стражи, гоняя адептов нещадно, Хуайсан же знал свои пределы. Да, он тоже теперь мог так, но после подобного «веселья» золотое ядро работало на пределе, исцеляя не приспособленное к такому тело. Да, даже после всех этих лет беспощадных тренировок. Ну не быть ему вторым Ванбэем, не быть.       Мысль о драгоценном друге снова отдалась тревогой. Но почему? Байсюнди три дня как вернулись из Цишани, где проведывали главу клана Хо. И Ванбэй говорил, что все в порядке, клан растет, под его крыло приходят люди, уже не опасаясь селиться на очищенных пустошах.       Несмотря на огромное нежелание лезть в политику, Братство Уминшань все равно в нее влезло, еще с того самого первого Совета, где Бай-гэ отчитал глав, как неразумных детей, напомнив им о ритуалах Круга и почитании Покровителей. Ну, и все завертелось, сперва с кланом Балин Оуян, который теперь Юньмэн Оуян, после с Ланьлин Цзинь, потом были Цишань Хо, возродившие Огненный Столп и поклонение Чжу-Цюэ. В следующие двадцать лет Ванбэй с байсюнди не имели, наверное, ни дня покоя, непрестанно путешествуя, обучая, защищая, очищая земли. И — склеивая, спаивая, складывая из разрозненных, обособленных, озабоченных лишь своим процветанием кланов что-то новое… Цельное?       Хуайсан знал, говорил на эту тему с самим Ванбэем: драгоценный друг не собирался брать на себя тяжкую ношу героя и спасать этот мир. Но он все равно это сделал, превратив Цзянху — пусть и не лично своими силами, а подталкивая, направляя, подсказывая и уча, — в цветущий сад. Хуайсан, просиживая дни, а иногда и ночи, за делом всей своей жизни — историческими хрониками их поколения — старался бесстрастно, как и полагалось ученому мужу, анализировать и записывать каждую мелочь. Прослеживал влияние всех крупных фигур, кропотливо собирал воспоминания и документы, для чего даже предпринял почти трехлетнее путешествие по всем землям Цзянху, заходя в каждый клан и орден, добиваясь допуска в архивы, у кого они были, дотошно расспрашивая очевидцев. Он, наверное, был пока единственным, кто видел всю картину, и мог точно сказать: эпоха Огня близится к завершению. Огонь, пожрав старое и отжившее, очистил Цзянху, он же возродил ее. Пришло время накопления мудрости, развития и справедливости, а это — Эпоха Земли. Постепенное возвышение и развитие клана Цзинь под рукой госпожи Цинь Су, а после — ее единственного сына Цзинь Юйши, позволяло сделать вывод, что это будет эпоха процветания. За справедливым судом обращались именно к госпоже Цзинь, что было, пожалуй, беспрецедентным событием для истории Цзянху, и кто-то уже называл ее земным воплощением самого Цилиня. Но было бы так, если бы Бай-гэ Ванбэй не взял покровительство над нею, тогда еще молодой и неопытной главой едва не повторившего судьбу Цзян клана? Если бы не уговорил дагэ и эргэ, которые скрепя сердце взялись не только за Юньмэн Оуян и Цишань Хо? Совет Пяти вырос всего лишь из одной просьбы Ванбэя.       Из одного разговора с драгоценным чжэньши выросло величие Цинхэ Не и его уже поистине легендарная Триада. Хуайсан помнил, с каким трудом он заставил себя принять Сюэ Чэнмэя, присмотреться, просветить его, как обломок породы перед яркой свечой, чтобы понять: несколько лет странствий и обучения у байсюнди превратили бывшего уличного босяка, несостоявшегося наследника Цзян, неслучившегося преемника Ушансе-цзуня и еще много кого «не-» в весьма и весьма интересного человека, твердого в убеждениях, гибкого разумом, достаточно проницательного, чтобы судить об окружающих людях и событиях, не совершая крупных ошибок. Ванбэй так заботливо, так кропотливо полировал этот бесформенный кусок яшмы, что в руки Сули и Шуйжоу вложил практически готовое произведение искусства — их супруга.       Ванбэй, Ванбэй. Драгоценный друг сейчас должен был отдыхать от путешествия в Цишань в принадлежащих им с Лань Ванцзи покоях, отчего же сердце Хуайсана продолжало колоть тонкой иглой тревоги?       Решительно натянув сапоги, Хуайсан вышел, тихо притворив дверь. Буцзинши спала, как и полагалось в час Тигра, который пока что — только тигриный нос. Еще даже не светало. В коридоре чуть теплились светом «ночные жемчужины», разгораясь ярче, когда он двинулся к лестнице. Хуайсан прошел домашнее крыло из конца в конец, остановившись у знакомой двери, почти всегда запертой талисманами, дрогнувшими пальцами толкнул створку, легко распахнувшуюся на хорошо смазанных петлях. Не потребовалось даже заглядывать, чтобы понять: покои пусты.       Развернувшись, он бросился прочь, вниз, из главного дома в сад, куда вела остро натянувшаяся нить. Влетел под сень цветущих яблонь, задыхаясь, словно снова был слабосильным юнцом, а не приблизившимся к бессмертию заклинателем.       — Ванбэй! Ванцзи!       Они разорвали поцелуй, и Ванбэй, усмехаясь, бросил ему скрепленный алой лентой свиток. Резкий порыв северного ветра сорвал с веток, поднял с травы целую метель лепестков, на мгновение скрыв две фигуры в белых одеяниях. А когда она разлетелась, опала — под деревом уже никого не было.       Свиток жег ему руки, но Хуайсан не стал открывать его в одиночестве. Сперва он соберет всех, кому Ванбэй и Ванцзи были дороги. А после…              После он прочтет написанное и внесет в свои хроники последнюю запись о чжэньши Ванбэе и Ванцзи, покинувших земную юдоль, чтобы вернуться в небесную обитель Баошань-шеньсянь. Но надежда когда-нибудь снова увидеть их все равно останется жить в его сердце.              Все в жизни стремится покинуть исток,       И с ветки сорвется цветка лепесток.       Он, ветром гонимый, на землю падет       И станет землею, взрастив в свой черед       Из семечка — древо, и древо даст плод.       Ничто не уходит.       Все в жизни пройдет.       О боли забудь и отринь суету,       Однажды постигнешь Небес чистоту.       Одно только, друг мой, не смей забывать:       Коль горе придет — нас довольно позвать.