Обратная сторона медали

      Горячие крупные капли слёз стекают по щекам, а грудь нервно вздымается вверх-вниз, не давая нормально вздохнуть. А я в ужасе прижимаю руку ко рту, видимо, надеясь скрыть, спрятать отвратительные звуки льющейся водопадом истерики.       Ненавижу.       Себя в первую очередь за то, что вновь позволяю эмоциям взять верх, ещё и при нём. Реветь я всё же предпочитаю без свидетелей.       — Эй, эй, эй, ты чего? — Джаред скорее напуган моим внезапным порывом и растерян в своих действиях, пытается неуклюже обнять, но я отталкиваю его, заставляя отступить на пару шагов назад. В ужасе оглядываюсь по сторонам, искренне надеясь, что больше свидетелей у этой дурацкой драмы не будет. И вроде как их нет. На парковке только мы.       Впрочем, к Лето достаточно быстро возвращается самообладание, и вот он уже залезает в багажник машины, что-то там ищет, а ещё через минуту протягивает мне открытую бутылку минералки. Дорогущей, в тяжёлом синеватом стекле. Сначала мне хочется кинуть её Джареду прямо в лицо, исподтишка, отомстить… Но всё же желание говорить членораздельно перевешивает, и я, благодарно кивнув, принимаю эту помощь и отпиваю несколько глотков. Дыхание выравнивается. Ещё два — и способность к речи потихоньку возвращается.       — Спасибо, — я присаживаюсь на корточки, ставлю бутылку рядом и прямо руками вытираю лицо, совершенно забив на то, что в чемодане три вида салфеток на любой случай. — Но смысл было до этого доводить?       Дурацкие всхлипы через каждые два слова. Пиздец, так жалко я ещё не выглядела.       — Зачем тогда врала про новые коньки? — я вижу эту самодовольную усмешечку на его лице. Рад, что смог подловить. Нет, своей вины он здесь явно не чувствует, хотя протягивает руку, чтобы помочь мне встать, но я, допив воду, спокойно поднимаюсь и без его поддержки.       — Уже не важно, — шумно кидаю бутылку в рядом стоящую мусорку. Нормальная речь вернулась, но и говорила я теперь довольно осипло и немного в нос. Что ж, уже лучше.       — Ну, знаешь, когда человек едва держится на ногах, это повод побеспокоиться, это ненормально…       — Правда?! — не скрываю сарказм в голосе, слышать от него подобное весьма странно, учитывая, что именно он спровоцировал меня первым.       —… и я решил, что здесь есть и моя вина.       — Даже если и дело в тебе, то какая разница? Утешил бы меня поцелуем? — язвлю я в ответ. Не знаю, что меня сейчас раздражает больше: его небезразличие или же верное предположение. Если бы Лето так переживал за меня, то, быть может, хотя бы разочек поставил себя на моё место и подумал, каково мне.       — Значит, я прав?       Я не доставлю ему такого удовольствия и ни за что в этом не признаюсь, и не расскажу про сон.       — Нет, Джаред, веришь ты или нет, у спортсменов бывают как хорошие дни, когда всё получается, так и плохие. Сегодня как раз такой. И в этом нет ничего странного. Так что, если тебе больше нечего мне сказать, то я пойду домой, — я хватаюсь за ручку чемодана так крепко, будто вещи у меня кто-то отнимет, хоть и понимаю, что Лето такая дурость в голову не придёт.       — Может всё же подвезти? — до сих пор я понять не могу, в чём его логика. Он провоцирует меня, потом ведёт себя мило, потом снова меня выбешивает. И опять…       — Спасибо, но нет. Я прогуляюсь.       Лето меня не удерживает: ни словом, ни физически — я спокойно ухожу, пытаясь перебороть желание обернуться и посмотреть, пялится он всё ещё на меня или нет, потому что машина вслед за мной не выехала. И зачем-то я выбираю длинный путь, что абсолютно бессмысленно: гулять мне особо не хотелось, а мой адрес для Лето не секрет — нет смысла запутывать следы.       На улице солнце уже печет так, что через подошву чувствуется горячий асфальт, и об этой затее я уже жалею, приходится зайти в супермаркет, чтобы хоть немного охладиться. И естественно, без покупок уйти не выходит, но вместо чего-то полезного я беру большое ведёрко карамельного мороженого и сырный попкорн. Надеюсь, это единственное, чем я сегодня ограничусь, а то ящик комода с вещами для тренировок едва закрывается…       Дома я немного успокаиваюсь и про Лето почти не думаю. Меня больше беспокоит то, что воспоминания из недавнего прошлого начинают постепенно просачиваться и действовать на меня отрицательно. Кажется, я расслабилась, почувствовав свободу от российской команды, вечных ограничений и стресса. Мне это совсем не нравится. Чтобы одна программа вышибала столько эмоций… Такое было слишком давно, и мне совсем не хочется возвращаться к этому периоду. Но пока что я не знаю, как бороться с собой сейчас.       Ольга, как назло, пишет мне, интересуясь, всё ли в порядке. Отвечать честно не хочется, однако я делаю ход конём, звоню ей сама, пытаясь придать голосу как можно более убедительный тон и уверить её, что я занимаюсь привычными повседневными делами, а не тоскливо залипаю в потолок.       — Я дома, собираюсь пообедать, а потом схожу на пляж, позагораю, искупаюсь, — и вроде как подозрений не вызываю. Я знаю, что Ольгу всегда беспокоит моё моральное состояние, но не хочу заставлять её зря переживать.       — Да, как раз жара спадёт и на океане будет просто дивно! — восклицает она, успешно проглотив мою ложь. Хотя на самом деле я не хожу гулять просто так, только бегаю или иногда иду в сторону дома или катка более длинным путём.       — Вот-вот…       — Я тут подумала кое о чём, — но тренерша вдруг меняет тему, хотя я ожидала, что она свернёт разговор, убедившись, что я не бьюсь в истерике. — Почему бы тебе не подумать над идеями для новых программ вместе с Лето?       Вот те раз! А нахуя, спрашивается?       Апатия разбавляется яростью, но опять же, я не могу её выплеснуть, я сегодня сказала ей, что мне нет никакого дела до Лето.       — Зачем?       — Он ведь пишет музыку и очень хорошо разбирается в ней, мы сегодня утром за кофе проговорили час, и я подумала, почему бы и нет…       Так-так, теперь он пытается подобраться ко мне через Ольгу. Пиздец. Вот что ему от меня нужно?       Интересно, что на тренировке она об этом не упомянула.       — Это его идея?       — Нет, моя, но думаю, он не откажется тебе помочь, правда, я с ним это не обсуждала, — мысленно выдыхаю, поняв, что это Ольгина самодеятельность, а не Джаред меня очень стрёмно пытается преследовать.       — Но он же ничего не смыслит в фигурном катании, толку от этого, — вяло возражаю я, пытаясь говорить непринуждённо.       — Ему интересно, возможно, даже больше, чем я ожидала после подписания соглашения с Энн и её мамой… В общем, я считаю, нам стоит пообщаться на эту тему всем вместе, возможно, найдём какую-нибудь крутую идею. Ты ведь сама не знаешь чего хочешь, а программы нужно уже ставить, если ты, конечно, не собираешься катать прошлогодние.       Это она верно подметила, я пока не знаю чего хочу. У меня есть зарисовки, заготовки, но они всё равно далеки от постановок Георгия Борисовича.       И моё единственное желание на данный момент — чтобы Лето не лез в мои дела. Ведь, окей, если отбросить все принципы, то трахаться с ним ещё можно, а вот допускать к моей работе — уже слишком. Это не то место, где он может экспериментировать.       — Попробовать, конечно, можно, но я всё же надеюсь, что ты договорилась с Ричи и обсуждать программы для нового сезона мы будем с ним… Ладно, у меня там макарошки уже сварились, — опять вру, но чтобы уже закончить этот звонок. — Давай лучше завтра об этом?       — Хорошо. Пока, Анечка, — наконец-то она прощается, а это значит, что больше не придётся ей врать. Ведь каждый раз, когда мне приходится ей лгать, чувство вины начинает одолевать со страшной силой. Только в начале мне было всё равно, но мы стали близки. И нельзя предавать её доверие, она слишком много сделала для меня, а я так мало — для неё.       Но от Лето нужно либо как-то избавиться вовсе, либо минимизировать его влияние на меня. Ибо задолбал. Несколько дней прошло, а шороху навёл, присыпав это всё кучей долларов.       Под действием совести прогуляться я всё же собираюсь. Тренировочный пучок распускаю, переплетая волосы в две французские косы, чтобы не было жарко. Меняю спортивные леггинсы и топ на шорты с футболкой, а кроссовки переобуваю в босоножки на плоской подошве с ремешками вокруг щиколотки. И в зеркале уже не спортсменка-Аня, а самая обычная девушка. Куда я в таком виде пойду — фиг знает, но всё же из квартиры я выхожу.       А уже в лифте меня осеняет. Я достаю из сумочки телефон и опять звоню, надеясь, что собеседник сейчас не занят на тренировке.

***

      — Я удивлён, что ты мне позвонила, — признался Ленни. Мы выбрались на пляж и устроили что-то вроде пикника: расстелили на песке плед, купили немного фруктов на перекус.       Мне везёт. Слишком везёт. Сандерс с ходу согласился встретиться и даже был дома, а не на катке (его лёд чуть ли не на другом конце города, и ему приходится ездить около сорока минут в одну сторону), поэтому мне не пришлось его долго ждать.       — Правда? — наигранно наивно удивляюсь я.       — Решил, что ты не стала отшивать меня из вежливости вчера, — ох, а он неглуп. Ленни был прав: я ведь действительно не искала бы с ним встречи. Но это было до того, как у меня родился идеальный план.       Я, конечно, сука та ещё, раз мне вообще это в голову пришло… Однако я нравлюсь Ленни, мы оба достаточно заняты карьерами, чтобы докучать друг другу парочкиным мозгоебством, так почему бы не использовать его как прикрытие? Уверена, к началу сезона он ко мне остынет, но мне большего и не надо. Пару раз я с ним попадусь на глаза Лето, возможно, Джаред поймёт, что здесь не его поле, и отстанет.       — Но ведь я всё же позвонила, — кокетливо пожимаю плечами, мол, ему показалось. — К тому же, английский не мой родной язык, может, я и правда что-то не так сказала…       Хотя на самом деле у меня девяносто баллов по TOEFL, и я прекрасно понимала, что говорила вчера, а он прекрасно понял, что имелось ввиду.       — Да, и я этому очень рад, — хотя, признаюсь, общаться с ним приятнее, чем с Лето. Мы всё же друг друга слишком хорошо понимаем. — Кстати, я вот вырос в Монреале, и английский только в школе начал учить…       Он пускается в долгий разговор о детстве. И вот здесь начинаются кардинальные различия. У меня не было кружков, клубов по интересам и школьной жизни как таковой и, естественно, времени играть в куклы тоже. С пяти лет нет ни одного дня рождения, которого я бы не провела на катке… А Ленни сначала  долго занимался плаванием, увлекался рисованием, причём побеждал в каких-то конкурсах, кемпинг с родителями каждые выходные. На каток его вообще чистая случайность занесла… И когда он задаёт обратный вопрос обо мне, я теряюсь, потому что рассказывать, в общем-то, нечего. Придумав какую-то фигню, я вновь свожу тему к нему и продолжаю поддакивать.       Тем не менее, мне действительно нравится его слушать и я стараюсь отбросить свои дурацкие мысли. Но каким же смешным показалось мне сравнение его приключений в скаутском отряде, где самой большой проблемой было заполучить значок за плетение браслетиков. Это нельзя было сравнить с моими каникулами в спортивных лагерях, когда мы с соседками сами тушили пожар от кипятильника в комнате, пряча следы от тренеров и вожатых, искали, кто стащил трусы с бельевой веревки, и ходили гулять в заброшенные полуразрушенные корпуса, оставшиеся ещё со времён Союза. Это я, конечно, уже не рассказывала. У меня даже родители не в курсе всех тех приключений, а полудомашнему канадцу я буду казаться дикаркой.        Мы такие разные. Менталитет и жизненный опыт, несмотря на одинаковый возраст, совсем иные. И даже не знаю, хорошо это или плохо.       — А мы встретимся завтра? — спрашиваю я, когда мы идём в сторону моего дома. — Может быть, заедешь за мной после тренировки?       — Э… — он смотрит на меня как-то странно, вроде бы ему польстило, но немало взволновало: Ленни запустил руку в волосы и откинул кудряшки назад. — Ты правда этого хочешь?       Ну, парень, ты чего? Иначе я бы не спрашивала… Я настораживаюсь, ведь хорошо провели время и порой простая прогулка действительно походила на свидание. На приятное свидание, а не вечное ожидание подвоха. Мне правда было весело. А он, видимо, всё же с небольшим подозрением отнёсся к моему приглашению. Что ж…       — Да! — и здесь такое двойственное чувство, вроде бы я не против наших взаимоотношений, но в то же время знаю, что ничего серьёзного у нас не выйдет и Ленни мне нужен ради небольшого спектакля для Лето, чтобы тот отстал.       — Хорошо. Во сколько? — у моего подъезда мы оказываемся слишком быстро, впрочем, так даже лучше — не приходится топать в неловком молчании. — Я завтра ничем не занят, так что могу в любое время.       — В три, — я беру его за руку и приподнявшись на цыпочках, чтобы дотянуться, целую его в пахнущую солнцем щеку, дабы сгладить любые, даже самые мелкие шероховатости сомнений. — До встречи.       — Пока, — в ответ он на несколько секунд сжимает мою ладонь, а потом отпускает, и я ухожу в подъезд, не забыв обернуться: Ленни смотрел мне вслед.       Дома я не возвращаюсь к интенсивному самокопанию. Привычная вечерняя рутина не даёт скатиться в апатию, ведь если я сейчас не поем, не переберу чемодан и не лягу вовремя спать, новая тренировка будет ещё хуже сегодняшней. Поэтому ужин, стирка, сериал, душ и к одиннадцати я уже в постели вполне в нейтральном настроении. Карамельное мороженое стоит нетронутое в морозилке, попкорн заброшен куда-то в шкаф. Я даже звоню маме, и мы болтаем, пока она по московским пробкам едет на работу.       Но стоит мне погрузиться в сон, как с таким трудом добытое спокойствие и стабильность рушатся. Опять в моём сне чужак, диктующий собственные правила, а я на коленях, ведомая крепкой ладонью, удерживающей за волосы на макушке. Могу лишь шире открывать рот с готовностью принять член глубже к горлу и не сопротивляться, покорно глядя в его голубые глаза. Ведь теперь не я хозяйка положения. Однако приятные ощущения внизу живота не превращают эту ночную пытку в унизительный кошмар, наоборот, истома набирает тяжесть, но не уходит, даже когда я наконец просыпаюсь. Вновь мне жарко, вновь четыре утра, вновь это дурацкое напряжение в теле, вновь мокрая простынь. Второй день подряд.       Я надеюсь, что это всё пройдёт, стоит перевернуться на другую сторону кровати, где прохладнее, но попытка исправить ситуацию — всего лишь самообман и, поворочавшись, приходится встать.       А впереди ещё целый день.