***
—Нет в тебе ничего святого. — оглядывает Арсений сонного и зевающего Антона, когда тот садится к нему в машину. —В этой жизни я не высыпался ни разу, привык уже. — бурчит Антон, зарываясь в ворот лёгкой куртки. За окном серо, а на душе как-то непонятно. Вроде, он едет на долгожданное выступление, а вроде, устал как-то и хочется лечь и не вставать хотя бы пару дней. —Ладно, разрешаю поспать в поезде. Только не на моём плече. — предупреждает Арсений, и выглядит при этом таким бодрым, что Антон поражается, как тренер успевает высыпаться и свою энергию восполнять. —Облокочусь на окно, как бедный родственник. —Бедный ты и несчастный, и попутчик неудачный и злой, да? —Да. Арсений усмехается, бросает секундный взгляд на явно не настроенного на общение Антона, и снова устремляется на почти пустую дорогу. Антон смотрит в окно, хотя бы так видя город, в котором он, так-то, живёт, а по факту — спит в квартире, садится в метро и едет на каток. Не жизнь, а малина, а главное — непонятно, в каком городе он вообще живёт. Разницы ни с каким другим он не видит, ведь не видит самого города. Чувствует только разную атмосферу и ощущения от проживания, и это для него главное. Антон привык ко взглядам к своей персоне, и сейчас не удивляется совсем, зайдя в здание Московского вокзала. Он плетётся за Арсением, пока многие смотрят на них двоих заинтересованно, но, нужно отдать должное, не подходят. Антон не выглядит как человек, настроенный на взаимодействие с людьми, в отличие от Арсения, замечающего взгляды и улыбающегося каждому. Антону за всё время их работы не улыбнулся столько, сколько сейчас, и Антон бы обязательно разозлился, но сильно устал. В поезде он садится у окна, Арсений садится рядом, и Антон видит ноль причин, по которым не может уснуть уже сейчас. Он облокачивается о окно, вовсе не думает о том, что хотелось бы, конечно, о плечо Арсения, и засыпает, кажется, уже через несколько минут. Арсений смотрит на уже уснувшего ученика и умилённо улыбается, решая вытащить у него из сжатой руки куртку, накрывая его плечи. Заботливый, получается. Мимо проходит проводница, проверяя паспорта, и останавливается возле места Арсения и Антона. Арсений протягивает свои документы и переводит взгляд на спящего Антона, разводя руками. —Гражданин, вон, уснул, но он со мной, всё в порядке. —Знаю я вашего попутчика, и документы проверять не надо. — улыбается милая женщина, отдавая Арсению паспорт. — Удачи вам. — бросает она, переходя к другим пассажирам. Вот она, популярность. Всё-таки Антон действительно известен. «Не потерять бы эту славу» — проносится в голове тренера, а когда он смотрит на так невинно спящего Антона, добавляет: «И себя самого».***
—Давай, у тебя ограничено время разминки, начинай. Они только успели заселиться и оставить вещи, как тут же понеслись на ледовую арену, пользуясь выделенным им временем на прокат программы, которую будут демонстрировать уже завтра. Антон, в принципе, доспал недостающее, и это давно забытое чувство бодрости для него как-то даже в новинку. И он честно пытается не думать, что он наконец нормально поспал из-за присутствия Арсения рядом. Хорошо ещё, что он не понял, как оказался накрытым курткой, иначе от таких мыслей не избавился бы вовсе. Антон выезжает на лёд, смотрит по сторонам, замечая помимо Арсения ещё людей, каких-то организаторов и прочих, и, честное слово, он отвык, что на него смотрит кто-то, кроме тренера. С другой стороны, он по этому скучал, а потому ловит привычно холодный взгляд Арсения, скрестившего руки на груди, и выдыхает, настроившись на прокат. Он разминается, не замечая никого вокруг, и это тоже к лучшему. —Вот это встреча. — к Арсению подходит человек, которого он не видел несколько лет минимум, и, признаться честно, не то чтобы и хотел увидеть вновь. —Категорически приветствую. — Арсений из вежливости протягивает руку, не отрываясь от внимательного созерцания катка, и Станислав, пожав ладонь, переводит взгляд вперёд, замечая своего бывшего ученика. —О, твой катается. Теперь твой. — произносит он, наблюдая за уже начавшим свою программу Антоном. —Да, теперь мой. — машинально вторит Арсений, абсолютно не задумываясь над смыслом сказанного, ведь он совсем не здесь, а на льду вместе с Антоном. — Шастун! Отвратительно! Я тебя сейчас сниму с этого выступления, чтобы не позорился! — повышает он свой холодный голос, так, чтобы Антон его услышал, и тот слышит. Закатывает глаза, заново начиная отработку сложных элементов программы. —М-да, я на него так не орал. — поражается Шеминов, переводя ошарашенный взгляд на требовательного коллегу. —Поэтому у тебя он и не стал олимпийским чемпионом, верно? — самодовольно улыбается Арсений, лишь на секунду блеснув ледяным холодом в сторону Станислава. Тот поджимает губы, молчит, наблюдая вместе с Арсением за Антоном, и с досадой осознаёт: Антон так не катался, когда был его учеником. Так отчаянно, чётко и с такой энергетикой, которая чувствуется на расстоянии и западает куда-то в душу, всё там переворачивая. Да, он действительно упустил олимпийского чемпиона. —Так бы сразу. Чтобы завтра катался так же, понял? — Арсений упирается руками о бортик, как-то угрожающе смотря на подъехавшего к нему Антона по окончании проката. —Понял. — цедит он, переводя взгляд и замечая Станислава Владимировича. А ведь у него было такое хорошее настроение до этой секунды. —Здрасьте. — бросает он, а сам снова смотрит на своего тренера, пока Шеминов лишь кивает в ответ. Арсений замечает эту взаимную неприязнь, буквально чувствуя это повисшее в воздухе напряжение, и, поскольку именно сейчас особенно понимает Антона на всех уровнях, решает спасти ситуацию. —Свободен до завтрашнего утра. —Что, прям полностью свободен? — округляет глаза Антон, уже и не помня, что такое отдых и свободное время. —Прям свободен, Шастун, катись отсюда в отель. — Арсений смотрит так, что Антон понимает: надо катиться как можно быстрее, пока его не вытолкнули отсюда лично, и действительно быстро отъезжает, активно думая, чем занять своё внезапно появившееся время. Арсений же не отдыхает совершенно — ему ещё решать организационные вопросы, но он, признаться честно, скучал по этой суете. —Насмотрелся? — резко оборачивается он к раздосадованному Станиславу, тот кивает пару раз, для убедительности. — Тогда тоже свободен. — Арсений учтиво кивает, хотя не вкладывает в этот жест ни капли учтивости, и разворачивается, направляясь в противоположную сторону.***
Антон принимает совершенно справедливое и единственно правильное для себя решение — лежать в номере и ничего не делать. Заслужил, вообще-то, да и Арсений официально его отпустил, поэтому Антон со спокойной душой листает каналы на телевизоре, останавливаясь на каком-то юмористическом и хихикает с какого-то шоу. Не времяпрепровождение, а мечта. Арсений пишет примерно каждый час, сообщая, какой у них завтра распорядок дня, на что Антон блещет разнообразными «ага», «хорошо», «понял», «ладно» и «окей», прекрасно зная, что Арсений злится такой общительности, но, признаться честно, бесить Арсения — одно удовольствие. Он засыпает рано, чувствуя себя, наконец, отдохнувшим и настроенным на завтрашний прокат.***
Арсений — тренер опытный и человек понимающий, а потому, зная Антона, предвидел исход утра заранее. Он просит у администрации ещё один ключ от его номера, и ему вовсе не интересно слушать, что так не положено — Арсений умеет убеждать и потому уже через пять минут с ключом в руке, нахмурившись, направляется к номеру Антона. Он в очередной раз убеждается в собственной проницательности, когда видит мирно спящего ученика, хотя он вчера раз 20 написал, во сколько они должны встретиться внизу. Благо, время ещё есть, в том числе и на чтение лекции Антону о его неорганизованности. —Шастун, подъём. — подходит Арсений ближе к его кровати, скрещивая руки на груди. —Шастун. — Арсений повышает голос, но Антон даже не меняет спокойного выражения лица. Арсений, закатив глаза, берёт подушку с дивана, оценивая её относительную мягкость, и, прицелившись, кидает в Антона. Тот резко открывает глаза, хмурится, пытаясь осознать происходящее, и он, такой озадаченный и взъерошенный не может не вызвать улыбку, но Арсений поджимает губы, вспоминая, что он, вообще-то, строгий тренер, который не терпит неорганизованность. —Я обязательно расскажу в интервью, что вы меня бьёте. — Антон машинально обнимает брошенную в него подушку, садясь на кровати. —А я обязательно расскажу, что ты безалаберный и безответственный. Время видел? Я во сколько тебя просил быть готовым? Антон тянется к телефону, с ужасом понимая, что благополучно проигнорировал все 10 будильников, а вот факт, что Арсений прав и парировать ему нечем, игнорировать не получается. —Я не специально. — встаёт он с кровати, вынуждая Арсения отойти чуть в сторону и снова нахмуриться. —15 минут у тебя ещё есть. — бросает тренер ему в спину, но ответом ему служит лишь хлопок двери в ванную. Хамский ему ученик попался, однако. Они друг друга стоят.***
Антон скучал. По этой суете, по, вроде, незнакомым ему людям, но объединённым одним — фигурным катанием. Тем, что Антону так близко и определяет его как человека с жизненной целью и смыслом. К нему подходят журналисты, как они с Арсением и предполагали, спрашивают об эмоциях от тренировок с новым тренером, Антон честно отвечает, что он доволен и уверен в правильности своего решения. О причинах умалчивает, и Арсений, стоящий рядом, деталь эту подмечает, добавляя в картину психологического портрета Антона. Картина получается сложной и не сильно красочной, но Арсений уверен, что сможет собрать её до конца и раскрасить. Особенно Антон скучал по прокатам. Не по тренировкам, где на него смотрит только тренер, а по прокатам, где на него смотрят люди заинтересованные. Люди, многие из которых ждут только его и которых он подвести не может. А с недавних пор и себя самого, и тренера. Антон появляется на льду, довольно-смущённо улыбается приветствующим его трибунам, и понимает окончательно: он вернулся. Конец прошлого сезона он еле откатал, всякий раз буквально заставляя себя выйти на лёд, не испытывая никаких приятных чувств от выступлений, награждения и оваций. Тогда он перегорел, и так боялся, что не загорится вновь. И сейчас Антон останавливается в центре катка, ловит привычно холодно-сосредоточенный взгляд Арсения и понимает: этот человек зажёг его вновь. Антон улыбается уголками губ и ему, задерживаясь так на пару секунд, и Арсений, пусть и не подаёт виду, но поражается до глубины души. Они не улыбались друг другу вот так, просто, примерно никогда, максимум, чем Антон одаривал Арсения — незакатанными глазами и молчанием, а не язвительными ответами и вечно недовольным выражением лица. Арсений гипнотизирует его взглядом в ответ, и за эти пару секунд, пока Антон не отворачивается, видит явно: Антон действительно на своём месте, где не чувствовал себя в прошлом сезоне. Арсений увидел блеск в его глазах, нетерпение начать программу, счастливую улыбку, и всё-таки улыбается тоже. Антон должен улыбаться и быть собой. Арсений знает и видит явно, стараясь Антона к этому состоянию приводить. Антон откатывает программу так, как не помнил никто из тех, кто давно следит за его спортивной карьерой. Словно прежний Антон и нынешний — разные люди. И Антон, так эмоционально катающийся сейчас поражает всех, заставляя сомневаться, возможно ли такое в реальности — измениться настолько. Но Антон, счастливо улыбающийся по окончании выступления слишком реален, и он, провожаемый овациями, уезжает с катка, оказываясь рядом с Арсением, который улыбается одними уголками губ, но всё же улыбается, вынуждая теперь Антона сомневаться в реальности происходящего. —Скучал? — просто спрашивает он, отдавая Антону чехлы на коньки. —Очень. —Это видно. С возвращением, Шастун, тебя ждали. И лёд, и зрители, и победы. — Арсений продолжает улыбаться, а холод в его глазах блестит чем-то, что напоминает Антону гордость и искреннее участие. И Антон не имеет ни единого шанса не поплыть. —Спасибо. Арсений не говорит больше ничего, больше не улыбается, в отличие от Антона, чувствующего столько эмоций от всего и сразу, что поражается сам себе. Он не чувствовал чего-либо слишком давно, а в Москве и подавно. И тот факт, что сейчас он снова здесь и может чувствовать — тоже что-то новое и заставляющее поражаться этому новому, ставшему для него реальным.