Лёд

На следующий день он просыпается рано и решительно настроенным. Антон знает, что Арсений не тренирует группы, исключительно индивидуально, и, наведя справки, узнаёт также, что в новый сезон тренер не взял ещё никого. Все вокруг только и делают, что судачат о его новом ученике Антоне Шастуне, хотя этого самого Антона Шастуна этот знаменитый Арсений Попов вчера погнал от себя подальше, но Антон слишком наглый, чтобы просто взять и послушаться. Он не знает, на самом деле, на что рассчитывает, но приходит на каток в то же время, что и вчера, и, когда замечает Арсения всё на том же месте в пустой арене, победно улыбается. Арсений вскидывает голову, заметив Антона, и, что стало уже чем-то привычным в его обращении с этим фигуристом, ухмыляется. Засуньте вы себе эту ухмылочку знаете куда… —Шастун, мы, кажется, вчера с вами всё обсудили, или я неясно выразился? — спокойно холодно вопрошает Арсений, откидываясь на стуле. Антон подъезжает ближе, складывает руки на груди, и с вызовом смотрит на тренера, какого-то слишком расслабленного, что ещё раз убеждает Антона в том, что он придерживается какого-то плана, в который посвящать не хочет. Ну и пожалуйста, ну и не нужно. —Так я и не прошусь к вам. Я просто тут покатаюсь, имею право, я уточнял. — Антон зеркалит ухмылку Арсения, отъезжая от него подальше и чувствуя себя уж точно не побеждённым этим равнодушным холодом. Арсений одобрительно качает головой, ещё раз уверяясь, что всё продумал донельзя правильно и именно так, как и нужно для выстраивания взаимоотношений с Антоном. С фигуристом, каких под его руководством ещё не было. Он делает вид, что ему абсолютно фиолетово на разминку Антона и его прыжки, хотя сам краем глаза только и делает, что внимательно наблюдает, мысленно отмечая детали, которые стоит проработать и добавить. Антон катается около получаса, за которые Арсений понял окончательно, какую именно программу должен показать миру Антон и как именно её нужно подать. Антон прыгает прямо напротив тренерского стола, идеально приземляясь обратно, и Арсений решает переходить к следующему пункту одному ему ведомого плана. —Можете же, когда хотите. — Арсений опирает голову о сложенные на столе руки, и смотрит на Антона уже прямо, а не исподлобья. —Я и вчера хотел. — цедит Антон сквозь зубы, подъезжая ближе. У Антона тоже всё это время был план, который, как он видит, сейчас имеет успех: Арсений ведь, как он и задумывал, видел его импровизированную тихую программу и всё-таки заинтересовался. А Арсений, на самом деле, заинтересовался ещё давно. —Нет, Антон. Вчера вы просто хотели показать себя, а сегодня со злостью пытались доказать, что способны на большее. Сейчас я это увидел, и именно это нужно вкладывать в каждый свой прокат, где бы он ни был. — Арсений смотрит прямо в глаза, говорит спокойно, и впервые Антон не чувствует холода. Чувствует опытного фигуриста и тренера. — Важно отстаивать справедливость и свои по-настоящему профессиональные навыки. Вчера я видел лишь известного фигуриста, про которого все и так знают, что он молодец, но не увидел того, кто за это «молодец» борется и отчаянно отстаивает. Если вы разделяете мою позицию, то вот, подписывайте. — Арсений вытаскивает из стопки бумаг лист, в котором расписался вчера, двигает его ближе к Антону и кладёт ручку рядом. Антон хмурится, пытаясь осознать пламенную речь Арсения и вообще всё происходящее. Арсений — действительно профессионал своего дела, и Антон, по мере осознавания высказанных им мыслей, с ужасом понимает, что согласен полностью. Именно злость и желание доказать свой профессионализм окрасили его прокат в новые, сильные краски. Настоящего чемпиона. Антон смотрит в эти спокойные глаза напротив и со всей ясностью осознаёт, что именно Арсений его научит так окрашивать каждое выступление. —Что это, расписка, что в случае моей смерти на этом катке я к вам претензий не имею? — изгибает Антон одну бровь, пробегаясь глазами по документу. —Не выёживайтесь, а. — закатывает глаза Арсений. — Договор это о нашей отныне совместной работе. Антон понял это и так, но не «повыёживаться» всё же не мог. Арсений, конечно, за словом в карман не полезет и искусно владеет режимом стервы, но ведь Антон тоже. —Кто бы говорил. — одними губами шепчет он, ставя подпись внизу, но Арсений, видимо, в этой жизни умеет всё, в том числе и читать по губам. Он снова закатывает глаза, но предпочитает не заострять внимание. Для него важнее научить Антона, а не препираться с ним. Хотя одно другому, конечно, не мешает, да и глупо отрицать, что перепалки эти не вызывают удовольствия. —На олимпиаду, получается? — Арсений убирает лист, протягивает ладонь для рукопожатия, и, Антон не верит своим глазам, но тренер улыбается. Совершенно искренне, тепло так, что Антон оказывается слаб и улыбается тоже, пожимая удивительно мягкую руку, гордо и решительно повторяя: «На олимпиаду!».

***

Антон вспоминает себя в первый день в Санкт-Петербурге и свои мысли о наконец-то приобретённом в связи с переездом спокойствии и усмехается. Усмехается, слыша в очередной раз «слабо» от Арсения. Прошёл месяц, за который он, приходя на тренировки буквально каждый день, ставит вместе с Арсением и хореографом новую программу, которую будет показывать в сентябре на контрольных прокатах сборной. Звучит, конечно, сильно, но это же самое «сильно» Арсений не применяет ни к одному из его прокатов. Антон злится, уже не понимая, что тренеру от него нужно, всякий раз вспоминает его же слова во второй день их встречи о посыле, который нужно вкладывать для каждого выступления и честно пытается. Но когда Арсений смотрит так холодно пристально, следя за каждой деталью, за каждым взмахом руки и движением коньков по льду, Антон теряется. Арсений требует идеала, Антон знает, что может ему соответствовать, но отчего-то теряется под этим пронзительным взглядом. Антон судорожно выдыхает, собирается с мыслями, сосредотачивается именно на прокате и на том, что должен доказать этому Арсению свой профессионализм, и прыгает самый сложный элемент своей программы. По его ощущениям, чисто. Он подъезжает к тренерскому столу, уже не ожидая похвалы и настроившись на критику, потому что Арсению за этот месяц он не угодил ни разу. —Уже лучше, но можно выше. — одобрительно кивает тренер, однако Антон хмурится, тяжело дыша. —Куда ещё выше, до космоса, что ли? — цедит он сквозь зубы, продолжая хмуриться. Он правда уже не понимает, что Арсению от него нужно и как вообще получить одобрение. —Я могу и в космос, Шастун, вообще без проблем. Но ваше место — здесь, на катке прыгать чисто и высоко. Вперёд. — указывает тренер рукой на центр льда, и Антон со злостью отталкивается от стола. Он привык во всём быть лучшим, а потом перевёлся к Арсению Попову и стал каким-то недостойным в его глазах. Но Антон знает и видит далеко не всё. Антон, как он и делает всегда, вымещает все свои негативные эмоции на лёд, рассекая его вдоль и поперёк и прыгая вверх с таким отчаянием и желанием доказать свою цену, что Арсений, наконец, это видит. Видит его стремление и улыбается, понимая, что не ошибся в ученике ни разу. Он знает прекрасно, что Антон способен, что он — талант и по-настоящему профессионал, но ещё он знает, что об этом знает Антон. На его памяти были фигуристы, достигшие высот и всеобщего одобрения, и перед самым важным этапом карьеры каждого спортсмена — олимпийскими играми, расслаблялись. Не выкладывались на льду, ведь были убеждены, что и так всё умеют и снова выиграют. Не выиграли. Арсений следил за Антоном давно, даже, когда готовил других фигуристов, всё равно смотрел выступления Шастуна, пару раз наблюдал вживую с трибун очередного Гран-при или чемпионата, и засматривался. Он видел его эмоции, распознавал прекрасно, что ему непросто, и с ужасом понимал, что Антон перегорает, что все эти медали и овации ему приелись, не отзываясь гордостью в его чемпионском сердце. И когда перед новым сезоном Антон ему позвонил, Арсений осознал, что не мог и мечтать о том, чтобы тренировать и спасать Антона, заново пробуждая в нём любовь к фигурному катанию и умению побеждать и бороться. Арсений быстро выстроил план работы с Антоном и понял, что гладить его по головке за каждый исполненный элемент не просто нельзя, а категорически противопоказано. Антон должен доказывать, что может. Доказывать не только тренеру, но и себе самому. Антон должен хотеть победить и всех порвать, а не раслабленно откатывать программу. Арсений видел Антона насквозь и понимал, что своими «слабо» он Антона не сломает, а наоборот, закалит. И сейчас Арсений видит, что Антон выкладывается, чисто исполняет все элементы и тренер чувствует его энергетику. Чемпионскую и сильную. Энергетику уверенного в своей победе человека. Арсений улыбается, понимая, что смог добиться правильного настроя Антона, который напрямую отразился на качестве и технике его проката. И именно это он так хотел увидеть в Антоне месяц назад и на всех крайних его выступлениях. —Молодец. Правда, молодец, Шастун. — Антон подъезжает ближе и удивлённо округляет глаза. Да ладно, его похвалил Арсений Сергеевич? —Что, снег завтра пойдёт? — качает головой Антон, пытаясь отдышаться. Арсений лишь улыбается, что тоже, на самом деле, явление редкое и проявленное лишь один раз на памяти Антона, но сейчас он действительно видит эту тёплую улыбку и согревается тоже. —Через месяц у нас контрольные прокаты, поэтому не расслабляйтесь, ведь мы будем продолжать подготовку. — хмурится тренер, и Антон понимает, что акция дня добрых дел подошла к концу, ведь снова чувствует холод в голосе и взгляде Арсения. Поразительный человек, угадать его мотивы и то, что он имеет в виду на самом деле не представляется возможным даже Антону, проводящему с ним каждый день вот уже на протяжении месяца. С другой стороны, какая разница. Арсений должен его научить, а не душу раскрывать, хотя, признаться честно, Антону почему-то хочется узнать истинного Арсения. —Поздно уже, задержались мы, довезти вас до дома? — вдруг предлагает Арсений, поглядывая на часы. Антон хмурится, впадая в ступор от этого предложения, но понимает, что метро вот-вот закроется, а ехать на такси не хочется тоже. Особенно, если его предлагает довезти тренер. Кажется, акция дня добрых дел всё же продолжается, и упускать удивительную возможность Антон не намерен. —Если вас не затруднит. — Антон скрещивает руки на груди, на что Арсений качает головой, усмехаясь, встаёт из-за стола и сообщает, что будет ждать его возле выхода из арены.