***
Небо пылало холодом. Солнце бледным фонарем выныривало из-за пепельных облаков, путалось в скелетах низеньких пятиэтажек — съежившихся, скукожившихся, как стайка больных воробьев, придавленных январем. Контуры улиц утопали в графитной дымке, окрасились в мрачный монохром. Снег лежал белой гладкой прослойкой крем-брюле, иссеченной тропами, точно ножом. Наруто, пряча за пазухой завернутый в футболку плотный кирпичик с деньгами, застыл на лестнице, глядел в больничное окно и лениво думал, что с этого ракурса Атцахлин похож на больную рыбу без чешуи. Без горной брони, растворившейся в тумане, без треска чудовищных льдов, переваливающихся с голых скал, остров предстал скучным и совсем домашним: город исполосовали черные дороги, выжженные следами шин, к разбухшему брюху неба тянулись белые столбы дыма тепловых электростанций, напоминавшие гигантские стебли из сказки про Джека и волшебные бобы. Испарились тугие жилы, стянувшие остров в сложнейший, надрывно дышащий организм, истлели грани, плотно застегнутые на молнию крутых утесов. Остался только несчастный город, тонущий в сугробах и зимнем унынии. Наруто помялся у двери в отделение. Неприятное предчувствие ворочалось в желудке вереницей ржавых шестеренок. До палаты Саске осталось преодолеть какой-то коридор, а там — распахнуть дверь и сказать… Что-нибудь такое сказать — чтобы ни намека на вчерашнее, чтобы сразу, по-взрослому, перейти к делу. Наруто повертел в руках пакет, пригладил шелестящий целлофан, тщательно спрятал неаккуратно выступившие уголки. Легкая пленка послушно натянулась и вновь пошла грубыми изломами. Наруто прикусил изнутри щеку. С одной стороны — жалко, конечно, на половину точно можно спокойно жить полгода и ни о чем не думать. Но раз уж решился… По больничному коридору ползла прохлада, липла к голым щиколоткам, забиралась под одежду. Покрытые липкой испариной стены дышали непроницаемым одиночеством; путаница трещин, как линии на контурной карте, вела за собой к знакомой двери. Наруто притормозил, не решаясь постучать, — занес кулак и застыл, вмороженный в пол. Перевел дыхание, утешая мысли. Сказать ему: давай по-другому поступим, не будем вспоминать вчерашнее, я пришел сюда по делу и только по делу, не бросать же все на полпути, лучше ведь, как обещал, — закончить начатое… Сказать: ты попал в ловушку, Саске, тебе некуда деваться, придется поступить по-моему, чтобы доказать, будто я на твой счет ошибся. Сказать: пожалуйста, Саске, поступи по-моему. Дверь открылась раньше, чем он успел постучать. Пальцы невольно ослабели — Наруто чуть не выронил пакет. Целлофан, охранявший содержимое, протестующе зашелестел. Саске застыл в дверном проеме с выражением плохо сдерживаемого раздражения напополам со смирением: — Опять ты. План не напоминать о вчерашнем разбился об вопросительно-укоризненный взгляд. Наруто подсобрался, накапливая внутри уверенность, выстрелил: — Можешь позвонить Саю? Саске недобро прищурился: — Саю? — Саю. — Сам звони. — Он мне не отвечает. — Зачем он тебе? Наруто осекся, ожидая другой ответ. Взгляд Саске на секунду остекленел, стал странно отрешенным; бесцветно-серый день, заглянувший в окно, притушил живые искры. Отсветы растеклись по безупречно-белому лицу, окрасив его в неестественно-ртутный, и схлынули. — Он мне просто отвечать почему-то не хочет, — повторил Наруто. — Не знаю, в чем дело. Саске коротко покачал головой, стряхивая оцепенение. Черные пряди безжизненно упали на лицо, потускнели, и сам он как-то резко потускнел. Не человек — угольная тень на мокром бетоне. — Наруто, разбирайся со своими проблемами сам. — Слушай, я серьезно. — Стоять и распинаться перед Саске в его планы не входило, горло колючим жгутом стянуло раздражение. Вот же упрямый… — Мне правда нужно поговорить с ним. Можешь ему хотя бы передать, чтобы он трубку взял? Вместо ответа Саске плотно захлопнул дверь, обогнул Наруто и направился прямо по коридору — очевидно, свой ответ он считал исчерпывающим. Наруто потоптался немного и не придумал ничего лучше, чем поплестись следом. Глядя ему в спину, на перекаты мышц под видимыми участками кожи, на шею — прозрачно-белую, как нетронутый снег в горах, Наруто и злился, и покрывался мурашками от необъяснимого мороза. Смотреть на него, такого, — холодно и самому идти позади — холодно. Наруто шел, прижимал к бедру пакет, чувствуя себя полным идиотом, и одновременно ловил впереди каждое движение. Саске ступал осторожно, тщательно вымеряя шаг, держал в кармане руку — видимо, сжимал пачку сигарет. Верилось и не верилось — как много между ними успело произойти, как много произошло… И все же — ни подойти, ни дотронуться. Интересно, думал Наруто, почему так выходит: Саске нет никакого смысла отказываться, и все же — он отказывает. Сложно. И куда сейчас идти? За ним? Или обратно, в свою палату?.. Саске вынужденно обернулся, поворачивая на лестничном марше, — коротко вспыхнула черная острота взгляда, ровная линия рта не дрогнула, — и Наруто, раздумывающий, вернуться ли на свой этаж, сворачивать никуда не стал. Переместиться бы в прошлое, подумал он, отыскать себя самого и дать подсказки — рассказать, как делать не нужно, а как стоило. Уличный мороз выгреб из-под тонкой ткани футболки последние крохи тепла. Саске словно вовсе холода не чувствовал: толкнул железную дверь, вышел за порог больницы, вытряхнул сигарету из пачки… Кожа, и без того бледная, окрасилась в чистый цвет зимы. С виду — нет под ней ни грамма тепла, ни энергии — все куда-то растрачено, когда-то потеряно. Не верилось, что где-то там, в глубине, стучит живое сердце. Холод и лед нежил его оболочку, и сам Саске скоро станет таким же. Наруто поежился, подошел на шаг ближе. — Саске, серьезно, что за сложность — просто передать просьбу? Не буду я Саю ни о чем таком говорить… Не о вчерашнем. Саске смерил его коротким взглядом без выражения: — Не жмись ко мне. Как проще стало бы жить, если бы все сокрытое, тайное читалось по призрачной тени, маячившей за холодным прищуром, под прохладой полупрозрачных век, угадывалось в тонкой вязи голубых венок на запястьях, под обтянутыми белой кожей костяшками пальцев. Как проще стало бы жить, если ни к кому не привязываться, не погружаться в тайны чужой души. Связь — как письмо из далекого прошлого, бережно вложенное между страницами книги, в какой момент ни прочти — строчки, слова, точки и запятые — заново превращаются в мотыльковые вдохи и биение живого пульса. Как проще стало бы, знай, где и когда остановиться, чтобы живое — не каменело от страха, чтобы не ранить там, где тонко, не разрушить то, что и так хрупко. — Ясно, — сказал Наруто, потирая предплечья и выдыхая пар — руки коченели от холода. — Ладно, я вчера психанул, наговорил, чего не стоило… Наверное. Саске молча закурил. Дым голубоватыми вензелями заструился вверх. Наруто вздохнул, повертел в руках пакет, попытался поймать взгляд… Не поймал. — Вот. — Он решительно протянул ношу. — Передай Саю от меня. Я знаю, он к тебе приходит. Саске на автомате взял пакет, взвесил его в руке. — Это что? — поинтересовался он. — Наркотики? Бомба? Не достался тебе — не достанься же никому? — Деньги. — Наруто поморщился, но на подначку не повелся. — Для Сая. Он поймет. Саске протянул пакет обратно: — Забирай. — Нет. — Иначе я выброшу. Наруто внимательно на него посмотрел. Сквозь мутные слои полуденного холода, серой незнакомой зимы в фокус попали яркая кайма вдоль обветренных губ, дрогнувший уголок рта, колыхнувшаяся черная прядь и странная внимательность, затаенная на глубине зрачка, такая непривычная взгляду. Наруто развернулся ко входу в больницу, уронил через плечо: — Не выбросишь. Перед тем, как за его спиной закрылась дверь, Наруто успел заметить — Саске отвел глаза.***
Сердца не существовало. Не существовало ни радости, ни счастья, ни любви — и тех, кому предназначено их испытывать, — тоже не существовало. Все, что нельзя увидеть, до чего дотронуться или услышать, — бесплотно, а значит — не существует. У Итачи не было сердца. У матери не было сердца. У отца не было сердца. Они были бессердечны, а у Саске… У Саске на месте сердца пульсировала пустота. Темная кровь текла по изодранным артериям в бесплотность и пустоту, бесплотность и пустота, стесанные пульсом, сплевывали ее обратно — изношенную, истощенную. Цикл повторялся из раза в раз, сердце выстреливало вхолостую. Все вокруг обретало понятные черты: то, чего не существует, не может ранить, не может опутать, как паутина электрических кабелей — больничный полоток и стены. Не может превратить бесплотное в извивающуюся боль. Саске надевал ледяную броню неуязвимости, как Атцахлин прятал под многотонными пластами вечного снега истерзанную мокрыми ранами рек землю. Саске знал: они гноились, обрастали язвами и плешивыми шляпками плесени. Все вокруг восхищались красотой гор, белоснежными равнинами, но на деле — плесень. Металлически-чешуйчатые соцветия плесени — звенящие, точно жемчужные бусы, рассыпанные по кафелю. Ночь наваливалась на Саске тяжестью, точно обкладывала мокрыми камнями. Саске курил в больничное окно, ложился спать. Сумрак давил на веки, каменное спокойствие крошилось скорлупой. Ночь — не точка побега, а жизненно-важный узел: в темноте легко прятать страхи и сомнения. Ночь сменялась утром, освежевывая их наголо. Голубая сталь неба равнодушно глядела сверху. Саске злился. Облезлый целлофановый пакет, одиноко лежащий на тумбочке, действовал на нервы похуже осмелевшего пару ночей назад Наруто, вбившего себе в голову дурацкую идею, что он спаситель мира. Наруто, осмелившегося подумать, что сможет всех спасти. Кого спасать собрался, болван? От чего? — Спаси себя сам, придурок, — раздраженно сказал Саске в распахнутое окно, затягиваясь сигаретой. Крашеная в морковный медсестра снова начнет психовать, что курить в палате нельзя, но не выходить же постоянно на улицу — так здесь навечно можно остаться с каким-нибудь воспалением легких… Саске щелчком выбросил окурок. Снова наткнулся взглядом на сверток — замахнуться бы, вышвырнуть и его тоже… Не имел этот наивный дурак права распоряжаться чужой жизнью, не имел права влезать так глубоко. Сакуру, Сая к рукам прибрать собирался, надо же… Никто его не подпускал, никто не позволял подбираться близко. Взять бы еще раз за шкирку, зажать в углу, нагнуть раком, чтобы напрочь забыл о своих идеях, а о словах, бездумно брошенных в лицо, навсегда пожалел. Злость заскреблась в легких, точно наждачная бумага, обратилась в горькую клейкую лаву, залила горло и теперь проворачивалась там, царапая голосовые связки. Саске снова вцепился в пачку сигарет, поддел одну… Осколочный звон резко ударил в уши. Саске вскинул глаза — мелкая сосулька, сорвавшись откуда-то с крыши, вонзилась в пухлую шапку снега на подоконнике и с дребезгом раскололась надвое. — Блядь, — вырвалось у Саске от неожиданности. Сердце, невольно рванувшееся в ребра, успокоилось и заново застрочило ритм. Саске подобрал с пола несколько отскочивших под ноги завертевшихся юлой ледяных стекляшек, выбросил в окно. Обратную сторону век короткой вспышкой кольнула ножевая синева: пустая глотка пропасти, лилово-синие горы, полукругом охватывающие обрыв, глаза, поддернутые пепельно-голубым, побелевшее лицо, изорванная оранжевая куртка… Саске закусил губу. Вернул сигарету в пачку, захлопнул окно. К черту. День подыхал под больным больничным плафоном, в засаленных, вспотевших от озноба стенах. Обрести покой не получалось: что-то копошащееся, тревожное занозой засело в ребрах, вгрызлось в позвоночник. Саске маялся, меряя палату шагами, ложился, врубая на телефоне фильм и через пять минут вырубая. Выдержал обход врача, прошелся от скуки по этажу, выбрался в маленький магазинчик за сигаретами… — Сай, — сказал Саске, выходя на улицу и пряча пачку в карман, как только в трубке раздалось округло-неторопливое «Алло». Ветер сдул снежную пыль с карниза, протащил под ногами обертку из-под пломбира. Подумалось мимолетом раздраженно — какой идиот будет жрать зимой мороженое?.. — Поднимайся и приезжай. — Что-то привезти надо? — Жопу свою привези. Короткое молчание сменилось догадкой и неуверенным, робким смешком: — Секс в больнице — это как-то не очень оригинально. — А ты у нас большой оригинал, что ли? — поинтересовался Саске. — Давай, в темпе. Я тебя хочу. — Поздно уже, — нехотя протянул Сай. — Не пустят. — Через окно полезешь. Как Ромео к Джульетте, — жестко сказал Саске. — Достаточно оригинально? Или в тебе умер романтик? — Очень смешно, — настороженно отозвался Сай. — К тебе на такси час ехать, минимум… Давай завтра. — Давай ты не будешь выебываться, — парировал Саске. Подумал немного, добавил уже спокойнее: — Никто тебя отсюда не выгонит. Тут всем на всех плевать. Сай, вопреки своим предположениям, приехал через сорок минут. Без проблем прошел пост, следом за Саске послушно поднялся по лестнице. Бросил на соседнюю, незанятую койку какой-то пакет. — Подумал, раз Сакура уехала, что-то же нужно… — Сай замер глазами на свертке, огляделся. В черном свежем и идеально-выглаженном джемпере без единой ворсинки он выглядел омерзительным напоминанием тому, что где-то за стенами больницы течет нормальная жизнь — без таблеток, капельниц и гипса. Саске казалось, он уже насквозь пропах лекарствами. — Она, кстати, как? Все, с концами? — Не знаю. Нет. Да. — Саске прилег на кровать. — Плевать. Сай, недолго подумав, присел рядом. — Что тебе говорят по поводу выписки? — Он кивком обвел палату и, словно перебарывая в себе что-то, спросил уже тише: — Аренда заканчивается в пятницу, продлять? Или купим билет обратно? — А ты устал здесь? — Саске поднял на него глаза. Сай вздохнул, выдавил неопределенно: — Тут делать нечего. — Нечего… — раздельно повторил Саске. — С сотрясением мозга три месяца не летают, в курсе? — Ты здесь три месяца, что ли, лежать собрался? — не понял Сай. — Нет. Под роспись хоть завтра могу уйти. — И что… ты собираешься делать? — Ничего. Сай промолчал. Сел рядом, сцепив руки в замок. Большие пальцы завращались друг вокруг друга, словно наматывали невидимую леску. Глаза обреченно и прохладно заблестели черным хромом. Гулкая тишина, отражаясь от стен, ударила в мозг. Кислый сырой сумрак пробрался под кожу, злость разрезала на лоскуты волокна и мышцы, вышивая на сердце узоры новых ран. Внутри червячком шевельнулись слова Наруто — ты без них не можешь… — Тебе от Наруто. — Саске коротко кивнул на сверток. — Это что? — насторожился Сай. Практически сразу сообразив, что к чему, добавил: — Зачем? — А я не знаю, — резко ответил Саске. — Благотворительностью, может, занялся. Спасение бездомных проституток от рук тирании. Борьба с социальной несправедливостью. Что-то в этом духе. У него спрашивай. Обернулся вполоборота, посмотрел: возьмет, не возьмет… Сай приблизился к свертку. Повертел в руках, оценил вес. Тонкие стрелки бровей коротко сошлись на переносице, глаза остекленели. Может он без них. Не нужны ни шлюха, ни услужливая дура. Никто не нужен. — Мне все равно, — сказал Саске. — Забирай. — Это шутка, что ли? — Сай смотрел на Саске взглядом животного, парализованного светом автомобильных фар. — Я похож на клоуна? Сай помолчал, снова взглянул на деньги. — Я схожу отдам. Дверь за ним закрылась через три удара сердца.***
Саске плыл по коридорам злой тенью — тени стекались из углов, липли к коже, просачивались внутрь. Тьма клубилась под ребрами, топила душу, льнула к корню языка горькой таблеткой, травила мышцы молочной кислотой. Саске казалось — он видит себя со стороны, видит, как внутри разваливается нечто, как айсберг на куски, оставляя пустынный остов старых привычек. Сай не вернулся. От Наруто — больше не вернулся. Исчез вместе с вишневым запахом электронных сигарет и коротким сообщением в мессенджере, что съезжает из квартиры. Злоба, бумажно-белая, как акульи хрящи, тянулась из простуженных коридоров больницы, ползла с упорством насекомого, забиралась на грубо накрахмаленное постельное белье, крала остатки тепла. Наутро футболка прилипала к спине мокрым пластырем — Саске чувствовал, будто подвешен к призрачной нервущейся леске, натянутой ветром. Он засыпал и просыпался, позволяя воображению разматывать ленты воспоминаний. Казалось, изнутри сочилось все, что однажды отпечаталось на сетчатке глаз: полузабытые стены дома, давящая тишина в навсегда пустой спальне родителей, синяя любимая с детства футболка с широким воротом, длинные волосы брата, мост, сияющий звездной глазурью, еще не сгнивший в плену ржавчины. Что там хотел болван Наруто, что он там понимал… У раненого утра вытекали глаза, холод выжигал на снегу корку льда. Рядом с импровизированной курилкой прямо у выхода из больницы отдыхала парочка скорых; снег в тени сиял синевато-лиловым блеском, солнце вскарабкивалось все выше, нависало над морем крыш. Свет припадал к вытоптанным дорожкам, бежал вглубь города, перебирая длинными лучами. Саске курил, накинув на плечи куртку. Под боком хлопнула железная дверь. На появившуюся оттуда светлую золотистую макушку с карниза упало несколько капель — Наруто поежился, легко тряхнул волосами, будто скидывал сухие осенние листья. По синтетической куртке скатилась снежная пыль, подброшенная беззаботным голубым ветром. — Отчаливаешь? — спросил Саске, оценив внешний вид и размеры рюкзака на плече. Наруто, солнечный, мягкий, бледный после болезни, но оживленный, вздрогнул и обернулся. Крошечные металлические вставки на ремнях куртки затрепетали утренними бликами, едва не ослепив Саске. — Ага, выписался, — ответил он и неловко поправил лямку рюкзака. — Ясно, — сказал Саске и отвел взгляд. Затянулся сухим горячим дымом, сбросил пепел с кончика сигареты. — Удачи. — А ты тут остаешься? — Да. — Надолго? — Что за допрос? — Просто интересно… — Наруто притих, думая о чем-то своем. Саске промолчал. — Я решил, тут пока поживу, квартиру снял… — после недолгой заминки послышалось рядом неуверенное, и, судя по звуку, Наруто смущенно шаркнул ногой. — Смысл на базу возвращаться… Дорого. Киба мне рассказал — здесь есть свои трассы в черте города — хрен пойми что, конечно, но местные бордисты, чтобы деньги большие не платить, катаются, и им нормально. Саске коротко на него взглянул. Наруто смотрел в сторону, обдумывал что-то, покусывая губы. — А ты что думаешь? — спросил он. — Решил в этом году окончить сезон? Саске пожал плечами. — Я пока ничего не решил. Наруто снова замолчал, принялся приглаживать ремешки на куртке. — Хочешь, присоединяйся. — Прозвучало торопливо, на выдохе, словно долго-долго копил — и наконец вырвал изнутри вместе с мясом. — Киба обещал завтра показать пару спусков, я могу отправить ссылки тебе. Если понравится, то, как выпишут, — звони там или пиши… Можем вместе туда ездить катать. Саске подумал — скучно. Скучно и бессмысленно. Глупая, глупая непоследовательность… но с другой стороны — разве не за этим он ехал за тысячи километров? Саске неторопливо достал из кармана куртки телефон, разблокировал. — Говори адрес. Наруто коротко выдохнул.