Игра отражений

Росинка вышагивала по широкому двору неторопливо и гордо, словно точно знала, какой ценный всадник сидел в седле, и Эмгыр, с опасливым подозрением относившийся к лошадям, через некоторое время расслабился, выпрямился и немного отпустил поводья, которые до этого сжимал изо всех сил. — Если хочешь, чтобы она поскакала быстрее, щелкни ее пятками, — посоветовал Фергус, следовавший рядом с лошадью, но не касавшийся ее, — только легонько. Не бойся, она не скинет. — Я не боюсь, — упрямо заявил мальчик, но выждал несколько секунд прежде, чем последовать совету. Послушная Росинка ускорила шаг, и Эмгыр просиял — он привык, что люди в его окружении почти никогда с ним не спорили, подчинялись его приказам или старательно исполняли вежливые просьбы. Но заставить подчиняться такое большое и опасное существо, бессловесное, а потому непокорное — это было уже совсем другое дело. Фергус улыбнулся. — Когда научишься скакать галопом, я разрешу тебе ездить на Льве, — пообещал он, и на лице мальчика снова отразилось глубокое сомнение. Цинтрийский жеребец, подарок короля Дагорада, оказался своенравным и упрямым — Фергус подозревал, что именно из-за него Эмгыр начал побаиваться лошадей, но Лев был еще очень молод, и Император надеялся, что конюшие княгини Розалии сумеют вышколить его должным образом, чтобы принц действительно смог воспользоваться подарком по назначению. Самому Фергусу было немного стыдно, что он заметил страх сына перед существами, которые самому Императору казались верными слугами и надежными друзьями, лишь когда они оказались здесь, в Туссенте. Ему вообще начинало казаться, что за проведенное в поместье княгини Розы краткое время он узнал о своем сыне больше, чем за предыдущие девять лет его жизни. И Фергус теперь с интересом открывал для себя все новые нюансы характера Эмгыра, который до сих пор казался ему послушным, хоть и временами немного упрямым мальчиком, делавшим большие успехи в учебе — и не более. С каждым днем к списку того, что сын любил или ненавидел, боялся или желал, добавлялись все новые пункты, а Фергус убеждался, что прежде вовсе не знал его, и теперь знакомился с Ежиком заново. Эмгыр был скрытным — это стало для отца не слишком приятным сюрпризом. Оказалось, сын готов был терпеть усталость и боль даже в моменты, когда в этом не было никакой необходимости. Фергус не знал, допустим, что мальчик не просто не любил пить молоко, такое полезное, по мнению нянюшки Эдны. От нескольких глотков Эмгыру через некоторое время становилось нехорошо, тошнило и крутило живот, но об этом стыдном недомогании он не рассказывал даже верной опекунше. Фергус подозревал теперь, что этот маленький секрет был лишь одним из примеров того, как надежно его сын отгораживался даже от тех людей, которые искренне любили его, заботились и никогда его не подводили. Сам Император подводил Ежика не однажды — и мальчик уж точно не был готов так легко посвящать отца в свои слабости и интересы. Но дни в Туссенте — каждый одновременно нескончаемый, как целое счастливое лето, и скоротечный, как миг — шли, и Фергус старался приоткрывать покров за покровом, познавать личность маленького человека все глубже — деликатно, но настойчиво. В поместье Розалии их встретили с искренней радостью. Фергус, даже дав сыну обещание сопровождать его в это путешествие, еще некоторое время мучился сомнениями, стоило ли ему покидать столицу. И в иных обстоятельствах он, может, и не послушал бы ни заверений Даги, что после завершения Геммерийской кампании дела в Империи пошли на лад и стабилизировались, ни скупых замечаний Дэглана о том, что отец Фергуса время от времени тоже позволял себе немного отдохнуть от государственных дел и уезжал из Нильфгаарда. Но после всего пережитого за последние несколько месяцев Император ничего не желал так сильно, как провести хотя бы месяц вдали от насущных проблем, на лоне прекрасной туссентской природы, знакомой ему с раннего детства, в компании единственного сына, которым до сих пор Фергус почти не интересовался. И он поддался искушению. Из столицы теперь каждый вечер ему приходили донесения о состоянии дел, но с каждым разом Фергус читал их все с меньшим вниманием. Даги был прав — в Империи воцарился пусть временный, но устойчивый покой, и всякое новое письмо от Советника было почти точным повторением предыдущего. В Туссенте же у Фергуса находились дела поважнее — учить Эмгыра держаться в седле или каждый вечер на закате прогуливаться с ним по берегу реки и смотреть, как огромное золотое солнце расцвечивало небо багрянцем и пурпуром, словно приветствуя скорое явление на нем бесконечного множества звезд. Ардаль остался в столице, и Фергус наделил его правом ставить Императорскую печать на самых незначительных письмах и распоряжениях — верный адъютант вполне мог с этим справиться. В путешествие же, кроме мастера Риннельдора, Императора сопровождал небольшой отряд гвардейцев — для охраны, которая была ему не слишком нужна — во главе с Маргаритой, занявшей эту почетную должность незадолго до отъезда из Нильфгаарда. Рыцари были теперь расквартированы в селении неподалеку от княжеского замка и предавались такой же счастливой праздности, как и их повелитель. Маргарита же была гостьей в доме старшей сестры к большому удовольствию обеих. За несколько недель до приезда Императора Розалия произвела на свет еще одну дочь. Малышка Генриетта была представлена дорогим гостям со всем традиционным туссентским официозом, и, глядя на княжескую чету и их отпрысков, Фергус думал, что, пожалуй, именно так должны были выглядеть по-настоящему счастливые семьи. Князь Генрих, оставивший дипломатическую службу, явно вовсе по ней не скучал. Он наслаждался своей ролью ленивого помещика, нежного мужа и заботливого отца. Фергус часто заставал его с малышкой в одной руке и Сианной, уцепившейся за вторую, прогуливающимся по цветущему саду, увлеченным почти бессмысленной, но очень жаркой дискуссией с говорливой старшей дочерью. И Император в глубине души завидовал Генриху — он сделал свой выбор — тот, который самому Фергусу был недоступен — и теперь пожинал его прекрасные плоды. Кроме хозяев, Император застал в поместье и опальную княгиню Кароберту. Та мало интересовалась воспитанием внучек, и было иногда заметно, с каким трудом женщине, привыкшей принимать сложные политические решения, произносить речи перед притихшей толпой и открывать рыцарские турниры, давалась эта новая скучная жизнь. Кароберта была рада приезду Фергуса. Она пыталась заводить с ним привычные разговоры на сложные государственные темы, но быстро отчаялась, не найдя в собеседнике собственного энтузиазма. Впрочем, от одиночества княгиня тоже не слишком страдала. Арториус Виго, не пожелавший остаться при дворе князя Филиппа, теперь всюду сопровождал Кароберту, и очень скоро Фергус догадался, что связан с ней он был не только чувством долга. Император однажды совершенно случайно застукал их на берегу реки в довольно компрометирующих обстоятельствах, но, конечно, сделал вид, что ничего не заметил, и не стал ни поздравлять Кароберту, ни пытаться разузнать об их отношениях побольше, как бы любопытно ему ни было. Император не признался в своем открытии даже тогда, когда дочери Кароберты принялись при нем сплетничать о матери и строить предположения, действительно ли мастер Арториус нашел лазейку в сердце и будуар княгини, и, если да, как долго это продолжалось. Слушая их болтовню, однако, Фергус впервые осознал, что его — несмотря на высокий статус, отгораживавший его от всех подданных, даже самых преданных — приняли в семью. И это было удивительное, волнующе приятное чувство. Эмгыр же, хотя приняли его с такой же радостью и радушием, относился к окружающим с куда большим недоверием, чем его отец. Он с прохладцей принимал попытки Розалии окружить его нежной материнской заботой, мальчика явно раздражали дочери княгини. Одна — тем, что слишком часто разражалась недовольным оглушительным плачем по любому поводу, вторая — когда взрослые, наплевав на значительную разницу в возрасте, предлагали мальчику с ней поиграть. Здесь, в Туссенте, обычно послушный принц не чувствовал себя обязанным подчиняться. Он научился говорить твердое «Нет», а, может быть, просто впервые ощутил свое право поступить именно так. Фергус попросил Розалию не неволить мальчика, и от него в конце концов отстали, предоставив Эмгыра самому себе. У него, справедливости ради, все четче проступало и утверждалось осознание того, кто действительно был его семьей, а кого нужно было держать на почтительном расстоянии. Эмгыр пользовался — и откровенно наслаждался — новообретенной свободой отца, проводил с ним каждую незанятую учебой или сном минуту, впитывал его неуклюжие советы и поддерживал даже самые неважные разговоры. С куда большей охотой также мальчик теперь подходил к урокам с мастером Риннельдором. Тот тоже получил высочайшее позволение войти в ближний круг принца, и эльф, как замечал Фергус, с каждым днем все больше оттаивал, относился к подопечному со все возраставшей теплотой. Наблюдать за этим было странно, но Император не возражал. Риннельдор отправился в это путешествие, чтобы защищать принца — в числе прочего, как сам он заявил — и, пусть охрана Эмгыру была и не слишком нужна, Фергусу было спокойней, когда он знал, что рядом с его сыном находится могущественный чародей. Эренваль остался в столице, и Знающий, похоже, готов был теперь дарить свою сомнительную отцовскую заботу Эмгыру, хоть и все так же скупо и сдержанно, как прежде. День пролетал за днем, и месяц, который сам Фергус позволил себе выкроить на отдых вдали от государственных дел, подходил к концу. Эмгыр тоже прекрасно знал, что отцу вскоре предстояло вернуться в столицу, и начал уже поговаривать о том, что устал отдыхать и намерен был отправиться в Нильфгаард вместе с ним. Император не спорил, решив разбираться с проблемами по мере их поступления. Он надеялся уговорить сына остаться в Туссенте хотя бы до осени, хотя настоящих причин для этого не находилось. Ни Фергус, ни мастер Риннельдор так и не смогли выяснить, что же случилось с Эмгыром, из-за чего он заболел, угрожала ли ему опасность до сих пор. В столице все шло своим чередом, а недуг мальчика, казалось, прошел бесследно. Фергус за несколько дней до отъезда, когда намеки сына превратились в совершенно прямые просьбы и грозили перерасти в требования, был готов поддаться на его уговоры. Он понимал, что, вернувшись в столицу, не сможет больше уделять сыну столько же времени, сколько сейчас, но так было несравнимо лучше, чем вовсе расстаться с ним — за неполный месяц в Туссенте Император слишком сильно привык к неизменной компании мальчика, и вместе с тем — ощущал, что все еще узнал о нем недостаточно, и разлука могла прервать это знакомство. Эмгыр, чуя слабину в отце, уже начал готовиться к отъезду, велел Мерериду собирать его книги и игрушки, рассуждал о том, что в столице, должно быть, его друзья — и особенно Мэнно Коэгоорн — должно быть, истосковались по своему предводителю и не находили себе места. Фергус смирился с тем, что сложное решение было принято без него, и был готов с ним согласиться — но все изменилось, когда сын снова заболел. На этот раз его недомогание отец заметил сразу. Мальчик, всегда с нетерпением ждавший очередной вечерней прогулки, последовал за Фергусом к воротам поместья, но Император обратил внимание, каким медлительным был его шаг, как блестел от пота его лоб, хотя вечер стоял упоительно прохладный. Эмгыр запротестовал было, попытался заверить родителя, что все с ним было в порядке, но Фергус твердой рукой отвел его в спальню и вызвал к постели сына мастера Риннельдора. Незамедлительно явившийся эльф подтвердил опасения Императора — у Эмгыра поднялась температура, и, хоть состояние его и было вновь похоже на обычный солнечный удар или случайную простуду, Знающий сразу обеспокоился и, проведя всю ночь у постели мальчика, наутро подтвердил — прежняя хворь вернулась. Действовал Риннельдор быстро. Его прекрасно оборудованная лаборатория осталась в Нильфгаарде, но нужные ингредиенты для целебного снадобья он раздобыл без труда, а с необходимыми приборами мастеру помог Арториус Виго, в изгнании не забросивший чародейское ремесло. Эльф приготовил эликсир, напоил им впавшего в тревожное забытье Эмгыра, и после этого, как и в прошлый раз, осталось только ждать. — Мы же увезли его из столицы, — сокрушался Фергус, нервно расхаживая по комнате, соседней со спальней Эмгыра — с мальчиком остались верный Мерерид и жаждавший помочь Арториус Виго. — выходит, его болезнь серьезней, чем вы предполагали? Мастер Риннельдор устало покачал головой. Он явно не желал этого показывать, но состояние маленького подопечного тревожило его ничуть не меньше, чем Фергуса — и почти так же, как ощущение собственной беспомощности. — Я проведу новые исследования, — помолчав, ответил эльф, — изучу кровь и другие жидкости тела принца, просканирую его ауру — может быть, это даст ответ на ваш вопрос. Пока же могу вас заверить — я делаю все, что в моих силах. Фергус тряхнул головой — не то чтобы он сомневался в честности мастера Риннельдора или в его желании помочь. Но сейчас, яснее, чем когда бы то ни было прежде, он вспоминал, что Лее, несмотря на все свои заверения, эльф помочь не смог. Она умерла не благодаря, но вопреки его хваленому могуществу и большим стараниям. И теперь Риннельдор пытался спасти его сына — и пока неясно было, преуспевал ли в этом. Эликсир Знающего оказал нужный эффект — к утру Эмгыру полегчало, но, пока, вдохновленный успехом, эльф принялся за свои исследования, к Фергусу, накануне не сомкнувшему глаз и теперь туго соображавшему, обратился Арториус Виго. — Мне бы не хотелось ставить под сомнение мастерство моего коллеги, — заговорил он, глядя в воспаленные усталые глаза Императора, — магия Знающих нам, человеческим чародеям, недоступна и большей частью непонятна, но я хотел бы поделиться с мастером Риннельдором одним соображением, к которому я пришел, пока присматривал за Его Высочеством. Фергус раздраженно махнул рукой — он понятия не имел, был ли Арториус Виго хорошим чародеем, но вот мастером цветистых речей тот явно являлся. А слушать его вежливые замысловатые эскапады у Императора сейчас не было никаких сил. — Так идите и поговорите с ним, — ответил он раздраженно. — Увы, — улыбнулся Арториус и спрятал тонкие бледные ладони в рукава мантии, — мастер Риннельдор не желает разговаривать с кем-то, вроде меня. С человеческой расой, как таковой, он еще готов мириться, но вот человеческие чародеи ему особенно не по душе. Полагаю, как и большинство представителей его народа, мастер видит в нас простых разбойников, глупых неумех, похитивших драгоценный дар магии и использующих его не по назначению. Я надеялся, в вашей компании он станет более приветливым. Фергус, вынужденный признать правоту Арториуса, устало кивнул и поднялся. Пошатнулся и ухватился за спинку кресла, чтобы позорно не рухнуть на пол. Чародей мягко покачал головой. — Позвольте, — проговорил он и, не дожидаясь согласия, взмахнул рукой и произнес короткое заклинание. В голове Фергуса мгновенно прояснилось, а тяжелая усталость, смешанная с почти невыносимой тревогой, послушно отступила, но по спине вдоль позвоночника Императора прокатилась неприятная волна зуда. Он удивленно уставился на мастера. Тот улыбнулся. — Ее Милости прежде часто приходилось проводить ночи без сна и в волнениях, — пояснил он, — так что я освоил кое-какие полезные приемы. Эффект продлится недолго, так что поспешим? Фергус благодарно кивнул. Мастера Риннельдора они застали в комнате, отведенной под походную лабораторию Знающего, и тот раздраженно и холодно окинул незваных посетителей взглядом. — Я попросил бы не отвлекать меня от работы, — отчеканил эльф, но Фергус властно оборвал его, подняв руку. — Мастер Виго считает, что может нам помочь, — сказал он твердо, — и я не в том положении, чтобы отказываться от его помощи. Риннельдор жестко поджал губы, сцепил перед собой пальцы и развернулся к чародею, смерил его еще одним презрительным взглядом, давая понять, что слушает. — Я обратил внимание, коллега, — заговорил Арториус без обиняков, — что вы приложили немалые усилия, чтобы оградить и Его Высочество, и Его Величество от чуждого магического воздействия. Но, тем не менее, мне несколько минут назад удалось наложить на Императора простую чару, пробив вашу защиту. Фергус заметил, как лицо Риннельдора побелело, заиграли желваки, высокий лоб прорезали грозные морщины. Он молчал. — Как я уже сказал владыке, магия Знающих таким, как я, неведома и недоступна, — продолжал Арториус, как ни в чем не бывало, — я никогда не смог бы постичь то, что вы называете истиной природой Хаоса, и так далее. Но, смею заметить, здесь, в нашем мире ограниченных возможностей и «неумелого колдунства», как назвал это однажды один мой знакомый… — Ближе к делу, — скомандовал Фергус, и Арториус покорно кивнул. — Одним словом, мы, человеческие чародеи, шли по собственному пути, — продолжал он уже более деловито и быстро, — изучали те заклятья и источники магии, что были нам доступны. Я почувствовал защиту, лежащую на Его Величестве, сразу, как мы повстречались в Боклере, и мне стало интересно, смогу ли я справиться с ней. Я ученый, понимаете? На этот раз нахмурился Фергус — Арториус Виго так легко, таким светским тоном признавался в готовящемся предательстве, словно в этом не было ровным счетом ничего зазорного. — Я пришел к выводу, — продолжал чародей невозмутимо, — что единственная энергия, способная противоречить эльфской магии — это запретный источник, который не приемлют не только Знающие, но и большинство моих коллег. Я изучал магию Огня, как теоретик, старался не прибегать к ней без необходимости. Но сейчас попробовал — и у меня получилось. Риннельдор послал откровенно яростный взгляд Фергусу, словно надеялся, что Император немедля велит схватить наглого колдуна и бросить его в застенки за запретные эксперименты. Но правитель нетерпеливо отмахнулся, веля Арториусу продолжать. — Мне известно, какой метод вы применили, чтобы исцелить Его Высочество, — заметил Арториус, — и в иных обстоятельствах я не стал бы подвергать его сомнению — мальчику стало лучше. Но теперь, осмотрев его, проведя с ним всю ночь, я задумался — не случилось ли так потому, что вы убрали симптомы, но не решили проблему в корне — именно поэтому болезнь вернулась, хотя прежде казалась побежденной. — Хотите сказать, моего сына все же заколдовали? — не выдержал Фергус, — прокляли магией Огня? — Я не стал бы утверждать, что это было проклятье, — покачал головой Арториус, — его сигнатура читаема, вне зависимости от источника магии, дорогой коллега заметил бы проклятье наверняка. Я склонен полагать, что на Его Высочество влияет заклятье отложенного действия, может быть, артефакт, который вы не смогли заметить. Чара проявляется с определенной периодичностью. В иных обстоятельствах я предложил бы выждать месяц и проверить мою теорию. Но жизнь мальчика в опасности — нового приступа он может не пережить. Потому, думаю, нам следует найти источник заклятья и устранить его, как можно скорее. — Я не намерен выслушивать теории этого шарлатана, — с откровенной злостью выговорил Риннельдор — Фергус никогда прежде не слышал у него подобного тона. Арториус Виго развел руками. — Я лишь предлагаю, — отозвался он благодушно, — и ни на чем не настаиваю. Фергус, не глядя на мастера Риннельдора, не желая больше слушать его, повернулся к Арториусу. — Вы сможете найти источник заклятья? — спросил он. Мастер Виго кивнул. — Если он существует, я сумею отследить сигнатуру, подобную той, что я почувствовал в мальчике, — ответил он. — Тогда — действуйте, — приказал Император. В покои Эмгыра они явились втроем. Риннельдор, несмотря на свое недовольство, не пожелал оставаться в стороне, и Фергус не стал его останавливать. Он был совершенно уверен, что помощь двух чародеев точно не повредит. Ежик лежал в постели под легкой простыней, и Мерерид, устроившись рядом с его кроватью на стуле, клевал носом, вполглаза охраняя сон своего маленького господина. При появлении Фергуса слуга подскочил, поклонился и испуганно посмотрел на сопровождавших Императора чародеев. Арториус Виго улыбнулся юноше почти ласково. — Ты можешь нам помочь, дитя, — обратился он к Мерериду, — кто, как не ты, знает, что Его Высочество привез с собой из столицы, и с чем он не расставался достаточно долгое время — подобные заклятья обычно накладываются на привычные предметы, успевшие впитать энергетику хозяина. Принц, как я понял, лишен магического ядра, так что его контакт с предметом должен был длиться несколько месяцев или даже лет. Растерянный Мерерид пожал плечами и на некоторое время крепко задумался. — Его Высочество привез с собой книги и игрушечных солдатиков, — принялся перечислять он, — но первые он взял из библиотеки перед самым отъездом — мой господин быстро читает. Солдатиков же ему преподнесли в подарок на девятый день рождения. — Не то, — покачал головой Виго. — Одежда, обувь и банные принадлежности — совсем новые, — продолжал Мерерид, — коня Его Высочества покрывают попоной, которую ему преподнес Его Величество Дагорад, может быть… — Нет, — качнул головой Фергус, — Эмгыр не приближался ко Льву, пока мы не прибыли в Туссент. Жеребца держали в конюшнях, и мой сын туда почти не заходил. — Значит, это тоже не подходит, — подтвердил Арториус Виго, — контакт с предметом должен быть более или менее постоянным. Что-нибудь еще, дитя? Мерерид опустил глаза к носкам своих сапог, потом вдруг вскинул взгляд на чародея. — Шахматы Ее Величества, — наконец выдал он, — мой господин не велел мне к ним прикасаться, сам упаковал их, и иногда я видел, как Его Высочество доставал их и играл сам с собой… Арториус и Император переглянулись. — Покажи их мне, — попросил чародей. Мерерид, поклонившись, ринулся исполнять просьбу, а Фергус, приблизившись к кровати сына, присел на край, аккуратно пригладил растрепанные влажные от пота волосы, вгляделся в осунувшееся лицо сына, чувствуя затылком тяжелый взгляд мастера Риннельдора. Камергер, меж тем, извлек откуда-то знакомую черно-белую коробку, с поклоном передал ее в руки Арториуса Виго, и тот, проведя над вещицей ладонью, произнес несколько слов, а через мгновение тихо охнул и, казалось, чуть не выронил шахматы из рук, обжегшись. — Это источник заклятья, — уверенно сказал он, — я чувствую четкую сигнатуру — и накладывал чары отнюдь не дилетант. — Вы можете снять заклятье? — спросил Фергус, и Арториус, посомневавшись мгновение, кивнул, — тогда ступайте и сделайте это немедленно. Чародей поспешил откланяться, а Фергус, помедлив немного, обернулся к Риннельдору. — Я знаю, кто это сделал, — выговорил он раздельно и четко — заклятье мастера Виго слабело, и веки Императора тяжелели, голова начинала кружиться, но он отбросил слабость, прямо глядя на Знающего, — тот же, по чьей вине мой сын видел свою мертвую сестру. Тот же, чье баловство с магией Огня я однажды по глупости скрыл от вас. Тот же, кого вы с таким рвением выгораживали и защищали. — Исключено, — отчеканил Риннельдор, — Яссэ покинул Нильфгаард, вам это хорошо известно. На расстоянии он не смог бы навести подобные чары. — Значит, он вернулся! — почти выкрикнул Фергус, — проник в столицу без моего ведома и покушался на жизнь моего сына! — Исключено, — повторил мастер Риннельдор, но на этот раз уже без прежней уверенности. — Одно из двух, — Фергус медленно поднялся, и на миг на его взор набежала мутная пелена, но он решительно смахнул ее, тряхнув головой, — либо вы оказались настолько глупы и наивны, что ваш ученик обвел вас вокруг пальца. Либо вы с ним заодно. — Прошу вас, идите за мной, — тихо произнес Риннельдор, покосившись на неловко застывшего растерянного Мерерида. Знающий снова привел Фергуса в лабораторию и, не дожидаясь вопросов, расстелил на столе большую и очень подробную карту Континента — и откуда только она у него взялась? В пальцах Риннельдора появился маленький прозрачный кристалл на длинной серебряной цепочке. — Как вы помните, залогом моей уверенности была жизнь моего сына, — заговорил мастер, размотав цепочку и подвесив кристалл над картой, — и она, что бы вы себе ни думали, для меня ценнее всего прочего. Потому я позаботился о том, чтобы всегда знать, где находится Яссэ. Я дал ему в дорогу книгу — ту, что написал для моих детей. На нее наложены поисковые чары, Яссэ не смог бы снять их самостоятельно — только обратившись за помощью к другому Знающему сильнее меня. И каждый вечер я проверял, где он находится. Кристалл на цепочке, только переставший раскачиваться, вдруг задрожал, завращался, и через мгновение его острый конец уткнулся в карту рядом с крохотной отметкой «Вызима». — Яссэ провел в Темерии последние десять месяцев, — пояснил мастер Риннельдор тихо, — я уж не знаю, что он там забыл, но путь его от южной границы до столицы я проследил шаг за шагом. — Что, если он кому-то подарил эту книгу? — зло переспросил Фергус, — или продал бродячему купцу, и вы следили за его перемещениями по торговому тракту? Мастер Риннельдор покачал головой. — В чужих руках заклятье потеряло бы силу, — ответил он, — и я не смог бы найти книгу на карте. — Выходит, вы надеетесь, что я поверю вам на слово? — с вызовом поинтересовался Фергус. Мастер Риннельдор опустил взгляд. — Либо так, либо вам придется признать, что я вас предал, — ответил он, — и покарать меня за это. Фергус молчал, прямо гладя на Риннельдора, потом тяжело вздохнул и покачал головой. — Полагаю, вы не станете возражать, если я велю Даги отправить в Темерию агентов, чтобы убедиться, что ваш ученик действительно там? — спросил он наконец. Мастер Риннельдор кивнул. — Я надеюсь на вашу справедливость, — ответил он, — на то, что вы не станете наказывать невиновного. — Не стану, — подтвердил Император, — но я также распоряжусь начать при дворе расследование, выяснить, кто, если не Яссэ, покушался на Эмгыра. — С вашего разрешения, я бы хотел сам поучаствовать в этом расследовании, — мастер Риннельдор прямо посмотрел на Фергуса, жестко сдвинув брови, — я, как и вы, был обманут, слеп и совершил ошибку. Теперь я намерен ее исправить. — Нет, — Фергус чувствовал, как усталое сознание уплывало, но из последних сил он продолжал сверлить Знающего взглядом, — вы останетесь здесь и вместе с мастером Виго создадите для моего сына такую же защиту, которую наложили на меня — но на сей раз учитывающую все возможные воздействия. Расследование при дворе я доверю Дэглану. Эльф поклонился, не пожелав спорить, и Фергус устало опустил плечи — невыносимо долгая ночь наконец закончилась, и он смог выдохнуть. Все нужные распоряжения Император отправил в столицу тем же вечером, а сам решил пока что остаться в Туссенте. Он велел Дэглану докладывать ему о ходе расследования и сообщить, когда оно будет закончено. В способностях друга Император не сомневался, и вместе с тем надеялся на его хвалёную везучесть. Если при дворе кто-то и мог докопаться до правды, то это, вне всякого сомнения, был именно Дэглан. Эмгыр полностью поправился через несколько дней. Фергус с опаской рассказал мальчику, что случилось с драгоценными шахматами Леи, но сын принял эту новость удивительно рассудительно. Его память о матери, совершенно по-взрослому рассуждал Ежик, не была привязана к какому-то предмету, шахматы были ему дороги — но и только. Воспоминания же хранились у него в сердце, а наложить на него заклятье было гораздо сложнее. И Фергус постарался убедиться, что так оно и останется — по его приказу оба чародея, человек и эльф, взялись за разработку защитных чар, способных оградить мальчика от злокозненного воздействия, и через некоторое время задание это было выполнено. Мастер Риннельдор наступил на горло своей гордости и работал с Арториусом Виго на равных, под конец даже, похоже, признал ценность его способностей и отзывался о них с уважением. Расследование покушения же затягивалось. Дэглан отчитывался о приложенных усилиях, но результатов пока не было, и Фергус был вынужден ждать. Ожидание, впрочем, теперь, когда его сыну больше ничего не угрожало, оказалось куда приятней, чем он боялся. Туссент все еще был прекрасен, долгое теплое лето подходило к концу, и наступала сказочная золотая осень. Фергус с удивлением обнаружил, что, кроме безопасности и покоя, в Туссенте его поджидало кое-что еще. С Маргаритой он и прежде проводил больше времени, чем со всеми остальными домочадцами — она с большим рвением подходила к своим обязанностям личной охранницы Императора, время от времени сопровождала его на прогулках с Эмгыром или во время поездок на виноградники или в лес. В отличие от Розалии, которая теперь, вернув себе мужа и обзаведясь двумя детьми, стала довольно скучной собеседницей, Маргарита умела не только поддерживать легкую беседу или сплетничать, но и рассуждать о куда более сложных вещах. Фергус вскоре обнаружил, что взгляды их на очень многие вопросы полностью совпадали, а если нет, Маргарита умела отстаивать свою позицию, спорить и убеждать. Она была тверда и остроумна, эрудирована и на все имела собственное мнение. Император начал ловить себя на том, что каждую новость из столицы он прежде всего хотел обсудить именно с ней, именно ей первой жаждал рассказать каждую новую шутку, пришедшую ему в голову, или поделиться своими сомнениями и тревогами. Когда Эмгыр оправился от болезни, Маргарита с неожиданной искренностью сказала Фергусу, как сильно переживала за мальчика, хоть и старалась этого не показывать, и ее сочувствие было ему очень приятно. Теперь, когда срок пребывания Императора в Туссенте затягивался, Фергус полюбил проводить долгие вечера в компании Маргариты. Когда Эмгыр уже отправлялся спать, и шумный княжеский дом затихал, Император и его спутница сидели на террасе или спускались к берегу реки, где оставались чуть не до рассвета, передавая друг другу бутылку вина, разговаривали о войне, Империи, дочках Розалии, романе Кароберты с мастером Виго, грядущей зиме, звездах — и, казалось, темам этим не было конца. Она поцеловала его первой — лежа в сухой траве под бескрайним темно-синим небом, повернулась, приподнялась на локте и подалась к Фергусу. Прикосновение губ Маргариты было легким, с терпким привкусом молодого Эст-Эста, осторожным, но не робким, и Фергус, словно впервые осознавший, как изголодался по ласке, ответил на поцелуй решительно, забыв обо всем. Конечно, об их романе быстро прознали — Розалия, глядя на гостя, теперь иногда таинственно заговорщически улыбалась, чуть ли не подмигивала, словно хотела без слов уверить его — тайна Императора умрет вместе с ней. Но это была, конечно, полная неправда. Фергус знал, что старшая дочь обсуждала любовные приключения младшей с матушкой, с мужем, может быть, даже с маленькой Сианной — но Императору было на это глубоко наплевать. Он позволил себе переступить грань, казавшуюся последние девять лет непреодолимой, и поддался искушению легко, точно не было ничего естественней. Слуги и стражники в замке княгини делали вид, что не замечали Маргариту, выходившую под утро из спальни Фергуса, а он иногда даже просил ее остаться и спать рядом с ним. Но княжна в ответ лишь отмахивалась и заявляла, что еще, мол, не время. Она со смехом рассказывала возлюбленному, что добрый Арториус Виго, которому до всего, похоже, было дело, вызвался приготовить для Маргариты особое снадобье, чтобы их приключения не принесли нежелательных плодов. Но Фергус подумал о том, что возможные плоды их связи были бы не такими уж нежелательными. Маргарита этого не боялась, как не боялась бесчестия и слухов, а он решил, что, если судьбе было угодно подарить ему еще одного ребенка, Император не станет этому противиться. Маргарита лечила его от страхов и дарила, пусть обманчивую, но такую нужную беззаботность. Она проскальзывала в его кабинет, когда Фергус сидел над очередным донесением из столицы, забирала перо из его рук, садилась к нему на колени, и все подробности придворной жизни, все неудачи в расследовании Дэглана, все международные дрязги, о которых писал Даги, улетучивались у Фергуса из головы. Иногда он подписывал какие-то письма, не глядя, пока Маргарита, нырнув под стол, доказывала, что некоторое искусство было доступно в полной мере только туссенткам. Это нежданное пьянящее счастье могло бы поглотить Фергуса с головой, заставить его нырнуть в омут — пусть совсем ненадолго, но отдаться ему без остатка, если бы к середине осени не вернулись тревожные сны. В них он теперь видел просторные зеленые луга, маячившие на горизонте горы, и картинка эта могла казаться благостной и безопасной — до тех пор, пока до слуха Фергуса не долетали мучительные крики, лязг металла, и воздух не пропитывался острым запахом крови. Он видел мертвые тела, лежавшие среди высокой травы, видел всадников с длинными ятаганами, гнавшихся за небольшими группками бегущих людей, и просыпался от свиста клинка, сносящего с плеч очередную голову. Этими снами Фергус не делился ни с кем. В отличие от тех, в которых он видел марширующую армию и поля сражений, эти были слишком осязаемыми, слишком четкими, словно он не наблюдал за происходящим сверху, извне, а сам бежал от беспощадного карателя, сам получал удар клинком, сам умирал, окруженный запахом притоптанной травы. И Император боялся получить объяснение происходящему, боялся узнать, что на сей раз видел не отдаленное будущее, а почти свершившееся настоящее. Пронизанный солнцем осиновый лес дрожал золотом. Поднимался ветер, но Фергус все равно настоял на том, чтобы они с Эмгыром отправились на привычную утреннюю прогулку — только рядом с сыном, проснувшись от очередного кошмара, он мог почувствовать себя лучше и успокоиться. Росинка неторопливо шагала по тропе, а Эмгыр бесстрашно вел ее под уздцы — накануне он впервые отважился сесть на Льва и проехаться на нем вокруг двора, и теперь, похоже, считал свой страх побежденным. Фергус шел рядом, загребая ногами опавшие флорены листьев, вдыхал пряный влажный аромат собиравшегося дождя и чувствовал, как отступал засевший в ноздрях металлический запах крови — пришедший ночью сон был все таким же четким и пугающим, и к этому страху Император пока не мог привыкнуть. — Ты женишься на тете Марго? — неожиданно спросил Эмгыр, до сей поры хранивший молчание. Фергус покосился на сына — судя по всему, тайна, которую Розалия собиралась унести с собой в могилу, достигла ушей того, кого действительно касалась. Император улыбнулся. — Не знаю, — ответил он честно, — может быть, — и, сделав короткую паузу, спросил осторожно: — что ты об этом думаешь? Эмгыр неопределенно пожал плечами, не глядя на отца. — Не мне же на ней жениться, — ответил он туманно. Фергус фыркнул. — Если она станет моей женой, ты станешь ее пасынком, — заметил он, — а наши совместные дети — твоими братьями и сестрами. — Если они будут не такими противными, как Анариетка, я не против, — резонно откликнулся мальчик, и Фергус коротко рассмеялся. — Младенцы обычно ведут себя так же, как Генриетта, — заметил он, — но я могу обещать, что тебе не придется с ними возиться, пока в них не проснется разум. Думаю, любому ребенку хотелось бы иметь такого старшего брата, как ты. Эмгыр снова пожал плечами. — А я вот не хочу детей, — сказал он неожиданно, потом, подумав, добавил: — ну, может, одного — чтобы продолжить династию. Но не больше. — Думаю, дело не в самом факте появления ребенка, — ответил Фергус, изобразив на своем лице задумчивую серьезность, — а в том, с кем именно его заводить. Я любил твою маму, и готов был стать отцом хоть десятка ее детей. — Может, ты и прав, — легко согласился Эмгыр и снова замолчал. Солнечный свет померк — набежала первая туча, и порыв ветра раскидал груду листьев под их ногами. Фергус поднял глаза к небу, нахмурился — промокать насквозь ему совсем не хотелось, но и возвращаться домой было еще рано. Может быть, им удастся найти укрытие в лесу и переждать дождь?.. Размышляя так, Император не заметил, как Эмгыр, вдруг выпустив поводья Росинки, свернул с тропы и скрылся за высокими кустами. Фергус огляделся. Стремительно темнело, первые капли дождя уже шуршали в высоких кронах деревьев. — Ежик! — позвал отец, чувствуя странную, почти необъяснимую тревогу — Эмгыр иногда отбегал в сторону от тропы и прежде — погнавшись за зазевавшимся зайцем или заметив горстку грибов. Волноваться было не о чем…- Эмгыр! — в голосе Фергуса зазвучал родившийся и тут же распустивший ядовитые лепестки страх, — Немедленно вернись! В опустившихся сумерках мальчик вынырнул из-за кустов, неся в руках добычу — горсть сочных красных ягод, выпачкавших его ладони и рукава. Увидев лицо отца, Эмгыр застыл, радостное выражение сползло, как неумело раскрашенная маска, и Фергус вдруг словно впервые по-настоящему увидел сына — и узнал в нем того юношу, которого прежде так часто видел в своих снах. Тот — напуганный, загнанный, бледный, как молоко — был старше, но ошибки быть не могло. Там, в своих пророческих видениях, которым прежде не находил объяснения, Фергус видел именно его, Эмгыра, и осознание этого сковало его сердце льдом. — Папа? — осторожно спросил Ежик, подходя ближе. Красный сок капал меж пальцами, и Фергус почувствовал, как в нос ему ударил запах крови, — папа, ты в порядке?.. — Нам нужно домой, — не слыша собственного голоса, выдохнул Фергус.