Игра отражений

— Простите, Ваше Величество, — старая Эдна, потупив глаза, неловко поклонилась, — мы нигде не можем его найти. Я уже подумала — может, послать кого-нибудь… Фергус поднял руку, прерывая ее, и покачал головой. Женщина служила при дворце уже много лет, и в свое время была нянькой нынешнего Императора, а теперь, похоже, вспомнила, как сложно было уследить за мальчишкой, то и дело норовившим сбежать из-под ее заботливой опеки. Прежде ей то и дело приходилось разыскивать императорского наследника в саду или, если стража не успевала перехватить беглеца, даже за дворцовыми стенами. Сейчас же, когда ее заботам был вверен следующий представитель славного рода, не могла перестать опасаться, что в маленьком Эмрейсе проснется дух приключений, унаследованный от отца. Но Фергус знал — его сын был совсем не таким. Эмгыр рос вежливым и послушным, никогда не спорил с приказами старших, и с тех пор, как дорос до того, чтобы обзавестись собственным мнением, обычно держал его при себе и не причинял своим нянькам и наставникам никаких серьезным проблем. Но Эдна ждала — иногда вспоминала, что и Его Величество Фергус в первые годы жизни отличался послушанием и учтивостью, а юному Эмгыру еще предстояло познать сладкий вкус свободы и взбунтоваться. Однако Фергус, хоть и не отрицал ее возможной правоты, знал, что за неполные четыре года своей жизни его сын не сбежал из-под нянюшкиной опеки дальше своего тайного убежища, куда забирался обычно вовсе не ради того, чтобы кого-то огорчить или напугать — и потому делал это, только когда Эдна была занята чем-то другим, и непослушание его оставалось незамеченным. Но, похоже, не сегодня. — Я сам поищу его, — заверил Фергус взволнованную няньку, даже ободряюще ей улыбнулся. Она недоверчиво покачала головой, но спорить, конечно, не стала. В Императорском дворце ждали почетных гостей. Подготовка к этому визиту началась еще несколько недель назад, и ради такого выдающегося случая юного наследника принялись учить премудростям придворного этикета, танцам и замысловатому искусству светской беседы. Эмгыр впитывал эти познания исправно, с прилежанием, которого от человека его возраста ожидать было сложно, и Фергус, иногда наблюдавший за уроками сына, испытывал странную смесь гордости и досады. Из мальчишки со временем мог получиться образцовый Император, больше того — образцовый кавалер, но его безропотное подчинение правилам навевало на Фергуса тоску. Дух авантюризма был совершенно чужд его маленькому отпрыску, и оставалось только надеяться, что Эдна была права — жажда свободы должна была проснуться в Эмгыре позднее. Во дворце было только одно место, куда мальчик время от времени отправлялся без спроса, никого не поставив в известность, и Фергус догадывался, что сейчас искать его нужно было именно там. Он остановился перед закрытой дверью и замер на мгновение в нерешительности. Со дня смерти Леи прошло почти четыре года, но Император знал — могло пройти еще десять раз по четыре, а он все равно не смог бы спокойно открыть эту дверь и войти. По его приказу покои супруги сохранили в том виде, в каком они были в ночь, когда она вышла из них в последний раз. За ними следили, в них прибирались так, как если бы обитательница их была еще жива. И в первые месяцы после ее ухода Фергус, вверив новорожденного сына заботам кормилицы и нянек, сам иногда приходил в спальню Леи, ложился на ее кровать и часами лежал с закрытыми глазами, не решаясь провалиться в сон, дожидаясь непонятно чего. Возможно, того, чтобы Лея явилась к нему хотя бы в виде призрака, и Фергус смог сказать ей все, что не успел сказать, отвести супругу к колыбели, в которой спал их сын — она ведь не сумела даже посмотреть на него, когда Эмгыр родился. Мастер Риннельдор, тяжело переживавший скорее неудачу своего эксперимента, чем потерю близкого друга, прознав об этой привычке Императора, объяснил Фергусу, что в их мире призраки, конечно, существовали, но их появление обычно не сулило ничего хорошего. Образы мертвецов, являвшиеся родственникам и знакомым, не имели ничего общего с их прижизненными обладателями. Это были отпечатки страданий, боли и несправедливости, чаще всего жаждущие отмщения. Лее же мстить было не за что и некому — она умерла, подарив жизнь сыну, и душа ее, должно быть, была спокойна, а потому не стоило тревожить ее спиритическими сеансами и магическими ритуалами, о которых, признаться, Фергус порой всерьез задумывался. Император поверил словам эльфа неохотно. Он не слишком разбирался в тонких материях человеческой души, а его желание снова увидеться с любимой еще хотя бы один раз было слишком сильным. Но со временем боль потери начала стихать, Фергус сумел убедить себя, что Лея упокоилась с миром и, возможно, откуда-то из-за грани реальности даже наблюдала за тем, каким послушным и славным рос ее сын. А под этим пристальным взглядом извне Фергусу совершенно не хотелось выглядеть разбитым горем идиотом, мечтающим о спиритическом сеансе. Лея, обрати она взор на него, точно такого бы не одобрила. Фергус велел себе, уподобившись супруге, набраться храбрости и жить дальше. И только здесь, на пороге покоев, в которых он провел столько счастливых ночей — и несколько ужасных часов — Император ощущал парализующую робость. Дверь в спальню никогда не запиралась — в этом не было никакой необходимости, и Фергус, вдохнув поглубже, словно собирался нырнуть в ледяную ванну, толкнул ее и вошел. Накануне ночью прошел сильный дождь, а утром слуги распахнули окна спальни Императрицы, чтобы впустить ароматный влажный воздух. Сейчас здесь было прохладно и свежо. Постель, как и всегда, была аккуратно застелена, и лишь в одном ее углу, слева, там, где прежде обычно спала Лея, обнаружился аккуратный отпечаток маленького тела. Фергус улыбнулся — его догадка подтверждалась. В небольшой хрустальной вазе на низком столике у окна стоял букетик свежих ландышей — слуги не приносили цветы в покои Императрицы, значит, их поставил Эмгыр — должно быть, набрал во время утренней прогулки в парке. Фергус подошел ближе, склонился и вдохнул тонкий весенний аромат — на крохотных белоснежных чашечках еще висели прозрачные капли росы, и от неловкого прикосновения они дождем посыпались на столешницу. В комнате, впрочем, мальчик не обнаружился, и Фергус, задержавшись еще на пару мгновений, решительно двинулся к двери, скрытой за тяжелым бархатным пологом в глубине спальни. Этот проход вел в соседнее помещение, аккуратную маленькую туалетную комнату, а через нее — в просторную гардеробную Императрицы. Фергус прошел мимо вышитой ширмы, скрывавшей глубокую начищенную до блеска ванну, толкнул створку и снова был вынужден замереть. Здесь, в комнате, где бережно хранились все до одного наряды покойной супруги, пахло ею. Мягкий сладковатый аромат Леиных духов смешивался с едва уловимым запахом ее кожи и волос, и словно единственная фальшивая нота к стройной симфонии примешивался тяжелый дух пыли — Фергус не велел касаться платьев супруги, и они все эти годы висели здесь нетронутыми. Рано или поздно следовало, пожалуй, распорядиться проветрить все эти наряды, но Императору казалось, что этим жестоким приказом он изгнал бы не просто родной запах, но саму память о почившей супруге, а потому не решался этого сделать. Он постоял на пороге, прислушиваясь. Если хотел, Эмгыр умел прятаться так, что никто не смог бы его найти, сидеть тихо-тихо, как еж в высокой траве у крыльца. Но сейчас до слуха Императора долетел приглушенный едва слышный голосок сына — мальчик разговаривал с кем-то вполголоса. — …у папы много дел, — расслышал Фергус, и в тоне парнишки звучало легкое обиженное разочарование, — и совсем нет времени со мной поиграть, — Эмгыр сделал паузу, вздохнул, и заново его тон зазвенел уже веселее, даже почти гордо, — но у меня много друзей — Мэнно, например, и его старшие сестры. Иногда мне разрешают задержаться в парке до самой темноты! Фергус трудно сглотнул — парнишка говорил кому-то чистую правду. Император редко находил время, чтобы провести его с единственным сыном. И зачастую дело было вовсе не в ужасной занятости и важных государственных делах. Фергусу сложно было себе в этом признаться, но смотреть на Эмгыра, который, подрастая, становился все больше похож на покойную мать, было так же тяжело, как переступать порог Леиной спальни. Его возлюбленная пожертвовала жизнью, чтобы этот ребенок появился на свет, а Фергус — к стыду своему — не мог смириться с этой жертвой. Он любил Эмгыра — конечно, любил. Но одной этой обязательной отцовской любви оказывалось недостаточно, чтобы забыть — если бы не мальчик, Лея была бы до сих пор жива. Император постоял немного, прислушиваясь — Эмгыр замолчал, может быть, внимая тому, что отвечал ему невидимый собеседник. Мастер Риннельдор утверждал, что для маленького мальчика заводить себе воображаемых друзей — или даже беседовать с давно почившей матерью, по которой он скучал, хотя, конечно, совсем ее не помнил, было совершенно нормально. Эмгыр должен был перерасти эту привычку, отказаться от несуществующих собеседников в пользу живых и настоящих. Но пока, судя по всему, этого не произошло. Фергус осторожно двинулся вперед по узкому проходу между рядами вывешенных на деревянные плечики платьев, шурша тканью задеваемых юбок, и наконец добрался до самого дальнего угла гардеробной, где, прижавшись спиной к стене, подтянув ноги к груди, устроился Эмгыр. Мальчик, конечно, услышал приближение чужака, потому не вздрогнул при появлении отца, только поднял на него большие темные глаза и улыбнулся. Что бы ни происходило, где бы Фергус ни заставал сына, от чего бы ни отвлекал, парнишка всегда радовался его приходу и мог бросить все важные мальчишеские дела ради лишних нескольких минут в обществе непутевого папаши. — Привет, Ежик, — Фергус улыбнулся сыну в ответ, потом, помедлив мгновение, присел рядом с ним прямо на пол, позволил мальчику притулиться к своему боку и на мгновение прикрыл глаза, пропуская через себя приятное ощущение тепла маленького тела. — С кем это ты разговаривал? С мамой? Эмгыр помедлил с ответом, и Фергус почти почувствовал, как сын напрягся, подбирая нужное объяснение. Видимо, ему хватало ума понимать, что воображаемые друзья для такого взрослого принца, как он — это уже не слишком нормально. Но Император терпеливо ждал. — Кое с кем, — туманно ответил Эмгыр наконец и неловко замолчал. Можно было, конечно, начать допытываться, заверить мальчика, что любое объяснение прозвучало бы достаточно убедительно, и отец не стал бы подвергать его сомнению, но Фергус решил не уточнять. — Эдна с ног сбилась, тебя разыскивая, — заметил он вместо этого — совсем без укора, скорее шутливо. Эмгыр вскинул кудрявую голову и поднял на отца виноватый взгляд. — Она расстроилась? — спросил он тихо-тихо, — прости, я не хотел… — Она переживет, — ободряюще улыбнулся Фергус, быстрым движением растрепал черные завитки волос сына, погладил его по пухлой щеке, — я заверил ее, что погоню за тобой по пятам отправлять не нужно, и что смогу сам тебя найти. И, гляди ж ты, нашел. Эмгыр снова опустил голову, прильнул к отцу и тихо хмыкнул. — Зачем ей отправлять за мной погоню? — спросил он с любопытством. — Ты ведь знаешь — раньше наша Эдна была и моей нянькой, — пояснил Фергус с гордостью, — и уж натерпелась она со мной! Так натерпелась, что теперь не может поверить, что на этот раз ей достался такой замечательный послушный мальчик, как ты. — Если я не стану слушаться, она будет грустить, — резонно заметил Эмгыр. — Это верно, — подтвердил Фергус со вздохом — откуда в сыне такого самовлюбленного идиота, как он сам, бралось столько сочувствия и осознанности, оставалось только догадываться. — Мы посидим тут немного, а потом тебе нужно умыться и переодеться — цинтрийская делегация прибудет с минуты на минуту. А ты же не хочешь предстать перед ними замарахой? — Не хочу, — с обреченным вздохом подтвердил мальчик, — но и встречать деге… деде… — он осекся, собрался с силами, — де-ле-га-цию, — выговорил мальчик старательно по слогам, — тоже не хочу. — Да и я тоже, — вздохнул Фергус, — Даги и остальные настаивают, что договор с Цинтрой значительно укрепит позиции Нильфгаарда на Континенте, поможет создать плацдарм для продвижения на север… — Плац…дарм, — повторил Эмгыр шепотом незнакомое слово. Фергус улыбнулся. — Все это, конечно, очень важно, — продолжал он, не запнувшись, — но я бы с большим удовольствием препоручил это дело советникам и сбежал куда-нибудь подальше. — Император сделал задумчивую паузу, покосился на сына, — хочешь, сбежим вместе? Возьмем на конюшне Росинку, поедем, куда глаза глядят? Эмгыр наградил отца долгим вымученным взглядом, даже губу закусил, борясь с тем, что собирался ответить. — Папочка, ты же Император, — проговорил мальчик наконец очень серьезно, явно наступая на горло собственным желаниям, — ты не можешь оставить все на Даги. — Пожалуй, — Фергус виновато покачал головой, не сводя с сына глаз, — но что же тогда делать? Король Дагорад ждет, что мы оба примем его — он ведь притащит свою дочку, чтобы познакомить ее с тобой. Как я буду выглядеть, если ты не явишься? Эмгыр серьезно насупил брови, нахмурился, и кончик его острого, уже начавшего загибаться вниз, как у Леи, носа мелко задрожал. У Фергуса внутри в очередной раз что-то болезненно перевернулось. — Надо идти, — наконец вынес вердикт мальчик, — тебе тоже следует переодеться. Император, выждав почтительную паузу, прикинувшись, что борется с собой, медленно кивнул. — Похоже, ты прав, Ежик, — сказал он наконец, — тогда — идем? — Идем! — подтвердил Эмгыр, поспешно поднялся на ноги и протянул руку отцу. Король Цинтры Дагорад и его немногочисленная свита прибыли в Императорский дворец к обеду. Фергус принимал северного гостя в Тронном зале, облаченный по такому случаю в церемониальную мантию и корону, которую обычно не надевал даже для встречи с соседями-правителями, князьями и послами. Эмгыр, тщательно упакованный в новенький черный камзол, сидел на соседнем с троном кресле очень прямо, педантично сложив руки на коленях и вздернув острый подбородок — и из них двоих куда больше походил на Императора Нильфгаарда. По рассказам Даги Фергус знал, что король Дагорад взошел на трон в возрасте двенадцати лет, и все еще был слишком молод, чтобы соседи-северяне воспринимали его всерьез, но Император немало удивился, когда впервые увидел заморского гостя идущим по проходу к трону. Дагорад был не просто молод — он был юн, почти мальчишкой, и в его легкой пружинистой походке не чувствовалось ни капли напряженной помпезности, свойственной всем знакомым Фергусу властителям. Цинтрийский король был высок и ладно сложен, а ясное красивое безбородое лицо светилось приветливой открытой улыбкой, словно Дагорад был драгоценным маменькиным сыночком, которому впервые в жизни позволили отцепиться от надежной юбки и сразу отправили в далекое плавание. Едва ли гостя так уж впечатлило убранство Императорского дворца — хотя Даги и утверждал, что на Севере подобной роскоши не видали. Дагорад оглядывался по сторонам, но затем скорее, чтобы присмотреться к собравшимся его поприветствовать придворным, и некоторых даже награждал быстрыми приветливыми кивками. Дойдя до ступеней трона, юноша вскинул голову, впервые прямо посмотрел на Императора, почтительно, но слишком стремительно поклонился — Фергус ответил приличествующим случаю кивком. Немного помедлив, Дагорад обратил взор сияющих голубых глаз на все еще напряженно вытянувшегося Эмгыра и неожиданно прямо-таки просиял. — Мое почтение, юноша, — сказал он, и принц удивленно моргнул. Дагорад же обернулся к следовавшей за ним по пятам хмурой худенькой девчушке с пепельными косами, — погляди, Кати, какой серьезный мальчик. Думаю, вы с ним найдете общий язык. Девочка наградила отца тяжелым взглядом, потом сделала удивительно изящный, хоть и явно вымученный книксен. Эмгыр, совершенно растерянный, кивнул ей в ответ. Дагорад же, которому, похоже, было совершенно наплевать на придворный этикет, рассмеялся. — Моя Катишка не любит торжественных приветствий, — заявил он, — может, позволим детям познакомиться в более приятной обстановке? Со своего места Фергус услышал, как по рядам собравшихся вокруг трона придворных покатились шепотки, люди из уст в уста передавали «Какая дерзость!» и «Северный дикарь!», а Императора подобный поворот неожиданно развеселил. Он медленно поднялся с трона, улыбнулся хмурой девочке, независимо выпрямившейся в шаге от отца, и величественно кивнул. — Госпожа Эдна, — позвал Фергус, и придворные расступились, пропуская вперед императорскую няньку, — проводите Их Высочества в парк, а мы с королем тоже вскоре к вам присоединимся. Эдна растерянно поклонилась, но приказ выполнила беспрекословно. Эмгыр, спрыгнув со своего кресла, подошел к Кати, поклонился ей, как опытный кавалер, протянул руку, но девочка его стараний не оценила. Смерив принца надменным взглядом, она сообщила: — Меня зовут Калантэ, — а потом, вскинув голову, твердо последовала за Эдной прочь из зала. Ежику, который не успел ответить, что его зовут Эмгыр, пришлось едва ли не бегом догонять ее. Официальная часть приема была закончена, и Фергус вместе с Дагорадом удалились в императорский кабинет для продолжения знакомства. Ни Даги, ни даже верного Ардаля Император за собой не позвал. Оказавшись за закрытой дверью кабинета, Фергус первым делом избавился от мантии и короны, и, пока Дагорад озирался по сторонам, открыл один из высоких шкафов, касаться которых посторонним было строго-настрого запрещено, и извлек большую бутылку Эст-эста, припасенную на черный день. Заметив его маневр, Дагорад заулыбался и тряхнул головой. — Вот это я понимаю — переговоры! — заявил он, — мои советники уверяли меня, что Император Нильфгаарда — верный приверженец придворного протокола, и с ним нужно держать ухо востро, иначе за любое отступление от правил он может обвинить меня в оскорблении. Но, похоже, они ошиблись? — Мои советники уверяли меня, что король Цинтры — хам и невежа, — не остался в долгу Фергус, — и ему законы приличия неведомы. Они, похоже, не ошиблись? Дагорад искренне рассмеялся и уселся в глубокое бархатное кресло, которое обычно во время неформальных встреч с Императором занимал князь Даги. Фергус откупорил бутылку, разлил золотистое вино по двум высоким бокалам, протянул один гостю. — Кроме того, мне сообщили, что король Дагорад не просто заинтересован в подписании соглашения о дружбе с Нильфгаардом, но намерен предложить мне породниться, — продолжал Фергус — Даги и впрямь выдвигал подобное предположение. Король Цинтры был еще очень молод, женат на здоровой юной королеве и успел пока обзавестись только одной дочерью, которая, по законам его страны, не могла наследовать трон. Потому, сохраняя надежду произвести на свет еще и сына, будущего правителя, Дагорад намерен был «прицениться», проверить, не удастся ли сделать из принцессы Цинтры Императрицу Нильфгаарда. И сейчас, когда вопрос был задан почти напрямик, король и глазом не моргнул. — Эта идея не кажется вам интересной? — спросил он, вальяжно поигрывая бокалом, — вашему сыну всего четыре года, моей Катишке — шесть. Сочетаться законным браком они смогут только через десять лет, не раньше. Но разве не станет наш договор о взаимной поддержке более надежным, если мы начнем планировать свадьбу немного заранее? Фергус хмыкнул. Он прекрасно знал, что для коронованных особ по ту и эту сторону Ярры самым обыкновенным делом было договариваться о судьбе своих отпрысков, пока те еще лежали в колыбели. А собственный опыт подсказывал ему, что заключенный по принуждению брак мог обернуться счастливым союзом. Но решать участь единственного сына здесь и сейчас, впервые повстречавшись с этим беззаботным юношей, отцом будущей невесты, он не был готов. — А что по этому поводу думает ваша супруга? — поинтересовался он как бы между прочим, — я думал, признаться, она прибудет вместе с вами. — Адалия мечтала с вами познакомиться, — подтвердил Дагорад, — но перед самым отъездом немного захворала, и придворный лекарь предположил, что она может быть снова в положении. И мы решили, что путешествие для нее лучше отменить. Фергус понимающе кивнул — судя по всему, именно возможная беременность королевы и скорое рождение настоящего цинтрийского наследника подтолкнуло Дагорада выдвинуть свое предложение без промедлений. — Кроме того, — продолжил гость — он наклонился немного вперед и заговорил приглушенным таинственным полушепотом, — моя благоверная обладает своего рода… даром. Говорили, что из нее получилась бы исключительная чародейка, но в свое время она предпочла участь королевы судьбе магички и не развивала свой дар. Однако время от времени на нее находит… своего рода транс, в котором она видит будущее. Фергус удивленно поднял брови — описанное Дагорадом было ему слишком хорошо знакомо. Он кивнул, прося гостя продолжать. — Так вот незадолго до нашего путешествия с ней как раз произошло нечто подобное, — Дагорад гордо улыбался, словно это именно его посетило судьбоносное видение, — выйдя из транса, она сказала мне, что союз Нильфгаарда и Цинтры предопределён самой судьбой, и такой крепкой связи еще не видел Континент. Может быть, это все ерунда, — Дагорад махнул рукой, но было заметно, что он совершенно так не думал, — но раз уж вмешалась сама судьба, кто мы такие, чтобы с ней спорить? Фергусу захотелось напомнить гостю, что они были родителями своим детям, которые о происках судьбы ничего не ведали, но лишь неопределенно передернул плечами. — Предлагаю вернуться к этой беседе, когда наши отпрыски хотя бы познакомятся поближе, — ответил он, сделав долгий глоток вина, — может, они друг другу совсем не понравятся. Дагорад рассмеялся. — Моя Катишка никому поначалу не нравится, — заявил он, но спорить с Фергусом дальше не стал. В легком разговоре, далеком от большой политики и будущих военных союзов, прошло почти два часа. Фергус, позволивший себе расслабиться после нескольких бокалов вина, поймал себя на том, что болтать с Дагорадом и впрямь было легко и приятно. Между ними было десять лет разницы, но юный король оказался смышленым и остроумным, немного чересчур ехидным для того, кто надеялся произвести хорошее впечатление, но явно не желавшим из-за этого вести себя менее искренне. К торжественному ужину они выходили из кабинета уже добрыми приятелями. Фергус распорядился, чтобы короля проводили в приготовленные для него покои, где он смог бы освежиться перед вечерним приемом, но им пришлось задержаться — со стороны дворцового сада, причитая и охая, на правителей двигалась, заламывая руки, Эдна, а перед ней, как стадо с трудом собранных вместе овец, плелись ее подопечные. Дагорад и Фергус с удивлением наблюдали, как Эмгыр, принцесса Калантэ и примкнувшие к их рядам юные Коэгоорны в полном составе, шаркая ногами, шли перед нянькой и обменивались враждебными взглядами. Девочки Коэгоорн — две сестры-погодки, обычно нарядные и аккуратные, как куколки, учтивые и славные, вышагивали первыми. Их почти одинаковые лица раскраснелись, а Ронда, младшая, похоже, едва сдерживала слезы. Их брат Мэнно, гордость отца, отчаянный драчун и лучший Ежиков друг, гордо сиял огромным наливавшимся кровью синяком под глазом, шмыгал распухавшим на глазах носом, и держался, как генерал, проигравший сражение, но не пожелавший отступать. Но самое плачевное зрелище представляли из себя будущие супруги Эмрейс. Зеленое платье принцессы Калантэ было порвано у ворота и теперь обнажало острое бледное плечо, косы растрепались, в правом ухе не хватало маленькой золотой сережки. Эмгыр выглядел не лучше — у него, как и у верного друга Мэнно, был расквашен нос, верхняя губа распухла, и в приоткрытом рту была отчетливо видна щербинка на месте утраченного молочного зуба. Ежик то и дело сплевывал кровь на пол. А еще оба наследника оказались мокрыми насквозь и оставляли за собой на мраморных плитах влажную дорожку следов. Фергус и Дагорад переглянулись. — Госпожа Эдна, — осторожно спросил Император — выпитое в приятной компании вино мешало ему быстро оценить обстановку, — что произошло? — Ах, Ваше Величество! — запричитала нянька, снова всплеснув руками, — все было хорошо, но, похоже, кто-то из девочек Его Милости позволил себе грубое замечание о внешности Ее Высочества, а потом начался настоящий бедлам! Я не успела их растащить — принц Эмгыр и господин Мэнно бросились на помощь, началась драка, и Их Высочества скатились в пруд. Я хотела звать на помощь, так испугалась, что они потонут… но им удалось выбраться, слава Великому Солнцу. — Губы няньки опасно задрожали, она явно готова была разрыдаться следом за маленькой Рондой. Король Дагорад громко фыркнул, прижал кулак к губам, сделав вид, что закашлялся, а Фергус, окинув детей суровым взглядом, вдруг рассмеялся в голос. — Полагаю, Лиза и Ронда сами виноваты в произошедшем, — заявил он, утирая выступившие слезы, — а вы, господа, — он уперся взором в мальчишек, — нарушили кодекс рыцарской чести и полезли вдвоем на даму с кулаками. Вам должно быть стыдно. — Эта противная принцесска первая начала! — заканючила старшая из девиц Коэгоорн, — она меня толкнула, а я всего-то сказала, что косы, как у нее, носят только крестьянки! Калантэ сверкнула зелеными глазами и, похоже, готова была снова броситься на обидчицу с кулаками, но Дагорад выступил вперед и, проглотив рвущийся наружу смешок, крепко взял дочь за руку. — Я прошу прощения, Ваше Величество, — обратился он к Фергусу, — моя дочь слишком дерзкая. — Не за что извиняться, друг мой, — от души заверил его Фергус, — если кто и вел себя дерзко, так это барышни Коэгоорн. Они забыли о гостеприимстве, и я при случае непременно поговорю об этом с их отцом. А вы, юноши, — он снова обернулся к Мэнно и Эмгыру, — немедленно извинитесь перед Ее Высочеством. Если уж дело дошло до дуэли, проводить ее надо честно. Мальчишки обиженно переглянулись. Ежик стер кровь с губ и гордо вскинул подбородок, повернулся к Калантэ и учтиво поклонился. — Если желаете дуэль, Ваше Высочество, — заявил он, отчаянно шепелявя, — извольте назвать время и место. — Так, ну хватит, — Дагорад крепче вцепился в руку дочери, которая явно восприняла ангажемент принца очень серьезно, — никаких дуэлей перед ужином. Госпожа Эдна, — он поклонился притихшей няньке, — могу я попросить вас позаботиться о моей задире? Ей нужно обсохнуть и переодеться. Бросив опасливый взгляд на Фергуса и дождавшись от него быстрого кивка, Эдна поклонилась и повела всех троих девочек за собой. Император же махнул рукой кому-то из стражи. — Позовите Мерерида, — велел он, — пусть он позаботится о вояках. Мереридом звали младшего сына Эдны, юркого исполнительного мальчишку, недавно справившего четырнадцатилетние и готовящегося стать личным слугой принца, когда тому бы вместо няньки потребовался камергер. Похоже, момент назначения юноши на эту ответственную должность настал. К ужину ожидали еще нескольких почетных гостей, и встречать их Фергус и Дагорад, уже достаточно протрезвевшие, вышли вместе. Туссентские княжны Розалия и Маргарита прибыли в сопровождении дюжины облаченных в золоченые доспехи рыцарей и с приятным удивлением принимали приветствия юного северянина. Похоже, им обеим поначалу гость из-за Ярры казался диковинным существом, ничуть не уступавшим необычностью высшему вампиру или волколаку. Но Дагорад был с ними так учтив и обходителен, что княжны быстро освоились, и Розалия даже начала кокетливо стрелять глазами и призывно улыбаться королю. Фергус знал, что Кароберта отправила обеих дочерей в столицу не без умысла. Старшей нужно было подобрать достойного жениха, а младшая же стремилась поступить в Военную Академию, чтобы позднее стать офицером Императорской армии. Эмгыр и Калантэ явились на ужин в приличном виде. Мерерид так расстарался, что даже, похоже, напудрил принца, стремясь скрыть свежие синяки и ссадины на его лице. Катишку Эдна причесала по последней Нильфгаардской моде, и принцесса теперь то и дело раздраженно дергала аккуратно уложенные вокруг лица серые пряди. Друг на друга юные дуэлянты даже не глядели. Устроившись за столом по левую руку от Фергуса, Розалия — по секрету всему свету — рассказывала ему, что матушка наконец подобрала Филиппу достойную кандидатуру в невесты, и княжич готовился вступить в брак в самом начале лета. — Говорят, эта Линетт — полуэльфка, — доверительно сообщала Розалия, бросая жаркие взоры в сторону Дагорада, занятого беседой о северных междоусобицах с Маргаритой, — не знаю, правда это или нет, уши у нее самые обыкновенные, но зато она красивая и говорит с удивительным акцентом. Линетт — единственная дочь одного из рыцарей матушкиной дружины, кто ее родительница — никто не знает. Поговаривают, отец привез ее, совсем малышкой, из странствий, когда принес обет дойти до самой Ярры и сражаться с любым, кто ответит на его вызов. Видимо, какая-то эльфка приняла совсем другой вызов…- Розалия захихикала, прикрыв рот веером. Фергус слушал ее, неторопливо кивая, и чувствовал, что ее рассказ ему совершенно не интересен. После той ночи в Этолии, когда они с Филиппом в последний раз были близки, княжич почти исчез с его горизонта, перестал слать письма, не явился даже на похороны Императрицы. Впрочем, если для счастья княжичу нужен был брак с таинственной полуэльфкой, так тому и быть, Император мог лишь порадоваться за него. — А еще, — продолжала Розалия, задумчиво разглядывая перепела на своей тарелке, — к нам зачастил ваш друг — генерал Дэглан. Я думала, он поедет с нами в столицу, но этого не произошло… На этот раз Фергус насторожился. Если расставание с Филиппом ничуть его не задело, то вот потеря лучшего друга до сих пор была тянущей раной, так и не желавшей затягиваться. После смерти Леи Дэглан прислал прошение о переводе из столицы в Этолию, где в то время снова назревали беспорядки. Прекрасно понимавший, каким ударом стала для друга кончина той, кого он любил, Фергус не стал возражать, даже хотел назначить Дэглана новым наместником княжества. Но друг отказался. Он собрал небольшую дружину и направился в Этолию, чтобы помогать поддерживать там порядок, и с тех пор Фергус не получал от него никаких известий, кроме сухих рапортов раз в пару месяцев. На попытки Императора возобновить дружбу Дэглан не реагировал, все личные письма Фергуса оставались без ответа. — Как у него дела? — поспешил спросить Император, — что он забыл в Туссенте? Розалия рассеянно пожала плечами — невеста брата явно вызывала в ней куда больший интерес, чем какой-то генерал, пусть и бывший друг самого Императора. — Он приезжал с совсем маленьким отрядом — три рыцаря, один — какой-то иностранец, но такой обходительный, — Розалия мечтательно улыбнулась, — правда, увы, слишком старый и безродный, чтобы я обратила на него внимание. А Дэглан… Он всегда беседовал только с Филиппом, а матушке лишь засвидетельствовал свое почтение. Потом — уезжал, только мы его и видели. И так несколько раз. Никаких подробностей из Розалии больше было не вытащить, и Фергус остаток ужина провел, слушая ее болтовню о том, о сем, а, когда трапеза была окончена, и гости проследовали в Бальный зал для продолжения приема, Император позаботился, чтобы княжну пригласил на первый танец один из молодых офицеров, хотя та явно нацелилась на Дагорада. Проведя некоторое время в обществе гостей, оттанцевав несколько дежурных танцев с Марой Коэгоорн, которая пыталась извиняться за выходку своих детей, и с обеими туссентскими княжнами, Фергус постарался незаметно выскользнуть из зала — день вышел слишком длинным и полным впечатлений, и ему хотелось уложить все произошедшее в голове. А для этого подходила лишь одна комната во дворце. В спальне Леи было темно. Фергус прикрыл за собой дверь, тихо, словно боялся кого-то разбудить, подошел к постели, стащил сапоги и улегся на свою половину — рядом с небольшой вмятинкой от тела сына. Цветы у окна, уже немного поникшие, пахли удушающе сладко, будто старались показать перед смертью все, на что были способны. Фергус медленно вдохнул прохладный, пропитанный ароматом ландышей воздух и прикрыл глаза. — Как бы я хотел, чтобы ты услышала меня, — произнес он негромко, наплевав на то, что говорил ему Риннельдор. Император знал — его единственная упокоилась с миром, но он отдал бы десяток лет собственной оставшейся жизни, лишь бы сейчас хоть на минуту вновь почувствовать ее знакомое тепло рядом с собой, оказаться в ее успокаивающих мягких объятиях, услышать ее тихий голос. Но в постели и в комнате, конечно, было пусто. — Дагорад показался мне отличным парнем, не будь мы оба правителями, могли бы, наверно, по-настоящему подружиться. Но как мне понять — не обманулся ли я? Не прикинулся ли он эдаким веселым простачком? Я ведь идиот, который всегда принимает неверные решения — вы с Дэгланом вечно мне об этом напоминали. А теперь нет ни тебя, ни Дэглана. Я совсем один, — его голос сорвался, в горле неприятно запершило, в носу закололо, и Фергус постарался вдохнуть поглубже, чтобы успокоиться. Но в тот же миг осознал — здесь, в пустой спальне покойной супруги, ему не перед кем было храбриться. Первая горячая слеза сорвалась с его сомкнутых ресниц, прокатилась по щеке и свесилась с подбородка, защекотав кожу — Фергус не стал ее смахивать, и через мгновение к ней присоединилась другая. Слезы текли легко, без всхлипов, словно у него внутри кто-то приоткрыл потайной шлюз, и остановить этот поток теперь было невозможно. Фергус, сквозь марево навалившейся на него тяжелой дремы, услышал, как скрипнули пружины на другой стороне кровати, но не пошевелился, боясь убедиться в собственной ошибке, открыть глаза и увидеть, что рядом с ним опустилась вовсе не Лея — он даже посильнее зажмурился, стараясь удержать ее призрачный образ и накатившее вдруг ощущение ее родной близости. Острожные пальцы стерли влагу с его щеки, Фергус невольно подался навстречу легкому прикосновению, чувствуя, что сердце его вот-вот разорвется. — Папочка, — раздался над самым ухом голос Эмгыра, — ты плачешь? Не открывая глаз, не дав разочарованию захватить себя, Фергус протянул руки и привлек мальчика к себе. Тот доверчиво вскарабкался ему на колени, прильнул всем телом и притих, прижавшись макушкой к подбородку отца. Они лежали так несколько долгих минут — Ежик, стараясь даже дышать потише, чтобы не потревожить родителя. Фергус, отчаянно пытаясь остановить поток слез. — Ты плачешь из-за меня? — наконец, не выдержав затянувшейся тишины, робко спросил Эмгыр, — из-за того, что я подрался с Катишкой? Я так больше не буду, папочка, честное слово. Фергус медленно качнул головой. Слезы уже иссякли — он в последний раз тихо всхлипнул, утер свободной рукой щеки и разомкнул веки. Эмгыр поднял голову и смотрел на него широко распахнутыми растерянными глазами — глазами Леи. Фергус аккуратно погладил его тщательно уложенные кудри, мягко коснулся разбитой губы, улыбнулся. — Если надо драться — дерись, — сказал он, — только делай это честно. — Обещаю, — с готовностью кивнул мальчик, несмело улыбнулся — отец больше не плакал, и Эмгыр заметно приободрился, — мне придется жениться на этой принцессе, да? — спросил он осторожно, немного помолчав. — Может быть, — пожал плечами Фергус, решив не лгать сыну, — но это ничего — сейчас она тебе совсем не нравится, я понимаю. Но твоя мама при нашей первой встрече тоже мне не понравилась. Хоть я и не полез на нее с кулаками. Эмгыр удивленно нахмурил черные брови. — Не понравилась? — недоверчиво переспросил он, — ты же говорил, что очень ее любил. — Больше жизни, — подтвердил Фергус, снова на миг прикрыв глаза. Это было жестоким обманом чувств, иллюзией, тем желаемым, которому никогда не суждено было стать действительным, но он мог бы поклясться, что сейчас Лея стояла у окна, рядом со столиком, на котором отцветали принесенные ей сыном ландыши, и смотрела на них. И Фергус не стал поворачиваться, не отвел взгляд от озадаченного лица сына, чтобы не развеять эту иллюзию слишком скоро. — Так иногда бывает. Хочешь, я расскажу тебе, как мы с твоей мамой сбежали из Этолийского дворца, чтобы пожениться во второй раз, и попали в ловушку коварного колдуна? Брови мальчика взлетели вверх, он поспешно закивал, поплотнее прижавшись к отцу. — Ну ладно, — Фергус вдохнул поглубже, почти услышав, как Лея тихо рассмеялась, — тогда слушай…