Игра отражений

— Мои сны становятся все отчетливей, — тихо заметил Фергус, и Риннельдор за его спиной самодовольно хмыкнул. — Я предупреждал вас, что так и будет, — ответил он, — для успеха моего эксперимента необходимо, чтобы ваши способности усилились, насколько это возможно. Фергус кивнул и прикрыл глаза. Холодный кончик кисти коснулся его кожи в основании шеи и заскользил вниз, вдоль позвоночника — мастер Риннельдор проводил этот странный ритуал раз в пару недель, следуя сменам лунных фаз. Всего несколько месяцев назад сложно было представить этого холодного, всегда словно погруженного в легкую полудрему эльфа таким увлечённым, таким сосредоточенным, каким он стал с тех пор, как получил согласие Императора и приступил к своему эксперименту. Чтобы не тревожить Лею, не дарить ей ложных надежд, Фергус договорился с чародеем, что, пока он не будет уверен в успехе, они ничего ей не скажут, и Риннельдор исправно хранил их совместную тайну. Изменений в укладе собственной жизни эльф скрыть, конечно, не мог, но Лее, похоже, и не требовались объяснения тому, что после долгих месяцев бездействия Знающий наконец решил вернуться к магии. Фергусу же пришлось придумывать оправдания для своей неожиданной милости — при дворе немедленно принялись обсуждать, с чего вдруг прежде почти незаметный, не желавший идти на контакт с большинством людей эльф получил от Императора то, о чем прочие придворные колдуны и астрологи могли только мечтать. Для Риннельдора была оборудована просторная светлая лаборатория, приборы и ингредиенты для которой доставили, согласно его желаниям — и Фергус подозревал, что большинство из этих мудреных устройств эльф даже не собирался в ближайшее время использовать, но, получив полную свободу выбора, неограниченный в средствах, решил запастись на будущее, явно ориентируюсь на более отдаленную цель, чем рождение Императорского наследника. Для всех, кто осмеливался спрашивать, было выведено простое объяснение — правитель, по прихоти своей притащивший бесполезного эльфа из Туссента, наконец сумел сломить его сопротивление, убедить таинственного чародея послужить на благо Империи. Для тех, кто не терял надежды на славное наступление армии Нильфгаарда на еще не завоеванные соседние королевства, это была хорошая новость, и лишних вопросов пока удалось избежать. Риннельдора же способы оправдать его неожиданный энтузиазм совершенно не интересовали. Он приступил к работе в самом начале весны, и, по его прогнозам, первый этап эксперимента должен был завершиться не раньше середины лета. Услышав это, Фергус удивленно переспросил, почему приходилось ждать так долго, и получил надменный ответ — серьезная магическая наука не терпела спешки. В первый месяц Риннельдор был занят исключительно вычислениями и записями, и из-за этой работы он превратился почти в настоящего отшельника. Фергус то и дело натыкался на слонявшегося тут и там покинутого и забытого Яссэ, которого учитель не допустил в свое святилище и о котором, увлеченный новым перспективным проектом, казалось, совершенно забыл. Отчаяние парнишки заметила и Лея — с ней мастер Риннельдор тоже перестал видеться. Императрица, полная сочувствия к забытому ученику чародея, теперь пыталась развлечь Яссэ, как умела. В шахматы с ней он играть отказался, беседовать им было не о чем, но Лея не теряла надежды — сговорившись с Эренвалем, куда более привычным к безразличию отца, то и дело вытаскивала Яссэ на прогулки в город или брала с собой в Академию. Однажды супруга даже предложила Фергусу подыскать для парнишки нового наставника, но Император сомневался, что гордый юный эльф согласился бы учиться у представителя ущербной человеческой расы. Он, конечно, оказался прав, а Лея всерьез начала подумывать о том, чтобы отправить Яссэ на север — в чародейскую школу в Каэдвене, раз уж Нильфгаард инициировал переговоры с северными королями. Фергус, которому разведка приносила сведения о том, что в Синих горах обосновалась целая эльфская колония, причинявшая королю Каэдвена серьезные неприятности, был уверен — стоило позволить Яссэ отправиться в Бан Ард без присмотра, он бы тут же присоединился к сородичам и принял их сомнительные идеалы свободы, как собственные. Впрочем, тогда это были бы уже проблемы Каэдвена, и, добейся Лея своего, Фергус не стал бы сопротивляться отъезду парнишки. Однако переговоры с северянами шли ни шатко, ни валко, и до академического обмена дело могло дойти еще очень нескоро. Пока же Яссэ болтался без дела и нехотя принимал милости Императрицы, скорее, как наказание, чем с благодарностью. Покончив с расчетами, Риннельдор, меж тем, принялся за практическое воплощение своего замысла, и частью этой работы стал Фергус. Первый ритуал над ним Знающий провел накануне Беллетейна, и с тех пор Император почти лишился спокойного сна. Эльф действительно сразу предупредил его, что таинственные процедуры, которые он вершил над Императором, должны были привести к усилению пророческих способностей Фергуса. Лея, по словам Риннельдора, и без того была безупречным материалом — она была чистым холстом, не тронутым магией. Мастер намеревался поработать над ее способностью к зачатию, но сделать это лишь при помощи снадобий, без использования чар, и время для этого еще не пришло. Все же внимание Знающего теперь было отдано Фергусу и его дару. Ритуал, который должно было проводить в определенные дни месяца, дождавшись нужного часа, оказался совершенно безболезненным, хоть и довольно утомительным. Фергус боялся, что Риннельдор заставит его пить какие-то отвратительные на вкус зелья и пускать кровь, но в тиши своей лаборатории мастер лишь велел Императору, раздевшись до пояса, садиться в рунический круг на полу, а потом битый час чертил на его теле какие-то знаки специальными красками, время от времени произнося заклинания. Это было скучно, но вполне терпимо. Настоящие проблемы начинались после завершения ритуала. В первую ночь Фергусу во сне явился уже знакомый черноглазый мальчик — только на сей раз старше, чем прежде, балансировавший на границе зрелости. Теперь за ним никто не гнался — во всяком случае, не было слышно ни лая псов, ни криков преследователей. Юноша — устало понуривший плечи, одинокий — плелся через густой темный лес, то и дело нервно оглядываясь по сторонам. Видение было долгим и однообразным — незнакомец шел и шел вперед, пока лесная тьма не начала редеть, и сизый туман не окутал стволы деревьев. Фергус увидел, как юноша, остановившись, вздрогнул, поднес руки к лицу, скрытому капюшоном плаща, и за мгновение до того, как сон оборвался, Император услышал его тихий мучительный стон. Об этом видении Фергус рассказал Риннельдору, но того это, похоже, ничуть не заинтересовало. — Вам будут являться люди из далекого будущего или давно отжитого прошлого, — пояснил он терпеливо и снисходительно, словно втолковывал прописные истины умственно отсталому простачку, — ваш дар позволяет приподнять завесу времени, но контролировать его вы не умеете, а потому не сможете заглянуть в момент по своему выбору. Во сне случайно может явиться что-то из вашей жизни — или жизни ваших ближайших потомков, а, может быть, деяния предков, даже вашего отца. Я ничего не могу с этим поделать, — и по тону его Фергус догадался, что «не могу» Риннельдора звучало скорее, как «не хочу». Его не интересовал провидческий дар Императора — целью Знающего было то, что он собирался получить с помощью этого дара, и тратить время на тренировки того, что развить и преумножить было практически невозможно, он не считал нужным. Первый месяц лета Фергус промучился бессонницей. Не то чтобы он боялся засыпать — видения, пусть яркие и тревожные, оставались неинтересными и пустыми. Император видел бредущего по лесу мальчика чаще, чем что бы то ни было другое, но незнакомцу не с кем было разговаривать в темной чаще, и даже имени его Фергус узнать не мог. Но видения все равно мешали спать, выматывали его, дарили странное смутное ощущение тревоги, никак не связанное с явью. Правитель теперь оставался ночевать в спальне Леи чаще, чем прежде — даже если они не занимались любовью, просто разговаривать с ней, пока Императрица не засыпала, потеряв нить беседы, было настоящим спасением. А, кроме того, исподволь Фергус надеялся, что еще до завершения эльфского эксперимента необходимость в нем опадет сама собой — если бы Лея понесла сама, без помощи Риннельдора, это, конечно, разочаровало бы Знающего, но решило бы все прочие проблемы. Все попытки, однако, оставались безрезультатными, и Императрица, не знавшая пока о планах эльфа-доброхота, казалось, смирилась с неизбежным. Время от времени теперь она даже заговаривала о том, что нильфгаардские законы, не допускавшие на трон наследников, рожденных вне законного брака, можно было изменить так же просто, как все остальные. Если Фергусу хватило духу разрешить женщинам служить в армии, то и с престолонаследием можно было что-то придумать. Императору начинало казаться, что, согласись он на ее аргументы, следующим шагом Лея предложила бы ему выбрать любовницу из числа здоровых молодых придворных дам — может, даже дочку одного из министров или князей. И от такого предложения Фергусу заранее становилось тошно. Лея не смирилась — она отчаялась, а он, следуя собственному решению, не мог пока утешить ее и пообещать, что вскоре их ждало настоящее чудо. Если, конечно, эксперименты Риннельдора увенчаются успехом. Эльф же в успехах своих исследований не сомневался ни на мгновение. Он продолжал творить над Фергусом ритуалы, а на его нетерпеливый вопрос «Когда же?!» отвечал рассеянным «Еще не время». Лето перевалило за половину, а видения Фергуса в какой-то момент переменились. Одинокий мальчик исчез, и место его заняла худенькая светловолосая девушка, и, впервые увидев ее во сне, Император ощутил безотчетный, но парализующий, невыносимый страх. Такой, пожалуй, испытывают те, кого судьба вынудила столкнуться со страшной природной катастрофой. Глядя на эту девушку, Фергус словно глядел на спускающийся к поверхности моря черный смерч и знал, что еще мгновение, и он двинется прямо на него. А еще в его видениях с ней под конец то и дело начинал идти снег. Фергус просыпался после них, дрожа от холода, хотя за окнами стояло мучительно жаркое лето, и встревоженная Лея все чаще начала просить его показаться придворному лекарю. Император обещал ей попросить о помощи Риннельдора, и это немного успокаивало ее. Оставаться в ее спальне до утра, впрочем, Фергус перестал. — Сегодня я задержался в видении немного дольше, чем обычно, — заговорил он снова, когда Риннельдор отстранился, чтобы приняться читать заклинания, а волшебная краска начала, чуть пощипывая, впитываться в кожу, — там было так холодно, что деревья затрещали. Она, эта странная девушка, остановилась, вытащила меч и повернулась — я вместе с ней. И на нас, не касаясь земли, словно с неба, ехала целая кавалькада всадников… Голос Риннельдора на мгновение запнулся. Фергус не видел его, но почти почувствовал, как эльф вздрогнул. Заклинание полилось вновь, ритмичное и негромкое, но сам тон Знающего, казалось, переменился, едва уловимо — точно теперь Риннельдор произносил заученные слова через силу, и ему не хватало дыхания. — Можете одеваться, — объявил он, когда процедура была закончена, и Фергус покорно поднялся с пола, потянулся за своей рубахой, искоса поглядывая на Знающего. Тот сделал вид, что страшно увлечен отмыванием кисти от алой краски, и не глядел на Императора в ответ. — Я ведь разглядел что-то особенное на этот раз — верно? — решил Фергус задать прямой вопрос. Риннельдор нервно передернул плечами. — Возможно, — ответил он нехотя, — я не видел то, что вы, и не могу сказать наверняка. — Эти всадники, — Фергус поднял задумчивый взгляд к потолку, — они были похожи на призраков — их доспехи… — …были покрыты изморозью, а лица скрывали забрала в форме черепов, — раздраженно закончил за него Риннельдор и прямо посмотрел на удивленно примолкшего собеседника, — вам следовало побольше читать, Ваше Величество, — заметил эльф надменно, — то, что вы видели, называется Дикой Охотой, и в народных преданиях их описывают именно так. Призрачная кавалькада, которая явится, когда наступит Час Конца. — Тедд Дейра, — похолодевшими губами произнес Фергус, — мой отец видел их и сказал мне об этом, выходит… — Ничего из этого не выходит, — резко оборвал его эльф, — Дикая Охота являлась в ночи Солнцестояний, их видели многие — ваше видение могло показать одну из этих встреч в прошлом. — Она была нужна им, — возразил Фергус с неожиданным жаром, — та девочка с мечом — они ехали за ней. — Чушь! — оборвал его Риннельдор, и кисть, выскользнув из его рук, плюхнулась в покрасневшую воду. Фергус изумленно моргнул. Знающий медленно выдохнул и прикрыл глаза. — Вам не следует расспрашивать меня об этом, — заявил он после долгой паузы, — я все равно ничего не скажу. Когда мой эксперимент будет закончен, ваши видения ослабнут, а, может, вовсе прекратятся. До той поры же вам не стоит лезть в то, что вашему разуму недоступно. — И, вывалив на меня это, ты надеешься, что я оставлю все, как есть, и не стану больше допытываться? — хмыкнул Фергус. Риннельдор покачал головой — удивительно мягко. — Будь вы обычным человеком и заботь вас только собственная безопасность, я бы на это не рассчитывал, — ответил он, — человеческое любопытство зачастую — ваш главный враг. Но на вас лежит ответственность за жизни тысяч людей, не говоря уже о вашей семье и друзьях. И во имя их блага, я советую вам забыть об этом разговоре. — Не будить лиха, я понял…- Фергус со вздохом опустил глаза — в своих рассуждениях Риннельдор, безусловно был прав, а ощущение безоглядного страха, охватившее Императора во сне, одно воспоминание о нем убеждали его в том, что предостережения чародея были вовсе не напрасны. Пришлось отступить. За пару дней до Ламмаса Риннельдор наконец пригласил в свою лабораторию Лею. Фергус, все еще не уверенный, стоило ли рассказывать супруге всю правду, одновременно опасался и надеялся, что Знающий поведает ей об эксперименте, занявшим несколько долгих месяцев, но Риннельдор лишь протянул Императрице маленькую склянку с полупрозрачной зеленой жидкостью. — Я долго работал над этим снадобьем, — пояснил он нейтрально, — и, полагаю, добился успеха — оно поможет вам с вашей… проблемой. Лея приняла фиал, удивленно посмотрела на чародея и несмело улыбнулась. — Все это время, запершись в лаборатории, вы работали, чтобы помочь мне? — осторожно спросила она, и Риннельдор открыл было рот, чтобы ответить, но Фергус перебил его. — По моей просьбе, — поспешил он заверить супругу, — мы не хотели ничего тебе рассказывать, пока работа не будет закончена, — Император перехватил немного насмешливый взгляд эльфа, но не сбился, — я пообещал мастеру Риннельдору, что, если все получится, он получит полную свободу действий и все ресурсы, какие только придут ему в голову. Лея тихо рассмеялась. — Имперские чародеи будут в ярости, — заметила она, но глаза ее засияли. — Никто из них не совершил того, что мастер Риннельдор — не помог подарить Империи наследника, — гордо, спрятав поглубже скребущее чувство вины, отозвался Фергус, — думаю, его работа заслуживает достойного вознаграждения. Лея, снова счастливо засмеявшись, коротко кивнула. Риннельдор не мог точно сказать, как быстро должно было подействовать его снадобье — Фергус приготовился ждать еще хоть целый год, но, похоже, сильно недооценил эльфское мастерство. Лея шепнула ему, что все получилось, в самом начале осени, когда мучительная жара едва начала отступать. Они сразу договорились не делиться своей радостью ни с кем, кроме Знающего, центром интересов которого теперь стала Лея. Было решено объявить о беременности Императрицы лишь тогда, когда скрывать ее станет невозможно, а до той поры супруга полностью доверилась Знающему и была готова даже запереться в своих покоях хоть на все девять месяцев, лишь бы все получилось. Риннельдор, впрочем, заверил ее, что ничего подобного не требовалось — Лея была здорова, а с неприятными побочными эффектами ее положения успешно справлялись эликсиры и притирки, которые мастер готовил для нее. — Сегодня я чуть было не провалила всю конспирацию, — заговорщически улыбаясь, рассказывала Фергусу Лея, пока первый настоящий осенний дождь стучался в окно ее покоев, а супруги сидели у впервые с весны растопленного камина, прильнув друг к другу, — нам в беседку, когда я прогуливалась с фрейлинами в саду, подали туссентские апельсины. И, стоило слуге разрезать один, меня так замутило от запаха, что я велела немедленно их убрать. Мара посмотрела на меня очень проницательно и спросила, все ли со мной в порядке. И было понятно, что именно она имела в виду. — И что ты ответила? — лениво поинтересовался Фергус, перебирая пальцами рассыпанные по спине супруги локоны. — Я Императрица — и не обязана перед ней отчитываться, — гордо откликнулась Лея, потом вдруг вздохнула — от недомоганий снадобья Риннельдора могли ее избавить, а вот от внезапной смены настроения — не слишком, — мне так стыдно перед ней, — сказала Императрица тихо, — она — моя лучшая подруга и тоже ожидает ребенка. Я бы хотела поговорить с ней — Мара проходила через это уже дважды, могла бы дать совет или успокоить меня… Фергус покосился на супругу. — Тебя что-то тревожит? — спросил он, и Лея неопределенно передернула плечами. — Мастер Риннельдор уверяет, что и со мной, и с ребенком все в порядке, он растет, как положено, — ответила она, немного помолчав, — но так было и в прошлый раз, пока в один ужасный день… Фергус склонился к ней и сорвал невысказанные слова поцелуем, почти не надеясь, что этот нехитрый маневр мог спасти Лею от тяжелых воспоминаний. Но супруга — слава внезапной смене настроения! — вдруг подалась навстречу его поцелую, и следующий час они больше ни о чем не разговаривали. Император и сам, впрочем, был несколько раз опасно близок к провалу конспирации. К середине осени пришло приглашение от короля Цинтры Дагорада в гости, и Фергусу пришлось придумывать причину, почему он не мог его принять. Ехать на север, неизвестно как надолго, бросать Лею совсем одну, пусть и под присмотром Риннельдора, ему совсем не хотелось. Но интересы Империи требовали этого, а забыть о своих обязанностях и своем долге Император тоже не мог. В Цинтру было решено отправить князя Даги, как ближайшего советника правителя. Фергуса предупреждали, что король Дагорад мог воспринять эту замену, как оскорбление, и тогда переговорам конец. Но Фергусу удалось уверить Совет, что князь обладал куда большим дипломатическим талантом, чем он, и смог бы повлиять на цинтрийского короля куда эффективней. Нехитрая лесть сработала, и Даги аэп Морын, наделенный правом служить голосом и дланью Императора, отправился на север. Перестать скрывать от двора и народа счастливые известия было решено на Йуле. К тому моменту Лее, чтобы сохранить тайну, уже приходилось носить свободные платья и оставить при себе лишь одну самую верную служанку. Если от нее или путем собственных наблюдений в окружении Императрицы кто-то и догадался о ее положении, вида никто не подал — может быть, потому, что к этому времени придворные уже поставили на Лее крест и решили, что подарить Империи наследника ей было не суждено никогда. На традиционный бал Императрица явилась в платье, не оставлявшем сомнений в том, что глаза собравшихся их не обманывали. Фергус, которого под удивленными взглядами гостей буквально распирало от гордости, прошел рука об руку с супругой во главу Гранд-марша, и, когда распорядитель объявил о начале бала, вел ее так бережно, словно боялся, что Лея вот-вот споткнется и разобьется вдребезги, как хрустальная статуэтка. Но для Императрицы это срывание покровов уже само по себе было частью праздника, и она со счастливой улыбкой принимала поздравления и слушала — на сей раз весьма искренние — комплименты. Мара Коэгоорн, готовившаяся разрешиться третьим отпрыском еще до конца зимы, даже прилюдно расплакалась, обнимая подругу, а потом и вовсе утащила ее из общего зала, и женщины провели значительную часть вечера на закрытой террасе, шепчась о своем. Фергус же, брошенный женой в одиночестве, решился наконец поговорить о произошедшем с Дэгланом, но друг выразил только счастье за них обоих и пожелал Императрице и наследнику здоровья. Разговор о чем-то еще с ним в тот вечер так и не склеился. Было объявлено, что в этот раз Императрица не станет принимать участия ни в каких публичных мероприятиях, связанных с Праздником Конца Года — свежи еще были воспоминания о том, что случилось два года назад. И, конечно, никто не возражал. После этого дни полетели стремительно. Казалось, для Леи очередной Конец Года был своего рода важным рубежом, решающей битвой, которую она боялась проиграть. И после него все тревоги, видимо, оставили ее. Она с воодушевлением принялась готовиться к появлению ребенка, чего до сих пор себе не позволяла. От княгини Кароберты доставили целый груз подарков для будущего наследника, в том числе прекрасно сделанную изящную колыбель с белым кружевным пологом. Лея велела поставить ее в спальне, рядом со своей кроватью, и, как казалось Фергусу, каждую ночь теперь засыпала, мечтая о том, как ее займет законный обитатель. Пока же будущий владелец драгоценной туссентской колыбели рос и креп с каждым днем. Лея, смеясь, жаловалась Фергусу, что с ребенком теперь приходилось вести долгие переговоры перед тем, как он бы позволил ей хоть немного поспать ночью, и, опустив руку на ее растущий живот, Император непременно чувствовал приветственные толчки и шевеления. До сих пор беременность не заходила так далеко, и Лея, полностью поглощенная своей ролью будущей матери, почти с детским восторгом принимала каждое новое изменение в собственном теле. — Я думаю, это мальчик, — заявляла она, откинувшись на высокие взбитые подушки, пока Фергус сидел на краю постели и старательно растирал усталые ноги супруги, — но, если будет девочка, тебе снова придется менять законодательство, любовь моя. — В законах не сказано, что наследовать трон может именно мужчина, — с улыбкой возразил Фергус, — кажется, за это стоит поблагодарить мою бабку, которая перед рождением моего отца принесла двоих девчонок. — Тогда пусть будет девочка, — Лея подняла мечтательный взгляд к потолку, погладила живот и вздохнула, — а то я не могу придумать ни одного красивого мальчишеского имени. В самом начале весны, на исходе седьмого месяца, мастер Риннельдор уложил Лею в постель. Встревоженному Фергусу он пояснил, что со здоровьем у будущей матери и ее отпрыска было все в порядке, но ей следовало поберечь себя от лишних нагрузок. И Лея, которая уже с трудом могла удерживать равновесие стоя, покорно приняла эти рекомендации. Фергус же, наплевав на приличия, теперь спал с ней в одной постели каждую ночь. Когда Лея засыпала, устроившись рядом с ним, прильнув к его боку, Император украдкой опускал ладонь на ее живот и прислушивался к тому, как их ребенок неторопливо шевелился под его касанием. Мучительные видения, как и предсказывал мастер Риннельдор, ослабли и почти отступили. Время от времени теперь Фергус все еще возвращался в темный лес, скованный морозом, но светловолосой девушки с мечом больше не видел. Мир, в котором он оказывался, был холоден и тих. За всеми счастливыми приготовлениями Фергусу, конечно, не удавалось надолго избавиться от своих обычных обязанностей. Князь Даги вернулся из Цинтры, привез поздравления от Дагорада (и откуда только тот это узнал!) и предложение посетить королевство уже лично, когда ребенок родится. Это был добрый знак, и Фергус был рад оказаться правым. Разговоры о необходимой новой войне поутихли — Империя ждала наследника ничуть не меньше, чем его счастливые родители. Вечером накануне Беллетейна Император вернулся в спальню супруги и нашел Лею на краю кровати — супруга явно безуспешно пыталась подняться на ноги. Он, взволнованный, поспешил к ней, но она лишь улыбнулась ему. — Тебе нужно в уборную? — заботливо спросил Фергус. Лея покачала головой. — Я ждала тебя, — ответила она, потом, опустив глаза, мгновение помолчала, — Давай сбежим, — вдруг предложила Лея, вскинув на мужа решительный взгляд. Тот, немного обескураженный таким напором, растерянно улыбнулся. — Любовь моя, ты и до уборной теперь доходишь с трудом, — напомнил он, — куда же мы побежим? Давай подождем немного, а потом сбежим втроем?.. Лея упрямо тряхнула головой. — Потом будет поздно, — произнесла она и вдруг неловко замолчала, снова потупилась, — я понимаю, что мы не сможем сбежать в предместья, как раньше, или даже в город… Но давай выйдем хотя бы в сад — я так устала от этих стен… Фергус поджал губы. — Мастер Риннельдор велел…- начал было он педантично, копируя тон эльфа. — Мастер Риннельдор боялся, что я разрешусь раньше времени, — перебила его Лея, — но теперь этого уже глупо бояться. Если мне станет дурно, мы тут же вернемся…- она заглянула мужу в глаза, и взгляд ее внезапно пробрал Фергуса до костей, как ужасный мороз из видений, — пожалуйста, Фергус… Он не стал искать новых аргументов против ее прихоти. Вместо этого Фергус обул Лею, протянул ей руки, чтобы помочь встать, и укутал ее плечи просторной шалью. Супруга оперлась о его локоть, и вместе — маленькими шажками — они двинулись прочь из спальни. Конечно, по пути их никто не останавливал. Лея шла вперед упрямо, хотя каждый шаг явно давался ей с трудом, а Фергус бережно поддерживал ее и не пытался заговорить — супруга и так запыхалась от их неспешного бегства. В дворцовом саду все было залито чистым лунным светом, и, остановившись у начала гравиевой дорожки, ведущей к знакомой беседке, Лея выпрямилась, вдохнула полной грудью и с облегчением выдохнула, прикрыла глаза и замерла. Фергус уже хотел было объявить ей, что прогулка окончена, и отвести супругу обратно в постель, но та решительно двинулась дальше. Казалось, шаги ее стали легче и стремительней, словно тяготы тела перестали придавливать Лею к земле. Она ступала осторожно, доверчиво прижимаясь к Фергусу, но больше не задыхалась и держалась гордо и прямо. Они дошли до самого пруда, и там Император осторожно помог супруге сесть на скамью у кромки воды, закутал ее понадежней в шаль и устроился рядом. Зеркальная гладь воды дрожала от легкого ароматного ветра — в саду уже распускались цветы. — Жаль, мы не прихватили ничего для карпа, — заметила Лея, опустив голову Фергусу на плечо, и тот тихо хмыкнул в ответ. — Этот карп и так уже отъелся на пирожных и конфетах так, что едва плавниками двигает, — заметил он, — как ты предлагаешь ему в будущем ретироваться, если нашему ребенку вздумается нырнуть за ним, чтобы получше его рассмотреть? — Видишь скульптуру? — вдруг сменила тему Лея, и Фергус проследил за ее взглядом. Фигура, на которую она указывала, высилась на небольшом островке посреди пруда и изображала большую птицу в драматичной позе. — Ага, — кивнул Фергус, — это пеликан, восстающий из пепла. — Дурачок, — тихо рассмеялась Лея, — и чему ты научишь наше дитя? Это пеликан, разрывающий себе грудь, чтобы своей кровью выкормить голодных птенцов… Она замолчала, а Фергусу вдруг в теплой весенней ночи стало мучительно холодно. Он закрыл глаза, чтобы не показать супруге своего беспокойства, и хотел уже было вновь объявить, что прогулка окончена, но внезапно откуда-то со стороны до его чуткого слуха донесся шорох гравия и чьи-то приглушенные голоса. — Слышишь? — прошептал Император, выпрямившись, — кто-то сюда идет. Лея подняла голову и огляделась. — Я ничего не слышу, — пожала она плечами. — Подожди меня здесь, — попросил Фергус и, поцеловав удивленную супругу в щеку, тихо поднялся и бесстрашно скользнул между высоких кустов. Император двигался почти бесшумно, но невидимые собеседники, похоже, и без того были слишком заняты своим разговором, чтобы заметить его приближение. Фергус притаился за одним из кустов, а мимо него по тропе неторопливо прошествовали двое. — …это лишь доказывает, что тебе попадались только глупые люди, мой мальчик, — заключил начатую мысль голос, и Император с удивлением узнал Браатенса, этолийского мага, помогшего окончательно завоевать собственную страну. Фергус и не догадывался прежде, что Дэглан притащил его в столицу — похоже, за приготовлениями к рождению наследника, он серьезно утратил бдительность. — Я не считаю нужным узнавать, насколько они глупы, — ответил второй голос — с чародеем-предателем в этот час прогуливался, похоже, никто иной, как Яссэ, — я просто знаю, что люди ничем меня не удивят. — Глупое заблуждение, — откликнулся Браатенс. Шаги удалялись, собеседники шли в сторону, противоположную пруду, и в первый момент Фергус решил было проследовать за ними, но потом вспомнил об оставленной Лее и со вздохом скользнул обратно. Супруга сидела, вся озаренная лунным светом, сложив руки на большом животе, и, казалось, задремала — только грудь ее вздымалась чаще, чем у спящей. Фергус приблизился и присел рядом. — Ты ни за что не поверишь, кого я только что видел, — улыбнувшись, шепнул он. Лея, мгновение помедлив, открыла глаза, и по взгляду ее Фергус тут же понял, что историю свою рассказать не сможет. — Надо возвращаться, — сдавленным, слабым голосом прошептала супруга, и Император похолодел. Он тут же вскочил на ноги. — Я позову кого-нибудь, — объявил Фергус, — или сам отнесу тебя. Лея предостерегающе подняла руку. — Не надо, — покачала она головой, — я сама смогу идти — уже отпустило. Он посомневался мгновение, но потом протянул Лее руки, и та тяжело встала, забалансировала на секунду, потом привалилась к Фергусу, и тот осторожно повел супругу обратно по тропе. Несколько раз им пришлось остановиться, но Лея держалась стойко, даже не стонала, лишь начинала дышать часто и шумно, и отвергала каждое новое предложение мужа взять ее на руки. И лишь у самого входа во дворец она вдруг отчаянно вскрикнула, и Фергус увидел, как по ее ногам, впитываясь в гравий, потекла прозрачная жидкость. Лея подняла на супруга смущенный взгляд, и тот ответил ей ободряющей улыбкой. — Теперь уже недолго, — чуть хриплым голосом пообещал он, и сразу понял, что солгал. Первому попавшемуся на пути стражнику Фергус велел бежать за мастером Риннельдором — никому другому Лея не доверяла. Когда же они наконец добрались до покоев Императрицы, Знающий уже ждал их там, словно звать его вовсе не требовалось — он и так заранее точно рассчитал время рождения золотого дитя. Вместе с эльфом Фергус помог Лее лечь на постель поверх одеяла, и Риннельдор, обернувшись к Императору властно объявил: — Вы можете идти, Ваше Величество. Когда все закончится, я вас позову. Фергуса вдруг охватило такое возмущение, такая ярость, словно Знающий плюнул ему под ноги и велел убираться вон. — Я никуда не пойду, — твердо заявил Император. Риннельдор криво усмехнулся — они оба знали, что на традиции эльфу было наплевать, он просто боялся, что Фергус в своей взволнованной слабости станет ему мешать. И это был весомый аргумент. — Пусть останется, — тихо попросила Лея. Она — уже совершенно спокойная, сосредоточенная, хоть и бледная до синевы — полулежала, сжимая живот руками и сражаясь с собственным дыханием. Мастер Риннельдор взирал на нее несколько долгих секунд, потом все же кивнул. — Тогда не путайтесь под ногами, — процедил он раздраженно, — лучше отвлеките Ее Величество разговорами — ночь предстоит долгая. Фергус, собрав в кулак всю свою отвагу и выдержку, принялся исполнять его приказ. Поначалу выходило у него неплохо. Пока мастер Риннельдор разводил в принесенных склянках какие-то снадобья и раскладывал блестящие инструменты, Император пытался завести с супругой легкую беззаботную беседу — и она, отвлекаясь иногда лишь на то, чтобы продышаться, даже отвечала ему, почти не теряя нити разговора. Фергус рассказывал о том, как князь Даги описал ему Цинтру и тамошний двор, предложил Лее съездить туда вместе, когда ребенок немного подрастет, и та согласно кивнула — без особого, впрочем, энтузиазма. Когда от рассказов о Цинтре Фергус перешел к фантазиям о будущих побегах в прекрасные леса Туссента, куда они всей семьей отправятся следующим летом, Лея капитулировала. Она откинулась назад, застонала, выгнулась, и Фергусу пришлось посторониться, когда мастер Риннельдор деловито подошел к постели, бесцеремонно задрал сорочку Императрицы и принялся чертить какие-то знаки уже знакомой краской у нее на животе. Это, похоже, помогло. Лея, отдышавшись, успокоилась, легла поудобней, чтобы Знающий смог проверить, как быстро все продвигалось, а Фергус, смущенно стараясь не глядеть туда, где устроился чародей, взял супругу за руку и принялся заботливо отирать испарину с ее лица прохладной тряпицей, пахнущей чабрецом и мятой. Чем меньше времени оставалось до рассвета, тем сильнее Фергус чувствовал, что погрузился в кошмар. Снадобье Риннельдора перестало действовать, а боль, похоже, все нарастала, и Лея уже ничего не замечала вокруг себя. Императору оставалось только менять тряпицу у нее на лбу, держать ее за плечи, если супруга начинала метаться, и бесконечно болтать с самим собой — во рту у него так пересохло, что голос стал скрипучим и чужим, но Фергус и не думал замолкать. Ребенок появился на свет, когда первые лучи солнца Беллетейна осветили шпили Города Золотых Башен, и на то мгновение, что прошло между облегченным вздохом Леи и первым отчаянным криком младенца, Фергусу показалось, что у него остановилось сердце. Мастер Риннельдор быстро обтер ребенка полотенцем, обернул его заранее приготовленной белоснежной пеленкой и решительно сунул кричащее маленькое существо в руки Фергуса. Сам же Знающий, не взглянув на Императора, вернулся на прежнюю позицию, и новоиспеченный отец усилием воли заставил себя глядеть на сына, а не на то, чем там был занят Риннельдор. Крохотную вытянутую голову младенца облепили редкие черные волосы — похоже, наследник Империи стал первым Эмрейсом, родившимся не светловолосым, и отчего-то Фергуса очень развеселила эта мысль. Он аккуратно пощекотал красную влажную щеку возмущенного принца, а тот, открыв тут же разъехавшиеся непонятного цвета глаза, уставился на него в полном непонимании происходящего. — Ничего, — подбодрил его Фергус шепотом, — ты привыкнешь. — Фергус, — донесся до него слабый голос Леи, и Император, вздрогнув, поспешил к ней. Она подняла руки навстречу — с явным трудом, рассеянно пошарила вокруг себя глазами. — Дай мне его, — попросила Лея, — дай. Фергус немедленно повиновался, вложил притихшего младенца в объятия матери, присел рядом, счастливо улыбаясь — его возлюбленная, его единственная со всем справилась, и, что бы там ни твердили злые языки, была жива. — Это мальчик, — сообщил Фергус гордо, — слышала, как кричал? Настоящий будущий Император. — Мальчик, — повторила Лея, и взгляд ее блуждал, никак не останавливаясь на ребенке, словно супруга не понимала, где находится и что произошло, — я не вижу его, Фергус. Где он? Охваченный тревогой — такой же сильной, как радость за секунду до того — Фергус подался к супруге, сжал ее руку, поплотнее прижал ее ладонь к маленькому тельцу новорожденного. — Он здесь, Лея, — произнес он дрожащим шепотом, — с ним все хорошо. Видишь, он родился. — Я не вижу, — твердила Лея, и ее и без того едва слышный голос задрожал. Фергус быстро повернулся к Риннельдору. Тот уже закончил свои дела, выпрямился и утирал руки от крови, не глядя на Императора. — Такое бывает после родов, — сообщил эльф совершенно спокойно, тоном, за который его хотелось немедленно четвертовать на площади при всем честном народе, — слепота пройдет. И Фергус поверил бы ему, если бы Знающий так старательно не прятал глаза от его взгляда. — Ты слышала? — повернувшись к супругу, Фергус все силы бросил на то, чтобы его голос не сорвался, — это пройдет. Наш сын здесь, с тобой, и он такой смешной. Лея прикрыла воспаленные веки. Ее руки, теперь почти не дрожа, нащупали головку младенца, бережно огладили ее, пальцы перескочили на крохотное лицо, коснулись мокрой щеки, маленького бугорка носа, подбородка — и внезапно младенец, закряхтев, повернулся, вытянул ручку и вцепился в палец Леи изо всех своих новорожденных сил. По ее щекам из ослепших глаз заструились слезы. — Я придумал ему имя, — сообщил Фергус, не решаясь двинуться с места, мысленно молясь, чтобы момент этот длился бесконечно — потому что точно знал, что произойдет, когда он подойдет к концу, — Эмгыр. Губы Леи дрогнули. — Это потому что твои друзья дразнили меня ежихой? — тихо спросила она, — я же говорила, нет ни одного нормального мальчишеского имени… Ее голос оборвался, голова поникла, а младенец в застывших руках, закрутившись, снова заплакал. Фергус почувствовал мастера Риннельдора прямо у себя за спиной — тяжелая ладонь опустилась на плечо, но Император все еще не мог двинуться с места. — Заберите мальчика, — произнес эльф ровно, и все вокруг подернулось пеленой.