Игра отражений

Зима выдалась холодной — по утверждениям некоторых, самой холодной за последнюю сотню лет. Особенно драматично настроенные чародеи и астрологи утверждали даже, что обрушившиеся на юг Континента морозы были предвестниками страшных несчастий, но пока самой серьезной бедой, маячившей на горизонте, был предстоящий неурожай. Впрочем, даже на это в Туссенте смотрели с неоправданным, но традиционным оптимизмом — вину, приготовленному в этот год, суждено было стать легендарным, и многие в далеком будущем, доставая пыльную бутылочку Эст-Эста, станут с гордостью заявлять, что, мол, не обращайте внимания на неуместную кислинку или мутноватый цвет — зато лоза, принесшая виноград, пережила знаменитые морозы и стала только крепче. Под копытами лошади скрипел снег. Всю ночь его крупные белые хлопья сыпались с темно-бирюзового пасмурного неба, но к утру вновь похолодало, выглянуло солнце, и землю сковал плотный хрусткий наст, крошившийся под ногами и сиявший россыпью крохотных бриллиантов в холодных бледных лучах. Фергус спешился, едва заехав в лес — погони за ним, похоже, не выслали, и можно было не гнать Росинку вперед, а неспешно пройтись, держа ее под уздцы. От мороза щипало щеки, но воздух был таким прозрачным и чистым, что им хотелось дышать полной грудью, смаковать каждый вдох, не вспоминая о мрачных пророчествах придворного лекаря — что, мол, на таком морозе легкие могли просто разорваться с непривычки, если набрать в грудь слишком много ледяного воздуха. Теперь, когда судьба Нильфгаарда оказалась неразрывно связана с личностью его наследного принца, над Фергусом начали трястись с утроенной силой, словно прежних почти параноидальных мер безопасности и без того было недостаточно. О том, что не на этой неделе, так на следующей, принцу Фергусу предстояло стать Императором Фергусом, впервые заговорили незадолго до Йуле. Отец расхворался еще в начале осени — внезапно, без очевидных причин, и с течением времени ему становилось только хуже. При дворе поговаривали даже о затянувшемся, но, видимо, вполне успешно реализованном покушении, и потому судьбой единственного сына Императора и его законного наследника неожиданно заинтересовались все — от главы службы безопасности, до последнего нищего в порту. И, пока последние передавали из уст в уста сплетни и домыслы о том, какой паршивый правитель получится из Фергуса, первый все силы бросил на то, чтобы восхождение на трон — пусть и такого сомнительного кандидата — все же состоялось. С Фергуса разговоры плебса, пересуды знати и сомнения, которые не прямо, но вполне понятно высказывал даже родной отец, сходили, как с гуся вода. Он знал себе цену. Его растили Императором, терпеливо и последовательно выковывали, вытачивали, вычерчивали из него правителя, и пусть уроки эти в большинстве своем казались Фергусу утомительными и бессмысленными, он, прекрасно осознававший собственное предназначение, почти от них не отлынивал. Конечно, куда интересней ему было тренироваться с мечом или сходиться в рукопашных схватках, учить Росинку гарцевать и строить схемы масштабных, хоть и теоретических сражений, чем заучивать бесконечные списки собственной давно почившей родни, оттачивать тонкости этикета или читать невыносимо скучные политические трактаты. Особенно худо дела обстояли с обязательными к прочтению философскими сочинениями, мифами и легендами, которые будущий Император тоже обязан был знать, чтобы лучше понимать собственный народ и его предрассудки. Но Фергус был наследным принцем величайшего государства Континента, и не намеревался разочаровывать ни строгого отца, ни скептически настроенных учителей, ни самого себя. И теперь, когда восхождение на престол стало вопросом ближайшего времени, он чувствовал, что был полностью к этому готов. Однако быть готовым и желать чего-то оказалось вещами совершенно различными, и, чем сильнее хворал отец, чем громче звучали разговоры о грядущей смене власти, тем сильнее становилось желание Фергуса хоть время от времени сбегать от своих обязанностей и оставаться наедине с собой — ну и с Росинкой тоже. Особенно сильно это желание стало после Йульского бала, на котором было объявлено, что наследному принцу была избрана невеста, и двор начал готовиться к скорому бракосочетанию. Избранницей фортуны стала одна из дочерей короля Мехта — и Фергусу даже не позволили выбрать из них ту, что покрасивей. Лея была совсем юной, худенькой и какой-то словно вечно запуганной. Черноглазая, с острым бледным личиком, быстрыми суетливыми жестами — больше всего она походила на пойманного жестокими мальчишками ежонка. Танцуя с ней на балу, Фергус пытался завязать ничего не значащую беседу, расшевелить девушку, заставить ее хотя бы улыбнуться. И то, что у него обычно получалось без труда, в тот раз пропало втуне. Лея бросала на жениха робкие быстрые взгляды, странно шевелила острым слишком длинным для ее маленького лица носом, поджимала губы, словно боялась рассмеяться очередной шутке и опозориться, и, провожая ее на место после танца, Фергус с сожалением размышлял о том, какой скучный брак его ждал. И избежать его, похоже, не было никакой возможности. В Нильфгаарде считалось, что восходить на трон очередному Императору было прилично либо глубоко женатым человеком, либо в результате жестокого убийства предшественника. И Фергусу, к сожалению, достался первый вариант. Конечно, при дворе вслух и на каждом углу уже начали рассуждать, какой прекрасной парой должны были стать новые Император и Императрица. Рядом с Фергусом — рослым, широкоплечим юношей с вечно нарочито спутанными светлыми кудрями и прямым взглядом стальных глаз — хрупкая чернявая Лея смотрелась совсем малышкой, нелепой, потерянной и неуместной. Однако, когда Фергус пожаловался отцу на несправедливость судьбы, тот напомнил ему, что брак с мехтской принцессой был важным политическим ходом, а от самого Фергуса в этом союзе требовалось только одно — посещать спальню супруги ровно до тех пор, пока она не объявит о своей беременности. Придворный лекарь, однако, подмечал, что принцесса была обладательницей фатально узких бедер, и первая беременность могла стать для нее и последней. И Фергус в глубине души, сам себя стыдясь, надеялся, что так оно и получится. — Заделай наследника, — меланхолично рассуждал отец, откинувшись на высокие взбитые подушки и не глядя на сына, — а потом можешь возвращаться к своей солдатне и шлюхам. — И Фергусу оставалось только уныло кивать, соглашаясь. Поездка в Туссент сразу после Йуле, похоже, стала своего рода подарком готовящегося отойти в мир иной Императора своему наследнику — способом подсластить горькую микстуру ответственности, и Фергус намеревался использовать эту последнюю возможность побыть безответственным с огромным энтузиазмом. Княгиня Кароберта принимала наследника Империи и дорогого племянника с поистине императорскими почестями. В честь него был устроен рыцарский турнир, а двери всех борделей Боклера гостеприимно распахнулись перед ним, и хозяйки домов терпимости старательно делали вид, что не узнавали таинственного посетителя в плаще, но и платы с него никогда не требовали. Последнее, однако, было и необязательно. Для Фергуса эти тайные визиты были тоже своего рода политическим ходом. Он, не желая разочаровывать родителя, выковывал собственную славу развратника и сластолюбца не менее старательно, чем образ будущего великого правителя. Правда же была в том, что ни надушенные изящные аристократки, ни размалеванные искусные шлюхи Фергуса не интересовали, а хозяйкам борделей приходилось закрывать глаза сперва на визит одного таинственного посетителя, а потом — другого, приходившего на четверть часа позже. Снятые Фергусом девочки же становились своего рода дуэньями для него и того, с кем ему действительно хотелось провести пару часов наедине. Княгиня Кароберта, пусть и приходилась Императору двоюродной сестрой, а это уже было слишком близкой степенью родства, упорно помышляла о том, чтобы сделать Императрицей одну из своих дочерей. И так оно, возможно, и случилось бы, не захворай Торрес до того, как старшая княжна вошла в возраст. И Кароберта, по слухам, иногда вслух причитала, глядя на единственного сына, переступившего границу совершеннолетия два года назад, что тому следовало бы родиться девочкой. Фергус сомневался, что княгиня оставалась в неведении о том, что, даже не будучи девочкой, Филипп исправно выполнял обязанности любовницы будущего Императора, которой никогда не суждено было стать женой. Само собой, ни о какой любви не было и речи. Дэглан — лучший друг и хранитель всех позорных и не очень секретов Фергуса — утверждал, что принцу просто нравилось то восхищение и преданность, которые Филипп дарил ему совершенно незамутненно и искренне. Милостивый взгляд наследника мог бы обратиться на кого угодно — поопытней и посимпатичней туссентского княжича, но судьба и воля Фергуса сложились в пользу Филиппа, для которого Кароберта тоже уже подобрала невесту. Их связь — неторопливая, легкая, ни к чему не обязывавшая ни принца, ни его избранника, развивалась скачками, вспышками. Фергус являлся в Туссент несколько раз в год — Филипп наносил ответные визиты в Нильфгаард и того реже, и им с княжичем приходилось придумывать все новые стратегии, чтобы провести вместе несколько незабываемых жарких часов. Для наследника именно этот процесс подготовки был самым ценным в отношениях с княжичем. Ему нравилась опасность быть раскрытым — пусть и по большей части ложная. Его возбуждал флер тайны и запретности этой связи, а сам Филипп был как праздник, приготовления к которому длились несколько месяцев лишь затем, чтобы в конце обнаружилось, что всех ждал лишь протокольный бал, бесполезные подарки и пара минут фейерверков в ночном небе. Сбегать от охраны в лес, чтобы послоняться в одиночестве среди звенящих от холода деревьев, Фергусу нравилось ничуть не меньше — и именно из постели Филиппа он вырвался на свободу сегодня утром. Росинка шагала ровно, и принцу не нужно было держать ее под уздцы, чтобы лошадь преданно шла рядом с ним. — Холодрыга, — обратился к ней Фергус, и Росинка согласно фыркнула, дернув ушами. В более теплое время просто так гулять по лесу было опасно, принц прекрасно это знал. Даже для него, умевшего обращаться с мечом и самострелом не хуже легендарных северных ведьмаков, такой поход мог закончиться трагически — в чащах жили волки, пантеры и даже иногда встречались огромные кровожадные твари, похожие на черных пауков. Но мороз загнал часть чудовищ в их логова, а остальным куда интересней было нападать на окрестные деревни, чем шляться по лесу в пустой надежде наткнуться на одинокого зазевавшегося путника. Однако Фергус никогда не разгуливал в одиночестве невооруженным — длинный двуручный меч был надежно прикреплен к седельным ножнам, а за спиной принца висел верный солдатский арбалет, и его приятная знакомая тяжесть делала прогулку особенно беззаботной. Фергус не рассчитывал и впрямь пускать оружие в ход, но отрадно было осознавать, что во всем незнакомом лесу не нашлось бы противника, от которого принц не смог бы отбиться — многие ли еще правители, привыкшие опираться не на собственные силы, а на надежную охрану, могли подобным похвастаться? Небо снова начинали затягивать тучи — к обеду должен был повалить снег, но Фергус надеялся вернуться в Боклер до того, как обратную дорогу занесет. Обычно пары часов свободы ему оказывалось достаточно, чтобы восстановить силы на протокольные улыбки и светские разговоры за княжеским столом. Принц снова повернулся к Росинке, собрался что-то сказать о том, как красиво белый иней облепил низкие тонкие ветви деревьев, но неожиданно в небольшом отдалении от тропы прозвучал короткий гулкий взрыв. Лошадь дернулась, встала на дыбы, и Фергус едва успел перехватить повод, чтобы не дать испуганной Росинке рвануть в сторону и сбежать. Звук был странным, непохожим на те, что можно было услышать в лесу — и первой мыслью принца было то, что где-то неподалеку от тропы встала лагерем разбойничья ганза, недостатка в которых Туссент не знал. Может быть, у кого-то из бандитов в руках разорвалась самодельная бомба или рванула подпаленная неосторожной искрой бочка со спиртом. Но ни запаха дыма, ни отблеска пламени между деревьев Фергус не разглядел, хотя взрыв явно произошел где-то совсем близко. Росинка нервничала, пряла ушами, переступала с ноги на ногу, вращая глазами, и принц мягко погладил ее по шее. — Тише, девочка, — ласково сказал он, — все в порядке. После первого хлопка лес и впрямь казался вновь безмолвным и пустынным — звук не повторился, а воздух по-прежнему звенел морозной чистотой. Фергус нахмурился. Будь с ним сейчас рядом Дэглан, он непременно бы начал нудеть, что следует возвращаться, только идиоты стали бы лезть в эпицентр недавнего взрыва из чистого любопытства. Но, заглушив в своей голове глас рассудка, звучавший в точности, как глас друга, принц решительно сжал кулаки. — Я пойду проверю, — сказал он Росинке, — стой здесь, не бросай меня, хорошо? Лошадь поглядела на хозяина испуганно, но тот продолжал гладить ее по шее, пока Росинка окончательно не успокоилась. Фергус вырастил и вышколил ее с жеребячьего возраста, и верная спутница доверяла ему больше, чем собственным инстинктам. Принц ободряюще ей улыбнулся, но на всякий случай все же вытащил из-за спины арбалет и заложил в него тяжелый болт, продемонстрировал результат своих усилий Росинке. — Вот, глупышка, я при оружии, — похвастался он. Поймав себя на том, что продолжает выпендриваться перед лошадью лишь затем, чтобы подольше оттянуть необходимость идти на разведку, Фергус тихо обругал сам себя, поднял арбалет и, не глядя больше на Росинку, двинулся в сторону от дороги. Хрусткий наст под ногами крошился, и сапоги принца почти сразу завязли в снегу — еще один повод вернуться и никуда не лезть. Только идиот — снова сообщил Дэглан в голове Фергуса — полез бы в чащу через снежный занос, не разведав территорию и рискуя провалиться по самые уши. — Сам ты идиот, — огрызнулся Фергус вслух и упрямо двинулся дальше. Между деревьев снег теперь доходил ему почти до колен и забивался за отворот сапог. Принц, бранясь под нос, делал шаг за шагом, высоко поднимая ноги, пробиваясь через препятствие и оставляя за собой глубокую борозду. От холода начали неметь щеки — как назло, чисто выбритые накануне заботливой рукой Филиппа. Ему, понимаешь ли, неприятно было, когда жесткая щетина елозила по его нежным бедрам, и из-за этого каприза Фергусу теперь приходилось терпеть страдания. Но упрямства наследнику Нильфгаардского престола было не занимать — без него при дворе ему было бы просто не выжить, и Фергус продолжал пробиваться вперед, хотя уже начал сомневаться, что шел в верном направлении. И в тот момент, когда, решив, что его все равно никто не поймает за позорным бегством, принц готов был уже отчаяться и повернуть назад, из-за стены деревьев перед ним раздался тихий стон, смутные всхлипывания, а потом звонкий, похоже девичий, голос забормотал что-то на Старшей речи. Фергус замер — подобраться беззвучно к источнику новых звуков было, конечно, невозможно — снег хрустел под ногами, принц запыхался и производил больше шума, чем загнанный боевой конь. Но незнакомцы, похоже, не обращали на него внимания. Еще несколько тяжелых шагов, и Фергус наконец вышел из-за стволов и очутился на небольшой совершенно круглой прогалине между деревьев. Снег здесь был примят и словно расплавлен, и под ногами принца остался лишь тонкий плотный слой белого наста. Прислонившись спиной к широкому стволу дерева у самого края прогалины сидел эльф. Глаза его были прикрыты, руки раскинуты по бокам тонкого длинного тела, и Фергус заметил, как из двух тонких, нанесенных явно не кинжалом или мечом ран на предплечьях незнакомца, марая снег, сочилась густая темная кровь. Рядом с незнакомцем на коленях, подняв узкие дрожащие ладони над одной из страшных ран, пристроился парнишка лет двенадцати — рыжий, тощий и, конечно, тоже эльф. Бормотал что-то на Старшей речи именно он, и не нужно было обладать недюжинным умом, чтобы догадаться, что мальчишка произносил заклинания. Третьего участника сцены Фергус заметил не сразу — еще один мальчик, не старше предыдущего, сидел на корточках у самого ствола, к которому привалился взрослый, и, казалось, прятался за ним, стараясь слиться с примятым снегом. Он же первым заметил вторжение человека, вскинул на него большие прозрачно-голубые глаза и задушено вскрикнул. Фергус не шевелился. Он ожидал наткнуться в лесу на что угодно — но открывшаяся ему картина не укладывалась в рамки его воображения, как ни крути. Взрослый эльф, снова застонав, приподнял тяжелые воспаленные веки, скользнул взглядом по вторгшемуся на сцену разворачивавшейся драмы незнакомцу, но словно не заметил его — или предпочел не обратить внимание. Рыжий закашлялся. Он продолжал упрямо читать свои заклинания, хотя, похоже, уже едва мог справиться с весом собственных ладоней, и Фергус заметил, как из носа паренька засочилась кровь. — Довольно, Яссэ, — проговорил взрослый, но рыжий лишь упрямо тряхнул головой, но, похоже, это и стало последней каплей его выдержки. Мальчик клюнул носом, повалился вперед и уткнулся в плечо эльфа — только сейчас Фергус заметил, что длинную белую шею незнакомца обхватывал широкий металлический ошейник. Да и вообще, если приглядеться получше, вся компания незнакомцев была одета совсем не по погоде. Взрослый эльф был облачен в нечто, больше всего напоминавшее похоронное одеяние — когда-то белоснежное, но теперь заляпанное кровью. Он был бос, и тонкие лодыжки уже покраснели от холода. Мальчишки же были одеты почти одинаково — в светлые рубахи, плотные замшевые бриджи и мягкие низкие ботинки, совершенно неподходящие для того, чтобы бегать по снегу. Фергус переступил с ноги на ногу — несмотря на драматичность происходящего, никто из эльфов, кроме белобрысого мальчишки, жавшегося к стволу, не обращал на принца внимания, словно сочли его видением или призраком, возникшим из заснеженного леса. Принц многозначительно кашлянул, потом еще раз, и лишь на третьем громком «Кхе-кхем» взрослый эльф наконец соизволил приоткрыть глаза и посмотреть на него. — Вам нужна помощь? — светским тоном поинтересовался Фергус. — Поди прочь, жалкий дх’оине, — откликнулся эльф, и принц обиженно поджал губы. Незнакомец, конечно, был смертельно ранен, и потеря крови помутила его разум, но никто не смел так разговаривать с наследным принцем Нильфгаарда, даже стоя на пороге могилы. — Ладно, — независимо пожал он плечами, — я мог бы отвезти вас в безопасное и теплое место, моя лошадь неподалеку. Но, если так, я и впрямь пойду прочь. Эльф удовлетворенно прикрыл веки, Фергус, выждав пару секунд, решительно развернулся, готовый уйти, но внезапно белобрысый мальчишка пошевелился, приподнялся и позвал — негромко и хрипло, словно до того проплакал несколько часов кряду: — Погоди. Помоги нам. Пожалуйста. — Молчи, Эренваль, — прогремел взрослый с неожиданной для его положения силой, но белобрысый уже вскочил на ноги и в два шага пересек прогалину, буквально вцепился в руку Фергуса и поднял на него взгляд испуганных водянистых глаз. — Мы погибнем здесь, — прошептал он, быстро покосившись на старшего, — я не хочу умирать. Помоги нам, незнакомец! Фергус сделал вид, что задумался, поднял глаза к затянувшемуся облаками небу, поцокал языком. Он, конечно, не собирался бросать эльфов одних в лесу — особенно теперь, когда хотя бы один из них решился проявить благоразумие. Но и одолжения нужно было уметь делать с умом. Меж тем, рыжий парнишка встрепенулся, приподнялся, часто моргая, и, не взглянув ни на Фергуса, ни на Эренваля, вернулся к своему прежнему занятию. Но теперь голос его вибрировал и срывался, покрасневшие от холода руки дрожали, а слова явно не хотели сплетаться в заклинания, наскакивали друг на друга и путались. Рыжий снова закашлялся — кровь, сочившаяся из носа, уже начала, похоже, заливаться ему в горло, и парнишка сплюнул багровый сгусток на снег. Фергус мысленно выругался — только идиот, сказал бы Дэглан, стал бы навязывать свою помощь тем, кто о ней не просил. Но Дэглан мог засунуть свое благоразумие себе в задницу, а принц был все же не конченным подонком, маскировавшим свою гнилую суть под разумными речами. Он мягко отстранил руку белобрысого, решительно подошел к взрослому, оттер в сторону задыхавшегося маленького чародея и, порывшись в поясной сумке вытащил то, что брал с собой в каждое одинокое путешествие — потому что, как ни крути, идиотом все же не был. В небольшом кожаном чехле хранился свернутый чистый бинт, жгут для остановки крови и несколько склянок с эликсирами, приготовленными придворным алхимиком — универсальное противоядие, жаропонижающее и то снадобье, которое сейчас Фергус достал и быстро взболтал, нагревая в ладонях. Зелье должно было останавливать кровь и запускать процесс регенерации тканей, чтобы особенно глубокие раны не приходилось зашивать в походных условиях. Принц покосился на рыжего — тот следил за его действиями так внимательно, словно готов был выбить склянку со смертельным ядом из рук коварного убийцы. Фергус усмехнулся. — Открой рот, — скомандовал он взрослому, но тот лишь плотнее сжал губы. Заклятья мальчишки, пусть и не смогли остановить кровотечение до конца, все же помешали эльфу издохнуть, и поддерживали в нем жизнь — и тупое упрямство, видимо, тоже. — Эй, как тебя там, Эвреналь, — бросил Фергус через плечо белобрысому, — подержи ему голову. Мальчишка повиновался, юркой рыбкой скользнул к старшему, ухватил было его за уши, но рыжий вдруг, зашипев, попытался оттолкнуть товарища в сторону. Однако силенок у дикого зверька явно оказалось недостаточно — белобрысый оттеснил его, заслонил старшего собой так, чтобы дать доступ к нему только Фергусу, и крепко придержал качнувшуюся от бессилия голову эльфа. Принц действовал быстро. Двумя пальцами он надавил на бледные ледяные щеки незнакомца, велев парнишке запрокинуть его голову дальше назад, а, когда губы, почти сравнявшиеся цветом с кожей лица, разомкнулись, решительно влил эликсир прямо эльфу в глотку. Затем, не давая ему сплюнуть, прижал нижнюю челюсть свободной рукой, а второй, отбросив пузырек в снег, принялся быстро гладить его по шее, пока эльф натужно не сглотнул. Фергус выпустил его, потянул в сторону и белобрысого, боясь, что старшего сейчас начнет рвать, но ничего подобного не произошло. Эльф дернулся, крупно вздрогнул, сдавленно застонал и затих. Рыжий, размазывая по лицу кровь и слезы, снова прильнул к нему, дрожа и всхлипывая, но он больше не мешал принцу, когда тот перетягивал кусками бинта руки эльфа под локтями, выше страшных ран, а потом перевязывал их плотно и крепко. Кровь проступила на чистой ткани мгновенно алыми разводами, но вскоре стало понятно, что остановить ее все же удалось — разводы не увеличивались. Фергус удовлетворенно кивнул, с гордостью поглядев на результат собственных усилий, поднялся и, прихватив с земли комок снега, принялся вытирать руки. — Ну, я пошел, — объявил он во всеуслышание. Рыжий и его спасенный старший спутник не пошевелились, а на лице белобрысого отразился настоящий ужас. — Ты не заберешь нас отсюда? — спросил он, и губы его опасно задрожали. — Твои спутники явно не желают оставаться дольше в моей компании, — независимо сообщил Фергус, кивнул головой на рыжего, прильнувшего к взрослому эльфу и таращившегося на принца с видом дикого котенка, загнанного в угол, — если хочешь уйти один — я не против. Белобрысый сомневался пару секунд — мыслительный процесс и борьба с собственной совестью были буквально написаны на его бледном лице. Наконец, решительно дернувшись всем телом, он подошел к старшему и принялся настойчиво тянуть его вверх, стараясь поставить на ноги. — Ну, помоги же мне, Яссэ, — прикрикнул мальчишка на рыжего, — мы же замерзнем тут насмерть! Рыжий глянул на старшего, ища у него ответ на свои сомнения, но эльф лишь устало приоткрыл веки, враждебно смотрел на Фергуса и молчал. Мальчишка застонал, затряс головой, точно получил удар в висок, и наконец — о чудо — его старший спутник все же перевел взор на него. А потом, видимо оценив состояние маленького чародея, вздохнул и понурил плечи — и это было сигналом к отступлению для них всех. Яссэ, оскальзываясь на снегу и крови, поднялся, опираясь на ствол, просунул руки под плечо старшего и потянул его вверх. Фергус наблюдал за этой бессмысленной борьбой целую минуту — усилий парнишек, замерзших, ослабших и напуганных, явно оказывалось недостаточно. Принц покачал головой и снова подошел ближе. Эльф, хоть и был выше Фергуса, должно быть, на целую голову, оказался таким легким, словно кости его были внутри полыми, как у птицы. Принц поднял его с земли без труда, позволил вцепиться себе в плечи, а потом, кивнув мальчишкам, двинулся назад по проторенной просеке в снегу. Белобрысый помогал шагать своему рыжему спутнику — собственные ноги того уже не держали, но Фергус увидел, что мальчишки, проигнорировав пробитый им проход, двинулись по насту, почти не утопая в снегу. До Росинки они добрались быстро. Лошадь преданно ждала своего хозяина, но, почуяв запах крови, нервно затопталась, зафыркала, и Фергусу пришлось уговаривать ее постоять на месте, пока он усаживал в седло старшего эльфа и рыжего мальчишку, совершенно выбившегося из сил. Им с белобрысым предстояло идти рядом своим ходом. Фергус снял с седла свой широкий подбитый горностаем плащ и укутал им плечи старшего эльфа, который перебинтованными руками прижал к себе дрожащего Яссэ, спрятав мальчика под плащом с головой. Вперед они двинулись так быстро, как позволяли ноги белобрысого, но он старался семенить как можно бодрее, и даже, похоже, согрелся от быстрой ходьбы. Тащить спасенных эльфов в Боклерский замок или в посольство Нильфгаарда Фергус, конечно, не собирался. Это породило бы сотни вопросов, на которые принц пока толком не знал, как отвечать — представителей Старшего народа в Туссенте почти не водилось с тех пор, как король Людовик захватил власть и убил их последнего властителя. А уж обнаруженных в снегах эльфов, один из которых был облачен только в саван и двимеритовый ошейник, и подавно было не встретить. Фергус знал — в столице было лишь одно место, где вопросов задавать бы не стали. Привычные к его отлучкам стражи у ворот едва обратили на принца внимание, не стали расшаркиваться и молча пропустили и его, и спутников, не взглянув на острые уши белобрысого парнишки и массивный ком плаща в седле. По счастью, дом терпимости находился совсем недалеко от городских стен, и Фергусу, как и всегда, удалось добраться до него, не привлекая лишних любопытных взглядов. Анжелика, хозяйка славного заведения, конечно, удивилась, что Его Таинственное Высочество явилось с прогулки в такой странной компании, но вида почти не подала. Она распорядилась устроить раненного эльфа в одной из свободных комнат и сразу направила к нему собственного лекаря. Рыжего, потерявшего сознание от истощения, расположили в комнате по соседству, а белобрысого девочки Анжелики, защебетав от жалости и умиления, увели с собой на кухню, чтобы накормить и обогреть. Фергус наблюдал за этой суетой с таким видом, с каким славный генерал наблюдает за тем, как после славной победы солдаты добивали раненных на поле боя, и, когда Анжелика сообщила, что странные гости были размещены и обеспечены лечением и заботой, величаво кивнул. — Ваш друг здесь, — сообщила хозяйка шепотом, и Фергус мысленно выругался — после странного приключения ему больше всего хотелось принять горячую ароматную ванну в одиночестве, а не объяснять Филиппу, куда он делся на заре и почему рукава его дорожной куртки были изляпаны кровью. Принц надеялся, что, как и всегда, проснувшись в пустой постели и верно истолковав намек, княжич безропотно вернется в замок, чтобы ждать ангажемента на следующее свидание. Но, видимо, все сегодня должно было пойти наперекосяк. В оставленных утром покоях, однако, обнаружился вовсе не Филипп. Дэглан терпеть не мог бордели — во всяком случае, так он утверждал. Но именно ему время от времени приходилось разыскивать в них мятежного принца-сластолюбца, чтобы воззвать к его совести и вернуть с небес на землю. Эту обязанность разрушителя удовольствий Дэглан принял на себя сам, и Фергус, хоть и ворчал, одеваясь под его суровым взглядом, не успев выгнать из постели сонного Филиппа, был неизменно ему благодарен — принц иногда нуждался в голосе рассудка, пусть и таком, который слишком часто называл его идиотом. Дэглан был старше принца почти на целый десяток лет, и к своим неполным тридцати годам уже начинал лысеть, а потому в последний год решил не бороться с природой и теперь блистал совершенно гладкой лысиной, которую тщательно поддерживал ежедневным педантичным бритьем. Видимо, чтобы компенсировать недостаток волос на макушке, друг отпустил кудрявую густую бороду, совершенно недопустимую для того, кто собирался стать генералом Нильфгаардской армии — тех заставляли бриться начисто. Но на такую вольность Император с радостью закрывал глаза, разглядев в молодом солдате не только недюжинный военный талант, но и способность благотворно влиять на безголового принца. Сейчас Фергус застал своего друга за исключительно невероятным занятием — сидя перед высоким зеркалом в углу помпезно украшенных бордельных покоев, Дэглан обмакивал пальцы в перламутровую баночку с какой-то мазью и умащивал собственные усы, придавая им залихватский изгиб. Фергус громко кашлянул — Дэглан вздрогнул от неожиданности, быстро оттолкнул от себя баночку — так резко, что та, не удержавшись на краю инкрустированного столика, упала на пол и прокатилась в угол — друг старательно задвинул ее ногой подальше во мрак. — За ширмой есть розовое масло, — прокомментировал Фергус, давя улыбку, — если хочешь, я вотру его в твои самые чувствительные места, мой дорогой. Дэглан наградил его тяжелым взглядом, нервно подкрутил ус, встал. — Я встретил Филиппа, когда он уходил, — сообщил друг постным тоном, решив проигнорировать блестящий сарказм собеседника, — ты уверен, что Анжелике можно доверять? Фергус устало закатил глаза — подобный вопрос Дэглан задавал всякий раз, когда являлся в бордель в поисках своего господина и товарища. — Мы могли бы встречаться на сеновале или в доках, — пожал плечами Фергус, — но вражеские глаза и уши есть везде — ты сам говорил. Так пусть лучше это будут глаза и уши Анжелики, которая за эти годы ни разу меня не подвела. Принц почти услышал, как Дэглан пробормотал «идиот», но не дал ему произнести это вслух. — Ты явился по делу? — осведомился он, устало зевая — друг совершенно точно заметил кровавые следы на одежде Фергуса и странно еще, что не бросился выяснять, что случилось, немедленно. — Ее Милость просила разыскать тебя, — ответил Дэглан, скользнув темными глазами по окровавленным рукавам принца, — не меня — но только я знал, где именно можно тебя найти. Но не нашел. Где ты был? Фергус пару мгновений сомневался — Дэглан хранил множество его тайн и был самым верным товарищем, какого только можно было пожелать. Но происшествие в лесу оставалось… необъяснимым. И принц просто не знал, с чего начать откровенничать. — Идем, — поманил он рукой, и Дэглан, поколебавшись секунду, словно друг подбивал его на преступление, кивнул. Входы и выходы в доме терпимости мадам Анжелики Фергус знал, как свои пять пальцев. И тайный коридор, по которому неверные мужья сбегали от славных работниц заведения, застигнутые врасплох, конечно, тоже были ему хорошо известны. Он провел Дэглана за собой по узкому, пахнущему пудрой и плесенью проходу к маленькой, скрытой за тяжелым пологом дверце и, аккуратно приоткрыв ее, посторонился, давая другу заглянуть в комнату первым. Дэглан заглянул, несколько секунд молчал, потом повернулся к Фергусу и, хмуря тяжелые брови, спросил шепотом — но очень строго: — Кто это? Фергус таинственно улыбнулся. — Эльф, — сообщил он так, словно одно это слово должно было расставить все по своим местам, но взгляд Дэглана оставался тяжелым и прямым, — я наткнулся на него в лесу, — выдержав театральную паузу, продолжил Фергус, — в компании еще двух мальчишек. Он был ранен и истекал кровью — я его спас. Дэглан поджал губы. — Очень благородно, — признал он, — и хорошо, что ты притащил его сюда, а не во дворец. Фергус скромно пожал плечами. — Я же не идиот, — мстительно ответил он, — пока не знаю, что с ним делать дальше, он моей помощи был явно не рад, и согласился только ради сыновей, насколько я понял. Они бы все замерзли, если бы не я. — Откуда он взялся? — тон Дэглана не менялся — хвалить благородство друга он явно больше не собирался и приступал к допросу. Фергус развел руками. — Понятия не имею, — ответил он, — он был в саване, в двимеритовом ошейнике, и раны его были получены точно не в бою. Такие наносили себе те, кого мои славные предки приговаривали к «благородной смерти» — вскрывали себе вены в теплых ваннах. Но у этого кровь не сворачивалась даже на морозе — наверно, надрезы были сделаны особым оружием или он принял что-то… — Ты спас в лесу эльфа, который решил покончить с собой, как предатели-аристократы, но для этого прихватил сыновей и отправился в лес? — спросил Дэглан так, словно не ждал ответа, а уже сам сделал все выводы. Фергус фыркнул. — Может быть, его приговорили к смерти — а вместе с ним и всех его потомков, — отозвался он, — обычное дело для властителей древности. Но это не отвечает на вопрос, откуда он тут взялся. В Туссенте ведь нет эльфов. — Что, если он — шпион? — жестко спросил Дэглан, и Фергус тихо рассмеялся. — Херовый он шпион, если явился шпионить в таком виде и положении, — заметил он почти с вызовом, — не волнуйся, мой параноидальный друг — он очнется, и я с ним поговорю. Брови Дэглана встретились над переносицей. — Будет лучше, если это сделаю я, — ответил он тоном, не терпящим возражений — ни от кого, кроме безголового принца. — Тебе он ничего не скажет, жалкий дх’оине, — ответил он, — а я спас ему жизнь — этот поступок явно заслуживает награды, пусть и простой беседой. Дэглан, пусть и был лучшим другом принца, мог спорить и возражать ему, но не подчиняться прямым приказам было за гранью его возможностей, и он вынужден был кивнуть и отступиться. Фергус заглянул в комнату из-за занавеси — эльф лежал в постели совершенно прямо, на спине — заново перебинтованные руки покоились поверх одеяла вдоль тела. Красивое бледное лицо казалось похоронной маской, вылепленной из тончайшего фарфора, и на мгновение Фергус испугался, что спасенный эльф вовсе не дышал. Но, приглядевшись, он заметил слабое колыхание груди и дрожь сомкнутых светлых ресниц — на мгновение залюбовался совершенством тонких черт, но поспешил отвернуться, чтобы Дэглан ничего не заметил. — Вернемся позже, — прошептал принц, дернув друга за руку, — мне надо умыться и переодеться. Пока Фергус отмокал в большой бадье, полной горячей ароматной воды, подготовленной девочками Анжелики, Дэглан нервно расхаживал по комнате, время от времени поглядывая на принца, но завести разговор не пытался — должно быть, не мог подобрать слова. — На нем был ошейник, — задумчиво проговорил Фергус, поднимая из воды блестящую от влаги руку и перекладывая с ладони на ладонь хлопья розоватой пены, — я подумал — двимеритовый, его парнишка колдовал — хоть и не очень успешно. Должно быть, этот эльф — колдун. — Час от часу не легче, — проворчал Дэглан, наконец остановившись посреди комнаты, — в гробу я видал этих колдунов — особенно эльфских. — Да ты колдунов-то видал только имперских, — со смехом отмахнулся Фергус, — а у них гонора и цацок больше, чем талантов. А те, кто действительно что-то умеют, сидят в своих башнях, как тот говнолюб Ксартисиус, и время от времени выдают какие-нибудь мрачные пророчества. Если этот эльф окажется сговорчивым, я мог бы призвать его на службу и обзавестись собственным Знающим — вот что было бы замечательно. — Замечательно, — мрачно откликнулся Дэглан, но спорить не стал. Фергус пошевелился в бадье, сел пониже — так, чтобы вода доставала ему до подбородка. — Зачем Кароберта хотела меня найти? — поинтересовался он. Дэглан молчал целую минуту прежде, чем заговорить. — Пришли известия от твоего отца, — ответил он наконец, — Его Величеству стало хуже, и тебе следует вернуться в Нильфгаард в ближайшие дни, чтобы успеть жениться до того, как он отдаст концы. Фергус прикрыл глаза. — Моя ежиная принцесса уже прибыла в столицу? — поинтересовался он. Даже не видя его лица, принц почувствовал, что друг нахмурился сильнее — в его голосе, когда он заговорил, зазвучала неприятная сталь. — Это мне неизвестно. — Может, ты сам женишься на ней вместо меня? — вода почти подобралась к губам, и каждое слово сопровождалось тихим бульканьем. Фергус не смотрел на друга. — Я назначу тебя Главой Совета. Дарую герцогство и генеральский медальон. А сам подожду, пока Каробертины девчонки войдут в возраст… Дэглан не отзывался. — Идиот, — наконец с неожиданной горечью произнес он, и беседа загнулась в муках. К постели раненного эльфа Фергус явился в чистой кипенно-белой рубахе, но не озаботившись тем, чтобы нацепить на себя дублет или что-то из положенных ему по статусу украшений — выкладывать все карты на стол принц не собирался, решив окружить свою фигуру флером таинственности. Эльф уже пришел в себя, и прежде, чем зайти к нему, Фергус справился о здоровье мальчишек. Белобрысый Эренваль — отогретый не только огнем очага и сытной едой, но и вниманием девушек Анжелики, мирно заснул рядом с братом, который не приходил в сознание. Но по заверениям лекаря, его жизни так же ничто не угрожало — он вымотался и простыл, но умирать больше не собирался. — Как Яссэ? — это было первой фразой, произнесенной эльфом, едва Фергус переступил порог его покоев. Принц приветливо улыбнулся, подошел к постели и лишь после этого удостоил спасенного ответом: — С твоим сыном все будет хорошо. — Яссэ мне не сын, — откликнулся эльф бесцветно, — только Эренваль. Фергус неловко пожал плечами. — С ними обоими все в порядке, — ответил он покладисто — напирать на раненного он не торопился, — я знаю их имена, но не знаю твоего. — А я — твоего, — холодно откликнулся эльф, подняв на Фергуса прямой жесткий взгляд — удивительно решительный для того, кто несколько часов назад едва не умер в лесу. — Меня зовут Фергус, — принц чуть склонил голову, не переставая улыбаться, решив не называть родового имени — а мало ли на свете Фергусов? — Вар Эмрейс, — тихо закончил за него эльф, и в груди у принца неприятно похолодело. — нильфгаардский принц притащил меня в бордель. — Ты предпочел бы посольство? — независимо поинтересовался Фергус, досадливо поморщившись — может быть, и впрямь стоило доверить разговор с незнакомцем Дэглану? — Я предпочел бы остаться в лесу — там, где ты нашел меня, — ответил эльф, — таков мой приговор — и моя судьба. Ты помешал свершиться справедливости. — Я здесь — справедливость, — с достоинством отрезал Фергус, приосанившись, — кроме того, — добавил он уже более миролюбиво, — ты сам согласился пойти со мной — ради детей, но добровольно. — Яссэ и Эренваль не заслужили моей судьбы, — помолчав, откликнулся эльф, — и за их спасение я благодарю тебя. — А без тебя рыжий бы со мной не пошел, — покачал головой Фергус, — понимаю. Ну, коли так, могу тебя заверить — оба мальчишки в безопасности и под моей защитой, их никто не тронет. Если хочешь, окрепнув, можешь вернуться в лес и там помереть, как и собирался. — Я это обдумаю, — ответил эльф, устало прикрыв глаза. Фергус снова поймал себя на том, что залюбовался тонкими, почти призрачными чертами незнакомца, и поспешил отвести взгляд. — Впрочем, — продолжил он, стараясь, чтобы тон его оставался независимым, — можешь отправиться со мной в Нильфгаард — там я попрошу придворных магов избавить тебя от ошейника, и ты сможешь… — Что? — эльф снова открыл глаза, и под его взглядом Фергус, удивляясь самому себе, вдруг стушевался. Он развел руками. — Я предлагаю — не настаиваю, — откликнулся он. Эльф паскудно усмехнулся и вновь смежил веки. Фергуса вар Эмрейса, наследного принца Нильфгаарда, наследника величайшего государства Континента, мало, что могло смутить. Он умел вести светские беседы, очаровывать и угрожать, умел быть твердым и спорить до последнего даже с теми, кто его не боялся — даже с Дэгланом. Но незнакомый эльф заставил его замолчать и растеряться одним словом — и одним взглядом. Это было немыслимо и недопустимо. Фергус отступил от постели на шаг. — Я оставлю тебя, — отчеканил он, пряча за спину сжатые в кулаки ладони, — обдумай то, что я сказал, поговорим снова, когда ты будешь готов. Или не поговорим никогда — если ты предпочтешь смерть моему обществу. Эльф в постели даже не пошевелился. Фергус вышел от него, пылая от злости. Он разыскал Анжелику, велел ей продолжать заботиться об эльфе и его маленьких спутниках, заплатил столько, что девчонки могли целый месяц не работать вовсе, а потом, прихватив Дэглана, наконец отправился в Боклерский замок, где Кароберта, должно быть, уже сбилась с ног, разыскивая его. Первую часть пути друг ехал молча, почти не придерживая поводья своего коня. Фергус был благодарен ему за неожиданную деликатность — рассказывать о своем странно позорном разговоре с эльфом ему совершенно не хотелось — вспоминать о нем, впрочем, тоже, но мысли все равно упрямо лезли в голову. И кем только этот эльфский выродок себя возомнил? Если он знал, с кем разговаривал, как посмел вести себя так возмутительно дерзко? И какого хрена принц снова и снова вспоминал взгляд его прозрачных глаз, надменно отстраненный тон — и лицо, словно вылепленное из назаирского фарфора?.. — Как его зовут? — вдруг подал голос Дэглан, когда они ступили на брусчатку моста, ведущего ко дворцу, — этого твоего эльфа? Фергус глянул на друга, помолчал немного, потом невесело усмехнулся. — Он мне так и не сказал, — признался принц тихо.