Гласом Твоим Возвеличу Эдем

      — Выглядишь как блядский клоун, я будто в бесплатный цирк сходила, — первая капля яда, срывающаяся с языка, напоминает утешительную дозу кантареллы, потому что вызывает незамедлительную химическую реакцию в растворе хлорида меди глаз напротив.       Маю неуклюже пытается стянуть со скелета-манекена наряд Алисы, давая Луке невербальный знак продержаться подольше. «Мартовский заяц» и «Соня» вместе с этой пустышкой «Алисой» отошли готовиться к предстоящему показу, а вот «Безумный шляпник» остался, словно остерегая им же изготовленный костюм. Хотя даже он сейчас отвлекся на «Чеширскую кошку», которая планировала подобрать не совсем такую тактику диверсии, но, пожалуй, ошеломление — это действительно ее конек. Особенно то, которое поддерживает образ эпатажной стервы на подиуме нью-йоркского абсурда, где личности смешиваются и сталкиваются, пытаясь выкарабкаться на свет, утягивая друг друга на дно, словно в ведре с крабами.       Впрочем, не сказать, что она хоть немного соврала — этот «первоклассный дизайнер-ветеран» в реальной жизни выглядит как какой-то придворный шут моды, арлекин, на которого сухой закон не распространялся бы, даже если бы в их веке существовал. Слишком экстравагантно даже по ее меркам, пусть и обычная красота здесь никому неинтересна, а нормальность и скромность в этой игре на выживание неприемлемы.       — Благодарю, мадам, рад, что сумел вас развеселить, — он возвращает ее оскорбление вычурным глумливым поклоном, а сиреневая помада на тонких губах скатывается ухмылкой. — Выглядите как стервозная сука, меня словно в серпентарий опустили.       А он неплох. По крайней мере, язык у него явно острее самых длинных шпилек Луки, на которых она когда-либо дефилировала. Особенно голос примечателен. Пожалуй, его можно назвать не классически, специфично обворожительным. Если включить на музыкальной дорожке и забыть, кому он принадлежит, конечно же.       Лука бросает быстрый взгляд через эполет на пестром двуцветном пиджаке Шляпника, понимая, что Маю запуталась в конструкции наряда Алисы, пытаясь расстегнуть пуговицы, чтобы стянуть его со злосчастного скелета. Безнадежно.       — Не жалуюсь и надеюсь, что выползали вы уже со смертельной дозой змеиного яда в крови, — чуть нервно выдыхает Лука, не зная, каким еще образом потянуть время, чтобы Маю, наконец, стянула чертову ткань с бутафорских костей. — Я пришла поговорить с вами за чашечкой чая на этом чаепитии Страны чудес, не откажете?       Этот шут метр восемьдесят с лишним еще и умудрился надеть ходули-сапоги на высоком каблуке, поэтому Луке остается разве что голову задирать. Она продолжает гордо и непроницаемо вглядываться в размалеванное лицо с отпечатком превосходства, замешенного с ехидством в этом гарнире их общего снобизма.       — Что, Чеширская кошечка решила перейти на «вы»? — он насмешливо склоняет голову, подпирая подбородок тонкими пальцами пианиста скрещенных на груди рук в длинных фиолетовых перчатках. — Начинать разговор со столь вульгарного безвкусного оскорбления — не самая лучшая тактика привлечения внимания, даже для одной из «тандема стерв Нью-Йорка». И Безумный шляпник очень не любит, когда кто-то столь наглым образом навязывается на его чаепитие. Да и места за нашим столом нет.       Мудак. Лука, скрывая уязвление в изгибах своей язвительной улыбки, лихорадочно прокручивает в голове варианты продолжения разговора. Тем более что Шляпник, алчно нанизывая ее на свои ядовитые глаза, никак не в состоянии скрыть собственного обнаженного интереса. Занимательно.       — Мы все здесь сумасшедшие. Я сумасшедшая. И вы тоже, — Лука, переходя на соблазнительный, чуть жеманный тон, не может придумать ничего более оригинального, чем цитировать избитую до жалобного скулежа сказку. Маю за спиной Шляпника, кажется, почти разобралась с пуговицами, а, значит, остается лишь немного потерпеть. — Так к чему все это?       Лука без понятия, что именно она имеет в виду под «это», но, раз некому ответить, то не все ли равно, о чем спрашивать. В ее случае ответить, конечно, есть кому, но Шляпника Лука скорее воспринимает как часть декора — несуразную, украшенную декоративными перьями и пионами, кричаще яркую мебель. Сесть бы еще на нее.       У Луки аварийным сигналом в голове взвинчивается паника, когда лицо Шляпника неожиданно скисает, а сам он пренебрежительно машет на нее рукой, словно сейчас сделал ей великое одолжение, дав аудиенцию, на которой она стояла по крайней мере последние несколько лет:       — Извини, но ты меня утомила, малышка, — он демонстративно зевает, аккуратно прикрывая рот этими чертовыми длинными точеными пальцами. — Не люблю долгие бессмысленные диалоги, да и твоя улыбка слишком лжива, а все потому что Чеширской кошке лестно находиться в нашем обществе — поэтому она и улыбается... Да и не время ли вам с Ящеркой Билль отправляться на подиум...       Безумный Шляпник уже хочет отвернуться от нее — прямо в ту сторону, где Маю с победным видом, наконец, стянула наряд, но еще не успела уйти, — однако Лука разворачивает его обратно за шею, вонзившись в кожу наточенными ногтями, почти удушая.       Лука впивается в эти обведенные сатирой вместе с сиреневой помадой губы с неприсущими себе шакальими алчностью и голодом. Она целует кого-то впервые, потому что обычно целовали её: в смелых сладостных грезах и редко наяву, ведь Чеширская кошка лишь изредка позволяла себя приласкать, то и дело растворяясь в воздухе, сколь многие бы ту ни желали. Расчетливая и холодная, она никогда не разрешала себе того, что делает сейчас — этого спонтанного ошалелого безумия, когда желания сшибают реальность из-под ног, а в турбулентно потряхивающем не-сознании нет ничего, кроме этого чудесного опьянения.       Шляпник, на ее изумление, не отстраняется и как-то чересчур охотно отвечает, словно думал о том же с начала их разговора. Лука чувствует, как чужое либидо танцует на их сплетающихся языках, пока мужская рука запретным клеймом ложится на ее неприкрытую тканью платья спину. Вопреки чертовым перчаткам, прикосновение ощущается почти кожа к коже, и Луку впервые в жизни затягивает в едва ли не бездонный водоворот собственных чересчур насыщенных и жгучих чувств.       — А так я тебя не утомила? Да и ты прав: самое время показать, кто такие нью-йоркские стервы, — сквозь зубы шипит Лука, отрываясь от Шляпника и бросая быстрый взгляд за его спину — Маю, наконец, соизволила улизнуть. Что ж, это было не так и сложно, поэтому Лука, гордо усмехнувшись напоследок, разворачивается для того, чтобы ретироваться.       Но в то же мгновение оказывается грубо схвачена за локоть и возвращена обратно. Шляпник в два резких страстных оборота, как в танго, притягивает ее к себе вплотную — Лука слишком неожиданно оказывается спиной прижата к часто вздымающейся груди. Он наклоняется к ней, оставляя измывательски невесомый поцелуй за ухом, пустивший жар наслаждения по всему телу, и шепчет настолько глубоко и томно, что подкашиваются ноги:       — Боюсь, моя прелестная сучка, это сцеживание яда с твоих чудесных губ отвлекло меня недостаточно, чтобы я мог не заметить того, как твоя подружка-ящерка только что уползла с нарядом Алисы, над которым я сидел последние недели, — Лука мысленно чертыхается, обвиняя в промахе то ли собственные навыки отвлечения, то ли слишком долго возившуюся Маю. — Но знаешь, что? Я не буду этому препятствовать. Мне, пожалуй, слишком лень с этим разбираться, да и хотелось бы узнать, как новенькая модель будет из этого выпутываться, потому что у меня, да и у тебя, я уверен, тоже, есть некоторые подозрения на ее — а может, быть, не совсем ее — счет, — Лука, изумленно расширив глаза, пытается повернуть голову, чтобы рассмотреть лицо Шляпника в этот момент, но он упреждает ее жест кислотным, как купорос, вопросом. — В конце концов, мы ведь с тобой сумасшедшие и не так-то просты, не так ли?       Поразительный мудак. Но то, что Лука сейчас чувствует, пожалуй, стоит этого проигрыша в их небольшой словесной баталии. Да и не привыкла она так просто сдаваться, поэтому непременно возьмет у этого расфранченного клоуна реванш.       Пусть осознает, что в этой партии он далеко не доминанта.       — А сейчас, моя милая, я бы попросил тебя подобру уйти до того, как я вызову охранников за домогательства к своей персоне, которые быстро выволокут тебя отсюда за прелестную шкирку, — Шляпник продолжает завлекающе шептать, парадоксально не выпуская из своих своеобразных объятий, и Лука вслепую протягивает руку, наматывая на кулак объемные закрученные локоны окрашенных в фиолетово-сиреневое омбре волос:       — Да кому ты нужен, ебаная фэшн катастрофа, — она поворачивается к нему, со злостью заглядывая в эти дьявольские флуоресцентные глаза, отражающие очевидность ее поражения.       — Эта забавная сцена с никудышной актрисой в твоем лице показала, что тебе я сейчас очень нужен был, не считаешь? Да и у моего творчества фанатов больше, чем у ваших с Ящеркой Билль и Белым кроликом вешалочных тел вместе взятых, — коротко посмеявшись Луке прямо в лицо, Шляпник вновь прокручивает ее два раза вокруг своей оси, отталкивая от себя. Лука элегантно встает напротив, даже не пошатнувшись. Вздергивает подбородок, окидывая Шляпника презрительным кошачьим прищуром. Тот усмехается в кулак, кривя лицо в гадливом снисхождении, и Луку это неимоверно бесит:       — Так что брысь отсюда, пока еще не выебанная мною кошка, желающая вырваться из плена тени Белого кролика.       Феноменальный мудак! А он знает, на что надавить, чтобы заставить не помнить себя от злости... Лука едва опоминается от накативших разом отрицательных чувств, опасно гнездящихся где-то в солнечном сплетении, когда их с Маю торжественно объявляют, созывая на подиум продемонстрировать новую коллекцию «Алисы в стране моды». Лука, понимая, что у нее элементарно нет времени ни на что более, порывисто разворачивается на каблуках и уходит.       Она ему еще отомстит, не забыв, что месть преподносят холодной как самое сладкое на свете парфе, которое станет его чудесной белой смертью.       — Ты правда только что отвлекла Шляпника поцелуем? Почему я не удивлена? — Маю ждет ее за кулисами перед выходом на подиум, прожигая коварным взглядом своих льдистых карамельных глаз, в которых увязают и барахтаются осы.       — А Шляпник-то редкостный эксклюзивный мудак, — игнорируя утверждение подруги, с нечаянной меланхолией произносит Лука, концентрируясь на предстоящем выходе.       Дефиле по подиуму — этап битвы. Очередной, которую они с Маю не могут проиграть. Хватит с нее на сегодня разгромов. Лука проиграла, но «Чеширская кошка» — никогда. «Наряжайся, красся, возбуждай, заводи» — их с Маю и Мику вечный девиз, ставший непреложным кредо, которое они не имеют права нарушить. Она не проиграет: ни Безумному шляпнику, ни Алисе, ни Белому кролику. Даже если она действительно пленена тенью Белого кролика, все равно будет пытаться выбраться на свет прожекторов — пусть они и подпалят ее шерстку.       — Прямо как ты любишь, да? — не без подоплеки поддевает Маю, на что Лука лишь закатывает подчеркнутые кошачьими стрелками глаза, оправляя платье из крепа-сатина и поправляя ободок пушистых розовых ушек.       Что ж, возможно, мудаки наподобие Безумного шляпника — это как раз из категории того, что ее привлекает. Как будто она сама не из преисподней на землю поднялась. Не им с Маю заикаться о праведности, совершенно. Лицемерным морализмом должны успокаивать себя ханжи — никак не они. Луке даже не стыдно — никогда не было и никогда не будет.       — Да и что вообще значит это «Пока еще не...»? А когда тогда будет «уже»? — заинтригованный смешок Луки тонет в аплодисментах и переговорах, когда длинная скучная тирада их объявления, наконец, завершается, и они с Маю мерным уверенным шагом, нога в ногу, проходят на подиум.       Фотовспышки, восторженные вздохи, бессмысленные оценочные возгласы и взгляды — ничего из этого на данный момент Луку не волнует, хоть она и отыгрывает свою роль модели с виртуозностью актрисы, на которую каждая роль наслаивается, смешиваясь с предыдущими и не вызывая ничего, кроме рутинной скуки. Когда пресыщаешься работой, жизнью и даже собой — не остается ничего, кроме скуки, которая пожирает все вокруг вечно голодным питоном. Пожалуй, остается лишь цель, что все еще подсвечивается холодным манящим светом в обрамлении общей тьмы, зачаровывая своим блеском, словно рудокопа, нашедшего в мраке шахт заветный драгоценный камень.       Для Луки этот драгоценный камень — падение Белого кролика. Разбить золотые винтажные часы, чтобы Кролик наконец опоздала на очередной показ мод. Киркой сделать кроличью нору глубже, чтобы Кролик не нашла дна и позорно разбилась на глазах у тысяч фанатов. Для этого Чеширская кошка готова сотрудничать даже с Алисой — пусть и не сможет низвергнуть Кролика с липового пьедестала собственноручно, она все еще способна дергать за ниточки, чтобы Алиса отвесила Кролику прощальный реверанс.       Лука, покидая подиум, оголенными участками кожи чувствует на себе хищный взгляд Шляпника, который скользит по ней пунктиром, намечая, чтобы затем удобнее было резать скальпелем. Она даже не стряхивает с себя это наглое внимание, нарочно впитывая его и принимая вызов.       Лука, с сытым удовлетворением наблюдая за тем, как «Алиса» склоняется к павшей прямо на подиуме Мику и снимает свой парик, отбивает взгляд-скальпель улыбкой-тесаком.       — А парень-то оказался не промах! — Кайто, салютующему бокалом с «Голубой лагуной», кажется, искренне весело. — Подумать только, одним выстрелом поверг и одного из самых известных в Америке модельеров, и популярную модель! Сокрушительная победа, я почти им горжусь!       Губы Гакупо щекочет благосклонная ухмылка, пока рука, держащая на весу стакан с крепким бурбоном, взбалтывает лед. Перезвон льдистых кубиков, сталкивающихся со стеклянными стенками, приятным расслаблением оседает в голове. Раздосадован ли он из-за собственного «поражения» начинающему дизайнеру? Нисколько. Это, пожалуй, даже забавно. Безумный шляпник любит конкуренцию, вот только та его совсем нет — почему-то всегда избегает прямого контакта. До этого мало кто мог ему что-то противопоставить — разве что такие же, как он, ветераны моды, и то, только в начале их пути, когда у каждого в венах пылал пожар соперничества. Ему уже давно необходима была свежая кровь, способная вновь воспламенить в нем этот неистовый интерес — новатор, энтузиаст, неординарная личность, не припорошенная слоем пыли тривиальности и консерватизма. Для Гакупо этот проигрыш как глоток освежающей воды из чистейшего источника в знойной пустыне, потому что нет ощущения лучше собственного возрождения из трясины прежней скуки. Этот паренек заинтересовал его, что слишком редкое явление в этой бессмысленной канители под названием «жизнь», где мимо проплывают безликие призраки, столь редко способные обернуться чем-то действительно занимательным. Безумный шляпник ненавидит скуку, уныние, рутину и заурядность, вот только они неизбежны в цикличности и обыденности жизни, как бы быстро он от них ни бежал. Удручающие прозаичность и заземленность существования.       Все это всколыхнуло в нем что-то. Что-то, что он уже отчаялся пробудить — фениксом взметнулось под ребрами, опаляя своим жаром затосковавшее сердце. Но он знает, что этому послужило не только поражение восходящему талантливому дизайнеру, но и...       — Мне даже стало как-то жаль Мику на подиуме, — чуть робкий, но привычно задорный, бряцающий оптимизмом голос Гуми силится перебить громкость музыки и голосов. — Это так унизительно — прилюдно, в пух и прах быть разбитой другой моделью. Да еще и если эта... этот модель — парень.       Мартовский заяц не может сдержать нетактичного ироничного смешка, стыдливо подавляя его в собственной переливающейся многоцветным спектром «Радуге» и нежно поглаживая по голове склонившуюся на ее плечо Иа — Соня даже здесь уснуть умудрилась. Гакупо закидывает голову на спинку диванчика, поправляя черную классическую шляпу и прикрывая глаза от слепящих клубных светодиодов.       — Не то слово. Даже интересно, как сейчас поживают нью-йоркские стервы в предводительстве их Белого кролика, наверняка вжали голову в плечи и пока затаятся, — Гакупо даже с закрытыми глазам может утверждать, что черты лица Кайто заостряются лезвием ножа в этом мстительном коварном выражении — «Гусеница» никогда не любил триумвират прославленных моделей Нью-Йорка.       При одном лишь упоминании о ней нутро скручивает предвкушающей сладостной дрожью. Потому что Чеширская кошечка взбудоражила его даже больше того талантливого начинающего дизайнера. Мегурине Лука — это оговорка по Фрейду его сублимации и чересчур соблазнительные танцы на периферии его вожделения. Мегурине Лука — это страстная красота алых ядовито-шипастых роз и коварство Венериной мухоловки. Мегурине Лука — это что-то запредельное по шкале Сковилла, что-то между Каролинским Жнецом и Комодским драконом. А Гакупо всегда тяготел к острому всеми своими вкусовыми рецепторами.       — К слову, а это не они только что вошли в клуб? — из бездны тьмы, успокаивающей взвинченные алкоголем и мыслями нервы, вытягивает оробелый возглас Гуми. Гакупо приказывает себе даже не открывать глаз, перерезая желание собакой Павлова отрефлексировать на ее вторжение. Порыв расстелиться перед ней влюбленным в свою госпожу рабом противоречит вскинувшейся, постоянно бдящей гордости — как будто он себе это позволит. Она его интересует, она его завлекает, она его примагничивает к себе самыми мощными полюсами желания, но это в себе нужно держать в узде и ни в коем случае не демонстрировать. По крайней мере, до тех пор, пока бурбон не впрыснется в кровь прописанными в барном меню полусотней градусами.       — А ведь точно они, — Кайто цокает так, словно один лишь вид моделей может испортить ему настроение на всю ночь в клубе. — Спасибо, что хотя бы прошли мимо и нас не заметили. Даже видеть их расписанные лица не хочу.       Гакупо водружает шляпу прямо на лицо — как досадно. Ему наоборот уж очень сильно хочется нос к носу столкнуться с его Чеширской кошечкой, чтобы она вновь поточила об него коготочки своей милой токсичности и пару раз укусила за руку, которая нежно поглаживала бы ее против шерстки, одновременно снимая с гибкого тельца опостылевшее платье. Восхитительно.       Безумного Шляпника бесят пустоголовые модели. Они — лишь подвижные вешалки для тех нарядов, которые он столь кропотливо, то и дело борясь со своим удушающим перфекционизмом и проигрывая ему, создает. Они не понимают истинного искусства моды, они лишь, как безропотные роботы, выполняют ее требования: похудеть до торчащих повсюду костей, не двигаться под опытными руками стилистов, запаковаться в нужный наряд и, не меняя унылого выражения невыразительного лица, закостенело продефилировать по подиуму. Шляпник более чем уверен — совсем скоро технический прогресс поглотит и эту профессию, выплюнув самих моделей уже ненужным, переработанным металлоломом. Подмены почти никто не заметит, разве что с настоящими, а не подражающими роботами и работать легче будет: они не потолстеют и не постареют, не нужно выполнять их капризы и платить им, разве что чинить периодически. Дизайнеров же не заменит никто, потому что это сугубо творческая профессия. Гакупо гордится тем, что создают его фантазия и руки, поэтому он не позволит каким-то там начинающему дизайнеру-новатору и зарвавшимся моделям сдвинуть свою фигуру ни на дюйм в тень этого переливающегося нью-йоркскими огнями текстильного карнавала.       Вот только Мегурине Лука не показалась Гакупо обычной моделью, которых он столь сильно презирает. В ней, пожалуй, находится личность — бесстыжая, дерзкая и сволочная, — но все еще личность. Плененная тенью Белого кролика, но безудержно стремящаяся вырваться из этой кабалы. Гакупо невольно усмехается — поднимаясь на сам Олимп, где завывают северные, пронизывающие насквозь ветра, снимая с себя одни вериги, непременно надеваешь другие, но на этот раз звеня ими Кентервильским привидением с вершин и раздражая слух завистливых обывателей. Даже если Чеширская кошка когда-нибудь затмит своих подруг, получит ли она заветное удовлетворение? Станет ли счастливее на этой цирковой арене заколдованного круга жизни, на которой глупцы всячески пытаются выпрыгнуть из собственных скучных запревших шкурок и выкроить себе «место под солнцем»? Вот только как жаль, что любое в этом мире злачное место — не более чем фальшь и иллюзия, потому что мечта «обрести счастье» — всего лишь несбыточная химера.       Кайто и Гуми продолжают о чем-то буднично переговариваться, а Гакупо, лениво продрав глаза и натянув шляпу на голову, цепляет взглядом барную стойку, которая находится непозволительно близко к ним и за которой сейчас примостилось трио нью-йоркских моделей. За то время, пока он думал, почти дремля, они уже успели заказать и осушить парочку коктейлей. Не похоже, что они пришли сюда чтобы развлечься — скорее чтобы выпивкой притупить боль поражения Мику на подиуме, омыть поминки ее модельной чести. Гакупо заостряет свое ястребиное внимание на Луке, прикипая к боку тумблера с бурбоном, — она не выглядит раздосадованной, скорее внутренне ликующей от триумфа, мысленно забивая гвозди в гроб карьеры Белого кролика. Что же ты скрываешь, коварная оцелот?       Гакупо продолжает издалека наблюдать, вяло поддерживая разговор с Кайто, Гуми и изредка просыпающейся Иа — впрочем, только затем, чтобы снова прикорнуть на услужливо подставленном плече Мартовского зайца. Кайто, раздражающе дымя мятным кальяном, поддевает, что их обычно гиперактивный, эксцентричный и болтливый Безумный шляпник сегодня непривычно тих и задумчив, на что Гакупо лишь загадочно подпирает скулу кулаком — он бережет свою энергию для кое-кого другого.       Нью-йоркские модели, судя по всему, начинают верно и довольно быстро пьянеть — Маю утягивает Мику на танцпол, похоже, чтобы хоть как-то развеселить и отвлечь от удручающих мыслей, а Лука отказывается, оставаясь за барной стойкой в гордом, столь свойственном ее натуре, одиночестве. Гакупо почти порывается встать, потому что это тот самый подходящий момент, который может уже не выпасть, но Лука идет на опережение — поднимается с барного стула и проскальзывает мимо, направляясь, судя по всему, в уборную. Гакупо досадливо стискивает зубы — упустил. Да и неужели даже сейчас она их не заметила или просто сделала вид, что не заметила, из собственной заоблачной надменности? В клубах, теряясь в кислотном неоновом наваждении, действительно сложно даже на среднем расстоянии узнать человека. Да и он сам сейчас далеко не в привычном образе Безумного шляпника — чересчур пестром и вызывающе экзотическом. Его сейчас, с прямыми волосами, собранными в хвост, без макияжа и в, хоть и дизайнерских, но все еще самых обычных черной классической шляпе, белой рубашке и фиолетовой жилетке с брюками, даже, должно быть, фанаты бы не узнали. Возможно ли, что в этот раз ему это сыграет на руку, а Чеширская кошечка даже не догадывается о том, как он выглядит без образа в повседневной жизни? Было бы крайне забавно.       Гакупо, заинтересованно проследив глазами скрывшуюся за дверьми в уборную Луку, вновь обращается к барной стойке, за которой она недавно сидела. И прищуривается, обнаруживая, что рядом с ее местом околачивается какой-то парень, пытающийся закрыть бокал с недопитым коктейлем плечом от бармена и остальных посетителей, шевеля другой рукой в воздухе.       — Кое-кто напрашивается на конструктивное набивание морды, я посмотрю, — предвкушающе ощеривается Гакупо, потому что ему даже разглядывать не надо, чтобы понять.       — Чего-сь? — непонятливо переспрашивает Кайто и зовет по имени, но Гакупо уже подрывается с места.       Чеширской кошечке, похоже, ни разу не говорили, что нельзя оставлять свои напитки без присмотра — либо допиваешь сразу, либо больше не притрагиваешься — едва ли не постулат клубной вакханалии, где любой осечкой могут воспользоваться для совершения рейда, как на поле битвы. Но хорошо, что Безумный шляпник здесь — кто же еще спасет легкомысленную кошку, кроме него?       Гакупо с размаху приземляется рядом с неудачливым фармацевтом, который прописал его Кошечке явно не то лекарство, которое она хотела бы когда-либо принять. Парень едва ли не падает с соседнего барного стула — Гакупо явно внушительнее его по комплекции, и наполовину расстегнутая рубашка, оголяющая мускулистую грудь, это доказывает. Шляпник, пожалуй, легко мог бы задавить эту несчастную блоху, но начинать драку он не станет — зачем же портить ночь как себе, так и другим посетителям клуба. Они просто... цивилизованно поговорят, не так ли?       — Не желаете ли попробовать? — Гакупо цепляет бокал с недопитым «Космополитеном» за хрустальную ножку и скучающе протягивает заметно нервничающему парню.       — Я не пью чьи-то недопитые коктейли, — имитируя спокойный, непринужденный тон, отказывается незнакомец, и Гакупо рассекает свою нарочито доброжелательную улыбку вверх и по сторонам в диаметрально противоположном, зверином выражении. Что ж, раз все так обернулось, то...       — Неужели? Разве фанаты вроде тебя не чертовы грязные фетишисты, готовые чуть ли не трусы у своего идола вылизывать? А мне вот кажется иначе — тебе, парень, стоит попробовать, — Гакупо пододвигается к парню вплотную и грубо закидывает его голову назад, с каким-то особо упоенным наслаждением вливая коктейль в рефлекторно раскрывшийся рот.       Парень почти не дергается, как-то даже покладисто позволяя влить в себя отравленную снотворным порошком жидкость. Бармен отошел, да и их особо никто не замечает — идеальный шанс, чтобы проучить незадачливого фаната-сорвавшегося насильника. Услышав булькающий, захлебывающийся звук, Гакупо с ироничным смехом отпускает парня, с силой похлопывая того по спине, чтобы привести в чувство, но ненамеренно делая только хуже.       Она бесшумной тенью проплывает за их спинами — настолько незаметно, что можно подумать — работает наемницей не первый год, всаживая целые обоймы патронов в головы своим целям, которые даже ничего не успевают понять перед смертью. Гакупо в мыслях склоняется восхищением перед ее грацией.       — Он подсыпал мне что-то в напиток? — легко догадывается Лука, и в ее глазах, металлизировавшихся чистейшей злобой, взметаются восхитительные чертята, ведомые траекториями клубных прожекторов.       — И сам же его выпил не без моей подачи, — галантно отзывается Гакупо, снимая перед ней шляпу. Лука смазывает его зачаровывающим, почти ледяным взглядом своих эфирно-синих глаз как мгновенно повергающим дыхательные мышцы кураре — Гакупо едва не задыхается от прямого зрительного контакта. Неужели не узнала?       — Ясно, — беспристрастно отвечает Чеширская кошка, и Гакупо уже думает, что она просто оставит этот инцидент в покое или хотя бы заставит неудачливого насильника заплатить за свой коктейль, но характерный треск стекла даже не дает рассчитывать на спокойное разрешение конфликта. Он присвистывает, потому что его Кошечка только что прямо на глазах всего клуба столкнула лоб своего фаната с барной стойкой — да так, что по отражающему неоновые блики стеклу расползлась тонкая, но внушительная сеточка трещин.       — Ой-ей, могут быть проблемы с черепом, — с фальшивым сожалением, едко-сладко произносит Шляпник с видом величайшего краниолога, привычно подпирая подбородок кулаком и издевательски покачивая головой, — скорее в такт бесящейся музыке, чем из сколько-нибудь искреннего сочувствия. Лука вновь заостряется на нем, и в ее лице, утонченные черты которого в спектральных светодиодах кажутся еще более красивыми, затеняется подозрение.       — Он потерял сознание! Я вызываю полицию! — бармен, до этого в сторонке незаинтересованно протирающий бокалы, подбегает к жертве Чеширской кошки и выцепляет из нагрудного кармана телефон в явном страхе потерять работу.       — Упс! Пора делать ноги, — Гакупо, перегнувшись через барную стойку и достав наугад из-под нее бутылку с джином, подсовывает опешившему от всей сложившейся ситуации бармену купюру и, взяв Луку за руку, вместе с ней рванет к выходу. Кошечка даже не сопротивляется и не вырывается, позволяя утягивать себя вперед — то ли алкоголь настолько затуманил рассудок, то ли — в реверсивном эффекте — в голову ударило разумное осознание того, что, если не уйти, ее вздернут за шкирку. Во всяком случае, они ловко петляют средь чужих двигающихся в ритм музыки тел, пританцовывая в каком-то жадном, извращенном наслаждении, и даже легко отвлекают и минуют охрану, уже уведомленную об их проказе.       В объятья взболтанной уже привычным нью-йоркским неоном тьмы Шляпник с Кошкой прыгают как в карьер с острыми каменными выступами, об которые можно легко разбиться: отчаянно, опасно, напропалую. Гакупо не разбирает, когда Лука заводит его в наиболее темный переулок, куда кричащее освещение рекламных вывесок, фонарей и светодиодов фактически и не пробивается. Не разбирает, как она со всей присущей ее ледяной натуре страстью припечатывает его к бетонной стене какого-то дома, припаиваясь своим телом к чужому следом почти призывно и чертовски развратно:       — Ты мне кого-то напоминаешь: твои манеры, эти чертовы глаза и длинные волосы, твой потрясающе соблазнительный голос... — шепот опаляет губы жаром подземного мира и алкогольной сладостью, а мягкий язык проводит по его губам влажную дорожку. — Впрочем, важно ли это сейчас?       — Возможно, и важно, но зачем же придавать хоть какое-то значение даже на первый взгляд важным вещам? — Гакупо ловит подбородок своей Кошечки указательным и большим пальцами — чуть надави, и услышишь хруст лицевых костей — и алчно склоняется за поцелуем. Лука охотно идет навстречу, заключая его шею в кольцо рук, словно запрягая в желанный хомут. Свой уже второй поцелуй они музицируют как симфонию по партитуре, в которой все ноты перемешались и встали на дыбы, однако все равно срывают аншлаг своим выступлением. Гакупо думает, что языком его Кошечка дефилирует ничуть не хуже, чем прелестными стройными ножками по подиуму. Думает, какое еще применение своего языка и рта помимо поцелуя она могла бы ему предложить. Думает, что она стала бы отличной шлюхой, как большинство моделей Нью-Йорка, если бы не была столь принципиальной, но — о! — далеко не фригидной.       Льюис Кэролл писал: «Самое красивое всегда недоступно». Гакупо кажется, что он солгал и сказал правду одновременно, потому что красивое для него сейчас доступно под внешним лоском сияющих сапфировых глаз и мазками серебряного глиттера вокруг них, но запретно там, где заканчивается соматическое и начинается психическое и ментальное. Чеширскую кошечку он хочет именно разгадать: выпить ее мысли и намерения едва ли не через трубочку, чтобы распробовать каждый оттенок вкуса с претенциозностью гурмана. Коим он, впрочем, и является — гурманом во всех аспектах жизни.       Мегурине Лука — слишком дорогое удовольствие, а, значит, эфемерное. Кэролл, пожалуй, был все-таки прав — красота не дается в руки, а если и дается, то непременно оставляет ожоги четвертой степени. Вот только этих ожогов Гакупо, пожалуй, даже желает — они станут чудесным доказательством того, что самое красивое доступно ему и лишь ему одному.       — Хотел сказать, что ты прекрасно продефилировала вечером на показе мод. Я, как твой преданный фанат, был в восторге и смотрел из первых рядов, — он приглушает свой баритон в поцелуях ее тонкой, по-лебединому красивой шеи, ловя губами сбоящий в желании пульс. — Чеширская кошка задушила Белого кролика его же тенью. Поразительно. Ювелирно. Вероломно.       Гакупо довольно опасно раскидывается отсылками на их столкновение перед показом, но Лука, должно быть, слишком пьяна, чтобы понимать их — подставляет шею его ласкам, стонет неосознанно и открыто, выворачивая себя чуть ли не наизнанку. Сколько же она выпила? И действительно ли настолько пьяна, чтобы не понимать очевидного?       Гакупо знает — именно Чеширская кошка была той, кто помог Лену осуществить план по поражению Мику на подиуме. Она оказалась дьявольски умна, поэтому рассчитала все с филигранной точностью: еще до дня показа сумела сфотографировать созданный Шляпником наряд, который он никому, даже самой «Алисе», не показывал, отдала снимок новичку, чтобы он создал что-то похожее, но более эффектное, явно выделяющееся на фоне уже сшитого костюма. После подкинула Маю идею украсть наряд Алисы, чтобы вручить Мику, пока сама отвлекала его внимание разговорами и поцелуем. Скорее всего, надоумила Лена на то, чтобы, переодевшись в девушку, стать моделью — тоже она. Сколько же, в таком случае, месяцев она вынашивала и исполняла этот план? Гакупо даже не может злиться на то, что Лука в угоду мести Белому кролику пошатнула его карьеру, сделав Безумного шляпника средством для реализации своего плана. Ее коварство слишком будоражит, чуть ли не буквально кипятит и вспенивает кровь в жилах, чтобы допускать хоть одну мысль о ненависти. Тем более, он не умеет ненавидеть — лишь смеяться.       — Ты так сильно похож на Безумного шляпника — манера речи и поведения, внешность, голос... — она успешно перехватывает инициативу, расстегивая его жилет с рубашкой и восхитительно проводя руками по оголенной коже груди и пресса. Припадает губами к его кадыку, покусывая и продолжая говорить томно и тягуче в перерывах между укусами и поцелуями. — Слишком много точек соприкосновения, чтобы быть просто случайностью, верно?       Так вот оно что. Она догадалась, кто он такой, но отрицает это, вполне осознанно поставив психологический блок — иначе проиграет Безумному шляпнику, чего неистово желает, но и позволить себе не может. Сложно, но занимательно. Чеширская кошечка еще интереснее, чем он думал — он не может так просто ее упустить.       — А, может быть, я он и есть? Возможно, ты бы хотела, чтобы я им был? Возможно, ты отрицаешь это лишь из принципа того, что, сдайся мне, проиграешь? — Гакупо вспоминает о джине в своей руке и легко откупоривает бутылку. Заливает в себя прозрачную жидкую хмель, вновь наклоняясь к Луке для того, чтобы влить в податливо раскрытый рот — они оба, пожалуй, недостаточно пьяны для чего-то подобного, что происходит сейчас.       Лука выпивает джин сначала с его подачи, а затем отбирает бутылку, прикладываясь к горлышку, чтобы беззастенчиво вылить остаток на свою полуобнаженную грудь, приглашая совершенно диким маслянистым взглядом исподлобья: «Пей». Гакупо на подобное приглашение, естественно, отзывается.       — Ты определенно не он, в обратном случае не рассчитывай на то, что получишь от меня нечто большее поцелуев этой ночью. А если ты не он, то я и не проиграю. Потому что я проиграю Камуи Гакупо, а не Безумному шляпнику, а на то, чтобы проиграть именно Камуи Гакупо, у меня не поставлено никакого табу, — под его ласками она говорит сбивчиво, не понимая, как все еще способна воспроизводить связную речь. — Знаешь ли, совершенно неважно, действительно ты Безумный шляпник или нет — до тех пор, пока ты не признаешь своей идентичности ему, ты не он.       Хах, а он ведь даже ей не представлялся. Великолепно.       — Конечно я не он, просто потому что я, в отличие от некоторых, не боюсь проигрывать и не имею комплексов, — смешок Шляпника разбивается о перекрестье женских ключиц, и где-то около он оставляет очередную печать-засос. — Как насчет того, чтобы сейчас поехать в ближайший отель и снять номер на двоих?       Гакупо выуживает ключи из кармана и нажимает наугад, размыто припоминая, где именно находится машина — та откликается сигналом неподалеку, будто домашний песик лаем знаменует приход хозяина с работы. Значит, угадал.       — Это же не твоя машина, да? — легко догадывается Кошка, на что Шляпник лишь осоловело отталкивается от бетонной стены фасада, к которой почему-то все еще прижат.       — Нет, она Кайто, но я был бы не я, если бы не выкрал ключи из его кармана, когда понял, что он пьян и обкурен в достаточной мере, чтобы не заметить этого, — насмешливо отфыркивается Гакупо, понимая, что провести друзей и знакомых ему как два пальца об асфальт. Но, пожалуй, не Чеширскую кошку — здесь пальцев нужно будет побольше и в другом месте.       — Отлично. Я бы разочаровалась, если бы машина была твоей. И, конечно же, если бы ты был достаточно ответственным, чтобы не везти в нетрезвом состоянии. Но ты слишком отбит для обоих пунктов, брат-близнец Безумного шляпника Камуи Гакупо.       Очередную порцию смеха Гакупо плавит при температуре кремационной печи их постиронии.       Они начинают, вернее, продолжают целоваться уже в лифте отеля — ровно тогда, когда дверь отъезжает вправо, захлопывая их в тесной ловушке обоюдного вожделения. Гакупо приподнимает Луку за бедра, усаживая на перекладину и склабясь собственному отражению в стекле. Лифт прозрачный, и сейчас их, должно быть, с забавным возмущением лицезрят персонал отеля вместе с гостями, которым не спится этой чудесной похотливой ночью.       Когда лифт подъезжает на какой-то там почти сотый этаж, где располагается их номер, они успевают приумножить уже оставленные отметины и исцеловать губы друг друга так, словно на них разлилась по меньшей мере магма вулкана. Лука обвивает ногами спину Гакупо, и тот легко добирается с ней на руках до их номера, не разрывая поцелуя, чуть не сшибая по пути парочку зевак, как неправильно поставленные кегли в боулинге.       Ключ-карта открывает дверь легко и незамедлительно и закрывает точно также. Шляпник почти бережно сбрасывает Луку на кровать, не понимая, когда она успела стащить с него рубашку (с жилеткой пришлось попрощаться еще на улице) и, черт возьми, ремень, который сейчас опасно поблескивает в ее руках серебряной пряжкой.       — Это не будет проигрышем, если не Безумный шляпник трахнет меня, а я его, верно? — Кошка притягивает Шляпника его же ремнем за шею одной рукой, другой проворно расстегивая ширинку брюк. Быстрая и незаметная как рысь. Почти молниеносная. Завораживающе опасная, если потеряешь бдительность хоть на мгновение. Русской рулеткой готовая выбросить себя из спускового механизма тогда, когда думаешь, что шансы на выживание максимальны. И проигрываешь, пока пуля застревает в твоей черепушке.       — Только если я Безумный шляпник. А если нет? Тогда ты изнасилуешь бедного, ни в чем неповинного мужчину из клуба, который поверил в твой шарм и был так безбожно обманут! Да и если я действительно брат-близнец Безумного шляпника? Я ему нажалуюсь, а потом мы вместе тебя... — Лука, закатив глаза, тянет оба конца ремня друг на друга, удушая: «Просто заткнись, блядский клоун». Гакупо со смешком разводит ее руки в стороны, выбивая из них ремень, и милость в наклоне его головы похожа на снисхождение дрессировщика, когда у его любимой зверюшки не получился очередной трюк. — Во всяком случае, попробуй. Пожелать тебе удачи?       — Лучше себе пожелай, — аспидно шипит Кошечка, с силой надавливая на бугорок, выглядывающий из-под ширинки, вырывая у Гакупо невольный выдох и тут же ловя его ртом.       Их секс почти без прелюдий — спонтанный, хаотичный, сумасшедший — больше похож на борьбу, в которой Кошка рьяно стремится к победе, а Шляпник просто получает удовольствие, попутно смеясь с ее рвения. Это как игра в шахматы без какой-либо тактики или хоть какого-то намека на логику — каждый раз по ходу собственной фигурой до тех пор, пока кто-то из игроков не выдержит и не сшибет доску в безрассудном порыве.       Ход пешкой — Гакупо стягивает с Луки платье, слизывая каплю пота с шеи, словно сливки с любимого пирожного.       Ответный ход — Лука стягивает брюки по колени, цепляя резинку боксеров.       Гамбит — обнаженные тела сплетаются в объятьях, утопая в светотенях отеля и ночного Нью-Йорка за панорамным окном.       Рокировка — Гакупо сжимает упругую грудь и пальцами пересчитывает каждое ребро под тонкой кожей, спускаясь к животу.       Миттельшпиль — Лука переворачивает его, подминая под себя и оседлая. Извиваясь на нем мифическим гибридом кошки и змеи — суккубом, явившим себя персонально для Гакупо.       Размен — Шляпник принимает условия своей Кошечки, но идет на опережение и входит до того, как она успевает двинуться.       Эндшпиль — они начинают двигаться в такт друг другу, а их тени на противоположной от кровати стене выглядят слишком ирреально и греховно, чтобы усомниться в подлинности этой ночи. Шакал, сцепившийся насмерть с оцелотом. Скорпион и королевская кобра, впрыскивающие друг в друга свой яд. Безумный Шляпник и Чеширская Кошка, соорудившие из чаепития любострастное ложе.       Пат.       Противный звук уведомления о новом сообщении на айфоне встряхивает мозг как в блендере — резко и больно. Лука, еле разлепив веки, находит источник своего пробуждения где-то рядом на кровати, щурясь на слишком яркий даже для солнечного утра сенсор экрана. Открывает иконку сообщения, чтобы столкнуться с текстовым раздражением Маю:       «Ты хоть понимаешь, с кем ушла этой ночью?! Сопоставь, если можешь соображать после бурной ночки!».       К сообщению прикреплены два фото — Безумного шляпника и какого-то красивого длинноволосого стройного мужчины, пожираемого клубными глянцевыми диодами. Лука, не понимая негодования Маю, продолжает читать, ощущая лишь то, как раскалывается и кружится голова, но не ощущая связи между собой и Безумным шляпником или этим мужчиной:       «Камуи Гакупо — настоящее имя Безумного шляпника. Впрочем, к черту, тебе же все равно он даже мудаком понравился, а сейчас ты от него вообще, должно быть, без ума! Ну и как наш Шляпник в постели?».       Лука все еще не понимает, приходя лишь к выводу о том, что Маю с Мику напились достаточно, чтобы писать ей всякую ересь.       Понимание приходит лишь с теплотой чужих мужских рук на своей талии и сардонически-нежным шепотом соблазнительного голоса, который врезается в ее память вспышкой узнавания, просветляя дорогу к неминуемости прошлой ночи:       — Ну что, отодранная Блядским Клоуном кошка уже проснулась? Ты проиграла, но всегда можешь взять реванш — в следующий раз, я, так уж и быть, поддамся, — Лука вздрагивает, затаивая дыхание тогда, когда чужой язык проводит линию вдоль ее позвонков. Шелковый голос приторной гнилью продолжает опутывать все существо. — Какая ирония — из Чеширской кошки кое-кто превратился в стервозную сучку блядского клоуна. Или же просто плененную безумием Шляпника Кошку— как тебе предпочтительнее. Поздравляю с тем, что выбралась из тени Белого кролика. Еще больше поздравляю с тем, что попала на разделочную доску во время чаепития Безумного шляпника, Мегурине Лука.       Лука вдыхает и выдыхает — аэробика никогда не помогала успокоиться, но сейчас, может быть, к ней снизойдет чудо, иначе жизнь кое-кого сегодня сделает кульбит с почти сотого или какого там этажа.       Чуда не случается, поэтому Лука разворачивается лицом к Блядскому Шляпнику, чтобы совершенно не кокетливо, абсолютно не для проформы, ни черта не играясь сомкнуть пальцы на его горле и выпалить предостерегающе и желчно:       — Как жаль, что сегодня именем Камуи Гакупо пополнится некролог.       — О да, затрахай меня до смерти, любовь моя, это и будет твоим реваншем! — сквозь гортанный смех улыбается Гакупо, кладя ладони на ее руки, словно поощряя в прямой угрозе удушения.       Галактических масштабов мудак.