Отчасти

Все хорошее рано или поздно заканчивается. И каникулы тоже. Все возвращается на круги своя с наступлением новой четверти. Кирилл снова принимается за учебу (десятый класс, все-таки, ЕГЭ не за горами), снова играет с Костяном в баскетбол на переменах и снова слушает его, Костяна, истории о том, как Варя, красивая девочка из параллели, по которой Костян еще с начала учебного года сохнет, улыбнулась ему на совмещенном уроке английского. Все возвращается на круги своя, кроме одной маленькой, прямо микроскопической детали: он постоянно пялится на Тимофеева. Во время уроков в классе, когда он сидит за партой и что-то сосредоточенно записывает в тетрадь, на уроках физкультуры в спортзале, когда он, держась подальше от скопления людей, пристально наблюдает за мячом, в столовой, когда он неуверенно ковыряет рыбную котлету вилкой и то и дело поглядывает на мутную жижу в стакане, преувеличенно ласково названную компотом. Однажды во время урока литературы учительница даже сделала ему замечание, сказав, чтобы он не отвлекался и смотрел на доску, а не на Веру. Смотрел он, конечно, не на Веру, а на ее привлекательного соседа по парте, но как это объяснишь? После этого замечания он весь урок ловил на себе взгляды как минимум двух его одноклассников: сердитый от Стаса Маршалова и удивленный, как бы вопрошаюший «чувак, серьезно?» от Тиграна. Благо, Стас потом об этом забыл и не позвал его на стрелку. И это все за одну неделю! В середине следующей недели Костян предлагает устроить небольшую вечеринку в честь начала новой четверти. Не такую вечеринку, как в американских фильмах, а просто мини-тусовку для небольшого количества людей, где все будут есть пиццу и играть в настолки. Кирилл спрашивает, кто еще будет на вечеринке кроме их привычного состава, на что Костян отвечает, что не все еще решено, но скорее всего он пригласит Регину, Кешу Макарова, и, может, еще кого-нибудь. Что ж, ладно. Людей немного, так что Кирилл счастлив. В пятницу Костян не приходит в школу, потому что у него внезапно заболел зуб, так что весь учебный день Токарев проводит один, ведь играть в баскетбол без Костяна совсем не так весело. Хотя Донских в целом играет неплохо, он довольно неуклюж, все время спотыкается, поскальзывается, падает и всячески косячит. С ним играть смешно. С Тиграном играть не смешно, потому что он почти не проебывается, а Дима, по понятным причинам, вообще не играет, но ходит посмотреть. И вот, он сидит в классе перед последним уроком и откровенно скучает. Последний урок, как назло, геометрия, которую Кирилл ненавидит с того самого момента, как она появилась. В кабинет входит староста класса и долго оглядывает всех присутствующих. — Кто сегодня дежурный? — наконец спрашивает она. — М-мы с Кешей должны были, но он заболел, — отвечает знакомый робкий голос с третьей парты. — Так, ладно, а дальше по списку кто? — Вера поворачивается к своему помощнику, Коле Бровченко. — Токарев и Донских. — Донских отсутствует? — спрашивает староста, на что Коля кивает. — Отлично. Значит, Тимофеев и Токарев сегодня дежурят. Токарев аж поперхнулся воздухом. Он? Дежурить? С Тимом? Наедине?! Это в его планы не входило. Подумать только, они будут вдвоем в пустом классе. Хотя они уже оставались наедине раньше, от этой мысли у него в животе запорхали только-только оклемавшиеся после долгой спячки бабочки. Урок идет медленно, и Кирилл пытается сосредоточиться на решении задач. Как только звенит звонок с урока, Токарев скидывает все свои вещи в рюкзак и начинает поднимать стулья за уходящими одноклассниками. Класс пустеет, возбужденный шум в школьных коридорах стихает. Тим моет доску, затем кладет мокрую тряпку обратно на раковину и берет метлу, начиная убирать кабинет. Кирилл в это время неловко мнется у окна, стараясь не смотреть на Тима. Оба молчат. — Все в порядке? — спрашивает наконец Тимофеев, разрывая своим голосом смущающую тишину, облепившую их, как паутина. — Выглядишь напряженным. Кирилл хочет ответить, но теряется, когда Тим внезапно подходит ближе и почти прижимается к нему своим телом, щупая лоб тыльной стороной ладони. Кирилл физически чувствует, как нагревается его лицо. — Ты горячий, — почти шепчет он, — и, кажется, красный. У тебя температура? Токарев хотел бы оставаться невозмутимым. Токарев хотел бы ответить или хотя бы просто отойти от Тимофея. Токарев хотел бы не опускать взгляд на его губы. Но он опускает, и все, наверное, идет по пизде. Потому что Тим прижимается к его губам своими, и Кирилл ничего не может с этим поделать, кроме как ухватиться руками за ткань его рубашки и прижать его еще ближе к себе, хотя кажется, что ближе уже некуда. Кирилл чувствует, как сладкое и тягучее, будто мед или патока, возбуждение плавно опускается и сжимается тугим липким комком внизу живота. Когда он понимает, что это за пугающее ощущение, его лицо заливается краской. Смущение обжигает кончики ушей, отчего они моментально розовеют, и Кирилл не находит ничего лучше, чем отстраниться от Тима, пока не произошло ничего, от чего обоим потом будет ужасно стыдно. Тим тяжело дышит, и Кирилл замечает, как в глубине его травянистых глаз загорается что-то. Токарев делает несколько шагов назад, пока не упирается в парту с соседнего ряда и смотрит, как Тим разворачивается и отходит к ведру с водой и швабре. Они в напряженном молчании заканчивают уборку кабинета и расходятся по домам, так и не говоря друг другу ни слова. В субботу, как и планировалось, Костян собирает всех у себя на квартире. Помимо привычного состава пришли еще чудесным образом исцелившийся Кешка, Регина и Тим. «Монополии» у Кости, как оказалось, нет. Зато есть пародия на нее — нечто, названное «Миллионер». Фигурки, конечно, не такие прикольные, как в оригинальной «Монополии», но играть можно. Итак, все уселись на ковре, поставили разноцветные фигурки на старт и начали. Кирилл то и дело переводил взгляд с игровой доски на Тима, который, кажется, действительно глубоко погрузился в процесс игры. Игра шла довольно медленно, все по очереди покупали различные предприятия. Кешке Макарову везло больше всех: он заполучил в свои владения сначала судостроительную верфь, а затем и нефтяной холдинг — самое дорогое предприятие, приносящее больше всего дохода. А вот Костян (что было ожидаемо) быстро обанкротился. Пока Кеша радостно показывает средние пальцы и называет всех присутствующих «нищебродами ебаными», Кирилл решает, что уже достаточно поиграл и уходит на балкон подышать свежим воздухом. Он замечает, что Кеша провожает его взглядом, и это заставляет его съежиться. Спустя некоторое время к нему присоединяется Тим. Он зажимает губами сигарету и шарит по карманам в поисках зажигалки. — Не знал, что ты куришь, — говорит Кирилл, наблюдая, как Тимофеев поджигает сигарету найденной в нагрудном кармане его рубашки зажигалкой. — Я редко, — отвечает на это Тим. Они молчат, глядя, как небо окрашивается в розово-оранжевые цвета, и прорезаются на нем первые звезды. Вскоре в эту палитру вдохновленного художника примешиваются лиловый и серовато-синий цвета. На застекленном балконе становится холоднее. — Чувак, эта вечеринка отстой, — наконец говорит Токарев, заглядывая в зеленые глаза Тима, которые сейчас, в вечернем полумраке, кажутся почти черными. Тим тихо посмеивается. — Можем уйти, если хочешь. — Хочу. И они уходят. Прощаются с ребятами, накидывают куртки и идут на улицу, где с неба, уже затянутого темно-синими тучами, летит снег. Забираются на крышу какого-то заброшенного здания и смотрят на огни Южногорска. — Знаешь, — начинает Тим, — ты мне нравишься. С четвертого класса. И в этот момент Кирилл думает, что Тим, несмотря на всю его нервозность, должно быть, гораздо смелее самого Токарева. — Ты мне тоже нравишься. С шестого, — отвечает на это Кирилл. Тим смотрит на него удивленно, потом отворачивается и поднимает глаза на луну, которая висит над городом, круглая, как огромная желтая горошина, и наблюдает за тем, как кипит жизнь на Земле. — И луна сегодня такая красивая, будто… ­— договорить Кирилл не успевает, потому что Тим прерывает его поцелуем. Токарев отвечает, кладя руку ему на щеку, касаясь пальцами холодной кожи. Он разрывает поцелуй и смотрит Тиму в глаза, пытаясь отдышаться. — Ты что, без шапки пришел? — спрашивает Кирилл, глядя, как на светлые волосы Тима падают пушистые снежные хлопья. Со вздохом Кирилл снимает свою шапку и натягивает ее на голову сопротивляющемуся Тимофееву. — Простудишься же, дурак. На улице дубачелло. Тим недовольно мычит. — Мой организм не так чувствителен к холоду, как твой. Да и я привык уже так ходить. Мне без шапки нормально, — бурчит он. — А вот ты и правда можешь заболеть. Они вместе доходят до остановки, где Тим садится на маршрутку и уезжает, а потом Кирилл, уже в гордом одиночестве, шагает домой, чувствуя, как у него в горле появляется это неприятное болезненное ощущение. К тому моменту, как Кирилл открывает дверь своей квартиры, у него уже бежит из носа. Из кухни выходит мама, спрашивая, как он провел время с друзьями, и всплескивает руками, когда он начинает говорить. — Ты чего такой гнусавый? Простыл? На самом деле, гнусавость довольно долго сопровождала Кирилла в речи, с раннего детства и примерно лет до четырнадцати. Но с возрастом это почему-то прошло, и возвращается только во время болезни. — Да нормально все, мам, — отвечает Токарев, шмыгая носом. В ответ на это мама только вздыхает и качает головой. Этот жест означает, что «так дело не пойдет», а значит, сейчас его будут лечить, применяя все методы традиционной народной медицины. — Я не буду дышать над картошкой, — твердо говорит Кирилл, в глубине души понимая, что если его мать решит, что подышать над кастрюлей с вареными овощами — единственный выход, необходимый для полного его выздоровления, он будет, как бы ни отпирался. Но следующая мамина фраза заставляет его выдохнуть с облегчением: — Я и не заставлю. Выпьешь аспирин и ляжешь спать пораньше. Сидеть до ночи в телефоне я тебе не позволю! Токарев не возражает. Он идет в свою комнату, переписывается с Тимом, потом пьет лекарство и в полдесятого, как примерный мальчик, ложится спать. Кирилл просыпается, когда часы показывают половину двенадцатого. Снег за окном не идет, но небо пасмурное, светло-серое с голубоватым оттенком, и прерывает эту серость лишь проблеск бледно-желтого холодного солнца где-то на горизонте. Токарев лежит так, глядя в окно, еще минут пять, а затем дверь распахивается, и в комнату входит мама. — Проснулся? — спрашивает она громким бодрым голосом. — К тебе друг пришел, Тимофей. Следом за ней в дверном проеме появляется худощавая фигурка в большом свитере, и, мягко, будто бы немного боязливо ступая ногами в шерстяных носках по линолеуму, в комнату заходит уже Тимофей. Его белокурые волосы растрепаны, на щеках играет ярко-розовый румянец от мороза, и в руках он держит полупрозрачный пакет с апельсинами. «Как в песне Земфиры», — думает Токарев и слегка улыбается уголками губ. Тим выглядит смущенным и взволнованным. — Я же говорил, — хмурясь, строго говорит Тим, когда мама выходит из комнаты, — что ты заболеешь. Я все зимы без шапки ходил, мне от этого мороза ничего не делается, а у тебя иммунитет слабый. — И ничего он не слабый, я последний раз болел года два назад, если не больше, — отвечает Кирилл. — Кстати, у меня другой шапки нет. Тимофеев достает из рюкзака, который все это время болтался у него за спиной, шапку и протягивает ему. — Ты ведь не снимал ее, пока не дошел до дома? — улыбаясь, спрашивает Кирилл. Тим фыркает. — Чисто из уважения к тебе. Они тихо смеются, и Тим вдруг берет горячие руки Токарева в свои, сухие и холодные, и смотрит на парня. — Я волновался. — За меня? — смеется Кирилл. — Нет причин для волнения. Это обычная простуда. — И что, что простуда? Думаешь, простуда не опасна? Еще как опасна! А вдруг ты забил бы на лечение и умер от осложнений? Такое тоже случается! — Тим, — Кирилл прерывает эти паникерские рассуждения, — успокойся. Я никогда не забиваю на лечение. И я не умру от осложнений, — он притягивает Тимофеева к себе, сжимая чуть крепче его ледяные руки, и легонько чмокает в лоб. — Я жив и даже почти здоров, видишь? Отлежусь пару дней, и все, даже в больницу идти не придется. Какое-то время они молча сидят на кровати Токарева и влюбленно смотрят друг на друга, держась за руки. Момент нежности прерывает Таня, ворвавшаяся в комнату Кирилла с напоминанием выпить лекарство. Видя их сцепленные руки, она застывает в дверях и переводит взгляд то на Тима, то на Кирилла. — Вы че, встречаетесь типа? — выдает она. Тим и Кирилл неподвижно сидят на кровати. — Кто ты по знаку зодиака? — спрашивает Таня после нескольких минут молчания и непрерывного внимательного разглядывания Тима. — Дева, — растерянно отвечает Тимофеев, и сестра Кирилла хмурится, глядя на него, кажется, еще пристальнее. — Не похож, — наконец выносит вердикт она, мотая рыжей головой, будто бы для подтверждения своих слов. — Вот Кирилл водолей, но ведет себя как дева, а ты хоть и дева, а на водолея похож больше, чем мой брат. Так что вы, наверное, друг другу подходите. Тим смотрит на нее с удивлением, а затем бросает короткий обеспокоенный взгляд на хмурого Кирилла. Тот хмурится еще больше, когда Таня добавляет: — Хотя у дев и водолеев совместимость так себе, так что, наверное, все-таки не подходите. Токарев на «такую себе совместимость» плевал с высокой колокольни, о чем он ясно дает понять своей младшей сестре, посылая ее на три веселые буквы одним известным незамысловатым жестом. Важно то, что Тим любит его и пришел, чтобы позаботиться о нем, а все остальное если и важно, то лишь отчасти.