Отчасти

Это мог бы быть обычный Новый год: глава семейства Токаревых напился бы и, держась за живот от смеха, тыкал бы в экран телевизора пальцем, указывая на изрядно постаревших артистов, играющих новогодний концерт, мама бы не спеша потягивала вино, ожидая обращения президента, Таня бы таскала с праздничного стола алкогольные конфеты, а Кирилл бы просто втыкал в телефон, жуя сладкую колбасу. Это мог бы быть обычный Новый год, но нет. Кирилл молча наблюдает, как мама расставляет на застеленный новогодней красной скатертью стол тарелки из «особого набора для праздников, Кирилл, не трогай его, ради Бога» и миски с различными салатами. На часах без пятнадцати девять, а это значит, что скоро должны пожаловать гости. Тимофеевы. Токарев, если честно, не совсем понимает, зачем вообще надо было кого-то приглашать. Тем более, если эти «кто-то» — Тимофеевы. Они же, блять, странные. Серьезно, Кирилл не уверен, что они не торговали наркотиками в прошлом. Или что не торгуют ими сейчас. Ладно, может, дело лишь отчасти в том, что Тимофеевы — чертовски странные люди. И, может, лишь отчасти в том, что Кирилл мудак. Ну и, может, лишь отчасти в том, что их сын ему охуеть как нравился, когда им было около тринадцати. Собственно, тогда-то они и перестали общаться. Семейство Тимофеевых состоит из отца, Романа Тимофеева, которому, вероятно, рубиново поебать на все, кроме собственного бизнеса, его жены Елены, которая, как кажется Токареву, иногда курит анашу, поэтому она всегда такая расслабленная, и сына Тимофея (ха-ха, серьезно? Тимофей Тимофеев? Им настолько похуй?) — довольно странного невротичного пацана, который, являясь, вообще-то, одноклассником Кирилла и одним из его друзей детства, умудрялся оставаться абсолютно неизвестным и непонятным. Кирилл показушно громко вздыхает, следуя взглядом за рукой своей младшей сестры, которая явно пытается утащить что-то со стола. — Каков страдалец, — саркастично говорит Таня и фыркает, когда Кирилл отвечает вскинутым среднем пальцем. «Клептоманка» — думает Токарев, мысленно закатывая глаза, но ничего не говорит. Когда мама ставит на стол тарелку с тонко нарезанными ломтиками белого батона, не очень щедро намазанными самой дешманской красной икрой, которую только можно было найти в местном универсаме, Таня моментально воодушевляется. И Кирилл, если честно, тоже. Все-таки праздничная еда легко может поднять ему настроение. От запаха новогодних блюд у Кирилла постыдно заурчало в животе, а рот наполнился слюной. Рука тянется к тарелке с бутербродами, но Таня, как всегда, все портит, возмущенно воскликнув: «А мне?!» — Рука в говне, — одергивая руку, тихо бурчит Кирилл, за что стремительно получает подзатыльник от матери. — А ну не ругаться, — строго говорит она, и тут же раздается дверной звонок. Токарев в мыслях удивляется, что он у них вообще есть. Тимофеевы. Конечно, это они, их дорогие гости. Наверняка эти мажоры пришли с тысячей и одной миской, завернутой в целлофан. Из освещенной тусклым желтым светом прихожей слышатся голоса и взволнованное шебуршание. Кирилл сглатывает. Ни для кого не является секретом, что Кирилл Токарев не любит гостей. Члены семейства Тимофеевых по очереди заходят в гостиную, где в данный момент располагается новогодний стол. Кирилл оказывается совершенно прав, потому что в руках у них две обернутые в пищевую пленку миски и бутылка чего-то явно дорогого и явно алкогольного. В одной из мисок, той, которая поглубже, что-то похожее на салат и украшенное сверху тертым сыром, клюквой и зеленью, а в другой, плоской, лежат непонятные, но вполне аппетитные розовые прямоугольники, посыпанные сахарной пудрой. Мама с видимым интересом расспрашивает гостей о том, что они принесли. — Картофельный салат, реймсское розовое печенье, — очаровательно улыбаясь, перечисляет Елена Тимофеева, поочередно указывая на стеклянные миски, — И, конечно, бутылочка шардоне. Ну естественно, шардоне. Кирилл ни капли не удивлен, что мажорские Тимофеевы притащили с собой мажорское пойло. И его это почему-то очень раздражает. Наверное, дело в том, что сами Токаревы никогда не пили что-то дороже трех-четырех сотен. Рублей, конечно. Но вряд ли «Пятерочка» может предложить что-то получше. Кирилл правда не хочет пялиться на Тима, одетого в застегнутую под горло бордовую рубашку, но просто физически не может отвести от него взгляд. Давняя симпатия дает о себе знать. Тим почти не изменился. Только в росте вытянулся, да лицо повзрослело немного. Все остальное осталось тем же: тревога в зелено-ореховых глазах, растрепанные светлые волосы, синяки под глазами, поджатые искусанные губы, паучьи пальцы. По телевизору идет «Ирония судьбы», и гости, в том числе и Тим, ненадолго останавливаются, обращая взоры на экран. Фильм уже подходит к концу. — Всегда было по-человечески жаль Ипполита, — с толикой грусти говорит Роман, наблюдая, как названный герой на экране выходит из ванной комнаты, извиняясь и запахивая мокрое пальто. На этой фразе Токарев наконец находит силы оторваться от рассматривания своего друга детства и достает телефон. Он знает, что сидеть в телефоне, когда у тебя гости, наверное, не очень культурно, но это всяко лучше, чем весь вечер пялиться на одноклассника. Пока он бездумно прокручивает ленту в соцсетях, а Таня прожигает взглядом сельдь под шубой, Тим неловко мнется возле стола, не зная, куда себя приткнуть. — Не стесняйтесь, садитесь за стол, — вежливо улыбаясь, говорит мама и незаметно для гостей толкает Кирилла локтем в плечо. — Убери телефон, — эти тихие, но суровые слова явно предназначались младшему Токареву. Кирилл послушно убирает телефон в карман джинсов (да, в этом году мама заставила всех одеться поприличнее, поэтому Кирилл сидит в джинсах и дебильном коричневом свитере, папа — в идеально выглаженной голубой рубашке, а Таня — в бирюзовой блузке, которую она ненавидит) и краем глаза следит за тем, как Тимофей садится рядом с ним. Родители Тима культурно усаживаются за стол, из кухни в комнату приходит старший Токарев, мама садится где-то между ним и Таней. На часах ровно девять двадцать пять. Кирилл, если честно, ненавидит праздники. Ненавидит, потому что на праздниках всегда происходит какая-нибудь хуйня, к сожалению. То папа набухается до состояния полного непонимания всего происходящего, то все родственники перессорятся между собой, то что-нибудь ценное сломается. Иногда все сразу: папа набухается и разобьет что-то ценное, а потом все члены семьи орут друг на друга до самого утра. А Кириллу приходится сидеть со всеми на кухне, слушать и наблюдать за этим кошмаром. Еще одна причина, по которой Кирилл ненавидит праздники — родственники. Куча людей, большую часть которых он видел от силы раза два за всю свою жизнь, приезжает и начинает расспрашивать Кирилла о том, как там его футбол/волейбол/хоккей, хотя он не посещает никаких спортивных секций класса с пятого. Какая-нибудь троюродная тетка, с которой он в последний раз виделся примерно никогда, обязательно скажет, как он вырос, и каким маленьким она его помнит, когда он «лежал в корзиночке и пускал пузыри». И все хором сделают коллективное предположение, что за ним «наверняка уже невесты бегают». А потом, во время трапезы, стоит только Токареву не доесть пару ложек салата, бабка, о существовании которой Кирилл узнал минуту назад, вздохнет и запричитает, что он «вовсе ничего не ест, вылитый кощей!» Правда, такого рода празднества обычно бывают на Рождество, а не на новый год, так что Кирилл сейчас мог бы наслаждаться возможностью втыкать в телефон весь вечер. Если бы не решение родителей пригласить на праздник гостей. Роман и Елена, красиво разложив еду на своих тарелках, аккуратно нарезают курицу столовыми ножами, папа наливает всем вина, Таня накладывает себе побольше картофельного пюре. Кирилл замечает, что Тим неловко ковыряет еду вилкой. Время идет, отец семейства Токаревых пьянеет. А как только его опьянение достигает определенной стадии, начинаются споры о политике. Кириллу отлично знакома эта схема. Так уж вышло, что его папа — большой любитель поспорить. А когда он пьян, его споры, даже самые культурные, с завидной легкостью могут перетечь в драку. Благо, пьет он только по праздникам, а праздники отмечает не все. Как только время переваливает за десять вечера, старший Токарев начинает говорить про президента, гнилой Запад и митинги, и Кирилл понимает, что пора сматываться. Он мимикой и жестами намекает Тиму, что неплохо было бы свалить отсюда побыстрее, параллельно с этим следя взглядом за ускользающим в коридор силуэтом сестры. Тим осторожно кивает, и они оба складывают столовые приборы на тарелки и тихонько выбираются из-за стола. Парни заходят в комнату Кирилла. Тимофеев скромно устраивается на краю кровати, а сам Кирилл садится в стремное (зато дешевое) компьютерное кресло, стоящее у него рядом с письменным столом. Наступает неловкая пауза. — Ну так.. ээээ, — начинает, вероятно, заведомо провальный диалог Токарев, — Чем ты сейчас занимаешься? В смысле, м.. не конкретно в данный момент, а вообще? Может, хобби какое-нибудь? — На пианино играю, — тихо и скованно отвечает Тим, ковыряя заусенцы на пальцах, — Иногда. Из музыкалки меня выгнали ссаными тряпками, ты, наверное, помнишь. Н-но я не забросил. Между ними опять повисает довольно неприятная тишина. Видно было, что Тим хочет еще что-то сказать, только было непонятно, что именно. — А ты чем занимаешься? — в итоге спрашивает Тим, но по его растерянному виду ясно, что он хотел задать совсем не этот вопрос. — Да ничем особенно, — неловко отвечает Кирилл, стараясь поменьше смотреть на одноклассника, — Пытаюсь подтянуть все предметы до твердой четверки, даже к репетитору как-то ходил, по английскому. Ну и в школе на переменах с Костяном в баскет хожу играть. После этой фразы Тим заметно погрустнел. Кирилл знает, что он перестал общаться и зависать где-то вместе с их общими друзьями, в число которых входил Костян, после того, как их с Кириллом общение сошло на нет. И это, безусловно, очень грустно, только вот ничего не поделаешь, наверное. Кирилл разглядывает весьма скудный интерьер своей комнаты так, будто видит его в первый раз. Узор на непонятного оттенка сиреневых обоях вдруг кажется таким интересным, что Токарев начинает нарочито внимательно его изучать, просверливая взглядом повисшую в комнате тяжелую тишину. Он чувствует, да и замечает периферическим зрением, как Тимофеев время от времени посматривает на него украдкой. — Почему мы перестали общаться? — наконец тихо произносит Тим. — Все же было нормально. — Иногда старые друзья теряют точки соприкосновения и превращаются в простых знакомых, — как-то механически отвечает Кирилл и сам не верит собственным словам. — Херня, — говорит Тим. — Ты ж сам даже в это не веришь, так не обманывай меня. Кирилл, хмурясь, пялится в пространство перед собой и не может придумать, что сказать в ответ на это. Правда, почему они вдруг ни с того ни с сего перестали общаться? Да Токарев и сам, если честно, не до конца это осознает. Все слова, которыми он мог бы ответить, смешиваются в какую-то кашу, и в голове, кажется, не остается никаких адекватных идей и мыслей. Кириллу было действительно хорошо с Тимом, но... Тим заставлял его чувствовать себя странно. Только потом, значительно позже Кирилл понял, что это, скорее всего, было подобие влюбленности. — Если честно, — после некоторой паузы говорит Кирилл, — Я и сам не знаю. — Со мной что-то было не так? — спрашивает Тим, осторожно заглядывая в лицо Токарева, прячущего глаза под отросшей челкой. — Нет, — мрачно отвечает тот. — Скорее, со мной. Они продолжают молча сидеть на кровати, не смотря друг на друга. — Не знал, что ты любишь Стартрек, — вдруг прерывает затянувшееся молчание Тим, заметив висящий на стене плакат со Споком. — Да, я начал увлекаться им, кажется, эм.. года полтора назад? У меня не лучшая память, — говорит Кирилл, не ожидавший начала подобного диалога. — Знаешь, — неловко улыбаясь, признается Тимофеев, — Если честно, я скучал. Когда Кирилл слышит это, ему кажется, что внутри него разгорается пожар. Он смотрит на Тима с немного застенчивой, но искренней улыбкой и говорит: — Если честно, я тоже.       Тимофеевы, напившиеся вина и шампанского, собираются уходить после полуночи. Роман и Елена застегивают свои шикарные пальто и заматываются в шарфы, Тим поправляет шапку на голове. Кирилл вообще не уверен, видел ли он когда-нибудь Тимофея в шапке, потому что зрелище это странное и до жути непривычное, но сегодня действительно холодно. — Это, — говорит Тим, нетерпеливо покачиваясь из стороны в сторону в ожидании, пока соберутся его родители, — Может, зайдешь как-нибудь ко мне? В гости, — он шмыгает носом. — Мне родители телек подарили на день рождения, можем сериал какой-нибудь вместе глянуть или типа того. — Конечно, — отвечает Кирилл и заминается, — Только, эм... пришли мне свой адрес, окей? — Окей, — блондин не выглядит обиженным или расстроенным, что Токарев не знает его новый адрес (он и не должен, но Кирилл почему-то все равно немного испугался, что Тим обидится), поэтому Кирилл спокойно выдыхает. Чета Тимофеевых прощается в унисон и неспешно уходит в пургу. Кирилл окончательно расслабляется, когда за ними закрывается дверь, хотя и до этого он не был особо напряженным. Все-таки Тим изменился. Раньше Кириллу было трудно расслабиться рядом с ним, потому что все его тревоги и переживания передавались и Токареву, видимо, воздушно-капельным путем. А теперь.. Тим не кажется таким нервозным. Да, он волнуется и, возможно, побаивается социальных взаимодействий, и это заметно по тому, как бегают его глаза, как трясутся коленки, как он поджимает губы и постоянно мнет собственные пальцы, но теперь его волнением и страхом не заражаются все окружающие люди. Кирилл думает, что это хорошие перемены. Кирилл не может воздержаться от того, чтобы зайти на страничку Тима ВКонтакте. Найти ее через общих друзей было несложно, так как Тимофеев всегда подписывался своим настоящим именем и ставил свое фото на аватарку. Кирилл, вероятно, пропустил тот момент, когда Тим начал хорошо получаться на фотографиях. Все детские снимки Тима были довольно нелепыми: у него всегда было испуганное выражение лица, рубашка, в которой он всегда фотографировался, на нем топорщилась, потому что была велика, глаза были красными, а освещение, как правило, не очень хорошее, придавало его лицу странную форму. Теперь Тимофеев выглядит на фотографиях так же, как и в жизни. Кирилл ложится спать в полшестого утра, и пусть он понимает, что проснется помятым, он вполне доволен сегодняшним днем, и его волнительно-радостное настроение, кажется, способно перечеркнуть весь негатив грядущего дня.