Тучи сгущаются

      В последнее время Рыков очень не любил оставаться один, хотя раньше ценил возможность уединения, чтобы поразмыслить о самом важном. А сейчас наоборот, осознание того, что все близкие рядом, радовало Алексея Ивановича; оно дарило чувство особой защищённости. Над их головами ещё не раз пронесутся страшные бури, был убеждён Рыков, но семья - это маленькая, но надёжная крепость, внутри которой ничего не страшно. Бывший глава правительства знал, что всегда сможет рассчитывать на поддержку Нины и Наташи.       Он чувствовал неподдельную заботу в каждом жесте и взгляде жены или дочери, когда те приносили ему стакан чая или газету. Как он любит обеих! Семья - то, что заставляет быть сильным, хоть с каждым днём оно получается всё труднее. В особо тяжёлые минуты истинным лидером проявляла себя дочь, Наташка. Её неиссякаемая энергия заставляла поневоле верить, что не всё потеряно, и самое страшное обойдёт их дом стороной. Вот и сейчас вернулась от Молотовых, глаза блестят. - Мам, пап, чай ещё не закончили пить? Я с вами! - крикнула Наталья из коридора, шумно прошелестела плащом, повесила сумку на крючок, сунула босые ноги в тапки. С шумом отодвинула табуретку возле стены, села, поджав одну ногу. Детская привычка. Наташе показалось, что родители как будто о чем-то говорили перед её приходом, а теперь вдруг замолкли и выжидательно смотрят на неё. - Что? - приблизила к губам кружку, громко подула, сделала небольшой глоток. Любое движение у неё всегда почему-то выходило шумным, громким.       Алексей Иванович украдкой разглядывал дочь. Уж не школьница, второй десяток кончает, а задержалось в ней что-то угловатое, резкое, как у подростка. В том числе - небывалая прямота, нетерпимость к любой фальши, обману, нечестности. "Моя́ дочь, моя́", - одобрительно подумал Рыков. - "Какое счастье - когда все дома!" - О чем говорят у Молотовых? - спросил он деланно-равнодушно. - Многие ли к ним ходят? - Ну, знаешь, папка, как это всегда в гостях, обо всём и ни о чём. Мелочи; на таких вечерах не грузят головы политикой, - Наташа качнула головой, отчего русая коса её легла ровно посередине спины. - Ясно. Осторожные, - с еле заметной иронией проговорила Нина Семёновна. - Им-то чего? - беспечно махнула рукой дочь. - У кого, кого, а в этой семье положение стабильно. - Вот потому и осторожные, - ответила Нина Семёновна. - Не понимаешь ты ещё, что с высоты особенно больно падать. Стабильность бывает ох какая неустойчивая... - Может, и так, - не стала спорить дочь. - Ладно, пойду к себе, - и напоследок окинула родителей таким выразительным взглядом, как будто хотела что-то ещё сказать, но не решилась. Быстро вышла и прошагала в свою комнату.       Нина Семёновна и Алексей Иванович поняли это, но не стали развивать тему. Молча убирали со стола.

***

      ...Дни летели за днями. Осень тридцать шестого года выдалась аномально холодной и дождливой, это признавали все. Потоки воды стояли стеной, и за этой плотной, как серый шёлк, завесой ничего не было видно уже на расстоянии полуметра. Зажигать свет в помещениях приходилось уже с раннего утра. И счастливы были владельцы автомобилей, или даже пользователи казённых! Вся Москва, казалось, забыла, как выглядит и светит солнце. Город как будто замер, обезлюдел, лишь пронзительно гудящие трамваи и болезненные, тускло-желтые квадраты огоньков в окнах напоминали, что где-то ещё теплится жизнь. Друзья и близкие люди могли общаться разве что по телефону.       Близился Октябрь, а с ним - и надежда на перемены.       Только одному человеку не могли испортить настроение разгулявшиеся катаклизмы, он чувствовал себя как никогда уверенно, верил, что его жизнь вышла на светлую полосу - вопреки всему. Он видел, что круг близких ему людей с каждым днём становится всё у́же, но такова натура человека - облегчённо вздыхать, что несчастье случилось не с ним, и в сочувствии тем, кому не повезло, допускать крамольную мысль: быть может, пострадавший сам в какой-то момент допустил оплошность?.. А окружающие люди, которые понимали гораздо больше, чем наивный в своём хрупком эгоистичном счастье Николай Бухарин, начинали его сторониться. И снисходительно жалели...