***
21 августа 1936, Москва Сами подсудимые производили странное впечатление. Как будто ростовые куклы что-то произносят механическими голосами по нажатию кнопки. Осунувшиеся оба. Рыков был человеком добрым и не мог не пожалеть подсудимых, хотя особой дружбы в своё время не поддерживал ни с Каменевым, ни, тем более, с Зиновьевым. Злился, конечно, на наглую клевету в свой адрес, которая может повлечь серьёзные осложнения, но верил: в Политбюро разберутся! Сколько лет он прослужил революции вместе с Лениным, бок о бок, ничем себя не запятнал! Самому хвалить себя, конечно, не принято, но и упрекнуть не в чем. А те... Ну, сами, понятно, не убивали никого, кишка тонка, оружия в руках не держали, но вот в заговор вступить и перепоручить кому-то чёрное дело - запросто! Всегда Гришка-иголка и Лёва-нитка тянулись к большой власти, это видели все. Хотелось бы потолковать сейчас с кем-нибудь, поделиться соображениями... Лучше с Михаилом, они друг друга с полуслова понимают. Оба одногодки, оба - рабочие люди. А Николай немного выбивается из их союза, хоть никогда и не был третьим лишним. Он как тот ласковый теленок из поговорки, который двух маток сосёт: слишком липнет к Сталину, всё старается свою лояльность продемонстрировать. Колька помоложе и более учёный, чем они с Михаилом, вместе взятые, но реальную жизнь чувствует слабо. Вот Алексей и опекал Бухарина, как младшего брата, но Михаил был ему ближе именно как равный товарищ. Узнать надо бы, как он там, вчера сам не свой был после эпичного монолога Зиновьева...***
...После заседания Михаил Томский предложил Рыкову вместе пообедать и поговорить, и Алексей не мог отказать, ему и самому многое хотелось обсудить. Только уточнил: - Куда пойдём? Было бы неплохо найти какое-нибудь тихое укромное место, где бы их яркие личности не бросались в глаза, но Миша, обычно чуждый роскоши и помпезности, почему-то выбрал пафосный ресторан при гостинице "Москва" с одноименным названием. - Ты уверен, что здесь можно будет спокойно поговорить? - усомнился Алексей. - Может, лучше к тебе или ко мне? - Абсолютно, - ответил Томский. - Днём в подобных заведениях людей практически не бывает. Сказано - сделано. Швейцар, узнавший профсоюзного главу и бывшего председателя СНК, угодливо кивнул и распахнул двери. Как и говорил Томский, огромный зал был практически пуст, лишь несколько молодых, хорошо одетых пар занимали столики. - Давай здесь, у окна, - Томский указал на двухместный столик почти у выхода. Рыков оценил удачное расположение: из их угла они видели всех посетителей, а их самих - никто. Уселись, к визитерам подплыл услужливый метрдотель, оставил меню в тяжёлой кожаной папке. Томский заказал графин водки (Рыков удивлённо покосился, но не стал комментировать), рыбу-гриль и салат "Столичный", Алексей тоже попросил водки, но в меньшем объеме, люля-кебаб и маринованную сельдь с грибами. - Удивлён? - спросил Михаил, от него не укрылось недоуменное выражение лица Алексея. - да, Алёш, после сегодняшнего хочется напиться. Ты видишь, что это конец? - Что именно ты называешь концом? - спросил Рыков. - Ты из-за слов Зиновьева так встревожен? Миша, он подсудимый, плетёт что угодно, лишь бы выпутаться. Если совесть твоя чиста, то и переживать не о чем. Мы с тобой, Николай и другие на свободе, а они - нет. Значит, что-нибудь да было! - Ты веришь, что было? - Томский отхлебнул глоток прозрачной, как слеза, жидкости, чуть поморщился, поспешно зачерпнул вилкой салат. - Кто его знает. Своих рук, я думаю, не замарали, а наемникам перепоручить могли. Не стоит, думаю, тебе объяснять, что за человек Зиновьев. Да и Каменев тоже - вроде бы добренький, но себе на уме (почему-то Рыкову на этих словах вспомнился Николай). - Ну, у меня сам этот суд и арест в голове не укладывается. Можно ли было представить подобное при Ленине? Чтобы люди, которых знал, так опустились... - А ты знаешь, Миша, жизнь покажет, что к чему, - проговорил Алексей Иванович. - Будет Зиновьев или нет, будет Каменев или нет, коммунистическая партия нас переживет. Давай за Ленина, за большевизм, за нашу революцию! - Давай, - серьезно произнес Томский. Чокнулись рюмками, залпом выпили, потянулись за закуской. Помолчали некоторое время; было только слышно, как по стеклу тонко стучит дождь. День был холодным, ветреным. - Не люблю дождь, - вдруг сказал Томский. - Всегда хандру навевает, и серость эта, и холод, и стук монотонный... - А мне нравится, - возразил Алексей. - Когда сидишь в теплой комнате с книгой, под рукой всё, что надо, и чай горячий, и тебе уютно от осознания того, что ты в теплой комнате, а не мерзнешь где-то под проливным дождём. Но смотри-ка, уже стихает, кажется. Прогуляемся, там и договорим. Попросили счёт, оставили по крупной купюре ("Сдачу на чай!") в папке и вышли. Рыков рискнул пошутить: - Профсоюзные средства расточаете по ресторанам, товарищ Томский? Михаил не обиделся, заметив лукавую хитринку в глазах Рыкова. - Да ладно тебе, не каждый день хожу в такое. Просто захотелось поднять себе настроение в неказенной обстановке, чтоб красота кругом... Скатерти-вазочки-цветочки. Когда кругом такое, что не знаешь, что завтрашний день принесёт, хочется взять побольше радости от сегодняшнего. - Понимаю, бывает такое. А всё-таки, Миша, выше нос; думаю, всё ещё будет хорошо. - Очень надеюсь на это. А что ты думаешь о Сталине, Лёша? К добру ли то, что он так взлетел? Это ведь не Ленин, у него личное стоит первее общественного. - У кого, у Кобы? Ты правильно сказал, это не Ленин, не те масштабы. Потому не думаю, что от него стоит ждать сколько-нибудь больших дел, хороших или плохих. Дело Зиновьева и Каменева мутное, но вряд ли их бы безвинно заточили за решетку. Ну и не расстреляют же их, в конце концов! У порога квартиры Алексея остановились. Рыков пригласил было товарища к себе на чай, но Томский отшутился - не водка, мол, много не выпьешь. Выразительно посмотрел на Рыкова, как будто бы хотел запомнить его облик во всех деталях. Протянул на прощание руку, которую Алексей крепко пожал, затем резко притянул товарища к себе за плечи, обнял, после чего развернулся и быстро сошёл с лестничной площадки. Алексей посмотрел ему вслед и стал искать в кармане ключи.