Искуситель

Прямо перед Люциусом остановилась девушка. Какая прелесть! Если Джильда была красавицей, то эта была само очарование! Тёмные, медно-рыжие волосы были уложены назад, большие и задумчивые зелёные глаза смотрели с лаской и тоской, всё её существо было таким ласковым и милым. При взгляде на эту девушку душа пела, хотелось радости, хотелось… хотелось сочинять. Девушка немного улыбнулась в ответ князю. — Ваша милость, — ответила она бархатистым мягким голоском. — София, у тебя талант не вовремя приходить, — посмеялся лорд Роберт Старк. — Князь как раз знакомил нас со своим милым другом. — Мне жаль, что я всё испортила, — улыбнулась она светлее. — Нет-нет, я не подумаю вас прощать, пока вы не обещаете мне вальс, — сказал Люциус оживлённо. — Раз так, то я не смею отказывать, милорд. — Прелестно! Милорд, миледи, — обратился он к паре Старк, показывая на меня. — Киллиан Колдуэлл, мой добрый друг. — Очень приятно, — с искренним уважением сказал мне лорд, пожав руку. — Позвольте представить, моя дочь, леди София. — Счастлива знать вас, милорд, — сказала рыжеволосая леди. — Я не лорд, — немного улыбнулся я, чмокнув её белую мягкую ручку. — Но я тоже рад быть вашим знакомым, миледи. — Раз мы все знакомы, то я смею украсть её, — весело сказал князь, взяв Софию под руку. Он очень быстро увлёк её танцевать. Пока семьи Старк и Керрингтон разговаривали, я наблюдал за Люциусом. Не он ли говорил, что не любит женщин? Я ехидно подумывал о том, чтобы указать ему на его поведение с Софией. Они кружились, улыбаясь друг другу и словно не замечая никого вокруг. Я слышал немного из их разговора во время танца: — Вы всё также путаетесь в титулах, моя дорогая, — говорил Астери. — Я никогда в них не разбиралась, милорд. — Зачем ты здесь? — Я заскучала. Мне показалось, я не сильно стесню тебя. Если у меня нет права находиться здесь, скажи, и я уйду. — Не скажу, — он поднял её над полом, кружась, а затем наклонил, держа за руку и спинку. — Неужели вы думали, миледи, что я не мог заскучать по вам? — Допускала мысли. — Ответь мне, занята ли ты завтра? — спросил он страстно, целуя её ручку. — Совсем нет. — Я приду к вам. В полдень. Нам есть, о чём поговорить с вами, дорогая. — Я буду ждать, ваша милость. Я ухмыльнулся. Неужели он всё-таки решился ухаживать за женщиной? Об этом я спрошу у него позже. Сейчас было бы настоящим грехом отвлекать его, пока он такой счастливый. После вальса звучал менуэт. Грустный и трогательный. Люциус с Софией снова танцевали, а я решился попросить Джильду составить мне пару. Она всё это время смотрела на князя и леди, но дала мне руку и слегка улыбнулась, когда я увлёк её. Я всё смотрел на её красивое лицо, и не мог налюбоваться. Она так прекрасна, так царственна. И при всём этом, муза на минуту вернулась ко мне лишь с присутствием Софии. Почему? Что за неуловимая вещь — вдохновение! Когда звучал уже четвёртый танец, Люциус и я поменялись дамами. София была пониже Джильды, не такой горделивой, а наоборот. Спокойная, милая, по-странному открытая в своём спокойствии. Она посмотрела на меня и немного улыбнулась. — Вас что-то беспокоит? — спросила она, видя, как я её разглядываю. — Да, миледи. Вы пробуждаете во мне вдохновение, а уходя — лишаете его. Она засмеялась. — Я не думала, что отбираю его у кого-то. Вы писатель? — Не совсем. Я композитор. — Боже, как прекрасно, — блаженно улыбнулась девушка, пока я её кружил. — Я вас прошу, сыграйте мне что-нибудь. — Если мы вновь встретимся, то обещаю, сыграю вам всё, что попросите. — Вы много написали? — Достаточно, чтобы от меня ушла муза. — Это печально. Раз уж я вас вдохновляю, то может, мне стоит подольше побыть с вами рядом? — Осчастливьте меня, — улыбнулся я. Так странно. Как она пробуждает к себе доверие так легко и быстро? Словно я знал её всю жизнь. Подобное было, когда я познакомился с Люциусом. Быть может, они оба немного не от мира сего в своей простоте общения. От этого не удивительно, что они так ладят. Мы танцевали долго. Также долго говорили с семьями Старк и Керрингтон, и ухаживая за леди Джильдой, я всё чаще замечал, как любезно князь обходится с Софией. — Князь, мистер Колдуэлл, — обратился к нам лорд Генри Керрингтон, — Приезжайте к нам на Рождество! Я буду счастлив видеть в своём доме вас, друзья мои. И вы, лорд Старк, тоже приезжайте, вы меня очень обяжете. — С радостью буду у вас, — улыбнулся лорд Роберт Старк, держа жену за руку. — Мы уже давно не отмечали Рождество в гостях, — несколько мечтательно сказала Елена Старк. — Вы приедете? — спросила меня Джильда. — Как я могу отказать вам, миледи? — улыбнулся я. — Я буду ждать вас с вашим другом, мистер Колдуэлл. — В Рождество меня часто съедает хандра, — признался Люциус. — Мне кажется, я лишь омрачу праздник своим присутствием. — Вы не любите Рождество? — с ноткой грусти в голосе сказала леди Джильда. — Скорее, Рождество меня не любит, — загадочно ответил князь. — Голубчик, я всё ж прошу вас быть нашим гостем, — настаивал лорд. — Мне лишь не хочется отравлять радость торжества. — Вы не отравите и не омрачите этот светлый праздник, — заговорила леди София, посмотрев на Люциуса с лёгкой ласковой улыбкой. — Разве вы виноваты, что хандрите в Рождество? Князь неопределённо смотрел на неё, держа под руку и как-то изменяясь в лице. Он будто удивлялся, слыша от неё эти слова. — Мне кажется, — продолжала девушка, — без вас будет как-то тоскливо. Вы тоже заслуживаете радости и любви в этот день. — Раз так, я буду там, миледи, — он взял обе её ладони в свои руки и поцеловал. Леди Старк несколько смутилась этого и её щёчки подёрнулись румянцем, но она ничего не говорила больше. — Чудесно, — обрадовался лорд Керрингтон. — Вы обещали, князь! — Я не меняю данных обещаний, — улыбнулся он. — Я приду. Я посмотрел на леди Джильду. Она смотрела на князя, закрывая часть лица веером. — Миледи, — обратился я. — Есть ли у вас пожелание? — Пожелание? — переспросила она, переведя на меня взгляд прекрасных тёмных глаз. — Касательно подарка. — Подарку разве не полагается быть сюрпризом? — Я боюсь не угадать и обидеть вас ненароком, — улыбался я. Она коротко и тихо посмеялась. — Я люблю цветы, — загадочно сказала Джильда. — Такое пожелание подойдёт? — Более чем, миледи. Когда было за полночь, мы стали разъезжаться. Я не хотел покидать леди Джильду, мне очень хотелось вечно быть с ней и созерцать эту красоту. Она не рождена быть всего лишь леди, нет, она должна быть царицей мира, богиней красоты, эталоном женственности! Боже, как она прекрасна, и вместе с тем холодна. Неприступная, но в ней бьётся молодое сердце, которое, я верю, жаждет любви. Я полюбил её красоту и стать. И при всём этом, вдохновляла меня не она, а София. Как всё же странно. — Что думаете? — спросил меня весело Люциус, с которым мы ехали в наш отель. — Отчего вам не по нраву Рождество? — сказал я вместо ответа. — По-моему, я спросил первый, — посмеялся он. — Но если хотите, то извольте, я отвечу. Рождество — праздник лицемерия и фальши. Хоть в этот день в знати и просыпается любовь к ближним, но она очень некачественна и краткосрочна. Они часто позволяют себе в этот день показать, что они чисты душой, и раздают бедным объедки со своего стола и свои поношенные одежды. А потом обсуждают это с подобными себе, и приходят к выводу, что они чрезвычайно добросердечны, что для них уже забронировано место на небесах, и пред ними счастливо распахнутся перламутровые врата рая. И считая так, они на следующий же день даже не смотрят в сторону тех, за чей счёт тешат своё самолюбие иллюзией добросердечности. Я помолчал, выслушав его. — Ответьте, Киллиан, — сказал он. — Вы богаты, и сейчас вы живёте в счастье и достатке. Вы станете в Рождество стоить из себя добряка, чтобы утром забыть о существовании бедных, которых вы соизволили одарить своим старым пальто или горсткой мелочи? Я посмотрел в его глаза. — Нет. — Нет? — князь улыбнулся и вскинул брови. — Нет. Я не хочу быть лицемером. Я ненавижу бедность, как ненавидел и себя, когда был в её власти. Если уж презирать нищих, то хотя бы открыто и без желания выглядеть хорошим в чужих глазах, когда человек на самом деле последний вор и подлец. — Верно, — засмеялся Люциус. — Вы не лицемер, Киллиан. Это мне в вас нравится. Но вы хитрец. — Я? — Вы, Колдуэлл. Вы так и не сказали мне, что думаете о леди Джильде. — Она красавица, — улыбнулся я. — Несмотря на ваши разделения женщин, я всё же удивлён, что вы не были пленены такой красотой. — Не только вы, — загадочно улыбнулся князь. — Но вы меня обманули, сказав, что не любите женщин, — с нотками торжества сказал я. — Вы так старательно ухаживали за леди Софией. Он засмеялся. — Обманул! Я! Друг мой, я сказал, что почти нисколько их не люблю. Почти. Леди София — другой случай. — Мне показалось, она понравилась вам. — Считайте так. Я, если быть честным, сам не до конца понимаю. — Люциус, она ведь тоже к вам была любезной. Вы не думали, что можете симпатизировать ей? — Конечно думал. Моя внешность — мой дар, и моё проклятие. Однако ж мы с ней слишком непохожи, чтобы думать о нашем совместном будущем. — Разве? — Как небо и земля, — с какой-то скорбной интонацией завершил он, улыбнувшись. — Я слишком грешен, чтобы претендовать на неё. — Думаете? — Знаю. Но речь не обо мне, а о вас, дорогой мой. Вдохновила ли вас леди Джильда? — Совсем нет, — вздохнул я. — Меня это и заботит. Она прекрасна, бесспорно, но вдохновение мне принесла леди София. Люциус посмотрел на меня как-то странно. — София? — Сам не знаю, как это получилось. Едва она оказалась рядом, как желание творить проснулось, и исчезло, когда мы расстались. Князь молчал, смотря на меня. В глазах его было что-то предостерегающее, будто пугающее. Он улыбнулся, и тень угрозы исчезла с его лица. — Возможно, вам стоит получше познакомиться с ней. Кто знает, вдруг она окажется музой, которая обрела людскую плоть. Я засмеялся. — Вы правы! — Быть может, её светлый образ в памяти вдохновит вас на новые вальсы и куранты. В отеле я принялся записывать мелодии, которые пришли мне в голову, едва я видел свою музу. С моих губ срывался смешок, когда я совмещал несовместимые гармонии, и слышал нечто удивительное и прекрасное. Аккорды и трели рисовали в моём сознании юную леди Старк с белоснежными крыльями за спиной, в белых одеждах, которая напевала мне эти мелодии. Однако, радовался я недолго. Она покинула меня, едва я дописал почти до середины. Дальше не получалось. Звуки казались мне резкими и неподходящими, педаль оглушала, и весь рояль мне виделся расстроенный и фальшивый. Я не мог позволить себе осквернить надуманным продолжением эту прерванную божественную песнь, а посему аккуратно положил листки на стол и лёг на кровать, закрыв глаза. Я думал о Джильде. Пусть она не вдохновляет меня, пусть её холодность убивает моё вдохновение, но я любил в ней красоту и рисовал в мозгу её улыбку и ласковые прикосновения. Думая о прекрасной леди Керрингтон, я заснул, пока за окном ветер нёс в себе снежинки и морозил воздух. Мне снился я сам. Я стоял на коленях где-то во тьме. Меня окружали чёрные тени. Они рычали, визжали и мерзко смеялись. Их руки тянулись ко мне, но я стоял неподвижно, держась за голову и проклиная себя. Надо мной стояла высокая царственная фигура, чьего лица я не видел, но видел красный блеск глаз, которые смотрели с осуждением и презрением. Я видел, как ко мне тянулась его когтистая рука. Затем за мной появилась светлая и хрупкая фигура, окружённая сиянием, и за её спиной виднелись белые крылья, но лица её я тоже видеть не мог. — Он мой! — прогремела тёмная фигура. — Ещё не время, — отвечала светлая. — Ты знаешь, что он сделал! Он отверг твой дар! — Он ещё может выбрать. — Слишком поздно! Он мой! Тени зарычали, и бросились на меня, вопя что-то на своём неизвестном языке. Меня рвали и терзали, и тогда я… проснулся. Я вскочил, держась за голову. Что за сны? Когда сердцебиение успокоилось, я решил, что это от насыщенного вечера и бокала вина, предложенного Люциусом, когда я уходил к себе в номер. Я подышал прохладным воздухом у открытого окна, успокоился окончательно, и лёг обратно. Больше кошмар мне не снился.