* * *
Бочонок был из тех мест, где локти прилипают к стойке, пиво невозможно пить, не зажимая носа, а блевотину на земляном полу засыпают песком и ореховыми скорлупками. Вечер, в который расквашенных носов и подбитых глаз насчитывалось менее, чем дюжина, считался завсегдатаями скучным. Торговцы, по незнанию заворачивавшие в эту таверну в поисках ночлега, предпочитали ее кишащим разнообразными насекомыми тюфякам стог свежего сена в конюшне. И, по мнению Томаса, поступали мудро. Он искренне не понимал, как можно получать удовольствие, каждый вечер просиживая штаны в этом клоповнике, и совершенно точно не сунул бы в Бочонок носа, если бы не Вик и ее сумасбродные идеи. - И-и-и-и, получай! – Сумасбродная идея Вик с силой швырнула карты на заставленный кружками и заваленный объедками щербатый стол. Карты разлетелись красивым веером, и их хозяин принялся отплясывать, подгребая поближе к себе горку медных оленей. – Спасибо за внимание, сиры! Учитесь, пока я жив! Его соседи по карточному столу – сплошь покрытый татуировками охотник Федез и длинноволосый, вечно печальный старик Ману – некоторое время пялились на карты, силясь осознать произошедшее. - Мухлеж, - заикнулся было Федез, но Дамиано мгновенно наставил на него палец: - Даже не думай заводить эту песенку! Третьего дня ты тоже про мухлеж пасть разевал. Хочешь снова нос себе вправлять, сучий сын? Я честный игрок, а ты – тугоумный полудурок, не умеющий держать в памяти даже собственную ставку, не говоря уж о картах! И, оставив собутыльников недовольно ворчать, этот хлыщеватый парень со странным носом и еще более странной прической распихал свой выигрыш по карманам и направился к барной стойке – надо думать, праздновать. - Вперед, - прошептала Вик и толкнула Томаса острым локотком в бок. – У него сейчас хорошее настроение. Действуем! Не дожидаясь ответа, она принялась пробираться сквозь заставленный столами зал, привычно уворачиваясь от загребущих рук местных пьяниц, принимающих ее за одну из подавальщиц, схватить за задницу которых в подобном месте считалось не только нормальным, но и обязательным. Томас, тяжело вздохнув, поплелся следом. Когда они добрались до стойки, Дамиано уже размахивал одной рукой в воздухе, привлекая внимание разливающего, а другой по-хозяйски шарил под туникой у какой-то хихикающей девицы с короткими черными волосами и абсолютно бессмысленным выражением лица. Верно, шлюха из тех, что часто путешествовали в Кротовый городок, что у Стены, в поисках заработка. Быстро оценив ситуацию, Вик стянула свежую пинту из-под локтя мужика, уснувшего щекой в тарелке гуляша, подсунула Дамиано и уверенно улыбнулась. - Привет, Дамиа. Тот сфокусировал на ней взгляд. - Ви… Вилен… Винченцо?.. - Виктория, - поправила она. – Мы с папенькой и сестрой всегда стоим позади твоей семьи в септе, помнишь? Моя матушка, пока жива была, всегда с твоей септона обсуждали. А еще выкройки на платье, застежки на передники и как варить варенье... Дамиано сузил глаза, припоминая. - Дочка свечника, - кивнул он. – Как-то целовались с тобой на День Воина. Да? Вик слегка покраснела. - Было дело. - Помню тебя. А ты, - Дамиано глянул через ее плечо на Томаса, - пасешь овец Стронгов. Твоя семья торгует шерстью. Томас почесал пальцем кончик носа и кивнул. Поговаривали, что до Самой Долгой Дар представлял собой деревеньку настолько маленькую и захудалую, что все ее жители знали друг друга не только по имени, но и до самой подноготной. Однако нынче дела обстояли иначе: дома все множились и множились, молодые семьи больше не уезжали южнее, и когда-то скромное поселение, которое и поселением-то было можно назвать с большой натяжкой, давным-давно расползлось далеко за обе стороны Королевского тракта. Дамиано был знаком Томасу в основном понаслышке. Старше их с Вик всего на пару лет, он вел себя так, будто уже повидал жизнь и как минимум объехал все Семь Королевств, хотя Томасу было доподлинно известно, что этот хвастун никогда не миновал пределы суверенной Стене территории. Ну, может, сунулся раз или два в земли Амберов, но то, что он якобы бывал в самом Винтерфелле (а еще - справлял нужду с верхушки Стены), было наглой ложью. Зато относительно других его подвигов – а именно того, что редкая девица обделила симпатичного да языкастого пройдоху вниманием и благосклонностью – сомневаться не приходилось. Дамиано равно нравился сопливым девчонкам и мужним женам. Половина тонула в его нахальных темных глазах, унаследованных от матери-дорнийки и столь редких среди северян, остальные же были покорены чувственными стихами, которые он, буде вдохновению, вынимал, казалось, прямо из воздуха… - Мы к тебе с деловым предложением! – Вик без зазрения совести потеснила черноволосую девицу. Та возмутилась было, но Вик зашипела на нее, словно рассерженная росомаха, и девица сдулась. – Ты же певец, так ведь? Дамиано изогнул бровь. - С какой стати? Я – будущий межевый рыцарь! Вик нетерпеливо махнула рукой: - Да, да, конечно. Но еще ты неплохо поешь – мы слышали, как ты исполнял "Лампаду Старицы" на недавнем празднике. А во время сбора урожая именно ты подбиваешь остальных орать срамные песни! Голос у тебя хриплый и будто потрескавшийся, но вместе с тем и завораживающий. Люди запоминают его… И хотят услышать снова. Отличный голос, верно, Томас? - Отличный, - кивнул тот. Это была правда – хоть Семеро и поскупились для Дамиано на скромность и уживчивый характер, умением петь они одарили его сполна. – А мы с Вик – мы умеем играть музыку. У меня есть лютня… - А я хорошо играю на флейте! - Нам не хватает лишь кого-то, кто смог бы написать песню и исполнить ее… - Да о чем вы? – Дамиано тряхнул головой, словно пес, отгоняющий муху. – Лютни, песни... Идите оба к бесу! - Да погоди ты! Вот, гляди! И Вик подсунула ему под нос похищенное объявление. Дамиано тщательно рассмотрел пергамент, то и дело прикладываясь к пинте. Недоумение на его лице сменилось раздражением. - Объясни мне еще раз, какое я имею к этому отношение? - Ну как же! – Вик ткнула пальцем в последнюю строку. – Награды победителям! Десять золотых оленей! И прочие – видишь? – блага! Поделим выигрыш на троих. Три с лишним оленя на каждого – достаточно, чтобы окупить путешествие в столицу и безбедно жить несколько месяцев после этого. Томас сможет заказать у столичного мастера новую лютню… А даже если мы не победим – нашу музыку услышат сотни людей. Влиятельных купцов, заморских гостей, придворных и торговцев… - Я не бард и не придурковатый менестрель! – рявкнул Дамиано. – Меня не интересует глупое состязание мартышек в цветных лосинах! Я… - Ты собираешься стать межевым рыцарем, я знаю. Только для этого нужен справный меч и бригантина из кожи с крепкими стальными вставками. Не говоря уж о щите и гербе на нем. Все это стоит денег, и таких, каких не выиграешь в Бочонке у дарских забулдыг. – Вик понизила голос, пристально посмотрела ему в глаза и посерьёзнела. – Конкурс талантов лишь открывает рыцарский турнир, Дамиа. Настоящий турнир, на который съедутся именитые рыцари. Дорнийцы с их тончайшими копьями из черной стали, которые не сломить даже великану. Здоровяки с островов, у которых под кожей будто булыжников напихано. Искусные воители из Речных Земель. Вассалы Тиреллов с Простора, славящиеся своим воинским искусством. Скорее всего, там будет даже Майли Сайрус, чей отец служил оруженосцем у самого Рыцаря Цветов! Разве это не лучшее место для того, чтобы завести связи среди известных воинов? Разве не там должен быть каждый, кто грезит о том, чтобы связать свою жизнь со сражениями и покрыть себя славой? Только представь – оруженосец какого-нибудь рыцаря вдруг свалился с лихорадкой ровно за несколько часов до соревнования своего господина. И вдруг тут как тут – ты… "Ай да гладко стелет", подумал про себя Томас. Слушая ее вкрадчивые слова, даже ему на мгновение показалось, что начать путь рыцаря, затесавшись в оруженосцы к какому-нибудь бравому войну – раз плюнуть. И хотя про себя он думал, что Дамиано прямая дорога в лучшем случае в наемники или раубриттеры (а в худшем – в темницу), он не удивился, заметив, как на его лице промелькнул интерес. - Даже если б в вашей затее и был смысл... – протянул Дамиано, - а я все еще считаю, что его нет... До Гавани путь неблизкий. Как мы доберемся туда? - Будем идти, - с готовностью ответила Вик. – А когда выпадет возможность – и ехать. Королевский тракт ведет к самым воротам столицы, на нем не заблудишься. До турнира больше месяца – уложимся! А время в пути послужит нам отличной возможностью научиться работать вместе. У нас с Томасом есть несколько мелодий, которые так за душу берут – ух-х! И если бы ты наложил на них свои стихи, и мы все вместе каждый день репетировали... - Эй! Если бы в вашей затее и был смысл – а я все еще считаю, что его нет! – это вы, два молокососа, будете накладывать свое бренчание на мои гениальные песни! - Да неужто! – подбоченилась Вик. – Нацарапать пару рифм каждый сможет, а вот освоить музыкальный инструмент – это целая работа! - Пф-ф-ф! Всем известно, что музыка, пусть даже и неплохая, лишь оттеняет песни и придает словам глубины. Если бы в вашей затее был смысл – а я все еще считаю, что его нет – я бы сказал тебе, что для того, чтобы одержать победу, стоит не выбирать из существующего, а написать песню совершенно новую, особенную... - Громкую, чтоб запомнили! - Дура! Печальную, чтоб разбередить сердце! - Про сражение! - Про любовь! Они принялись перебрасываться словами, словно дети – мячом, а Томас потихоньку подтянул к себе кружку грушевого сидра – на удивление не вонючего – и устроился на лавке, переводя взгляд с одного на другую. Он прекрасно знал Вик и понимал, что ругается с их будущим певцом они лишь для виду, а на деле – окончательно затягивает его в свои сети и завязывает на них последние узелки. К добру или к худу – Дамиано попался, и пути назад у него уже не было.* * *
Отправляться было решено на следующий же рыночный день. Такие дни, хоть и случались каждый месяц, были в Даре настоящим событием. Вымощенная камнями базарная площадь начинала бурлить с самого рассвета и успокаивалась далеко за полночь. Большие откидные прилавки из крепкого дерева ломились от снеди: сладкие булочки и горячие хлеба, огромные круги сыра, свежая речная рыба, уложенная на лед, здоровенные рыжие тыквы, россыпи орехов и изюма, овощи… Помимо съестного, были здесь и товары местных ремесленников, начиная от больших глиняных горшков для хранения масла и круп, и заканчивая вышитыми рукавичками. В основном сие изобилие предназначалось для купцов, вельмож со свитой и просто путешественников, направляющихся по Королевскому тракту к Стене или же возвращающихся оттуда, однако нередко на дарские рыночные дни съезжались и жители Кротового городка, и других окрестных поселений. Томас, конечно, слыхал, что были дни, когда большая часть замков Ночного Дозора стояла заброшенной, а Королевский тракт севернее Винтерфелла так и вовсе зарос травой. Но если такие дни и в самом деле существовали, а не являлись старушечьими бреднями, они остались в далеком прошлом. Родители Томаса держали овец и, сколько он себя помнил, всегда занимали на площади местечко между лудильщиком и пожилой горбуньей Гайей, что плела на заказ корзины. Разложив на прилавке мотки самодельных ниток – тонких и толстых, белых и окрашенных в красный, синий, желтый и зеленый – мама пряла. Людям нравилось смотреть, как из облака шерсти появляется аккуратная ровненькая ниточка. Завороженные зрелищем, они охотнее доставали кошели. Однако нынче прялка валялась без дела, а мама знай гладила его по волосам да осыпала поцелуями, попадая то в щеку, то в ухо. - Смотри, сторонись владений Фреев. Не смейте приближаться к Близнецам, слышишь, Томас? Переправа у Талли безопасна и хорошо охраняется, обязательно езжайте именно туда! - Ну ма-а-ам! – он осторожно вывернулся из удушающих объятий. Если они хотели добраться до Последнего Очага до наступления темноты, следовало трогаться в дорогу. – Я знаю, знаю. Не волнуйся, с нами ничего не случится. Она украдкой промокнула глаза. - Боги, и когда ты успел вырасти? - Береги себя, сын. – Отец положил тяжелую теплую ладонь ему на плечо. – Столица многолюдна и шумна, не то, что наш тихий Дар. Держи кошель у живота и не зевай по сторонам. И… - взгляд его смягчился, - удачи вам. Ты играешь на лютне так, будто родился с нею, и любой, кто слышит тебя, может считать себя счастливчиком, будь он столичный побирушка или самый богатый лорд. На мгновение Томас почувствовал, как сдавило в груди. Родители так любят его, так в него верят… Он глупец, если полагает, что в столице, среди незнакомых людей, кому-нибудь будет до него дело! Томас отмахнулся от этих мыслей и постарался поверить в слова отца. В то, во что так истово верила и Вик. В последний раз обняв родителей, он закинул походную суму и скатку из одеял на спину и направился через площадь к воротам. Туда, где, рядом с груженой их нехитрой поклажей телегой уже нетерпеливо подпрыгивала Вик, а Дамиано, облокотившись о ограду, жевал табак и изо всех сил старался выглядеть скучающим.* * *
В песнях путь героя к цели – будь то победа над врагом, сердце прекрасной дамы или же более прозаичные и низменные вещи вроде славы и богатства – всегда предстает увлекательным и полным приключений. А если не увлекательным – то хотя бы красивым. А если не увлекательным и не красивым – то по меньшей мере кратким. В действительности, как быстро убедился Томас, все это было бредом сивой кобылы. Одного неполного дня ему хватило, чтобы осознать – путешествие в Королевскую Гавань грозит стать самым скучным, серым и долгим, что случалось с ним в жизни. Неприятности преследовали их с того самого момента, как ворота деревни скрылись за поворотом. Небо, до этого полную неделю чистое и безоблачное, затянули взявшиеся незнамо откуда тучи. Поначалу мутные и сероватые, словно бельмо на глазу старика, они хмурились и наливались теменью, пока наконец не пролились на землю противной кусачей моросью. Утоптанный тракт тут же развезло. Телега, которую одолжил им в путь отец Вик, то и дело увязала в грязи, и им приходилось подсовывать под обитые железом колеса доски, а потом толкать сзади, чтобы кое-как ее выкорчевать. Лелло – приземистый конь Дамиано, обладатель волнистой челки и меланхоличного, как будто сонного взгляда – и до этого не особенно горел желанием куда-либо перемещаться, а тут его и вовсе пришлось упрашивать, увещать и соблазнять половинкой яблока. Его хозяин вел себя не лучше. Словно избалованная девица, привыкшая ступать лишь по чисто выметенному полу и почивать на перинах, Дамиано ныл и жаловался практически не переставая. Оставалось загадкой, откуда в нем бралась подобная изнеженность – семья Дамиано, хоть и не бедствовала, но и зажиточной не слыла - однако она была, и не замечать ее было невозможно. Дамиано раздражало все, начиная погодой и собственной неудобной обувью (Томас не совсем понял, зачем этот хлыщ напялил в дорогу красные сапоги с каблуком и черными набойками, но решил, что это не его дело) и заканчивая Вик, которая "втянула его в эту дурацкую авантюру". Виктория в долгу не оставалась ни у кого и никогда, и, отбрасывая промокшие волосы с лица, орала в ответ, что если бы она знала, с какой неженкой им придется иметь дело, то позвала бы певцом соседского осла: тот, когда ему приспичит до ослихи, звучит примерно также, как Дамиано. Переругиваясь, огрызаясь и дуясь друг на друга, они все же двигались вперед. К тому времени, как смутно угадывающееся за тучами солнце начало клониться к закату, они с горем пополам миновали земли Брандонова Дара и въехали в Новый Дар. Эта полоса плодородной земли, подаренная Ночному Дозору королевой Алисанной, тянулась на двадцать пять лиг и граничила на юге с землями Амберов. Томас полагал, что к вечеру первого дня путешествия они как минимум доберутся до какого-никакого постоялого двора или селения, где можно будет заночевать, однако вокруг, сколько хватало глаз, виднелись лишь покатые холмы да редкий подлесок. По всему выходило, что спать им придется не под крышей, а под каким-нибудь деревом – и счастье, если удастся раздобыть хоть сколько-то сухого хвороста, чтобы развести огонь. Он представил, какую истерику закатит Дамиано, когда до него дойдет эта нехитрая истина. При мысли об этом у Томаса заранее заболела голова. Когда заднее правое колесо едва не слетело с оси, подпрыгнув на камне, а потом и вовсе заклинило, Томас вдруг почувствовал, что очень соскучился по дому. Он не ушел от родительского гнезда и на дюжину лиг, но все равно каким-то образом уже очень, очень по нему соскучился. А еще – по тому, что дома от людей, которые тебя раздражают, можно просто уйти. Спрятаться где-нибудь с лютней и окунуться в музыку - привычную и родную, словно любимая туника. Теперь это казалось невероятной роскошью. - Седьмое пекло! – бранился Дамиано. – Где ты раздобыла эту рухлядь? Это не телега, а тачка для дерьма! Заднее колесо с самого начала вихляло, словно шлюха задом! Неудивительно, что мы все время вязли. Телега – дрянь! Нужно бросить ее здесь и идти дальше пешком. Ну, то есть, это вы, двое неудачников, пойдете пешком – я-то поеду! А эта развалюха лишь задерживает нас. Представляю, как нас засмеяли бы, докатись это позорище до столицы! Он в сердцах пнул телегу. Лелло, явно раздраженный голосом и резкими движениями хозяина, резко лягнул задней ногой. Дамиано отскочил в сторону, чтобы случайно не огрести – Томас со злорадным весельем подумал, что движение у него получилось до обидного привычным – и угодил сапогом прямо в середку здоровенной лужи. Ледяная грязь хлынула ему в голенище, Дамиано завизжал, как резаный, со всей силы дернулся, желая высвободить сапог, но грязь уже успела основательно всосать его и не отпускала… Он замахал руками, силясь удержать равновесие, и Томас с Викторией бросились было ему на помощь, но не успели: их будущий певец с размаху навернулся прямо в грязь. Какое-то время вокруг было тихо. Дамиано лишь молча открывал и закрывал рот, оглядывая свою испорченную одежду и себя в луже в целом. А потом вдруг заорал. Без слов, просто заорал. И вдобавок хватил по грязи кулаком, как будто именно она была виновата во всех бедах, что преследовали их с того самого момента, как они двинулись в путь. Томас подумал, что так иногда орут деревенские коты. Не как если бы им чего-то хотелось, а как если бы им хотелось просто орать. - Блядское отродье! Сучьи потроха! Это... Это... Нет, это уже слишком! Это переходит все известные границы! Бес побери и турнир, и конкурс талантов, и вас двоих заодно! Я возвращаюсь домой!!! И тут вдруг произошло то, что в старых балладах, верно, назвали бы судьбой. Рядом с ним – сидящим в луже, растрепанным, красным от злости – остановилась лошадь. Томас смотрел, как Дамиано поднимает голову. Сначала его ошалевший взгляд уткнулся в стройные лошадиные ноги. Потом пополз выше – на широкую, могучую грудь. Мускулистую шею прекрасного, породистого животного, остановившегося рядом с ними, венчала гордо вскинутая голова. Каскадом ниспадала светлая блестящая грива. Влажные, умные глаза моргнули раз, другой, хвост лениво мотнулся из стороны в сторону, оглаживая круп… - Вам нужна помощь? - прозвучал голос откуда-то сверху, и Дамиано так запрокинул голову, что Томас заволновался, как бы он не повредил себе шейные позвонки. Теплые карие глаза на красивом лице. Длинные и гладкие, словно у девицы, темные волосы. И взгляд... Томас никогда и ни у кого не видел такого взгляда. Так доверчиво и в то же время осторожно смотрит человек, который либо вот-вот улыбнется тебе, словно старому другу, либо – буде тебе сказать что-то обидное – вот-вот навсегда захлопнет перед тобой свое лицо и свое сердце. Одетый во все черное, с нашивками в виде вороновых крыльев на плечах, на них с вежливым любопытством взирал брат Ночного Дозора.