Я всегда здесь

Джентльмены в клубе на Пиккадилли пребывали в светлом и развесёлом настроении под стать грядущим праздникам — многие из них заглядывали в последний раз повидаться с друзьями, прежде чем отчалить в родовые имения на будущие две недели. Стоило Холмсу войти внутрь через тяжёлые помпезные двери, отворенные швейцаром, как его окатило повсеместным хохотом, какофонией музыки, стуком фишек, шелестом карт да звоном посуды. Отдав верхнюю одежду молодому слуге, он поправил растрепавшиеся волосы у одного из зеркал в вестибюле и проследовал далее вглубь старого особняка, бесшумно ступая по бордовой мягкой ковровой дорожке. Венки падуба украшали стены и большие окна. В просторных салонах чинно держали караул небольшие ёлки. Кое-где висели бумажные ангелы и засушенные кружочки апельсинов и лимонов. Сентиментальная традиция не обошла и эту сдержанную мужскую обитель. Просторный коридор, обитый тёмным деревом, вывел Шерлока к захватывающей дух огромной лестнице с резными перилами. В зале стояло несколько членов клуба: сэры живо вели беседы, порой позволяли себе шутку, другую, угощались крепкими напитками, сигарами. До дурноты пахло дорогим одеколоном и табаком. В первые пару секунд сыщик растерялся, он никого не знал, однако его внимание вдруг привлёк один из джентльменов — тот отделился от компании и как раз собирался пройти мимо. Стэмфорд! Мужчину тоже заметили. — Мистер Холмс! — помахал ему Стэмфорд. — Какими судьбами? — Приятно видеть вас в добром здравии, мистер Стэмфорд! — улыбнулся детектив. — Я пришёл за доктором Ватсоном, но вчера он не уточнил, где именно будет меня ждать. — А, Ватсон на втором этаже, в Малой гостиной: его никак не оторвать от пианолы, которую привёз мистер Кавендиш из Америки. — Вот как! — развеселила эта новость Холмса. Двое легко посмеялись и, поздравив друг друга с наступающим Рождеством, разошлись по делам. Детектив резво пролетел вверх по лестнице, перешагивая через ступеньку — порой что-то ребячье просыпалось в нём и требовало своего. Проходя по холлу второго этажа, джентльмен на пару мгновений замер у окна: на улице не прекращал падать снег на радость тем, кому было куда потом вернуться отогреться. Небо снова затянуло тёмно-серой пеленой. Лишь бы ледяной ветер не обрушился на город, с ним жизнь в Лондоне точно не сказка. Совсем недалеко возобновилась игра на клавишах, которую Шерлок слышал, когда ещё только поднимался. «Танец феи Драже» Чайковского. Он уверенно проследовал за звуком — в одном из зеркал в позолоченной раме мелькнуло его отражение в пиджаке винного цвета. Дверная ручка под тяжестью ладони жалобно заскрипела. Мужчина просунул голову внутрь, по-птичьи огляделся: комната одета в дубовые доски; вдоль стен — книжные шкафы, с них свисают ветки посаженного плюща в горшках; небольшой камин, мягкие кресла, столики, газовые лампы, венки падуба, пару картин, украшенная ёлочка в самом углу и Ватсон за пианолой. Больше никого нет — кажется, все сбежали от непрерывной мелодии «шарманки». Доктор так увлёкся покорившим его инструментом, что совсем не заметил присутствия друга. Тот неслышно подкрался к усердно работавшему педалями Джону и замер: игравший излучал неподдельное счастье — щёки трещали от улыбки. У Холмса на душе потеплело. — Ая-яй, сбежали от моей скрипки, а сами мучаете людей в клубе, — в хриплом голосе Шерлока прозвучал притворный упрёк. Сосед, вздрогнув, обернулся. Музыка резко прервалась. — Холмс! — засиял он ещё больше. — Вы только посмотрите на это чудо механики! — Да, я читал о них в газетах. — Одно плохо, цилиндр мистер Кавендиш купил лишь этот, — Ватсон вдруг встрепенулся. — Позвольте угостить: мистер Стоун вернулся с востока, привёз отменного фисташкового лукума, я вам отложил на блюдце, — показал он на небольшой столик у ближайшего кресла. Туда же заранее принесли чашки и бульотку. — Спасибо, Ватсон. Кофе с лукумом — то, что надо. Доктор встал из-за пианино. — У вас неприятные предчувствия в отношении академии? — У меня есть несколько вариантов исхода дела, — сев в кресло, сыщик налил себе и товарищу дымящийся кипяток, — и все они весьма неблагополучные для нашего таинственного R.B., мой дорогой друг. — Вы будто бы сочувствуете ему, а, между тем, из-за него погибло двое. Холмс не стал как-либо комментировать данное высказывание, он лишь с удовольствием закинул себе в рот крошечный кусочек лукума. Ватсон устроился рядом, подул на горячий кофе и немного отпил — очень жгло. Отставил чашку, пусть остывает. — Каковы ваши выводы в отношении анализа красок? — помрачнел коллега. — В большинстве своём R.B. использовал опасные дозы мышьяка, чтобы добиться кричаще-яркой палитры. Камин хрустел. Внизу кто-то возбуждённо спорил о сумме выигрыша. Снег с улицы так поглощал все сторонние звуки, что порою казалось, будто происходящее — сон. Доктор жестом указал на висевший напротив портрет дряхлого угрюмого старика: — Он всегда напоминает мне Скруджа. — Кого? — Скруджа. Холмс, — повернулся к нему врач, — вы и «Рождественскую песнь в прозе» Диккенса не читали? — Не думаю. Хотя, может, и читал, но забыл. — Жаль, — вздохнув, снова облокотился на спинку Ватсон. Чтобы он не так сильно расстраивался, Шерлок приглушённо осведомился: — И чем прославился этот хмурый Скрудж? — Я вам обязательно расскажу, — с сердечным теплом отозвался Джон. Королевская Академия Художеств встретила Холмса и Ватсона галдящими толпами людей: родственники и друзья студентов пришли посмотреть на работы своих близких, многие преподаватели давали открытые уроки для приглашённых гостей. Предоставлялась замечательнейшая возможность смешаться с окружающими, не привлекая лишнего внимания. Мистер Уильямс в своей телеграмме попросил приятелей миссис Холидей ожидать его в главном выставочном помещении на первом этаже. Огромный слепяще-белый холл полнился истинными произведениями искусства: показанные картины поражали воображение, скульптуры прославляли тело человека. Посетители замирали в трепете подле каждого экспоната, о чём-то напряжённо думали, кипуче обсуждали между собой — к сожалению, Холмс не разделял их наслаждения и равнодушно изучал незнакомцев, надеясь выследить R.B. Джентльмену не чуждо было чувство прекрасного, однако полотна и фигуры академии проходили фоном, бесполезным шумом, бесцветной калькой жизни. Вдруг его взгляд остановился, привычный холодный флегматизм сменился неожиданной мягкостью: он обнаружил незаметно отошедшего к окну Ватсона — на краю южной стены висел холст, который тот завороженно исследовал. Солнце неброско било в стекло, мелкий бисер талого снега скрытно переливался в русых волосах с уже начавшей проступать проседью. Пару капель с пальто упали на тёплый свитер на пуговицах. Запыхавшийся полноватый мужчина чудаковатого вида окликнул известного сыщика. — Мистер Холмс! Мистер Холмс! Вы — мистер Холмс, верно? Следователь едва удержался от крепкого словца — прославленное имя возбудило интерес публики, о скрытности теперь не могло быть и речи. Мистер Уильямс разрушил столько планов своей неосторожностью. — Добрый день, сэр, — натянуто улыбнулся ему Шерлок. — Простите великодушно, что заставил ждать, каждый декабрь — такой бедлам, вы себе не представляете! Столько работ отрецензировать, а ведь на мне ещё и комитет висит, прости господи… — Пустяки. К ним неторопливо приблизился державший руки за спиной Ватсон. — Добрый день, сэр. — Добрый день, сэр, — засуетился преподаватель, — а вы, должно быть- Холмс стремительно перебил его, аккуратно положив ладонь на плечо: — Мистер Уильямс, вы даёте сейчас урок? — Да, сэр, — удивлённо закашлялся тот. — Вы ведёте ту же группу студентов, которой когда-то занимался покойный? — Здесь… Здесь, к сожалению, нельзя сказать наверняка, сэр. Понимаете ли- — Ничего, мы разделимся. Вы, мой дорогой друг, — повернулся он к Ватсону, — побродите по коридорам, другим доступным помещениям, если повезёт — вступите в беседу со студентами. Я же прослежу за учениками на занятии — у вас найдётся для меня лишний холст? — обратился к художнику. — Конечно, мистер Холмс! — заверил его член академии. Понизив голос, сыщик угрюмо приблизился к нему. — Постарайтесь впредь не называть меня по имени, я не хочу привлекать лишнее внимание. — Ох, извините, совсем не подумал! Шерлок напоследок наставил Джона: — Верю в зоркость ваших глаз! Приходите потом в аудиторию к мистеру Уильямсу, как закончите. — Она на третьем этаже, повернёте налево по коридору, сорок вторая комната, — лихорадочно пояснил друг мистера Гранта. Двое торопливо оставили Ватсона наедине с его чёрной записной книжкой для заметок и карандашом, которые тот вытащил из кармана для предстоящей работы. Вздохнув, доктор растерянно оглянулся, не зная, откуда начать своё самостоятельное расследование. Протиснувшись сквозь толпу, он приблизился к одной из открытых дверей со стеклянными вставками, что вела в узкий проход с многочисленными аудиториями. Там людей собралось значительно меньше, только одна группка студенток что-то с жаром обсуждала, расположившись у подоконника. Сначала мужчина отчего-то не уделил им должного внимания, ему показалось — это обыкновенные гостьи, поэтому он в первую очередь проследовал от них в противоположную сторону, то есть направо. Осторожно осмотрел пустые классы — его поприветствовали лишь досыхающие, порой недописанные блёклые картины. Изучил лестницу — тоже никого. Вернулся обратно, прочистил пересохшее горло кашлем и неспеша зашагал к дамам. Их было восемь: они полукругом обступили самую миниатюрную, с исписанным листом бумаги в руках. — Если и в этот раз отвергнут… — потемнела лицом одна из юных особ. — То мы напишем новую! — бойко хохотнула её подруга. — Вода камень точит, — заметила девушка в очках. Ватсон сдержанно подал голос, чтобы его наконец приметили. — Сударыни, позволите занять минуту вашего времени? Леди враз обернулись и несколько испуганно окинули его взглядом, будто тот застал их врасплох. Самая смелая, — брюнетка в коричневом платье с рюшами кремового цвета — ступила вперёд. — Чего вам надобно, сэр? — холодно процедила она. — Я интересуюсь живописью одного художника, но нигде не могу его отыскать. Хотелось бы лично познакомиться. Свои картины, — врач на секунду замер, подбирая слова, прищурился, — свои картины он пишет… невероятно сочными, примечательными цветами. Мне никогда не доводилось видеть такое прежде. Зашелестел недоумённый шёпот. Задумались. — Быть может, вам поможет примерное описание его внешности? — продолжил Ватсон, не теряя надежды. Доктор заметил, что ученицы явно успокоились, смягчились и куда дружелюбнее теперь переносили его присутствие. — Тщедушный молодой человек, черноволос, невысок… — Честно говоря, никто не приходит на ум, — призналась всё та же брюнетка. — Возможно ли, это… — застенчиво прозвучал высокий голос первокурсницы с листом бумаги. — И вправду, — согласилась её одногруппница в очках. — Вы уверены, что это художник, а не художница? — поправила помощника детектива девушка в строгом сером платье с помпезными серьгами-стрекозами в ушах. — Верно, у Руфь чёрные волосы… — сдвинула брови её приятельница, державшая мастихин. Доктор быстро отметил в блокноте рядом с инициалами R.B.: «Руфь». — Надо же, мне и в голову не могло прийти, что это дама, — слабо дрогнули уголки рта Ватсона — камерное торжество. Не терпелось рассказать Холмсу. — А фамилия? Должно быть, начинается на «Б»? Они обменялись между собой растерянными взглядами. — Мне кажется, леди Руфь носит фамилию «Ричадсон», разве нет? — Да-да, она живёт у Ричардсонов однозначно, мы соседи по улице. Джон старательно выписал «Ричарсон» на пожелтевшей странице, усыпанной роем заметок и эскизов. — Но, сэр, возможно, мы ошибаемся — она особа крайне необщительная, загадочная, всех избегает, — несколько насторожилась девушка, которая заговорила с ним первая. — Одно я могу сказать точно: её работы бесспорно подходят под ваше описание. Яркие. Хлёсткие. Палитра — безумна, доселе невиданная, право. Думаю, леди Руфь смогла поступить в академию только благодаря протекции мистера Гранта: её живопись бросала возмутительный вызов — для комиссии всё равно что пощёчина. Джентльмен воспользовался тем, что студентки сменили оборонительную настороженность на милость, и решил задать им ещё пару вопросов — как подсказывал поднакопившийся опыт, чем больше сведений, тем лучше. В нём начал просыпаться азарт гонки, он чувствовал — разгадка будто бы близко. Аж сердце забилось чуть быстрее, глаза горели: пожалуй, со стороны можно было подумать, будто бы его взволновали юные ученицы. — По всей вероятности, сюда тяжело поступить? — оторвался Ватсон от своих записей. — Надеюсь, ваши старания и усердный труд сторицей вознаградят. Леди в очках желчно ухмыльнулась. — Если бы, сэр, если бы. Доступ к писанию натуры мы с боем получили, но что толку — тканями прикрывают большую часть тела. Попробуй быть наравне с остальными в подобных условиях. Опять создаём петиции, не сдаёмся. — Почему же тогда леди Руфь не принимает участия в таком благом деле? — удивлённо обратился он ко всем: коллектив показался ему довольно сплочённым, к тому же суровый академический климат вынуждал держаться вместе несмотря ни на какие разногласия. Вновь бледный шорох голосов, смута. Что-то явно неладно. Словно даже само упоминание Руфи их страшило. — По правде говоря- — Мы не видели её уже две недели, сэр. — Да-да, она не появлялась в Академии вот уже две недели, сэр. — И никто с ней не подумал связаться? — интонация странно дрогнула. Неужели Холмс оказался прав в том необъяснимом сострадании, которое он отчего-то проявлял, когда говорил о деле R.B.? Виновато умолкнув, студентки растерянно пожали плечами. — Она сама с нами никогда не общалась! — вдруг будто бы взбунтовалась брюнетка. Её лицо перекосило от гнева, бешенство выплеснулось наружу. — Вечно нос задирала, огрызалась, даже знаться не хотела! — Она брезговала сушить полотна с нами в одной аудитории! — почти взвизгнула вторая. — Что она возомнила о себе?! — Да, всегда относила их в старое крыло! — Рисовала в стороне от нас, забивалась в самый угол залы! — И в гости никогда не звала в ответ на наши приглашения! — Да я в дом к мистеру Ричардсону ни за какие сокровища мира не пойду! — заверила дама, которая утверждала, что соседствует с художницей по улице. — Крутого нрава, зверь! Сэр Олстон ходил свататься к леди Руфь, так мистер Ричардсон за шиворот его выкинул на улицу, тот попал под карету и сломал себе ногу! А на прошлой неделе, говорят слуги, избил жену и разбил мебель в гостиной! Пока шла перепалка, тупое оцепенение охватило Ватсона: девушки даже не подозревали, что, вероятно, их пытались уберечь подобным образом. Видно же, в своём сестринстве они делят всё: трудности, горечи, радости, краски, кисти, масла. Былой азарт будто рукой сняло, холод пробежал по спине. Печаль тяжело села на плечи, придавила к полу. В горле першило. — В старом крыле… остались ещё её картины? — почти шёпотом спросил доктор. Буря негодования утихла, снова наступил штиль. Студентки присмирели. — Она не забрала свою последнюю работу, так как не приходила на лекции и практические занятия. Та до сих пор в пятнадцатой комнате, — отозвалась слушательница курсов в приметных серьгах. — Спасибо, - в смятении кивнул Джон. — Всего доброго. Его сжавшаяся фигура скорее бросилась вглубь коридора, к лестнице — прежде чем отыскать полотно мисс Ричардсон, он решил известить друга об обнаруженных сведениях. Нетерпеливо пробежал на третий этаж, хотел резко дёрнуть ручку сорок второй комнаты, но остановился — должно быть, там шло открытое занятие. Стал бы Холмс поднимать всех на уши из-за продвижения в расследовании? Никак нет. Он бы действовал осторожно и незаметно. Профессионально. Джон глубоко вдохнул, выдохнул и получил в лоб дверью. — А вот и вы, прекрасно, я заждался, — выглянул из проёма немного взъерошенный Шерлок в фартуке, предусмотрительно засучив рукава белой рубашки. — У меня совершенное безрыбье, Ватсон, на вас все надежды, — сыщик заметил, что доктор, шипя от боли, потирает переносицу. — Извините, я, кажется, задел вас ненароком, мой дорогой друг, — бережно тронул пальцами ушиб коллеги. — Ничего, до свадьбы заживёт. — Верно, верно, — сосед радостно потянул его за руку. — Я знаю, как загладить свою вину, пойдёмте. Пусть мгновенно вскочившая шишка и саднила, Ватсону стало чуть веселее на душе — Холмс заразил лёгким настроением. Детектива явно не особо заботило, что по своей части тот никак не продвинулся: в нём совершенно не горел дух бурной конкуренции, он легко признавал собственные ошибки и относился к ним с неким юмором — это однозначно пленяло. Джентльмен подвёл к созданной им акварели: с листа бумаги смотрел изумительно изображённый мужчина; его двойник всё ещё сидел в классе — многие гости до сих пор не закончили работать. — Артистичность и в самом деле у вас в крови, — ошеломлённо выдохнул Джон, широко распахнув глаза. Коллега никогда не прекращал удивлять. — Вы потрясающий художник, Холмс! — Я человек множества талантов и чудовищного обаяния, — гордо просиял Шерлок. — Чудовищное обаяние — смелое утверждение, — тут же скиснув, рискнул сбить с него спесь доктор. — Неужели? Сохраняя холодное выражение лица, Ватсон попытался выдержать лукавый взгляд Холмса — слегка качая головой, тот почти смеялся. Тщетно. Вдруг схватив лежавшую под рукой кисть в красной гуаши, детектив мазнул себя по кончику носа. Друг сразу же, вспыхнув, озарил Шерлока солнечной улыбкой. Дальнему родственнику Верне не было никакого дела до врождённой артистичности — наибольшим предметом гордости для него являлась способность рассмешить Джона Ватсона. Не прекращая расплываться от пустячной шутки, мужчина вытащил платок из кармана своей клетчатой жилетки и вытер острый нос сыщика, кажется, при этом намеренно едва заметно ущипнув. Однако вскоре его снова охватила печаль. — Холмс, — опустив голову, тихо обратился Ватсон. — Смею подозревать, я нашёл R.B. — Интересно, — бодро сняв фартук, ответил сосед. — Ведите меня к нему, чего же мы ждём? — Это «она», Холмс. Художница. — Ого, недурственно, об этом я и не подумал, — сыщик от удивления замер, прекратив разворачивать рукав. — Девушки в Академии — к сожалению, довольно редкое явление. Студентка? — Студентка. Леди Руфь. С фамилией беда – её однокурсницы полагают, леди носит фамилию «Ричардсон», но никто не знает абсолютно точно. — Изгой? — Можно и так сказать. — Ричардсон… — у него никак не получалось левой рукой застегнуть запонку правого рукава — Джон сразу же пришёл на помощь. — Одного Ричардсона я знаю по горнодобывающей компании, — надел бордовый пиджак, висевший до этого на стуле, отряхнулся. — Студентка на занятии? — Леди Руфь вторую неделю не видят в Академии, но, поговаривают, та всегда оставляет сушиться работы в старом крыле, отдельно ото всех. — Мудро. Двое, поспешно попрощавшись с великодушным мистером Уильямсом, направились в старое крыло, следуя указаниям их нового знакомого. Когда добрались до пятнадцатой комнаты, то не сразу заметили нужный холст: в помещении хранилось множество посторонних предметов, по сути, старый хлам. Пыльный паркет громко скрипел под ногами. Холодно: здесь не топили. Серо. Холмс первый обнаружил картину — на одно мгновение опешил. — Ватсон! — подозвал сыщик. Доктор оставил раскрытый ящик с рулонами бумаги, в котором до этого копался. Завернул за щербатый шкаф, откуда доносился голос соседа по квартире, и обмер. Полотно на сей раз поражало отнюдь не красками, — к ним глаз со временем успел привыкнуть — а правдоподобностью изображённого ужаса. На заднем плане, в самой глуби черноты служанку охватило почти мертвенное оцепенение: иссиня-бледное лицо без слов кричало, тонкий рот неестественно кривился, пальцы свело в судороге. Впереди же удушенную отчаяньем темноволосую Юдифь трясло от отвращения, очи её слезились от дурного смрада и презрения: голова Олоферна никак не расставалась с телом, мышцы шеи туго держались швами. Грязь, руки по локоть в крови и никакого изящества. Гадко, невольно хотелось отвернуться. Шерлок мигом проверил обратную сторону холста: как он и предполагал, там оставили уже знакомую подпись — «R. B.». — К Ричардсонам. Немедленно.