Записки о семейной жизни.

Вот знаете, ничего не может быть лучше спокойного и прохладного осеннего утра. Особенно если ты дома и никуда тебе, собственно и не надо идти. Прекрасно. Однако не везде это тихое осеннее утро было таким тихим, ведь глава семейства Байльшмидт-Брагинских заболел. Обычная простуда, а сколько шуму-то. А шум собственно исходил от прусса, который вообще свято верил, что его русский не болеет, вообще. Вот и откуда у него такие стереотипы? В книжке что ль специальной находит? Но это не столь важно. Важно упомянуть, что из-за Ваниной простуды Василий, как его «зам», прихватив с собой Павла, который в свою очередь обязан был взять с собой Гену, не одному же мешать Васе работать всё всё-таки, благополучно отправился в Думу, опять у них какие-то проблемы, «то ли откатить не могут, то ли слишком много откатили» шутил наш больной. Так вот, больной наш остался со своим «прусским товарищем», а ключевое здесь слово «своим». В данный момент наша парочка находилась в спальне, так как Ванечку «слегка лихорадило «, ну как слегка, всего-то температура под сорок, всего-то на четыре градуса больше, чем тридцать шесть, ничего такого, совершенно. Так вот именно это и не устраивало Гилберта, потому он, закутав Ваню в два пледа, сидел рядом и мешал с водой какие-то лекарства. — Кхем, так… Гил, ты что, травить меня собираешься? Что ты там всё разом намешал… — очень заинтересованным голосом спросил наш больной. — Ну, во-первых, не разом, а во-вторых, если бы я хотел тебя отравить, я бы сделал это ещё очень давно. — с каким-то спокойным ехидством парировал прусс, продолжая замешивать лекарство. — Ну и…апчхи!.. ну и язва же ты, Калининград, ужас просто! — Ванечка помнил, что Гилберт не любит, когда его называют таким именем, потому специально «кольнул» своего благоверного таким обращением, за излишнюю язвительность. —…Я же просил, не называть меня этим «именем»…бррр, вот сейчас возьму и действительно мышьяк к лекарствам добавлю, будешь знать, как к Великим обращаться. — серьёзно зыркнув на Ваню, с какой-то тенью волнения во взгляде, отвечал наш «оскорблённый». — Ладно–ладно, апчхи!.. прости — слабо улыбнувшись, извинялся Ваня, а по глазам его было понятно, что он не отказался бы немного вздремнуть. Расправившись с лекарствами, Ванюша принял более удобное положение, повернувшись на бок и так тихо спросил: — Гилберт…ты не мог бы…ну, полежать со мной, пожалуйста? — непонятно от чего Ваня так смутился, учитывая степень их с немцем отношений, но думаю, это больше влияние высокой температуры. Да, именно оно. — Ксе…конечно, спрашиваешь ещё… Двигайся тогда. Вот теперь уже картина открывалась более чем милая и душевная. Ваня так нежно прижался к Гилберту, а тот в свою очередь ещё более заботливо обнял своего русского, укрыв его одеялом. Так они и задремали, а потом ведь, часика через два–три вернётся остальная часть их семейства. Так ещё и Наташа обещала заехать, проведать «больного братика.» Вот тогда-то будет очень-очень шумно, а сейчас такая тишина, идиллия полнейшая.