Bully journal

Минхо не интересуется тем, кто живет с ним в одном подъезде. Он знает только забавную бабулю по соседству, которая живет с тремя котами и разрешает приходить погладить их взамен на то, чтобы научить ее пользоваться телефоном. Бабуля показывает фотки своих внуков, рецепты кимчи, а потом посреди разговоров про готовку начинает вклиниваться «ах, у нас такой славный мальчик по соседству поселился». Минхо не обращает на это внимание — на второй, третий и даже пятый раз, — пока бабуля не вздыхает о том, как хотела бы такого жениха своей внучке, и Минхо скукоживается от отвращения. И оооочень лёгкого любопытства. Любопытство самую малость возрастает, когда он внезапно обнаруживает эту сенсацию у себя на пороге. — Здравствуйте, вы не могли бы, пожалуйста, придержать ключи Юбин-аджуммы? Она обронила, а мне на работу надо бежать, я записку оставил… Минхо смотрит, и в голове только одна мысль. Ого. Если для домохозяек выпускают журнал «Женихи Года», то этот парень точно должен быть на обложке. Он весь как сын маминой подруги, даже три сына маминых подруги, сложенных в одного: красивый, с лучезарной улыбкой, в мягком бесформенном свитере, весь такой светлый, славный, как ангел, снизошедший вернуть Минхо на путь истинный. — Меня зовут Бан Чан, — представляется сосед в неловкую секунду молчания, пока Минхо просто на него пялится, — переехал пару недель назад. Надеюсь на наше доброе соседство. — Ага, — говорит Минхо, забирая ключи. Он, конечно, представляется тоже, но потом торопится попрощаться и закрыть дверь. Ему нет дела до соседей, даже таких красивых, и лучше бы это так и оставалось, но судьба как назло начинает сталкивать их постоянно. Минхо видит, как Чан то помогает соседям дотаскивать до лифта тяжелые сумки; то болтает с бабульками у магазина и выглядит, как свой в доску, улыбается, смеется, живо обсуждает подорожание морковки; то кормит кошку, прибившуюся к овощной лавке неподалеку. Минхо фыркает, проходя мимо, но Чан с ослепительной солнечностью говорит «привет, сосед!» и идет дальше причинять добро по округе. Эдакий Человек-паук, только красивее, шире в плечах и с такими грудными мышцами, что Минхо буквально закашливается, когда видит его в одной майке. Чан почему-то выносит из квартиры мешок с землей, улыбается Минхо, заходящему домой, — как у него за ушами еще не трещит столько улыбаться? — и Минхо, чтобы перебить непотребный поток мыслей, думает, что Чан, может, в свободное от бабулек время ездит закапывать трупы своих врагов. Люди не бывают такими хорошими. У каждого есть свои грязные секретики, у таких славных парней — особенно. Он, может, альфонс, или просто двуличная жопа, или мафиози какой-нибудь. Минхо представляет его в костюме и с пистолетом, и чувствует очень горячую искру внутри от этой картинки. И потом сам же над собой смеется. Ладно, Чан стопроцентно натурал, и можно хотя бы по этой причине держаться от него подальше, пока он не прекратит красиво дефилировать по лестничной площадке с красивой задницей в тесных джинсах. Минхо всегда был уверен в своем гей-радаре, пока Чан не пришел к нему с цветами. — Привет, извини за беспокойство, у меня тут пионы, ты не хотел бы забрать? Минхо моргает, не зная, что сказать. Если это подкат, то это самый дурацкий подкат, который он когда-либо слышал. — Прости? — неловко спрашивает он. Лицо Чана мгновенно озаряется осознанием. И тут же краснеет. Серьезно? Краснеет? Минхо глазам поверить не может. Что происходит? — Нет-нет, ты не так понял, — с жаром говорит он и тушуется на секунду, как милый потерянный щенок, подбирая слова, а потом смешно тараторит: — Я работаю в цветочном магазине, у нас новый завоз, остались вот три букетика, жалко выбрасывать, я один аджумме хотел отдать, думал, может, ты тоже захочешь? Они очень ароматные. — У меня даже вазы нет, — растерянно отзывается Минхо. Чан расплывается в такой радостной улыбке, что Минхо хочется по привычке сощуриться, как от солнечного света. — Я принесу, у меня есть. Чан вручает ему букет из трех розовых пионов и уходит к себе в квартиру, даже не закрывая дверь. Минхо бессовестно пялится в открытый коридор, пытаясь высмотреть хоть что-нибудь, что докажет ему, что он прав на счет Чана. Но ни луж крови, ни сумок с деньгами, ни простой грязюки там не обнаруживается. Минхо не знает, как можно быть разочарованным и заинтересованным одновременно. Возвращаясь, Чан вручает ему вазу — белую, с нежно-розовыми цветами, такую же сахарно-славную как хозяин, — и Минхо неловко принимает ее из рук. — Ты реально флорист? — спрашивает он с сомнением. Чан кивает, улыбаясь. Естественно. — Ага, работаю в магазинчике рядом с метро. — Понятно. Они неловко стоят на пороге, и Минхо как хорошему соседу стоило бы позвать его в гости, но это еще более неловко, чем стоять перед ним с подаренными цветами. Поэтому он ограничивается вежливым: — Возможно, загляну как-нибудь. — Буду очень ждать! Минхо хочется завыть. Нельзя быть таким милым. Нельзя, он запрещает. Конечно же он не заходит в магазинчик, но каждый проклятый раз топая от метро домой, он замедляется у цветочного, чтобы несколько секунд поразглядывать Чана, который действительно там работает. И немножко молится, чтобы Чан его не заметил, но Чан и не замечает. Он хороший человек, хороший работник, который с большим вниманием и радостью относится к своим клиентам, что-то советует, все показывает, как гид на экскурсии. Красивый, в белой рубашке с закатанными до локтей рукавами, с фартуком поверх — он весь как из клишированного эротического романа для женщин, идеальный мужчина, и Минхо ненавидит себя за то, как бессовестно пускает слюни на эту совершенную картинку. У него должны быть недостатки, они у всех есть. Минхо, топая в квартиру к Чану с вазой, уверен, что мироздание должно поставить ему подножку и сделать Чана натуралом, иначе он просто не знает, как такое возможно, а главное за что. Чан встречает его на пороге, лохматый, мягкий, улыбающийся, и, не успевает Минхо протянуть вазу, отступает и говорит: — Проходи. Что-то подсказывает Минхо, что ему не стоит проходить. Здравый смысл, предчувствие, упрямство — он не знает, но он заходит, почему-то уверенный, что успеет пожалеть об этом позже. — Будешь чай? Кофе? — Чан уходит, кажется, на кухню, кричит оттуда. — А нет, кофе кончился, есть сок. Будешь сок? Минхо идет по коридору, ворочая головой как в музее: квартира у Чана имеет точно ту же планировку, что и у него, но почему-то выглядит совсем по-другому. Она светлая, уютная и заставлена таким количеством цветов, что Минхо ощущает себя скорее в оранжерее, чем в чьем-то жилище. — Ну и цветов у тебя… — А, да, — Чан смущенно улыбается, оглядываясь и отрываясь от копошения в холодильнике, — я упустил момент, когда это перестало быть легким хобби. Минхо присаживается на кухонный стул, глупо обнимая пустую вазу и все еще потерянно осматриваясь. У Чана на холодильнике куча магнитов, на стене доска с фотографиями; столько людей, везде Чан улыбается, везде его кто-нибудь обнимает. — Твоих домочадцев не бесит? — как бы между прочим спрашивает Минхо. — Я живу один. — Удивительно, — Минхо не удерживается от смешка, и Чан в искреннем удивлении поднимает брови. — Почему? — Потому что еще немного и Юбин-аджумма устроит бой со своими подружками за то, чью внучку ты в жены возмешь. — Ну, придется их разочаровать, — говорит Чан, с мягкой улыбкой расставляя на столе тарелки. Минхо старается не заорать. Быть этого не может. Да он надумывает. Может, Чан просто имеет в виду, что не настроен на отношения, просто Минхо со своим тупым детским крашем в положительного героя из книжек слышит, что хочет слышать. Минхо упускает момент, когда стол заваливает таким количеством закусок и выпечки, что он чувствует себя у бабушки в гостях, которая хочет откормить его втрое больше за вечер. А потом замечает, что кексы на большой тарелке с розовой каймой только из духовки. — Ты что, — неверяще тянет Минхо, поднимая глаза, — еще и печь умеешь? Чан смеется, очаровательно дергая плечами. Вблизи, сидя рядом с Минхо, он оказывается еще красивее. Лучше бы Минхо не заходил в квартиру. — Вообще выпечкой увлекается мой брат, но вот, оказывается, это затягивает. Сок? — с участием спрашивает он, и Минхо тупо кивает, когда надо валить отсюда и поскорее. — Так вот, ты бы пробовал его брауни, это отвал башки. Отвал башки это ты, думает Минхо, заставляя себя отвести взгляд. Они, конечно, обмениваются телефонами, — исключительно по-соседски, — но у Минхо нет ни единого повода, чтобы с Чаном пересекаться, а прямо позвать его к себе смотреть фильм это не вариант, он еще не настолько отчаялся. Или все-таки настолько, потому что он заводит сраные фиалки, чтобы иметь повод ходить к Чану с вопросами, и Чан с искренним участием вываливает на него устную энциклопедию по уходу за фиалками. Минхо его вообще не слушает, просто смотрит на его чудовищно красивые губы и ужасно хочет поцеловать. Или трахнуть. Или все сразу. Он уже в принципе готов, и никакие недостатки искать не станет. Он смиряется с тем, что Чан, видимо, просто такой, действительно очень хороший парень. Минхо нравятся хорошие парни, особенно такие как Чан. Чан смеется над его шутками, над ехидными ремарками, улыбается со всей своей солнечностью, какую бы саркастичную ерунду он не сболтнул, только тянет ласково «ну Мииинхо, ну что ты, а», и Минхо всего мурашками осыпает. Как сильно бы он хотел услышать, как Чан выдыхает его имя, пока Минхо внутри. — Привет, — говорит Чан на пороге, — можно посмотрю твой стояк? Минхо на всякий случай покрепче вцепляется в дверь, чтобы не было соблазна просто затащить Чана в квартиру и трахнуть. — Что? — на всякий случай спрашивает он с невозмутимым лицом. — У меня какие-то шумы в трубах, до соседей снизу и сверху я не достучался, аджуммы тоже нет. Можно я зайду посмотреть? Минхо молча отходит в сторону, и Чан, снимая тапочки, заходит в квартиру. К огромному сожалению, он действительно идет просто смотреть трубы, и Минхо, грустно прижимаясь к косяку ванной двери, рассматривает отставленную задницу Чана, обтянутую спортивными штанами. И очень глубоко дышит. Ему нельзя ее трогать, но очень хочется. — А у тебя, кстати, тоже слегка шумит, — хмурится Чан. Минхо так крошится с его серьезной мордашки, что это просто несправедливо. — Вроде говорили, что работы будут проводить. — Да? — удивленно оглядывается Чан. — Я не видел. — Мне на почту пришло. — Блин, у меня там спама столько… — Чан смеется так славно, что Минхо забывает следить за языком. — Хочешь поужинать со мной? — у Чана смешно вытягивается лицо, и Минхо тараторит. — В смысле сейчас. Я рамен сварил. — Это все еще звучит неоднозначно. Чан улыбается, все так же славно и солнечно, но Минхо по взгляду замечает перемену, будто искра пробежала, будто Чан… флиртует? Минхо аж в жар бросает от предвкушения. Он, конечно, течет на него уже несколько недель, но он даже не предполагал, что так сильно увлекся. Да и какие тут могли быть варианты? — Кто бы говорил про неоднозначность, — фыркает Минхо, складывая руки на груди, — я вообще сначала подумал, что ты просишь другой мой стояк посмотреть. Чан отводит взгляд, слегка посмеиваясь. — Я бы тогда тебя сначала на свидание позвал. — Так позови, — выпаливает Минхо. Сердце страшно колотится. Чан поднимает взгляд. — Ладно, — у Минхо от его улыбки все внутри переворачивается как от урагана и летит к чертовой матери. Но он ни жестом этого не покажет. — У тебя там рамен вроде? Я бы поел. Минхо гонит мысль о том, что бы он ему предложил вместо рамена, и просто кивает за собой на кухню. Чан сам сказал — свидание. Чан нормальный, хороший парень, который начинает с правильных вещей, узнавания друг друга, это Минхо недотрах так по мозгам бьет, что он бы загнул Чана прямо сейчас, если бы он согласился. Но он потерпит. Тем более, как бы стыдно ни было признавать, он хочет свидания с Чаном. Он даже не удивляется, что и свидания у Чана такие же хорошие, как и он сам. Хорошие, прям как по книжке: Чан встречает его с розой в руках, и Минхо крошится от умиления и умирает от стыда одновременно, но проклятую розу, конечно же, принимает. Они едят в маленьком уютном ресторане, гуляют по парку; вишни цветут так, что у Минхо абсолютное ощущение, что он угодил в мангу, и идеальный главный герой должен его поцеловать где-нибудь на мосту у реки. Но они просто гуляют и очень много разговаривают, и Минхо целует его первый, просто дергает к себе, пока Чан доедает джипанги. Потому что у Чана губы блестят от мороженого, и весь он такой смешной, пока сосредоточенно ест, чтобы не накапало — и красивый, ужасно красивый. Чан притягивает его за талию свободной рукой, отвечая на поцелуй, и Минхо весь дрожит от неверия и предвкушения одновременно. Он очень надеется оказаться в его постели уже сегодня, но Чан его не зовет, а Минхо не настаивает. Кто знает, может, Чан настолько правильный, что следует правилу секса после третьего свидания. Решение не настаивать чуть не херится в тот же вечер, когда правильность Чана совсем не мешает ему зажать Минхо на лестничной площадке и целовать так, что у Минхо звон стоит в ушах. Они целуются голодно, шумно, Минхо чувствует чужие руки в такой жесткой хватке у себя на талии, будто Чан и не планирует его выпускать. Минхо был бы очень рад, если бы оно так и было, но Чан отстраняется и со своей нежной улыбкой говорит: — Спокойной ночи. Если честно, Минхо хочется ему треснуть. Но он соскребается со стены, возвращая себе самообладание, и многозначительно усмехается. — Ты постарался, чтобы спокойной она не была. Ему нужно, чтобы Чан знал, что Минхо его хочет. Иначе Минхо реально сорвется и вломится к нему в квартиру сам. Чан, будто читая его мысли, просто довольно улыбается и уходит домой. Минхо героически выдерживает свидание в ботаническом саду, где Чан со своим красивым умным лицом рассказывает ему про растения. Потом выдерживает еще одно с прогулкой по городу. Потом не очень выдерживает целовать Чана у себя дома, сидя на коленях, пока Чан наглаживает бедра, время от времени крепко стискивая пальцами. Минхо лезет, чтобы расстегнуть ему ширинку, но Чан хватает за запястья, удерживая. — Мне надо тебе кое-что сказать. — Звучит просто ужасно, — вздыхает Минхо, пытаясь скрыть волнение, — ты все-таки натурал, да? — Вряд ли натурал возбудился бы от твоих поцелуев, — смеется Чан. Минхо закатывает глаза. — Ты меня недооцениваешь. Ну так что? — Мне нравится пожестче. — И всего-то? — с сомнением спрашивает Минхо. Чан кивает. — Боже, хен, ну серьёзно… Минхо тащит с него футболку, лезет снова целоваться, лапая плечи, грудь, шею — с ума сойти, вот это всё и ему одному. Ну какое там может быть «пожестче» у Чана? Он же славный парень в вязаных свитерках, который любит цветы, выпечку и романтичные свидания. Разве что куснуть где-нибудь или, максимум, руки над головой удержать, — Минхо почему-то, представляя это, даже улыбкой разбирает. Да он сам не любитель шибко ванильного секса. Нашёл чем пугать, а. — Только это, — говорит Чан между поцелуями, — пожалуйста… Минхо, подожди, — просит он, пока Минхо пытается заткнуть ему рот. И тот отстраняется, выжидающе приподняв бровь. — Если тебе что-то не понравится, ты меня сразу остановишь, договорились? — Ладно-ладно, мистер-зверь-в-постели, — смеется Минхо, — хорошо, просто заткнись уже. Они наконец-то снова целуются. Минхо ловит лёгкое ощущение, могло и показаться, что Чан как будто сдерживается меньше, как тогда, во время поцелуя у двери. Руки нетерпеливее гуляют по телу, сжимают, тащут ближе; Чан резко дёргает за бедра на себя, прокатывая задницей, и Минхо довольно мычит в поцелуй, чувствуя стояк Чана через джинсы. Минхо узнает много нового в тот вечер: что Чан способен встать, не выпуская его из рук, и донести до кровати, что его мягкий светлый взгляд может выглядеть таким чёрным, голодным — Чан окатывает им тело Минхо, пока торопливо вытряхивает из одежды. Минхо, сталкиваясь с ним глазами, вздрагивает под волной мурашек — Чан выглядит так, будто трахнет и сожрёт. — Смазка, резинки? — спрашивает он, слегка задыхаясь. Возможно, ему всего лишь не терпится, а Минхо просто надумывает. Он приподнимается, упираясь на локти, и нагло спрашивает. — Ты что, пришёл ко мне домой без резинок и надежды на секс? Но его славный солнечный бойфренд не улыбается как обычно, а говорит почти сухо: — Ответь на вопрос. Минхо промаргивается, растерянно замолкая, потом с усмешкой показывает на шкафчик у кровати. Ладно, думает Минхо, наблюдая, как Чан копается на полке, хочет поиграть — поиграем. Возвращаясь, Чан не торопится, просто бросает все рядом, залезает сверху и, дернув колени Минхо в разные стороны, просто смотрит, гладит руками бедра, будто приценивается, возвращает взгляд. Минхо, кажется, никогда не видел у него такого тяжёлого, горячего взгляда; Чан опускается с ним ниже, смотрит в лицо Минхо с тем же жаром, как только что осматривал между ног. Потом прихватывает большим и указательным за челюсть, сжимая. — Ты такой красивый, — выдыхает он, и восхищение в голосе вяжется с его тяжёлым взглядом в адскую незнакомую смесь, от которой Минхо бросает в жар. Он завороженно смотрит, как Чан опускается ниже, придавливает телом и целует медленно-медленно, чудовищно медленно, будто пробует изысканный десерт. Он не разжимает пальцы на челюсти, пока прихватывает губы Минхо, тянет, проскальзывая языком внутрь, но едва Минхо тянется в ответ, отстраняется снова, целует только губами, упиваясь тем, как Минхо в просящем жесте замирает с приоткрытым ртом. Чан терпко прикусывает нижнюю и одновременно сжимает член свободной рукой, и Минхо стонет, зажмурившись. Это просто кошмарно, насколько сильно его возбуждают просто поцелуи с Чаном. Но они не ощущаются как просто поцелуи, Чан целует, будто обещает что-то, Минхо это кожей чувствует. Чан жадно лапает его руками, целует шею, плечи, протаскивает зубами по коже, и Минхо вцепляется в лопатки, пытаясь притянуть ближе. Ему никогда особо не нравились накачанные парни, но ему нравится Чан, как он нетерпеливой зверюгой нависает над ним, целуя с едва слышным рычанием. Чан так явно наслаждается его телом, что Минхо, впервые слыша его хриплый стон у себя под ухом, вздрагивает под кипящими мурашками, подставляет шею. Чан от его покорности будто дуреет, проводит носом, шумно втягивая воздух, целует, всасывая кожу в рот, и так крепко, настойчиво дрочит ладонью, что Минхо сжимается весь, только бы не кончить. — Блять, ты меня с ума сведешь, — хрипло выдыхает Минхо, пытаясь стянуть с Чана джинсы, но нащупывает его круглую задницу и сжимает, забывая вообще про все. Господи, он так долго этого хотел. — Я постараюсь, — отвечает Чан, нависая над ним. Он улыбается как нежнейший, самый заботливый парень на свете, и как абсолютная падла с такой настойчивостью выжимает из Минхо оргазм, что тот, вцепляясь в его плечи с ногтями, предупреждает: — Хен, если ты не замедлишься, я кончу. А мне очень хочется, чтобы ты меня трахнул. Чан улыбается. — Ладно. Ладно. Ладно. Минхо хочет ляпнуть что-нибудь саркастичное, но Чан запечатывает ему рот поцелуем, ломится так же напористо, как дрочит кулаком, и Минхо беспомощно сжимается вокруг него, чувствуя, что правда вот-вот кончит. Потому что Чан целуется потрясающе, трогает потрясающе, ощущается потрясающе, и Минхо, сжимая его между бедрами, жмурится, заливая ему кулак, хнычет в поцелуй. Это слишком быстро, быстрее, чем он привык, и мысль, что Чан, видимо, любит и побыстрее, приходит к нему, когда он открывает глаза, и видит Чана сидящим между его раздвинутых ног. Тот улыбается, пока выдавливает смазку на пальцы — его улыбка впервые пугает Минхо. — Что ты делаешь? — неуверенно спрашивает он, все ещё задыхаясь. Чан склоняется над ним, мягко целуя в щеку. — Ты же сам сказал, что хочешь, чтобы я тебя трахнул. — Чуть позже, я так быстро не смогу. — А я и не тороплюсь. Минхо чувствует мокрое прикосновение между ягодиц, как кончики пальцев скользят по коже, слегка нажимают — и Минхо с удивлением чувствует, что пускает палец Чана внутрь почти без сопротивления, он слишком расслаблен быстрым оргазмом. Чан, знающе улыбаясь, действительно не торопится, просто осторожно гладит внутри, вынимает, снова поддавливая, мучая ощущением натяжения, потом снова проникает внутрь. Минхо не замечает как, увлеченный поцелуями, начинает покачиваться в ответ, но едва он это делает, Чан тут же вытаскивает, просто гладит вкруговую. — Ну твою мать… — недовольно выдыхает он. Чан смеется ему в губы, вставляет снова. Минхо даже не возбужден, но какого-то черта это так приятно и так же сильно раздражает — Чан откровенно его дразнит, даже не пытается скрывать. Минхо слишком упрям, чтобы поддаваться, потому тянется руками, сгребает бугор под ширинкой, мстительно улыбаясь. Улыбка тут же слетает с лица Чана, когда он дергает его руку обратно. — Тебя связать? — спрашивает он, приподняв бровь. — Я могу. Минхо аж стыдно от того, как его пробирает от этих слов. И того, как Чан смотрит, будто действительно может. — Руки над головой и не опускать, — говорит он. Минхо усмехается из вредности. — А то что? — Ты не хочешь знать что. Минхо послушно забрасывает руки назад, пытаясь состроить настолько самодовольную морду, насколько это возможно, как бы говоря — ну давай, посмотрим, как у тебя получится. Но надолго его не хватает, потому что у Чана, к сожалению, получается и слишком быстро. Чан мягко, неглубоко гоняет в нем пальцами, растягивая, трется грудью об член, пока ластится губами под ключицами, по ребрам, вокруг соска. Минхо ужасно хочется вцепиться ему в волосы, они у него такие мягкие, лохматые, но он держится больше из принципа, чем из страха ослушаться. Он не понимает, каким чудом Чан держится сам, он же знает, что у него стоит, сильно стоит, но он даже не спускает джинсы. Чан весь в Минхо, руками, языком, пальцами внутри, будто обжирается тем, как Минхо ерзает под ним, поскуливая и пытаясь насадиться на пальцы. Чан их больше не вынимает, не дразнит, наоборот толкается настойчивее, вбирая твердеющий член Минхо в рот. Минхо стонет, раскидывая колени, в надежде, что Чан его поскорее трахнет — да хоть сейчас, он готов, только бы поскорее. Но Чан не торопится, даже когда Минхо твердеет у него во рту, мягко скользит ртом по члену, только пальцы двигаются настойчиво, мажут простату подушечками, и Минхо так крупно простреливает под поясницу, что его выгибает. Чан ловит его за бедро, удерживая, бьется снова и снова, трахает пальцами, Минхо колотит так, что он почти рычит: — Черт, ты хочешь, чтобы я попросил? — Чан вмазывает кончиками пальцев в простату, и Минхо сбивчиво матерится, сгребая покрывало в кулаки. Чан, кажется, улыбается. — Блять, ладно, я попрошу, трахни меня, ну же. — Хорошо, — говорит Чан, соскальзывая с члена. Он действительно улыбается. Минхо хочется выть. А потом он, прикусывая губу, воет по-настоящему, потому что Чану плевать на его просьбу — он опускается обратно на член, туго сжимаясь ртом, трахая его пальцами так, что у Минхо белые пятна вспыхивают перед глазами. Он скулит, сжимая голову Чана бедрами, но Чан отводит одно обратно в сторону, зарываясь пальцами в мякоть внутренней стороны. Черт, точно останутся синяки. — Хен… — скулит Минхо. Он никогда не просил. Его никогда и не мучили так. — Скажи, если захочешь, чтобы я остановился. Минхо умрет, если Чан сейчас остановится. Он не знает, смотрит ли Чан на него сейчас, но просто мотает головой. Чан на него все-таки смотрит, Минхо, опуская взгляд, видит его растянутые в улыбке губы, прижатые к головке — господи, Минхо так течет от его прикосновений, что просто стыдно. — Мне остановиться? — спрашивает Чан с таким довольным лицом, что Минхо хочет его пнуть. Но вместо этого снова мотает головой, потому что боится открыть рот. — Скажи словами. — Твою мать, хен- Чан, расплываясь в мстительной улыбке, вжимается пальцами в простату, трется, трется, трется, и Минхо отзывается таким громким стоном, что его выгибает снова. Чан не замедляется, чтобы позволить ему передышку, наоборот, трахает пальцами так сильно, что у Минхо внизу живота все немеет, больно, горячо. Он, кажется, говорит еще что-то, то ли просит, то ли матерится, не слыша собственного голоса от шума в ушах. Ему плевать, что — главное, что это работает, потому Чан, кажется, сжаливается и выдергивает пальцы, разворачивая Минхо на живот. Минхо отзывается благодарным вздохом облегчения, чувствуя, как бесконтрольно сжимается и разжимается без пальцев Чана, ждет, чтобы Чан поскорее вставил. Но Чан льет смазку прямо ему на задницу, много, Минхо чувствует, как она стекает по бедру, и едва не воет, когда пальцы Чана возвращаются, толкаются глубоко, без сопротивления. — Блять, хен, ну не надо, пожалуйста… Чан смеется. Смеется. Минхо слишком поздно осознает, про какое «пожестче» говорил Чан. Его прекрасный, добродушный бойфренд, оказывается, все-таки имеет недостаток. Нездоровую любовь к тому, чтобы мучить любовников и затрахивать их до смерти. Минхо бросает надежду, что Чан его все-таки трахнет сегодня, тянется, чтобы подрочить себе и поскорее кончить, но Чан тут же вытаскивает пальцы и, хватая его за запястья, тащит назад, вжимая их Минхо в поясницу. — Не вздумай убирать, — рычит он, прижимаясь губами в ухо, и Минхо его голос кипятком окатывает по загривку. Чан льет еще смазки, и Минхо молится, чтобы это были не пальцы, слышит благословенный шелест упаковки. Чан вздергивает его за бедра повыше и загоняет член до конца одним плавным толчком, потом перехватывает запястья Минхо одной рукой и берет такой бешеный темп, что Минхо под его напором таскает по кровати. Ему нечем ухватиться, не на что упереться, Чан вбивается в него так, что его глубоко прогибает в пояснице, и каждый толчок огнем отдается по позвоночнику. Чан сжимает его свободной рукой за плечо, удерживая и натягивая на себя, Минхо слышит его рычащие выдохи у себя на загривке каждый раз, когда Чан загоняет до звонкого шлепка, и осыпается дикими, жгучими мурашками. Чан слизывает их языком, терпко сжимает зубами над седьмым позвонком, впивается пальцами в плечо. Минхо безумно хочется кончить, потому что Чан намеренно сильно затравливает его простату, прогибая так, что Минхо на каждом толчке таскает сосками по покрывалу. Но Чан не отпускает руки, только долбится в него будто бешеная зверюга в гоне, пользуясь телом Минхо, как ему удобно, и Минхо глухо вскрикивает в покрывало на каждом толчке. Черт, завтра он не сможет нормально сидеть, но до чего же ему плевать — он просто хочет кончить, поскорее, сейчас; он бы умолял Чана, если бы мог, но его хватает только беспомощно расползаться под ним, позволяя таскать себя на члене. Он не знает, какая у Чана выдержка — скорее всего, такая же чудовищная, как и все его желание затрахать Минхо до смерти, но Чан неожиданно спрашивает: — Хочешь кончить? — Да, — сипло отзывается Минхо. — Давай, — тяжело дыша, говорит Чан. Или все-таки требует? — Без рук. — Я не смогу, — Минхо уже даже не стыдно оттого, что он скулит. Ему плевать, он никогда не кончал без рук, он вообще не уверен, что это возможно, и надеется, что Чан не станет убеждать его в обратном. Но Чан просто говорит: — Сможешь. И вдруг перемещает руку с плеча на шею, вдавливая в кровать так, что Минхо не может вдохнуть. Только по привычке пытается с хрипами сделать вдох, жмурится от того, как задыхается, как Чан медленнее, но сильнее вбивается в его задницу. У Минхо будто белый шум в голове, во всем теле, а потом все глохнет по щелчку, и реальность сжимается вокруг него густая, горячая. Чан так же резко снимает с его шеи ладонь, и Минхо с жадным хрипом втягивает воздух, не замечая как кончает, как отключается следом — оргазм влетает в него, как мешком по затылку, с оглушительной неожиданностью. Реальность возвращается к Минхо мягкой волной; первым он ощущает, как Чан мягко поглаживает его по голове, потом, что Чан, кажется, помог ему лечь и накрыл второй половиной покрывала. Минхо честно пытается приподняться, но он весь так мелко трясется, что валится обратно. — Пиздец, — с чувством выдыхает Минхо, утыкаясь лицом в покрывало. — Помочь тебе дойти до ванной? — участливо спрашивает Чан. — Я не дойду. И если ты сейчас скажешь «дойдёшь», я тебе тресну. Не знаю как, но тресну. — Ладно, я принесу мокрое полотенце, — Чан, мягко посмеиваясь, целует его в затылок. Это отвратительно, как Минхо влюблённо укалывает под сердце от этого жеста. То, что Чан принёс мокрое полотенце и даже перестелил кровать, уложив Минхо под одеяло, тот узнает уже утром, когда просыпается. Он поворачивает голову, замечая, что вторая половина одеяла откинута в сторону — Чан, видимо, остался ночевать. Минхо по-дурацки краснеет. А потом он пытается встать и жалеет не только о том, что родился, но и том, что влюбился. По ощущениям Минхо сломал поясницу, по факту он даже выяснять боится, и просто плетется в ванну в полусогнутом положении. Душ слегка приводит его в чувство, чтобы следом Минхо убило морально. Из отражения на Минхо смотрит его откровенно затраханная версия, с убитой засосами шеей и синяками на плече и бедрах. Твою мать. Выползая из душа, Минхо чувствует подозрительный запах выпечки, идущий с кухни, идёт туда, для надёжности подпираясь об стеночки. Чан встречает его около плиты, оборачиваясь с лучезарной улыбкой. Красивый, посвежевший. Минхо от его довольного лица простреливает под поясницей. — Доброе утро, — улыбается Чан. Минхо кивает, медленно, очень медленно опускаясь на стул. — Секс с тобой всегда такой… на грани? — Не всегда, но… — Чан смущенно пожимает плечами, ненадолго замолкая, — в общем, да. Особенно, когда мне кто-то очень нравится. Минхо смотрит, как Чан выставляет на стол панкейки с ягодами, сладко пахнущие ванилью, и не верит, что вот этот человек с очаровательно розовыми щеками вчера трахнул его так, что Минхо еле встал. — Мог бы предупредить, — бурчит Минхо, цепляя пальцем текущий по стопке крем. — Я предупредил, — осторожно говорит Чан. — Когда ты сказал про «пожестче» я не ожидал, что это будет значить «затрахать до потери сознания». Я даже не помню, как отключился вчера. — Прости, — выдыхает Чан, отводя взгляд. — Да ладно, мне понравилось, я просто не ожидал, и вообще я бурчу по утрам… Чан наконец-то снова улыбается. Минхо ужасно нравится, когда он улыбается. — Я могу загладить вину, хочешь? — Ты вон, непонятно сколько завтрак мне делал, так что ты прощен, — отмахивается Минхо, но Чан, опираясь на столешницу, смеется. — Иди сюда. Минхо поднимается, позорно опираясь на стол, подходит ближе. Он, на самом деле, рассчитывает, что Чан его просто поцелует, и Чан действительно тянется поцеловать, просто клюнуть в губы, но потом со своей милой улыбкой говорит: — Трахни меня в рот. — Что? — растерянно отзывается Минхо. — Я возьму до горла, а ты меня трахнешь. И даже если я буду закашливаться и задыхаться — не останавливайся, пока не спустишь мне в рот. Договорились? — Я даже не уверен, что у меня встанет после вчерашнего… Чан расплывается в еще более радостной улыбке, но Минхо, кажется, начинает отличать, когда Чан улыбается, потому что он просто светлый приятный человек, а когда он улыбается так, что обещает Минхо проблемы. — Встанет, — с усмешкой говорит Чан, и опускается на колени.