***
В день его окончательного освобождения Миллелит доставил его обмякшее тело в Банк Северного королевства. Тарталья снова закрыл глаза, как только почувствовал, что возвращается на более знакомую территорию. Прошли месяцы с тех пор, как Тарталья впервые ступил в кабинет Нин Гуан. Он всё ещё дышал, но неглубоко, и его тело было слабым и неподвижным. Его раны обработали, но становилось тревожно ясно, что его состояние истощения связано не только с физическими повреждениями. Екатерина говорила нерешительно. — Вы в порядке? Мы можем вам что-нибудь предоставить? Глаза Тартальи были открыты, но он никак не показал, что слышит её слова. Он просто смотрел вперед, моргая. — Пожалуйста, дайте нам знать, если вам что-нибудь понадобится. Остальные Фатуи ушли, кроме Андрея, который сидел за письменным столом в углу комнаты и дежурил, пока заполнял бумаги. Через несколько мгновений Тарталья заснул. Его наказание было жестоким. Месяцы плена и постоянных мучений, ежедневных унижений и частых физических издевательств сказались на нём. Выражение его лица было мрачным, тело ослабло от голода и наказаний. В течение следующих нескольких дней персонал тщательно лечил его. Немногие медицинские работники в гавани Ли Юэ были готовы его видеть — если вообще такие были. В те редкие моменты, когда он бодрствовал, Тарталья не знал, хочет ли он компании или одиночества. С каждой секундой, проведенной в одиночестве, мучительные воспоминания о его пытках возвращались в ярких подробностях, и он чувствовал, как желчь снова подступает к горлу. Но каждый раз, когда с ним был кто-то — кто бы это ни был, как бы мало у них ни было намерений причинить ему боль, — его сердце сжималось от страха, и он лаконично приказывал им уйти. Не было возможности урезонить самого себя. Его разум все время был охвачен тревогой, тёмным существом, которое никогда не могло оставить его в покое. Даже время приёма пищи было излишне напряженным испытанием. Однажды, когда Надя кормила его овсянкой, он увидел, как её рука потянулась к нему, и инстинктивно резко оттолкнул её, в результате чего содержимое ложки беспорядочно расплескалось на его простынях. Выражение её лица, когда она отшатнулась, запечатлелось в его сознании. Он никогда не сможет забыть этот взгляд чистой жалости. — Мы можем что-нибудь сделать для вас? — Спрашивали работники банка. Тарталья не знал, что кто-то может сделать для него, потому что он больше не знал, чего хочет. Он не мог жить в своем уме; он не мог жить в собственном теле. Куда бы он ни пошёл, он был в ловушке. Не было лекарства от того, что сделало его смертельно больным. Ему потребовалось несколько дней, чтобы восстановить достаточно сил, чтобы снова чувствовать себя комфортно. Он открыл рот, но глаза были пусты. — Я хочу вернуться в Снежную. Екатерина, стоявшая рядом, в шоке уронила ручку на пол, как только она услышала, как он говорит. — Да, сэр, — сказала она, изо всех сил пытаясь сдержать себя. — Да, сэр, конечно. Конечно, вы хотите вернуться домой. Конечно. Я… я организую лодку как можно скорее. Собираясь закрыть дверь, она закрыла лицо рукой, больше не в силах сдерживать слёзы, лившиеся по её щекам. — Господин, я так счастлива, что вы… всё ещё… — Ещё что? — с горечью подумал Тарталья. Живой? Она не закончила свою фразу, быстро убегая.***
Он проклинал свою слабость, свою неустойчивость, свою трусость. Что бы он сделал, чтобы вернуть хотя бы часть своей прежней силы. Не только физической. Он чувствовал себя хрупким, как стекло. Другие работники признали это. Они обращались с ним деликатно, и он ненавидел это. Ненавидел, что стал таким слабым. Ненавидел, что с ним нужно обращаться, как с ребёнком, каждую минуту ходить на цыпочках, чтобы не вызвать новый приступ паники. Почему? Почему? Чайльд натянул простыню на лицо, чувствуя, как ткань на глазах становится влажной от слёз. Почему он стал таким? Почему, ну почему он был таким жалким? Его плечи неудержимо тряслись, грудь вздымалась вверх и вниз, когда обрывочные звуки угрожали вырваться из его горла. Он не мог сдержать дрожь в руках. Почему он так сломался? Он рыдал, и рыдал, и рыдал, глубоко уткнувшись лицом в колени. Как он мог снова вернуться к нормальной жизни после всего, что произошло? Он был так уверен, что выживет, и всё же один взгляд на его дрожащие руки напомнил ему, что что-то внутри него было безвозвратно, безвозвратно сломано. Тарталья схватил свой Глаз Бога с тумбочки и уставился на драгоценный камень в ладони слезящимися глазами. Несмотря на всю его силу, ничто из этого не смогло спасти его душу и гордость. Ему нужно было увидеть Царицу. Ему нужно было увидеть кого-то, у кого были бы ответы.***
Через несколько дней Тарталья отправился в Снежную на лодке, в спешке собрав то немногое, что у него было. Его униформа была уничтожена Нин Гуан, а в его квартире был произведен обыск, пока он отсутствовал. Чем меньше у него будет сувениров из этого богом забытого места, тем лучше. А потом он наткнулся на пару палочек для еды с изображением дракона и феникса. Он осторожно открыл лакированную деревянную коробку, увидев, что они лежат прямо там, как он оставил их несколько месяцев назад. Вырезанные из лучшего дерева, с золотыми наконечниками на концах и витиеватыми узорами, извивающимися по бокам. Дрожащая улыбка озарила лицо Чайльда, когда он вспомнил об этом ужине. Он просто сглотнул и закрыл футляр. Он не мог больше смотреть на них. Они напомнили ему о слишком многих нарушенных обещаниях, о блестящем будущем, которого у него никогда не будет. Работники банка очень не хотели отпускать его, увидев шаткое состояние его психического и физического здоровья, но им было приказано оставаться в Ли Юэ. И вот: Тарталья сидел в своей комнате на корабле, полном незнакомцев, и просил, чтобы его оставили в покое. Временами воспоминание о семье было единственным, что мешало ему тут же прыгнуть в бурное море. Конечно, он никогда не сказал бы это вслух. Никто, конечно, не сказал ему, что за ним наблюдают, но это было очевидно по тому, как они с ним обращались. Он ненавидел это — ненавидел, когда с ним обращались как с каким-то слабым, бесполезным бременем, — но он должен был признать, что так оно и было. Тарталья врезался костяшками пальцев в стену каюты так сильно, что остался синяк, чувствуя искривленное чувство удовлетворения от боли, расцветающей в его кулаке. Он простоял так несколько мгновений, тяжело дыша. Похоже, даже небольшого толчка было достаточно, чтобы разбить его. Морской воздух здесь отличался от солёного запаха, который доносился до гавани Ли Юэ. Тарталья приветствовал это. Когда город, наконец, исчез позади него, он подумал о Чжун Ли, единственном хорошем, что у него когда-то было там. Теперь даже он ушёл. Возможно, для Тартальи было бы лучше просто вернуться домой и забыть о нём навсегда.***
Потребовалась неделя, чтобы Тарталья наконец прибыл в дворец. За это время ему удалось достаточно восстановиться, чтобы снова ходить на своих двух ногах. Он преклонил колени перед Царицей в той же самой комнате, где много-много лет назад получил от неё свой Глаз Бога, но контекст был совсем другим. Его лицо отражало усталость и истощение, невообразимые для его юного возраста, но в нем не было той гордости, которая переполняла его грудь, когда Педрелино впервые приколол эмблему Фатуи к его плечу. — По какому поводу ты вызвал меня? Тарталья стиснул зубы. Почему Царица придуривалась? Конечно, она должна знать хотя бы часть того ада, через который он только что прошёл за месяцы заточения. Конечно, она осознавала роль, которую сыграла — или не сыграла. Он глубоко вдохнул, пытаясь выровнять дыхание, но обнаружил, что не может подобрать слова. Он смог выдавить только одно: — Почему? У него было достаточно времени, чтобы переосмыслить свои пристрастия, пока он был заперт в Ли Юэ, вынужденный терпеть худшее из худшего, в то время как другие Предвестники и его королева вели дела так, как будто всё было в порядке. Ему нужны были ответы. Даже если это было не то, что он хотел услышать, ему нужно было знать, почему. Почему, просто почему, это закончилось вот так. — Я… был так предан вам, Ваше Величество. Даже когда он стоял на коленях, повернув голову к земле, его слёзы потекли, как только он начал говорить. Они падали на ледяной пол каплями, почти замерзая в воздухе из-за холода. — Я ни разу не нарушил клятву верности вам. Вы знаете, что я всегда был вашим самым верным воином, безропотно выполняя все ваши приказы. Я бы никогда не подумал о том, чтобы предать вас. Так почему…? — Он покачал головой, сдерживая всхлип, грозивший вырваться из его горла. — Почему? — Тебе, должно быть, было тяжело, — мягко сказала Царица. — Оказаться в полном одиночестве на чужбине во власти врагов своих, лишённым всего. Скажи, это было сложно? — Да, — выдохнул Тарталья. Ему казалось, что его лёгкие вот-вот замерзнут и разорвутся. Перед холодным присутствием Царицы он чувствовал себя совсем ребёнком. — Трудно, — продолжала Царица. — Трудно не иметь силы, когда ты владеешь ею так долго. — Тарталья выдохнул, чувствуя, как по его щекам безвольно катятся слёзы. — Ты спрашиваешь, почему я не спасла тебя. Тарталья судорожно вздохнул и кивнул. — Ответ прост: мне больше не нужно твоё присутствие на поле боя. Приносит ли тебе облегчение знание того, что тебе больше не нужно посвятить жизнь насилию, что тебе больше не нужно жертвовать своей кровавой жизнью ради меня? — Ваше Величество, что вы… — Тарталья скривился в замешательстве. — Что вы имеете в виду? Вы знаете, что я всегда сражался за вас, потому что я выбрал это. Битва — это моя жизнь, и жизнь, которую я всегда посвящал служению вам. — Когда-то была. — Эхом отозвался тихий голосок на задворках его разума. — Но не больше. Не сейчас, когда ты так слаб, что едва можешь взять в руки оружие. Не нынешнему тебе, для которого всё человечество стало грозным врагом. — Царица засмеялась — сверкающим, драгоценным смехом, с оттенком ледяного мороза. — Посмотри на меня. Тарталья поднял голову и увидел свою королеву, свою богиню, высоко парящую на ледяном троне перед ним. Неописуемое выражение пробежало по её бледному лицу. — В этом-то и была проблема, мальчик. — Холодок пробежал по спине Тартальи, когда он заметил, что Царица ни разу за весь вечер не упомянула его титул. — Ты больше не годишься на роль Предвестника, Аякс. Или, может быть, ты предпочитаешь называться Чайльдом? На протяжении многих лет твоё стремление к доминированию полностью овладело тобой. Мне не нужен солдат с твоими амбициями, тот, кто ценит личные завоевания, а не службу своей королеве. Твоё желание свергнуть богов не останется незамеченным, смертный. Глаза Тартальи расширились. — К счастью, твоя готовность разыскать меня избавила меня от необходимости звать тебя сюда.… С этого дня я официально освобождаю тебя от обязанностей Предвестника. — Края губ Царицы изогнулись вверх в великодушной улыбке. Тарталья продолжал стоять на коленях, на его лице застыло потрясенное выражение. — Значит, я… я больше не Предвестник, — пробормотал он. — Но… почему…? Почему вы… почему я … — Ты продолжаешь задавать этот вопрос «почему». Ответ прост. Потому что я люблю тебя. Если ты продолжишь стремиться к вершине, я в конце концов буду вынуждена убить тебя. Я дорожу тобой, как дорожу каждым из своих граждан. Было бы обидно потерять тебя в твоей жажде господства. Голова Тартальи кружилась. Он не мог понять, чего от него хочет Царица. — Но я… Моя королева, это моя жизнь, это всё для меня, я бы не… вы должны были… вы должны были спасти меня. — Ты поклялся мне в верности в тот день, когда получил свой Глаз Бога, не так ли? — Да, я поклялся вам в верности… — Значит, твой разум и тело принадлежат мне. Я буду принимать свои решения, и ты будешь подчиняться без жалоб. Разум Тартальи стал ещё более туманным, в его животе образовалась яма страха, затягивающая его ещё глубже. Он пришел к Царице за ответами, но ему сказали, что он должен просто принять ход вещей таким, какой он есть. — …Но вы сказали, что я больше не один из твоих Предвестников. — Верность остается верностью, даже если ты больше не принадлежишь к высшим чинам. Ваша клятва верности всё ещё связывает вас. — Так чего вы хотите сейчас? — воскликнул Тарталья. Его терпение истощалось. — Вы заставили меня выставить себя дураком в Ли Юэ. Вы оставили меня гнить в одиночестве — на месяцы. — Выдавил он. — Пока меня бьют, мучают и унижают каждый день. Вы говорите мне, что меня понизили в должности, говоря, что это всё для меня, чтобы отказаться от битвы, которая сделала мою жизнь такой стоящей. И вы хотите, чтобы я просто бросил всё? — О, Аякс, ты меня неправильно понял. Я никогда не говорила, что хочу, чтобы ты вернулся в прошлое, которого больше не существует, или чтобы ты ушёл — на самом деле, я этого не позволю. Тебе еще предстоит выполнить свою клятву, данную мне, потому что такое взвешенное обещание так легко не рассыпается. Она распахнула руки в приветственном жесте. — Может, я и изгнала тебя из Фатуи, но ты всё ещё нужен мне рядом. Оставайтесь здесь, до конца своей жизни. Я вижу, ты дрожишь от страха перед внешним миром, но ты ещё не всё потерял. Прими мою любовь. Я буду держать тебя в безопасности, спрятав подальше от жизни, полной страха и насилия. — Моя семья… — Не волнуйся, я буду защищать их. Я защищу их от тебя. Тебе больше никогда не придется причинять боль тому, кого ты любишь. Тарталья уставился на неё тусклыми голубыми глазами, чувствуя, как кровь стынет в жилах от этой ситуации. Какой добрый способ описать чистый ад, через который он прошёл. Чайльд почувствовал, как на его губах появляется намек на маниакальную улыбку. Так что даже его бог покинул его. Он не хотел иметь ничего общего с тем тёмным, извращенным понятием, что Царица называла любовью, тем самым, что чуть не довело его до безумия. В конце концов, казалось, что даже его богиня хотела поработить его. — А если я захочу уйти? Что, если я больше не захочу тебе служить? — Было бы неразумно с твоей стороны нарушить данное мне обещание, Аякс. Что-то внутри него оборвалось. Ярость и отчаяние, копившиеся в нём месяцами, вырвались на поверхность, выплеснувшись из человеческого тела, которое было просто слишком маленьким, чтобы вместить столько страданий. Его разум кричал, чтобы он остановился, немедленно прекратил свой глупый бунт, но он почувствовал, что рефлекторно двигается, прежде чем успел осознать, что происходит. Даже спустя несколько месяцев без оружия память о битве глубоко укоренилась в его мышцах. Он уже облачился в броню Формы Духа, сверкающую звёздами бездны. Сквозь неё струилась чистая сила, когда его копье вонзилось прямо в грудь Её Величества, из-за чего из раны брызнула тусклая прозрачная жидкость. Тарталья взглянул на неё в мгновенном потрясении. Он ожидал, что она увернется, он не думал, что она… — Всё было именно так, как я и предсказывала. Позади него появилась Царица, теперь лицом к трону, с мерцающей, как снег, кожей, когда она наконец встала обеими бледными ногами на ледяной пол. Существо, пронзённое водяным копьем Тартальи, разлетелось на сверкающие осколки, не более чем ледяной мираж. Форма Королевы была мала, но ледяная аура, исходившая от её тела, проникла глубоко в кожу Тартальи, пронизав его до костей. — Надеюсь, ты готов к последствиям. — Она шагнула вперед, рука пульсировала криоэнергией, и Тарталья подавился воздухом в легких.***
Он проиграл. В своём ослабленном состоянии он едва мог удержать Форму Духа даже две минуты. Он стоял на четвереньках, не в силах встать и не в силах сложить оружие. Царице даже не нужно было прикасаться к нему, чтобы уничтожить. Движение её пальцев покрыло его тело инеем, обездвиживая, пока он не рухнул на пол от собственной слабости. Он всё ещё чувствовал, как снежинки кристаллизуются на его длинных ресницах, его конечности онемели и лишались чувствительности от холода. Он никогда не ожидал победить её, но его бессилие всё ещё уязвляло его. — Ты предала меня первым, — прохрипел Тарталья. — Ты поклялся в верности. Ты принадлежал мне. Теперь ты не более чем предатель. — Но я никогда… не так. Я никому не принадлежу. Ни моя богиня, ни Бездна, ни Ли Юэ, ни забытые любовники. Никто, кроме меня самого. — Тарталья затрясся, едва удерживая своё тело от полного падения на пол. — Я до сих пор не замечаю этого проступка, Аякс. Мой предыдущий приказ остаётся в силе. Останься со мной. Я прощу тебе всё, потому что люблю тебя. — Я выбрал, — выплюнул он, — решил служить тебе по собственной воле. Каждое решение, которое я когда-либо принимал, было моей собственной волей. А теперь я… выбираю уйти. Он снова поднялся на колени. — Я не… хочу… твоей любви. Нет, если твоя любовь… сломает меня вот так. Если это могила, которую я вырыл для себя, то так тому и быть. — …Значит, ты действительно не понимаешь. Я надеялась, что до этого никогда не дойдет — В её голосе прозвучала нотка разочарования. — Обещания нельзя нарушать легкомысленно, Аякс. Мне придется показать тебе из первых рук, что значит служить Архонту. Её глаза широко распахнулись. Тарталья не успел даже доползти до трона, как двое стражников прижали его к земле. Маски, закрывающие их лица, придавали им холодную, тёмную анонимность, которая пробирала его до костей. Он тут же попытался встать, вырваться из их объятий, но почувствовал, как кулак с силой ударил его по спине. Он задохнулся от этой силы, болезненная ударная волна прокатилась по его телу, когда его челюсть ударилась об лёд. Они посмотрели на Её Величество, ожидая её следующих указаний, когда она снова села на трон. Тарталья едва успел осознать происходящее, как ботинок врезался ему прямо в бок, заставив его рефлекторно свернуться калачиком с криком боли. Хватка на его плечах ослабла, но прежде чем он смог подняться, в него врезался ещё один кулак, отчего его голова упала на пол, пока он не почувствовал, как его череп стучит о внутреннюю часть головы. Он перевернулся на спину, подняв руки к лицу, чтобы защититься от натиска, но это было бесполезно. Кулак ударил его по запястьям, и он закричал от боли, услышав, как что-то треснуло. Кровь свободно текла из его носа и разбитой губы, стекая по лицу и окрашивая ледяной пол дворца в красный цвет. Он закричал, когда почувствовал, как ещё один ботинок болезненно ударил его по грудной клетке. Один из охранников держал его за руки, чтобы он не мог защитить себя, в то время как другой бил его по лицу и животу, кровь лилась с его губ, а отчаянные крики и хрипы вырывались из его тела. К тому времени, как они закончили, его тело бесформенной грудой рухнуло на пол. Он подавил ещё один заикающийся всхлип, растрепанные волосы прилипли к его кровоточащему лбу, когда он протянул руку к Царице. Выражение её лица было таким, таким холодным. — Не надо, — выдохнул Тарталья, едва приоткрыв глаза. Охранники стянули с него одежду вниз по рукам и ногам, оставив его дрожащим и беззащитным на ледяном полу. Его покрытая шрамами кожа была полностью изрешечена отметинами, тёмные синяки болезненно расцвели на его руках, ногах и туловище. Они подняли его обмякшее тело за руки и толкнули его на колени, не обращая внимания на слабый крик, сорвавшийся с его потрескавшихся губ, когда его вес упал на раненые ноги. Каждое движение заставляло его задыхаться, когда его поддерживали, его сломанное тело было выставлено на обозрение его богине. Царица смотрела на него несколько мгновений. Он повесил голову, издавая стоны от боли, тело дрожало, поднимаясь и опускаясь с каждым болезненным вдохом. Капли алой крови продолжали падать из его носа и губ на пол под ним. — Пожалуйста, — взмолился Тарталья. Он не знал, о чем просил. Он слабо покачал головой, глядя на единственного оставшегося человека, который мог его спасти. — Ваше Величество, пожалуйста… мне больно. Разве он не был достаточно сломан? После всего… Разве он уже не был достаточно сломлен? — Никогда не забывай, что я люблю тебя, Аякс. — Его настоящее имя эхом разнеслось по замерзшему коридору, словно сверкающий кристалл. Она продолжала сидеть на своем троне с меланхолическим выражением лица. — Пожалуйста, я… — Он посмотрел на неё умоляющими глазами, сглотнув. — Мы должны подтвердить твою верность мне. — Она указала на Тарталью, и охранники кивнули. Её последняя команда. Заниматься любовью — какой невероятно тошнотворный выбор слов. Тарталья задохнулся от ярости, от страха. В отчаянной беспомощности, в невыносимом отчаянии. Менее полугода назад он был одним из самых верных Предвестников Царицы. Один охранник безмолвно прижал его к земле, прижав руки к полу, другой снял доспехи с его талии, расставив ноги Тартальи вокруг его бёдер. Чайльд лежал на голой спине с закрытыми глазами, чувствуя, как ледяной пол замораживает его ноющие синяки. Он был слишком слаб, чтобы сопротивляться, слишком измотан, чтобы бороться дальше. Никакая подготовка не могла бы сделать это правильно для него, но то, что охранник проник в него почти насквозь, только сделало его намного, намного хуже. Его член прошел сквозь кольцо мускулов, вонзаясь полностью внутрь, и Тарталья вскрикнул, почувствовав, как что-то разорвалось. Молить о пощаде у Царицы уже было бесполезно. Он был настолько ошеломлён, что едва мог справиться с криками, вырывающимися из его горла. Он мог чувствовать только боль, боль, боль, боль, боль, когда он чувствовал, как нечто мучительно царапало его внутренности, раскачиваясь в его уже сломанном теле с безрассудной неистовостью. В поступке не было любви. Руки прижались к уже ушибленным бедрам, крепко сжали их, чтобы освободить место для более сильных толчков. Он мог только лежать и брать его. Он научился терпеть боль, не так ли? Они залили пол дворца кровью, и на льду образовались тёмные скользкие лужи. Бледные бёдра Тартальи быстро покраснели от его болезненных движений. Тарталья запрокинул голову назад, пытаясь встретиться взглядом с Царицей своими тусклыми водянисто-голубыми глазами. Последний крик о помощи выброшенного на берег кита, истекающего кровью. Нет. Было что-то другое в том, чтобы знать, что его бог наблюдает; Игнорирование всех его молитв, отказ и пальцем пошевелить, чтобы помочь. Последним, что он помнил перед тем, как его основательно трахнули в дюйме от его жизни, было пассивное выражение лица Царицы. Он почувствовал себя плохо. Даже его собственное уничтожение перед ней не вызвало ни малейшего намёка на эмоции.***
Сломанный и починенный, сломанный и починенный. Каждый цикл рано или поздно придет к концу. После того, как его сердце было раздавлено так много раз, Аякс уже давно потерял надежду вырваться из этого круга на правильной стороне. Он очнулся во дворцовом лазарете с его жемчужно-белыми стенами. Он не знал, хочет ли он, чтобы его снова собрали вместе. После этого его избили второй раз, ещё более тщательно, чем прежде, в одной из застенков. Слово « избитый » было преуменьшением. Конечно, его не допрашивали. Их работа заключалась лишь в том, чтобы извлекать крики, ломать его тело, пока боль окончательно не разрушила его разум. Его окровавленное тело было подвешено к потолку за запястья, ужасная картина запекшейся крови и жестокости. Им было приказано не дать ему умереть. Это не было благословением. Он пожалел, что его снова собрали. Целители снова сшили его сломанное тело. Он кричал, чтобы его не трогали. Они игнорировали его крики. Когда он снова проснулся, он был потрясен, обнаружив, что исцелился, как будто все это было не более чем дурным сном. Даже шрамов не осталось. Когда его тащили обратно в комнату, наполненную знакомым зловонием крови и чистого человеческого страдания, он пинал и кричал на охранников, схвативших его за плечи и запястья. Он яростно умолял о смерти или пощаде. Для него они теперь были одинаковыми. Аякс смутно задумался, увидит ли он когда-нибудь снова свою семью. Другие Предвестники посещали его. Пришли ли они сказать успокаивающие слова или понаблюдать за позором своего бывшего коллеги, каждый ушёл с жалостью, увидев его изувеченное тело. Скарамушу, прибывшему с желанием унизить его в заточении, достаточно было одного взгляда, чтобы сказать, что он уже давно потерял боевой дух. Он вышел из комнаты с горьким выражением лица, чувствуя себя странно опустошенным, увидев, что его старый враг выглядит таким побежденным. Холод только продолжал расти, покрывая его сердце инеем, пока лёд не покрыл каждый дюйм его существа. Свет полностью исчез из его голубых, как океан, глаз. Он больше не мог заставить себя покончить с собой, чувствуя себя совершенно застывшим в своем жалком существовании. Спустя долгое время он наконец снова увидел Царицу. Она велела ещё раз залечить его раны, выкупать его мягкой пеной и теплой водой. Его провели в столовую на заикающихся ногах, посадили на стул и накормили самой вкусной едой. Он почти полностью разбился, когда его так внезапно швырнуло в неизвестное тепло. Она обращалась с ним нежными словами, давая ему возможность снова вздохнуть. Она снова спросила, не хочет ли он остаться с ней рядом. Он повесил голову. На этот раз он согласился.***
Годы спустя. Маленький мальчик собирает самое необходимое для зимнего путешествия. Он покидает свой родной город — сонную приморскую деревню — чтобы день и ночь путешествовать по изнурительному снегу, в одиночку пробираясь по ледяной тундре, чтобы получить аудиенцию у своей богини. Он идет по ковру, склонив голову к земле, пока, наконец, не становится на колени перед Царицей. — Ты можешь говорить. — Ваше Величество… — Он глубоко выдыхает, стабилизируя своё трясущееся тело перед всезнающим, всемогущим владыкой своего народа. — Пять лет назад пропал мой брат. Он служил бывшим Одиннадцатым Предвестником Фатуи, о чём я узнал только намного позже. — Он глотает. — Он должен быть жив. — Выдыхает он. — Он должен быть. Я знаю, что он не умер бы так легко, не исчез бы просто так. Не тогда, когда у него осталось так много обещаний, которые нужно сдержать. Ваше Величество, если у вас есть хоть какая-то информация, хоть какая-то… — Ты можешь поднять голову. Мальчик поднимает глаза и замирает на полуслове, когда видит своего пропавшего брата, стоящего на коленях у подножия её трона, с глазами, полными слёз. Он даже с трудом узнает его. Он сидит голый на подушке на полу, украшенный только толстыми лентами украшений. Бриллианты и сапфиры образуют цепочки вокруг его шеи и рук, обвивая талию и элегантно свисая с ушей. Тонкой паутины кружева, свисающей с его груди и коленей, недостаточно, чтобы по-настоящему скрыть его. Он выглядит худым, уязвимым, совсем не похожим на героя, каким он помнил своего брата. Аякс больше не может сдерживать рыдания, сотрясающие его тело, когда он притягивает брата в свои объятия. Какая трагедия, что ему пришлось вот так воссоединиться со своей семьей.