Скованные доверием

      Она летела сквозь время и пространство... В никуда. Она хотела и найти Соласа, и бежать от него. Тень не давала ни того, ни другого, меняя картинки перед глазами, будто калейдоскоп. Сумрачная реальность никак не могла принять свой окончательный облик. Из теней показались страхи Фредерики, то тут, то там ей чудилось, что за ней наблюдают красные глаза. Множество глаз. И почему-то призрачное ощущение, будто Солас рядом, принесло ей долгожданное успокоение. Бежать расхотелось.       Голова опустела, осталось лишь восприятие — что и нужно было Тени. Поток маны подхватил Фредерику и понес, понес... Тьма рассеялась, когда Фреда почувствовала ногами землю.       Она огляделась.       Место, где она очутилась, напоминало выжженные Священные равнины в сумеречный час. Сухая, потрескавшаяся неплодородная земля. Уходящие ввысь голые сосны. Безветрие. Фредерика неуверенно пошла вперед, подавляя нарастающий страх. Она чувствовала: нельзя оставаться на месте. Она должна идти.       Пространство вокруг нее все еще было зыбким, словно не могло оформиться до конца. Она шла и шла, пока голые деревья не сменились листвой. Исчезли все звуки. Фреда слышала собственное дыхание. Пытаясь рассмотреть что-то в наступающей темноте, она шептала заклинания — те не срабатывали.       Внезапно она заметила какое-то движение сбоку и повернула туда. Шорох задеваемых веток, тяжелые шаги... Впереди ее ждало нечто исполинское. Фредерика остановилась, не решаясь идти дальше, пока неизвестная громада ее не почуяла. И не развернулась, глядя на Фредерику шестью горящими, как пламя, красными глазами.       Это был волк. Черный, чернее самой тьмы, размерами с высшую драконицу.       Волк смерил Фредерику безразличным взглядом, отчего ее сердце заколотилось, как бешеное. От этого существа шла аура опасности, могущества... и всепоглощающего отчаяния. Волк, как и пространство вокруг, никак не мог принять полностью материальную форму. Его облик рябил, становился то более, то менее прозрачным, на мгновение исчезал и снова проступал на том же месте.       Мучительно-тяжело вздохнув, волк отвернулся от Фредерики и поковылял прочь. Фреда видела: каждый шаг дается ему с огромным трудом. Он спотыкался, подволакивал лапы, будто не чувствовал под собой твердой земли. Фреда стояла омертвев, не в силах справиться с чувствами и понять увиденное. Но уже через несколько секунд — сорвалась вперед.       — Постой! Солас!       Она бежала, желая догнать его, но волк, несмотря на его медленный шаг, оставался бесконечно далеким. Однако он ее слышал. Он обернулся, оскалясь, угрожающе зарычал; шерсть на его загривке вздыбилась. Фреда остановилась, вновь перебарывая страх. Она не была уверена, что такой Солас не причинит ей вреда. Впрочем, сейчас она вообще ни в чем не была уверена. Кроме, может быть...       — Я не оставлю тебя!       Громко. Четко. Так, чтобы он услышал. Чтобы он понял.       И неожиданно волк прижал уши в ответ на ее возглас. Только что он был готов растерзать ее — но слова Фредерики достигли его сердца, и, казалось, зверь совсем обессилел. Неловко переступив едва повинующимися лапами, он тяжело опустился на землю. Дрогнула Тень. Шесть глаз тускнели. Волк раскрыл пасть, с трудом дыша, и неожиданно вскинул голову, завыв с болью, с отчаянием, так обреченно, как умеют лишь немногие звери.       Фредерика уже летела к нему, а волчий зов переворачивал ее нутро. Было в его голосе нечто такое, что обрушило на Тревельян весь гнет одиночества. В груди у нее саднило.       Наконец-то она могла приблизиться к зверю, что прекратил плутать меж потоками Тени и явно сдался судьбе. Фредерика не понимала, что твердит: «Нет, нет, нет, нет, нет, нет...» Она не знала, что происходит. Неужели все это лишь ее сон? Такой реальный? Фреда полностью осознавала и себя, и Тень вокруг, но был ли волк порождением ее разума — или же?.. Что такого мог сотворить Солас, чтобы впасть в такое состояние? Почему могучий, грозный Фен'Харел выглядел так, словно он... словно вот-вот...       Уже не боясь ни когтей, ни клыков, способных вмиг разорвать ее на части, Фреда отважно прикоснулась к жесткой смоляной шерсти своей единственной рукой. И ощутила тепло. Внутри Фреды тоже нарастал жар, который выгонял наружу слезы: в ее глазах щипало немилосердно.       Но стоило шемленке прикоснуться к волку, как наваждение рассеялось. Тень сгустилась и, клубясь, опрокинула их в темноту. Повсюду, насколько хватало зрения, было не видно ни зги, — разве что Соласа Фредерика видела отчетливо. Соласа, эльфа, ее возлюбленного, лежащего на спине.       Фреда упала на колени, затрясла его:       — Ma lath! Ma lath!!       Душераздирающая паника охватила ее. Что бы ни было между ней и Соласом, какие бы противоречия их ни разделяли, она не могла его потерять. Ее сердце стенало от любви и боли. Она едва не разрыдалась, но первый стонущий звук дал такое эхо, что чуть не разорвал барабанные перепонки.       — О нет, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — почти бессвязно частила она, стараясь высмотреть в лице Соласа признаки жизни. — Умоляю, Солас, ты же не...       И — задохнулась от облегчения, когда он открыл глаза. Тяжело, с неохотой. Он воззрился на нее без прежнего тепла, в лице — ни кровинки.       — Фредерика, — произнес он бесцветным голосом. — Думаю, что я нашел.       — Т-ты нашел? — прозаикалась Фредерика и схватила его за плечо. — Что? Что случилось? Я так испугалась...       Солас накрыл ее руку своей, но сделал это, вряд ли осознавая. Он говорил с Фредой так, словно был здесь — и в то же время не был. Его глаза уставились вверх, в пустоту.       — Единственный возможный компромисс. Спасение. Выход. Это худшее, что можно предпринять, но иначе...       — Солас! — Она схватила его за подбородок и заставила посмотреть на нее. — Ради всех богов, что ты сделал?!       Еще не поздно, думала она, еще не поздно найти его наяву. В том, что дух перед ней был духом спящего Соласа, она уже не сомневалась.       — In uthenera na revas, — прошелестел он. — И никому не придется выбирать.       На мгновение Фреда словно оглохла, пораженная открывшейся истиной.       Утенера.       Он впадал в сон, который мог длиться столетиями.       Тедас получит еще одну долгую-долгую отсрочку. Эванурисы так и пребудут в Черном Арлатане за Завесой, в своей тюрьме.       Эльфы, лишившись своего предводителя, будут вольны ударить — безжалостно, сумасбродно, — либо уйти и попытаться создать новый Арлатан. Но все будет тщетно.       А она, Фредерика, останется, чтобы помнить о Соласе — и это ничем не хуже смерти.       — Нет, нет! — Она прильнула к его лбу своим. — Откажись от своей гордости! Солас! Тебе ни к чему уходить в Тень снова! Ты ведь можешь пойти со мной, прожить совсем другую жизнь! Можешь, правда же?       Фредерика сама в это не верила.       Неужели он согласится ради их обоюдных чувств бросить все... и всю жизнь жалеть об Арлатане, об утраченном народе, о своих ошибках? Бездействовать? Позволить себе мирную жизнь, зная, до чего это лицемерно? Это невозможно. Разве согласилась бы она?       — Мы можем помочь эльфам иначе, — жалобно вымолвила Фредерика, прекрасно понимая, что Соласу нет дела до долийцев и городских. — Постепенно, понемногу, но мы сделаем их жизнь лучше. Прошу тебя...       — Ничего не выйдет, — сухо ответил Солас. — Ничего не выходит. Я знаю путь сквозь Запределье, но не могу его найти. Инквизитор... ma elgara... Если я набреду на эту дорогу, ни ритуал, ни Завеса, ничто уже не будет важным. Когда я проснулся в первый раз, то думал, что все исправлю. Я ошибался. Я не могу уничтожить этот мир. И не могу видеть его таким. Понимаешь? Я думал, лишь мне одному под силу исправить... всех. Но все сгинуло. Любые последствия приведут к катастрофе и жертвам. Есть лишь одно место, где ни один мой шаг не приведет к новой ошибке. Сим я отказываюсь от Гордыни. Найти бы дорогу... туда, где не придется выбирать...       Его голос угасал, его дух словно просачивался сквозь незримые слои Тени. Внезапно Фредерика почувствовала, что просыпается, и...       ...и очнулась с воплем.

* * *

      Сердце бешено колотилось, грозясь пробить грудную клетку. Фредерика почти задыхалась, не видя перед собой ничего. В ее мыслях было только одно слово, тяжелое, горькое на вкус, символ ее мечтаний, предел стремлений.       Солас.       «Солас!»       Она подскочила как ошпаренная. Мысли яростным вихрем кружились в ее голове, опережая ее движения, а то и само время.       «Где же, где же искать, куда идти, Создатель, как мало времени, я не успею, не успею, тропы, укромное место, зеркала, элувиан, элувианы.... Дориан!»       Пока она неслась вдоль лагеря не разбирая дороги, не видя часовых и редких неспящих солдат, не обращая внимания на хмурые лица и удивленные взгляды, звонкий и ровный голос эльфа предсмертным набатом звучал в ее ушах.       «Ничего не выйдет... Я отказываюсь... Не придется выбирать...»       Когда он проснется вновь через тысячи лет, что тогда будет? Кто его остановит?       А если нет? Что, если он больше не захочет просыпаться?       Утенера... Что же его подтолкнуло? Их ссора, ее вопросы? Не может быть! Он ведь клялся довести начатое до конца, даже если она, Фредерика, погибнет, проклиная его имя. Если дело действительно только в ней... Это немыслимо.       Океан предположений и случайных догадок бушевал в ее голове — но как они помогут все это предотвратить? В душе Фредерики не умолкал дикий, исступленный крик. Ее собственный.       Дориан как раз показался из своего шатра, движимый не иначе, как шестым чувством. Завидев сметающий все и вся ураган с женским именем, он быстро оценил степень паники на ее лице, мягко перехватил Фредерику и втолкнул под полог. Сгорбленная и вся дрожащая, та вцепилась ему в плечо; Дориан был шокирован, видя ее на грани нервного срыва. Он не помнил, чтобы ей бывало настолько плохо.       — Дориан, — произнесла она срывающимся голосом, — скажи мне... пароль... Скажи все, что помнишь... Сейчас же, скорее!       Они оба помнили слова Варрика, безусловно, верные: Солас должен был сменить ключи от сети элувианов сразу после ее побега. Но она была обязана попытаться. Обязана.       — Дорогая моя, что случилось?       — Дориан, быстрее!..       Тут маг заметил, скосив глаза, что ее пальцы начали электризоваться. Он накрыл ее руку своей, колдуя рассеивающее заклинание, и сжал ее ладонь, когда почувствовал, что опасность миновала.       — Фредерика.       Дориан говорил серьезно и тихо. Та не реагировала, лишь сильнее сжимала пальцы на его плече и чуть не плакала — но не решалась использовать силу.       — Посмотри на меня. — Все тот же спокойный тон.       Хватило секундного взгляда лиловых глаз, поднятых скорее из желания прекратить все это, чтобы маг установил с ней зрительный контакт. Фредерика была в ужасе, ее бил панический страх, который Дориан ощущал всем телом.       — Несколько лишних минут ничего не решат, — произнес он, не разрывая контакта. — Если ты что-то задумала, я должен.... — Он увидел, как дернулась ее губа, и продолжил настойчивее: — Я должен знать, для чего тебе пароль.       Тогда Фредерика опустила голову и, поколебавшись, ответила:       — Солас, он...       Это была победа.       Осознание настолько ошеломило Дориана, что он с размаху упал на стул, выпустив Фредерику из объятий. Та, бледная как мел, с мольбой взирала на него сверху вниз, а Дориан совершенно не знал, что ей сказать.       Ведь то, что сообщила Фредерика, означало одно: они победили.       Война окончена. Отныне миру ничего не угрожает. Армия эльфов, лишившись своего предводителя и всех его знаний, ничего не сумеет сотворить с Завесой.       Ошеломительная, немыслимая развязка.       Дориан смотрел на Фредерику и не понимал, как сказать «нет» в ответ на ее мольбу. И все же он произнес:       — Нет.       Тревельян прянула, как от ядовитой змеи:       — Дориан!       — Нет, Фредерика! — Он покачал головой, силясь удержать в груди разливающееся чувство облегчения. — Нет, и не проси. Все кончено, понимаешь? Мы спасены.       Фреда всплеснула рукой, придя в такое нервное возбуждение, что она легко могла наэлектризовать воздух вокруг.       — Но ведь... Он ведь погружается, понимаешь? В утенеру! Еще чуть-чуть — и его будет не вытащить. Пока я еще могу...       — И что дальше? — Дориан резко поднялся на ноги. — Что будет, когда ты докажешь ему, что это была ошибка? Не сегодня — завтра он снова вернется к первоначальному плану. Ты хоть понимаешь, что... — Тут он внимательнее взглянул ей в лицо и снова качнул головой: — Нет. Ты не понимаешь. Варрик был прав, тебе любовь затмила весь мир. Все зашло слишком далеко.       — Пожалуйста, — взмолилась она снова, хватая его за рукав, — пожалуйста, Дориан, я знаю, что делаю! Я ни за что не дам ему уничтожить наш мир! Я... я заставлю его передумать! Я это знаю! Он уже колеблется, не знает, что выбрать, оттого и бежит туда, где не нужно решать!       Дориан молчал, но в его лице было упрямство, была непреклонность.       Поникшая Фредерика горько добавила:       — Быть может, ему было бы легче снять Завесу еще через тысячу лет, когда я умру. Но кто знает, каким будет мир? Ах, Дориан, он не собирается просыпаться. Я не могу этого допустить, просто не могу. Прошу, поверь мне. Я найду слова, я... я уведу его, мы уйдем через элувианы и никогда не вернемся! Обещаю! Только дай мне пароль! Ну же, Дориан, времени нет!       Когда она вновь подняла лицо, в глазах ее друга тоже стояли слезы. А в сердце... В сердце, должно быть, кипел гнев, ведь Фредерика перекладывала на него ответственность за целый мир, которую так долго несла сама. Дориан не был готов и не мог взять в толк, как ей удавалось так долго верить, что она справится с этой ношей.       Верить Фредерика умела очень хорошо. Не в Создателя — больше нет, — но в компромисс. В будущее, где найдется приемлемый выход и у всех все будет хорошо. Она как никогда сильно верила в свои силы — должно быть, впервые в жизни! И Дориан боялся того, куда приведет ее эта вера.       Или куда она приведет их всех.       Он взял ее за плечи, безмолвно требуя от нее прямой, честный взгляд. Создатель ведает, насколько страшно ей было... и все же страх граничил с ярой верой в то, что не Солас, так она сможет все исправить.       То была гордыня, самый страшный и могущественный порок.       Наконец, Дориан произнес:       — Только не возвращайтесь.       В его голосе скрипел песок. Фредерика кивала, кивала отчаянно, все же пролив свои слезы.       На прощание у них была всего минута-другая, но они, раненные предстоящей вечной разлукой, не потеряли ни одной из них.