Скованные доверием

      Солас сосредоточенно водил пером по пергаменту, и из-под его пальцев выходили узорчатые каллиграфические буквы, образуя письмо, прочитать которое не мог никто из нынешних эльфов. Солас испытывал умиротворение. Он знал: Фредерика безопасно покинула крепость, что подтверждали испуганные возгласы стражников. Он позволил себе разъяриться и отчитать их, но лишь для вида, а в душе был очень горд собой: мало того, что он спланировал побег Фреды, так еще и устранил нежелательное лицо. Это принесло ему не только уверенность, чувство правильности происходящего, но и животное удовлетворение.       Солас был так поглощен письмом, что не сразу заметил, как на его плечи опустились тонкие изящные руки.       Веланна какое-то время постояла в дверях его покоев — о Творцы, святая святых! — не зная, стоит ли все-таки заводить разговор. Увы, ее чувства давно взяли верх над разумом и смешались, сплелись со слепой верой в дело повелителя. Впрочем, слепой ли? В душу Веланны закрадывались сомнения: а все ли Фен'Харел делает для эльфов, его народа? Частые отлучки Соласа, о которых никто ничего не знал, до странного долгий ночной допрос Тревельян и ее последующее скоропостижное исчезновение, их общее прошлое, в конце концов! — мысли об этом толкнули Веланну дальше, вглубь кабинета. Солас сидел за секретером с идеально прямой, напряженной спиной, будто и не расслаблялся никогда. И сердце Веланны наполнилось странной нежностью. Она подошла ближе.       — Ты трудишься неустанно на благо нашего народа, — в упоении произнесла она, осторожно обвивая руками его шею: как отреагирует?       Но Солас молчал и дописывал письмо. Неверно истолковав молчание, Веланна продолжила:       — Надеюсь, инцидент с человеческой женщиной не выбил тебя из колеи? Попалась один раз — попадется еще.       Тут Солас очнулся от дум, услышав напоминание о занимавшей его мысли Фредерике. Только теперь он почувствовал чужие руки и непреклонно сбросил их с себя.       — Эта тема закрыта, Веланна, — сказал он резче, чем следовало.       От советницы это не укрылось.       — О, — протянула она, склонив голову набок, — так тебя, мой господин, волнует эта женщина?       — Тебя это не касается, — отстраненно ответил Солас и вновь заскрипел пером. — Вернись к своим обязанностям.       — Но, мой господин, я тоже обеспокоена! Она влияет на тебя! Ты не видишь, как она плетет свои сети, лишая тебя стойкости? Ты могущественный маг, повелитель, а все же ни тебе и никому живому не чужды низменные чувства... — Внезапно ее голос стал томным и глубоким, руки снова легли на плечи Соласа и скользнули к воротнику. — Но зачем размышлять об очевидном враге, если то, что тебе нужно, — прямо здесь?       Меньше чем за секунду сложив два и два, Солас все понял. Вообще все. Он понял, как сильно устал. От неопределенности в отношениях с Фредой — поскольку сам малодушно отсрочивал свое решение. От разочарования — потому что можно десятки лет обучать этих эльфов, но они так и не поймут всей мудрости элвен, всей тонкости и изящества их культуры. От чувства вины. Он все еще не знал (и его это даже пугало), как эльфы справятся с новой, бессмертной жизнью и могуществом в настоящем мире — его мире. Но даже присутствие одной лишь Веланны утомляло. Она была в меру умна, сильна и рьяна. Она, как и он, понимала, что на достижениях эльфов из Арлатана зиждется современная цивилизация: все, что Тевинтер украл у Элвенана, легло в основу мира, который Солас намеревался уничтожить. Желая этого всем сердцем, Веланна, как могла, демонстрировала свою полезность и являлась примером для остальных. Но...       Солас потер переносицу. Один раз он уже наговорил ей лишнего. Что ж... Почему бы не сделать это еще раз?       — Веланна. Ты забываешься, — тихо произнес он, чеканя каждое слово. — Я предупреждал тебя.       Но та уже не могла остановиться, ведь он отверг ее в очередной раз. Уважение и пиетет ничего не стоили по сравнению с уязвленной гордыней. С яростью в глазах Веланна вскинулась, выплескивая обиду:       — Это всего лишь шемленка, недостойная, грязная, осквернявшая наш народ призывами в Инквизицию! Она никогда не задумывалась о нашем наследии, она не заслуживает внимания, которое ты ей оказываешь, хотя она скоро сдохнет!       Осквернявшая. Осквернявшая. Скверна, Стражи, архидемоны...       Солас задумался, зачем ему это выслушивать. Может, все это время Веланна, сама того не зная, являла Соласу напоминание, ради чего он все это делает? Напоминание, отвратительное по своей сути. Он встал.       — Веланна.       Солас был намного выше нее, но казалось, что он становился даже выше и опаснее с каждым своим шагом. Он приближался, заставив Веланну пятиться, пока та не вжалась в стену с убранными за спину руками. Его глаза ничего не выражали, и впервые в жизни Веланна показалась себе ничтожной.       — Ты смердишь.       Страх перед ним обернулся смятением. Что?..       — Я издали ощущаю источаемый тобой запах скверны. Твою сестру забрали вниз, туда, где порожденья тьмы. Ты стала Стражем, чтоб ее найти. Серанни канула. Теперь тебя заботишь только ты — не дело Стражей и не слава эльфов. Скажи, Веланна: мнимый Зов, что Корифей распространил, открыл тебе, что ты боишься смерти? И ты пришла в мои ряды, ведь избавление твое лежит в Тени, ждет разрушения Завесы.       Эльфийка резко побледнела.       — Малодушна. Лицемерна. Безнадежна. Ты живешь только ради себя. — Вздохнув, Солас продолжил уже спокойнее: — Я устал от твоего притворства. В минуту опасности ты не задумаешься об элвен. Ты давно не Первая и не пожертвуешь собой ради своего народа. Не смей приближаться ко мне. Ты мне противна. И больше не попадайся мне на глаза.       Он забрал письмо и вышел из кабинета.       Отряд разведчиков обнаружил Нунцио в лесу, практически в шаге от места, куда Тревельян обычно ходила за травами. К тому моменту, как подоспел полевой отряд, Нунцио уже никто не мог помочь.       Лишь взглянув на него, Фредерика почувствовала сильное головокружение.       На нее пустыми глазами взирала статуя.       Дориан тихо выругался на тевене, в его голосе слышались изумление и гнев. Фредерика отметила этот факт отстраненно, обмирая от ужаса. Так и не сказав ни слова, она спешно покинула шатер, игравший роль походного госпиталя. Вдохнула вечерний воздух — и разрыдалась.       Фредерика не плакала уже много лет, если не считать слез счастья, пролитых в минуты близости с Соласом. Но теперь что-то черное заволокло ее разум, а в сердце вступила жалящая игла. Фреда жалела Нунцио, хоть и испытывала к нему неприязнь; Фреда жалела себя за то, что ей пришлось это увидеть; и еще Фреда жалела, что не может забыть увиденного. Навалившийся груз разочарования и ярости был непосилен. Она не понимала, почему Солас так поступил, — и боялась мгновения, в которое все-таки поймет.       Он ведь не мог.       Не из-за ревности, правда же?       Он не мог.       Наверняка существовали еще причины. Наверняка убрать Нунцио было выгодно: торговый принц, на чьи деньги ковалось оружие для солдат, слишком влиятельная фигура. И вот она уже не на доске.       Нунцио не должен был умереть лишь потому, что хотел поцеловать Фредерику; это просто чудовищно.       На плачущую Тревельян, кажется, смотрел весь лагерь, и та, осознав это, нетвердой походкой отошла за госпиталь, в сгустившуюся темноту. От эмоций ее потряхивало, голос мгновенно осип и совсем исчез. Теперь она плакала беззвучно, привалившись плечом к вбитому колышку шатра.       — Он не мог, — всхлипнула она, вряд ли это осознавая.       В боях с эльфами Соласа уже и так погибло немало людей, но впервые Фреде вспомнилось, что он готов идти по головам. Конклав был скорее случайностью, но... Стал бы Солас горевать по сотням убитых, если бы нашел свою Сферу на оставшемся от храма пепелище? И не выхаживал ли он Тревельян лишь потому, что никто кроме нее не мог залатать Брешь?       Долгое время Фреда запрещала себе задумываться об этом, не давая себе усомниться, что Солас исправим и его можно переубедить. Но сколько похоронных писем она сама написала и разослала за последние месяцы? И что же, теперь ей придется писать и о Нунцио? Что он был убит, потому что мешал Фен'Харелу, — но как именно мешал? Солас сможет ответить?       Фреда шумно шмыгнула носом и отерла лицо рукавом. Солас мог бы ответить, да только она не может его спросить. Они оба все понимали. Идет война. Как Фреда сама сказала ему недавно, все равно все скоро умрут. Но ей нужно было знать, насколько далеко способен зайти ее любимый не ради высшей цели, а ради самого себя. Если подумать, даже цели свои он преследовал не ради эльфов, а ради собственных нужд. Чтобы зачеркнуть ошибку. Чтобы вернуть родную реальность. Чтобы не быть одному.       Фреде дорого далось это осознание, и теперь она чувствовала: ее сердце разбито. Точнее, будет разбито, когда Солас придет и скажет ей: «Больше никто не посмеет отнять тебя у меня».       Он ведь обещал позаботиться об этом.       Прошло несколько дней. Фредерика оставалась в лагере и никуда особенно не рвалась. Незачем. Она прекрасно понимала, что после ее оплошности Солас не будет подвергать их обоих еще большей опасности и приходить лично. Может быть, он придет во сне.... Но снов она не видела. Не было ничего, кроме черной пустоты под веками.       После убийства торгового принца ощущение чего-то неотвратимого нависло над лагерем. Казалось, это предчувствие можно потрогать. Армия была чуть ли не деморализована, нервные командиры совсем загоняли своих солдат. Даже Дориан стал немногословным.       Как-то раз Варрик уехал затемно. Разбудивший его посланник доложил, что нужно немедленно отбыть по делу чрезвычайной важности. Варрик прочел доставленное письмо, окинул молчаливым взглядом запыхавшегося гонца и кинулся собираться. Не прошло и четверти часа, как наместник Киркволла уехал, успев предупредить только дозорных и хмурого капитана гвардии.       А Фредерике не спалось. Рассветное солнце едва-едва коснулось травы и низких кустарников, как Фреда встревоженно села на лежаке. Бессонница мучила ее уже несколько дней — это началось после смерти Нунцио. Итак, женщина села, пытаясь проснуться, продрать глаза, и тут ее накрыло осознанием, будто что-то не так. Правда, в последние дни все было не так, но сейчас беспокоило что-то очень конкретное. Вот оно: кусочек пергамента, которого Фреда не помнила, белел, вложенный в ее книгу. Тревельян обнаружила меж страниц аккуратно сложенную записку. От написанного на пергаменте бросило в дрожь:       «Твой гном у нас. Если хочешь его вызволить — приходи одна. Придешь с кем-то — убьем. Будет хвост — убьем. В течение часа после рассвета у восточных ворот в храм Фен'Харела».       Фреда вскочила в панике. Варрик у них! Но как проверить, как понять, что это не ловушка? Уже через минуту, наспех одевшись, она убедилась, что шатер Варрика напротив штаба — пуст. Что ей оставалось делать?       Вернувшись к себе, она прихватила посох и выглянула из палатки с обратной ее стороны. Караул был далеко, и Фреда метнулась в медленно расступающийся полумрак.       Она понимала, что совершает глупость. Впрочем, многие сочли бы, что она поступала опрометчиво все это время, встречаясь с эльфийским лидером. Поэтому сегодняшняя глупость и в подметки не годилась тому нестерпимому зову, который управлял Фредерикой — а, возможно, и Соласом.       Сейчас она шла вызволять друга, не будучи уверенной, что он действительно в стане врагов. Но расспрашивать в лагере она опасалась — и при этом не могла вызвать сны, чтобы расспросить Соласа. Фреда невысоко оценивала свои шансы. У нее нет руки. Боец из нее худший, чем когда-либо. Что нужно автору (или авторам?) записки, она не знала. Как вылезти из передряги и спасти жизнь Варрику, она тоже не знала. Похоже, треволнения последней недели надкололи ее острый ум, притупили бдительность, и она не видела иного выхода, нежели поддаться шантажу.       Меж деревьями показались ворота в храм, озаряемые солнцем. Фредерика уже издали высмотрела одинокую и тонкую фигуру. Без Варрика. Его могли прятать где-то неподалеку, а могли вообще не приводить на место встречи. Если он вообще был в плену... Фреда стиснула зубы и двинулась навстречу пока не узнанному силуэту более твердым, раздраженным шагом. Впереди ее не ждало ничего хорошего.       Когда Фредерика приблизилась достаточно, чтобы узнать эльфийку по имени Веланна, то от изумления застыла на месте.       — А вот и ты, — нараспев произнесла Веланна.       Как она умудрялась смотреть на Фреду свысока, будучи на голову ниже?       — Гнома не ищи, его здесь и не было, — добавила эльфийка, заметив, как забегал взгляд Фредерики. — Это будет разговор между мной и тобой.       — Что ж... — Фреда постаралась сглотнуть как можно незаметнее. — Тогда говори.       Их разделяло не больше тридцати футов. При Веланне тоже был посох, похожий на изящно изогнутую ветвь дерева. Фреда покрепче сжала за спиной свой — «Сердце гордости» — украшенный фигурками волков. Мелькнула мысль: неужели происходящее как-то связано с Соласом? «С Соласом и... мной?»       — Мой господин хочет подарить нашему народу весь этот мир, — гордо вскинула Веланна острый подбородок. — Но вот незадача: кто-то его отвлекает, все больше и чаще. Я догадываюсь про вашу связь. Она омерзительна и недостойна повелителя.       — Понятия не имею, о чем ты говоришь, — процедила Фреда.       А сама подумала: «Зато ты явно знаешь, кто достоин твоего повелителя, не так ли?»       Фредерика всегда была ревнива, а некстати всплывший в памяти разговор эльфийских стражников только ухудшил дело.       Веланна рассмеялась. Ее смех, как и любые реплики, звучал презрительно.       — Ты сколько угодно можешь делать вид, что ничего не понимаешь, — с удовлетворением произнесла она, — но все же не прикидывайся дурой. Узнаешь?       И, к ужасу Фреды, эльфийка продемонстрировала сиреневый шейный платок.       Фредерика побледнела, ее сердце громко ухнуло. Но заученные правила Игры помогли ей улыбнуться, взглянув в лицо противницы. Веланна тем временем продолжала. Не видя у Фреды нужной реакции, она поднесла платок к своему лицу и сделала глубокий вдох.       — Хм... Пахнет цветами. Фиалки? Какая пошлость.       Зеленые глаза вновь скрестились с лиловыми. Фредерика насмешливо склонила голову набок:       — И?       Веланну передернуло. Наглая шемленка строит из себя невесть что!       — Этот платок покоился у сердца моего господина. Вещь не долийской выделки, в цвет твоих глаз. Не смею даже представить, кому бы она могла принадлежать!       «Блефует, — уговаривала себя Фредерика, холодея с каждой секундой, — точно блефует!»       А вслух она рассмеялась:       — И что? Будешь утверждать, что находишься подле своего господина днем и ночью? Что он никуда не отлучается? Что он общается только с долийцами?       Губы Веланны скривились. Она едва выносила эту нахалку. Фреда вдобавок медленно похлопала себя по бедру, имитируя звук аплодисментов.       — Браво. На основании цвета сделать вывод, что эта вещь моя... — И она развернулась, притворяясь беспечной и беззащитной, но каждую секунду ожидая удара в спину. — Избавь меня от дурацкой необоснованной ревности.       Она копила ману и мысленно произносила начало заклинания в ожидании удобного случая. И он представился, когда из земли под ногами вырвались острые древесные корни; только внутренняя готовность спасла Фредерику. Незримый поток подхватил и отнес ее в сторону, где она обернулась. Глаза Веланны горели яростным огнем.       — Ты не уйдешь отсюда живой! — в гневе крикнула она, снова направляя корни в сторону соперницы. — Из-за тебя будущее может не наступить! Ты угроза нашему господину!       И тогда Фредерика сорвала со спины посох.