Сказание о кумихо, болезненном прошлом и шоколадных мишках

Ее звали Су Джи. Она любила искать целебные травы, слушать легенды на ночь и мечтала о щенке. Она обожала фантазировать, верила в реинкарнацию и хотела в следующей жизни стать птичкой. Благодаря матери Су Джи умела лечить людей и немного плавать. В ее чистых детских глазах всегда горел задорный огонек. Су Джи умела очаровательно улыбаться и звонко смеяться. А еще Су Джи умела плакать. Она рыдала навзрыд, стоя над бездыханным телом матери, трясла ее за плечи, брала за лицо обеими руками, крича ей отчаянно: — Проснись! Мамочка, пожалуйста! Просыпайся! Мать не просыпалась. Глаза ее сомкнулись навсегда за несколько минут до того, как девочка вернулась в деревню. Женщина лежала в постели в том самом домике, пахнущем травами. Еще теплая, но уже неживая. Су Джи стояла у постели матери, не желая уходить. Она обнимала ее, гладила по голове, прижималась щекой к ее груди. Су Джи просила мать вернуться, Су Джи срывала голос в крике. Никого не было в этом ханоке, кроме скорбящей дочери и покойной матери. А на улице неподалеку стояли Су Мин и Ран, слушая детские рыдания. Девушка пару раз порывалась зайти в домик, но тут же осекала себя, понимая, что помочь ничем не сможет. У Су Мин глаза были на мокром месте, и, когда совсем плохо становилось, она смотрела на Рана. У Рана взгляд был пустой, выражение лица безмятежное. Он не сочувствовал девочке, и от детского плача в сердце его ничего не ёкало. Глядя на этого черствого кумихо, Су Мин больше не хотела плакать: она начинала злиться. Су Джи было восемь. Достаточно взрослая, чтобы ходить в соседнюю деревню одной. Слишком маленькая, чтобы видеть горы трупов. Слишком мягкосердечная, чтобы пройти мимо раненого лиса. Су Мин поворачивается к Рану: он растерян, даже рот открыл от удивления. Ран наблюдает за тем, как девочка накладывает целебную смесь хищнику на порез и как пару раз тянет к нему руку, чтобы погладить. Ран смотрит на ее дважды укушенный палец, из которого кровь течет без остановки, и неодобрительно хмурится: а крокодила она тоже попробовала бы погладить? Он слушает, как она изливает лису душу, и отворачивается, когда девочка в полудреме кладет голову на пушистый мех. — Ты ее не помнишь? — Ран лишь покачал головой в ответ. Су Джи не понимала, куда дальше идти и что теперь делать. Су Джи не знала, как жить дальше. Она была готова проспать целую вечность, только бы не вспоминать горы трупов, готова была не просыпаться вообще, если бы во сне она навсегда осталась с матерью. Су Джи крышу над головой заменило бескрайнее небо, а лиса под боком — незнакомец. Чужой, холодный, слишком резкий. Су Мин заметила, как блеснули слезы в глазах Су Джи, когда Ран из прошлого сказал, что ему нет никакого дела до ее деревни. — Мог бы и помягче ответить, — девушка с неодобрением взглянула на кумихо. — Она только что совсем одна осталась по кое-чьей вине. Ран открыл рот от возмущения, но промолчал: не знал, как оправдываться, почти ничего не помня о событиях прошлого. А мать Су Джи оказалась права: может, вина Рана и не убивала, но мучила знатно. Су Мин вздохнула с облегчением, когда девочка оказалась за спиной кумихо. Волк вот-вот готов был наброситься, и, не окажись Ли Ран поблизости, Су Джи как минимум очень сильно пострадала бы. Теперь девочка была в безопасности, хотя Су Мин и не понимала, как можно было бы избавиться от серого хищника. Неожиданно она толкнула Рана из настоящего в бок, забыв, что он видел то же, что и она. — То есть ты можешь делать это когда захочешь?! Девушка ошарашенно смотрела на нечеловеческий глаз кумихо из прошлого. Золотистый лисий глаз, который заставил волка опасливо попятиться и вскоре скрыться в кустах. — А ты думала, что у меня это непроизвольно выходит? Лисий нервный тик? Су Мин стушевалась и вновь устремила взгляд на Су Джи. Она боялась за нее. Волновалась за эту напуганную малышку, которая осталась совершенно одна, которую некому было поцеловать в лоб на ночь, которую некому было защитить. Су Мин всем сердцем надеялась, что Ран не бросит ее и хотя бы доведет до деревни. И Ран ее не бросил. Совсем. — Чего ты творишь?! Какие еще азалии?! Веди ее обратно в деревню! Кумихо понимал, что его никто не слышал, но молчать не мог. Ли Ран чуть ли не в ухо кричал себе прошлому, чтобы тот одумался и избавился от этой девчонки, а кумихо поправил свой синий ханбок, потушил костер и протянул Су Джи руку. Ран не слышал ни собственного внутреннего голоса, ни себя из двадцать первого века. Су Джи пришла в себя далеко не сразу. Она с разочарованием смотрела на свой новый ханок в перелеске, на Рана поглядывала с тоской. Су Джи не чувствовала себя здесь как дома. Су Джи чувствовала себя чужой, лишней, ненужной. Она часами сидела на берегу реки, глядя на стремительное течение и солнечные блики на воде. Она подолгу думала о своей деревне и друзьях; надеялась, что люди из соседнего поселения, с которыми она поделилась своим горем, помогут отыскать убийцу. Су Джи представляла, что было бы, если бы она вернулась чуточку раньше. Она смогла бы их спасти? Успела бы позвать на помощь? Мама осталась бы жива? Иногда Су Джи думала, что задохнется от слез. Рыдания душили ее. Девочка беспомощно открывала рот, лицо ее искажалось гримасой боли. В такие моменты рядом всегда оказывался Ран. В такие моменты он не казался чужим и холодным. Су Джи немного успокаивалась, чувствуя тепло рядом. Она вцеплялась в ткань его ханбока так крепко, словно Ран норовил в любой момент передумать и уйти. Она прекращала дрожать, всхлипывала реже и тише, глаза закрывала. В какой-то момент у Су Джи дыхание окончательно приходило в норму, и она засыпала. Су Джи часто засыпала в его объятиях. — Этого еще не хватало, — проворчал Ран, когда его прошлая версия перенесла девочку в постель и укрыла пледом. — Кажется, раньше ты был милым. — Тебе кажется, — он недобро сощурился, а Су Мин неожиданно вспомнила резню в деревне. Ран не был милым. Каким угодно, но не милым. Надменный, ворчливый, бескомпромиссный. На Су Джи нередко смотрел слишком строго, всем видом своим показывал, что он ей не мать, и требовал от нее того, что обычно отцы требовали от своих подрастающих сыновей. — Ты воина из нее сделать хочешь что ли? Она девочка прежде всего! — Защищаться каждый должен уметь. На девочек тоже нападают. — Силу свою некуда деть было? Синяков ей наставить хотел?! Су Мин говорила много, слишком много, почти каждое действие Рана из прошлого комментировала, чтобы разрядить обстановку. Понимала, что нарывалась, чувствовала, что в какой-то момент кумихо выйдет из себя, но молчать не могла: абсурдность происходящего сводила с ума. Она смотрела на Рана из прошлого и видела в нем жестокого кумихо, беспощадного убийцу, мучимого чувствой вины. Она смотрела на Су Джи и видела в ней малышку, которой сильно не повезло. Су Мин видела, как он ее воспитывал, как укладывал спать, как следил за тем, чтобы этот маленький человек не умер с голоду, и не понимала, смеяться над этим надо было или плакать. Ран заботился о Су Джи, заботился так, как, кажется, не заботился ни о ком, и Су Мин старалась отметать любые мысли о том, что было бы, если бы девочка осталась в деревне. Девочка осталась с лисом. Это было главное. Су Джи умудрялась сочетать в себе удивительную кротость и невообразимую настырность. Она обращалась к нему первое время на “вы”, вела себя тихо, слушала и слушалась. На тренировках сразу поднималась после каждого падения, всхлипывала бесшумно, если было сильно больно, и почти незаметно стирала слезы с глаз. А в какой-то момент ей все это надоедало, и она сбегала в лес. Кормила белок, искала новые травы и вздрагивала от каждого шороха, боясь, что Ран ее найдет. Он ее, конечно, находил: ругался, пытался вбить в ее голову, что это для ее же блага, а Су Джи на своем стояла. — Давай ты будешь драться, а я — людей лечить? — сказала она ему, когда ей было четырнадцать. — Те, кто владеют разными навыками, больше преуспеют в команде. Ран не отстал от нее со своими нравоучениями и уроками самообороны, но ее слова к сведению все же принял: стал лояльнее. А Су Джи стала старше. Су Мин не понимает, почему время в прошлом идет так быстро. Девочке тринадцать. Она готовит свой самый лучший нэнмён. Су Мин не может перестать улыбаться, глядя на ее восторженный взгляд и лучезарную улыбку. Су Мин гордится ей, а Су Джи сияет, когда Ран пробует блюдо и хвалит его. Су Джи четырнадцать. Она смеется, щекоча Рана, и визжит, когда он щекочет ее в ответ. В какой-то момент он с улыбкой перекидывает ее через плечо и куда-то несет. Ли Ран из настоящего снова ворчит, а Су Мин не верит своим глазам. Су Джи пятнадцать. Она сильно болеет, и бремя ответственности за ее жизнь и здоровье полностью ложится на Рана. Он делает ей какие-то отвары, кутает в кучу ткани, чтобы озноб не брал, ни на секунду почти от ее постели не отходит. После болезни он еще целый месяц ворчит, когда Су Джи босиком бегает по траве вечерами, когда уже холодает, и заставляет ее есть больше фруктов, которые ей уже надоели. Су Джи шестнадцать. Порой Ран дурачится вместе с ней: катает ее на плечах, показывает новые, еще более захватывающие места в округе и рассказывает ей множество интересных историй. Су Джи семнадцать. Она узнает, что прожила девять лет не с простым человеком, а кумихо. Она жалеет его, трогая тот шрам, и кусает его за плечо — мстит. Су Джи не верит — она знает, что Ран был одним из пострадавших: бедный лисенок, что просто бежал мимо. А Су Мин лишь обреченно качает головой, видя взгляд Рана из прошлого, сожалеющий, стыдливый. К своему знакомому девушка поворачиваться не видит смысла: уверена, что взгляд его в этот момент абсолютно такой же. Су Джи с каждым днем сияет ярче. Она дарит ему тот самый браслет, обнимает его чуть ли не по сто раз на дню, смотрит на Рана как на самого главного человека в ее жизни. Су Джи любит его безумно, видит в нем старшего брата, на которого всегда можно положиться. — Бред, бред, бред… — Чушь, — согласился с ней Ран. Но порой они все-таки расходились во мнениях. — Действительно пушистый! — воскликнула она, присев на корточки рядом с Су Джи, что гладила лиса. — А носик какой! А ушки! А глазки вообще… — Хочешь, клыки покажу? — огрызнулся Ран, на что Су Мин лишь показала ему язык. А Су Джи растет дальше. Растет как внешне, так и внутренне. Она готовить начинает еще лучше, голос у нее давно уже не детский, а нежный, утонченный, женский. Су Джи вести себя начинает иначе, и Су Мин была бы рада, если бы это было связано только с взрослением. — Мне идти надо! — Куда торопишься? — В деревню! Предчувствие дурное. Что, если кто-то заболел? У Су Джи щеки резко становятся пунцовыми, голос какой-то неуверенный. Она резко отводит взгляд и вдруг, не попрощавшись, поспешно идет в сторону соседней деревни. Ран остается там, на поляне, в одних штанах. Кумихо двадцать первого века стоит прямо напротив него. — Что с ней? — спрашивают они одновременно. А Су Мин озвучивает собственную догадку, которую довольно давно вынашивает в голове. Собственный голос выбивает почву из-под ее ног, а взгляд Рана в этот раз кажется испепеляющим. — Влюбилась. Су Джи была трусихой, когда дело касалось волков и подозрительных шорохов в лесу, но чрезвычайно смелой, когда речь шла о собственных чувствах: она их попросту не умела скрывать. Су Джи оставила поцелуй на щеке кумихо и как оглашенная побежала к ханоку, а парочку из настоящего словно ушатом холодной воды окатили. — Выходишь за рамки приличия! — возмутился Ран, повернувшись к Су Мин. Он чуточку покраснел, но в тот момент девушку это не интересовало — куда больше задели его слова. — А сам-то?! Смутился как школьник. Ран из прошлого ничуть не отличался от себя из настоящего: оба стояли растерянные, словно не знали, как дальше жить. Краем глаза Су Мин заметила, как ее компаньон коснулся рукой щеки, той самой, которую недавно поцеловала Су Джи. Су Мин тут же поспешила отвернуться, чувствуя, что сама вот-вот покраснеет. Прошлое не щадило. Пока Су Мин надеялась, что это были всего лишь бушующие гормоны и скоро все должно было пройти, Су Джи подолгу засматривалась на Рана, не спала ночами и витала в облаках. Пока Ран из настоящего оставлял свои едкие комментарии, Су Джи смущала своего кумихо еще больше. — Она очень глупая, если верит, что хоть чуточку ему нравится, — недовольно сказал лис, четко отделяя себя от своей прошлой версии. — А по-моему, она очень даже очаровательная. — С людьми водиться — себя не уважать. Су Мин покосилась на него, но ничего не ответила. Ран ошибся. Настает момент, когда Су Мин может победно улыбнуться, припомнив кумихо его слова. Только вот победная улыбка на ее губах не играет: как и Ран, она чувствует себя проигравшей. Он молча отворачивается, словно подсмотрел что-то лишнее, а Су Мин вновь стремительно краснеет. А там, в реке, Ран целует смущенную, но такую счастливую Су Джи. Целует нежно, трепетно, искренне. Не может остановиться, не хочет открывать глаза. Ли Ран забывается. Ли Ран тоже влюблен. Они молчат, глядя на свою счастливую совместную жизнь. Смущенно отворачиваются, когда Ран притягивает Су Джи к себе, отходят ночами подальше от ханока, кидают камушки в реку и никак не комментируют себя из прошлого. Они пытаются смириться с увиденным, хотя и стараются не смотреть друг другу в глаза. События трехсотлетней давности совсем не такие, как они ожидали, но все не так уж и плохо. Су Мин сидит на берегу реки, глядя на тусклое отражение луны в воде. Рядом сидит Ран, спокойный, сосредоточенный. Он смотрит куда-то вдаль, видит каждый листочек на деревьях на том берегу и думает. Думает и Су Мин. Оба они думают об одном. Только бы не стало хуже. Хуже будет только если Ран уйдет куда-то не вовремя. Если Су Джи останется дома одна. Если не просто старую рану разбередят — если новую нанесут беспощадно. У Су Мин сердце пропускает пару ударов, когда она видит Ли Ёна, стоящего напротив Су Джи. Нервный смешок Ли Рана из настоящего режет уши. А правда режет душу.