Уроки любви

— О, Шелин… — прошептал Зосиэль, когда Риан замолчал, — я так боялся, что ты её убьёшь! Слава богине, что этого не случилось! — И при чём тут богиня? Арабеллу спасла вовсе не Шелин, а пузо… Тогда я был слишком молод и непростительно сентиментален и просто не смог пробить этот… щит. — Жалеешь? — осторожно спросил жрец, глядя ему в глаза. — Нет, — не сразу ответил Риан, отворачиваясь от Зосиэля, опираясь грудью на каменный парапет и устремляя взгляд вдаль. — Крови Викензо хватило, чтобы погасить пламя моей ненависти, а сестра… покарала себя сама, произведя на свет никому ненужного ублюдка. — Ты… простил её? — прозвучало очень тихо, но он услышал и на сей раз ответил мгновенно и честно: — Нет. Просто… остыл и вычеркнул из памяти Арабеллу и мать, как они вычеркнули меня. Я знаю, что ты хотел бы услышать совсем другое, но это — правда. Знаешь, между нами всё же есть кое-что что общее — мы оба верно следуем учениям своих богинь, а Калистрия — это не прощение, а месть, — Риан холодно усмехнулся. — Я не умею прощать, Зосиэль. — Никогда не поздно научиться… — Зачем? — приподнял бровь он. — Я не собираюсь давать врагам шанс вонзить мне кинжал в спину, великодушно прощая их вместо того, чтобы отправить к Фаразме! Благородные идиоты в Питаксе не выживают… во всяком случае, так было до того, как его захватил король Эйланда, снеся Ироветти голову. — А сейчас? — не мог не спросить жрец. — Не знаю, — пожал плечами Риан, — для меня и таких, как я, не изменилось ничего, разве что порядка на улицах стало больше, но в остальном… Как бы то ни было, я совершил свою месть и больше никогда не возвращался в прошлое до сего дня. — А если бы… Викензо искренне раскаялся и… — начал Зосиэль, но договорить не смог — помешал громкий и совершенно искренний хохот Риана. — Почему ты смеёшься? Я сказал что-то… — Убойно-смешное, — закончил за жреца он, — Викензо и раскаяние — это как… Дейран и целомудрие или Регилл и оргия с оруженосцами! — Но ты даже не дал ему шанса! — упрямо нахмурился Зосиэль. — Возможно, он хотел… — Воткнуть в меня кухонный нож? Конечно, хотел! Видел бы ты, как он смотрел на этот нож… — презрительная ухмылка исказила губы Риана. — Если бы я оказался недостаточно быстрым, мы бы сейчас не разговаривали. Викензо получил по заслугам, и никто не убедит меня в обратном, даже сама Шелин, пожелай она снизойти до такого исчадия зла, как я. — Ты не зло! — пылко воскликнул жрец. — Будь ты таким — убил бы сестру и её ребёнка, но ты… — Оказался слабаком и слюнтяем, едва не лишившимся милости Сладостного Жала, — кривя губы, произнёс он. — И, если ты думаешь, что я этим горжусь — ошибаешься. — А стоило бы, — твёрдо сказал Зосиэль, — ты удержал свою руку и не совершил страшного греха, а значит — добра в тебе гораздо больше, чем… — Зла? — помог ему Риан, снова поворачиваясь и глядя в глаза. — Ненависти и жажды мести, столь почитаемых твоей богиней, а ещё… — жрец помолчал и всё же продолжил: — Будь ты таким, как хочешь казаться, не стал бы ждать, пока я… — Ну, сказанул! — фыркнул он. — При чём тут это? — При том, что зло слышит только себя и делает то, что хочет, не считаясь с желаниями и… страхами других. Я знаю, как сильно ты хочешь, чтобы мы… — Зосиэль смущённо отвёл взгляд, — но не делаешь этого потому что… — Целомудрие заразно, — пробормотал Риан, прекрасно понимая, как неубедительно и фальшиво это звучит, и совсем не удивился, услышав: — Неправда, — мягко произнесённое жрецом, — ты даёшь нашему цветку возможность расцвести, потому что знаешь — иначе не увидеть всей его красоты и не насладиться дивным ароматом. Ты даришь мне настоящее счастье и ласку, не требуя взамен ничего, а разве способно на это зло? — Спроси у Арушалай, правда, сомневаюсь, что она ответит, — он покачал головой, вспоминая рассказы суккубы о её прошлом. — Сойдёмся на том, что я — плохой калистрит и недостаточно настойчивый любовник, но не вздумай об этом болтать! Эта страшная тайна должна остаться здесь! — Обещаю сохранить её, — Зосиэль коснулся рукой своей груди над сердцем, — твоё доверие — самый ценный из всех возможных даров, и я бесконечно счастлив, что ты счёл меня достойным его. — Даже так? — Риан покачал головой и задумчиво спросил: — Скажи, а если бы я всё же убил Арабеллу, ты по-прежнему считал бы меня совершенством, достойным любви? — Я… — начал жрец, с трудом выдерживая его взгляд. — Не умеешь лгать, — жёстко бросил он, — вот и скажи правду. Нужен был бы тебе такой я? Смог бы ты касаться рук, убивших дитя в утробе матери? — Я… — Зосиэль опустил голову, тяжело вздохнул и ответил после очень долгой паузы: — Не смог бы… уйти, потому что… люблю тебя… такого, как ты есть… с твоим прошлым, настоящим и… — Нашим будущим, — негромко закончил за него Риан, мягко привлекая жреца к себе, — я не хотел причинять тебе боль… прости. — Тебе не за что извиняться, — прошептал Зосиэль, невольно прижимаясь теснее, — это мне не стоило заставлять тебя вспоминать прошлое, но… — Любопытство — не порок, — он чуть улыбнулся, легко поглаживая жреца по напряжённой спине, — да и знать, кому отдал сердце, всё же стоит, чтобы не было мучительно больно… потом… Жаль, что я понял это слишком поздно… — Ты ведь сейчас не о нас?.. — Нет, — покачал головой Риан, — к счастью, нет. Скелеты в моём шкафу почти закончились, но этот… Ворошить эти старые кости сегодня я точно не стану — не хочу окончательно испоганить день, лучше порисуй меня, пока солнце не село. — Конечно, — чуть улыбнулся Зосиэль, доставая альбом, — правда, я хотел спросить ещё кое-что, но… — Валяй, — махнул рукой он, решив, что хуже уже точно не будет и тут же пожалел об этом, услышав: — Тео, о котором ты столько рассказывал… Он ведь был… не просто твоим учителем? — Нет, — коротко бросил в ответ Риан, — я… любил его и… убил. — Что? — жрец изумлённо уставился на него, едва не выронив карандаш. — Ты слышал, — мрачно процедил Риан, не отводя взгляда, — это мой последний скелет, но о нём… — Потом, — тихо закончил за него Зосиэль, — когда и если ты захочешь об этом рассказать. Сам. — Замётано, — он заставил себя улыбнуться, — ну, и какую позу ты предпочтёшь сегодня? — это Риан спросил уже совсем другим тоном, подмигивая всё ещё ошеломлённому услышанным жрецу…

***

Этот день оказался последним из относительно спокойных, а уже на следующее утро в Дрезен явилась её величество Голфри с армией и яростным желанием уничтожить демоническое капище раз и навсегда. Голубые глаза королевы пылали праведным возмущением и священной яростью, и Риан прекрасно понимал, почему. Логово демонов в самом сердце Дрезена — хлёсткая пощёчина, которую Арилу Ворлеш отвесила не только королеве, но и самой Иомедай. Такое не прощается, за это можно и нужно отомстить, выжечь нечестивую заразу священным огнём, уничтожить укрывшихся под землёй демонов и культистов и не оставить от капища камня на камне. Риан читал это в королевских глазах и разделял её гнев целиком и полностью, ведь никто не любит чувствовать себя идиотом, и Голфри тут не исключение. А потом думать и рассуждать было просто некогда, время слов закончилось и наступил час карающей стали и магии. Они спустились вниз, желая поскорее очистить это место, и умудрились не только быстро добыть все три ключа, но и дважды спасти королевскую задницу, откликнувшись на звук боевого рога. Проиграть они не могли, ведь слишком многое поставлено на карту, а Дарразанду давно пора окончательно сдохнуть, равно как и Минаго. Правда, посчитаться с лилиту не вышло и в этот раз, а вот балор этого боя не пережил, хоть сражался отчаянно и, даже подыхая, окатил измотанный отряд пламенем, желая утащить ненавистных смертных с собой. Но от души насладиться победой Риан не успел, а радость слишком быстро сменилась холодной яростью и ослепляющей ненавистью. Он почти не слышал притянутых за уши обвинений Голфри в некомпетентности — слишком громко стучала в виски бурлящая после боя кровь. Он смотрел на движущиеся губы королевы и думал: успеет ли вонзить отравленный стилет, скрытый в рукаве, в её шею, незащищённую бронёй. Голфри не ожидает удара, уверенная в своей правоте и упивающаяся властью, так почему бы и не отправить её величество следом за балором? Риан до хруста стиснул зубы, слушая разглагольствования королевы о том, что его сила слишком опасна и хаотична и доверять такому управление крестовым походом — недопустимо. Она говорила одно, а он слышал совсем другое: «Ты был слишком хорош и слишком часто побеждал там, где я проигрывала, ты затмил меня в глазах подданных и, если так пойдёт и дальше — отнимешь у меня корону и власть». Потом Риан долго думал, почему всё-таки не убил её — использовавшую его и отправившую прямиком в Бездну в награду за все заслуги. Что помогло удержать стилет в ножнах — голос разума, твердящий, что выйти отсюда после этого живым ему просто не дадут, или тяжёлая рука Зосиэля, опустившаяся на плечо и сильно сжавшая его? Ответа Риан так и не нашёл, а тогда просто процедил, глядя в глаза Голфри, что никогда не забудет этого и не простит. Предательство — один из самых страшных грехов в глазах Калистрии, его нельзя понять, забыть и простить, за него нужно мстить. Смыть смертельное оскорбление кровью той, что давно зажилась на этом свете и зря протирает на троне штаны добрую сотню лет. Тео хотел использовать его и заплатил за это жизнью, так чем Голфри лучше? Ничем. А значит, жить ей осталось ровно столько, сколько понадобится ему, чтобы прекратить добычу нахиндрианских кристаллов и вернуться из Бездны. Следующая встреча станет для её величества последней, что бы она себе не думала и какие надежды бы не лелеяла. Похоже, Голфри не отдаёт себе отчёта, с кем на самом деле связалась, и свято уверена, что сама Иомедай спустится с Небес, чтобы защитить её от карающего жала. Пусть. Королевская беспечность ему только на руку, а холодная ярость, бегущая по жилам, поможет не сгинуть в Бездне и совершить невозможное. Ненависть всегда помогала ему выжить, а жажда мести придавала сил, словно глоток крепкого вина, так будет и сейчас. И, похоже, королевское решение оглушило не только его: Дейран смотрел на венценосную кузину с нескрываемым презрением, Грейбор сочувственно кивал, Арушалай не сводила с него благодарного взгляда, а Длань потерянно молчал. Их неодобрение ощущалось почти физически, потрескивающими невидимыми разрядами прошивало тяжёлый затхлый воздух проклятого подземелья, а рука Зосиэля по-прежнему лежала на его плече — тяжёлая, тёплая и успокаивающая. Они верят ему и в него, а разве не это главное? Разве не ради этого он делил с ними последний кусок хлеба и подставлял плечо? Разве не эта безмолвная поддержка и верность — самое главное для командира? Командора. И плевать, что самодура в короне только что лишила его титула и попыталась публично унизить. Пусть засунет свои приказы себе же в задницу или в более пикантное место, и наслаждается чувством собственного величия, которому позавидует сам Дескари! Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, и Голфри это обязательно поймёт. За секунду до того, как отправится к Фаразме, давно заждавшейся её зажившееся величество!

***

— Я не понимаю… — тихо обронил Зосиэль, стоя рядом с ним на каменной площадке Нексуса, нависающей над фиолетовым туманом Бездны, — почему её величество поступила с тобой так? Ты столько сделал для крестового похода и… — Получил по заслугам, — процедил Риан, криво усмехаясь. — Ироветти рубил головы за безобидные памфлеты и книги, изображавшие его недостаточно… великим, а чем Голфри хуже? Похоже, мне стоит сказать ей спасибо за то, что не казнила сразу, а всего лишь отправила сюда… — Всего лишь? — возмущённо воскликнул жрец. — Ты серьёзно? — Вполне. Короли не любят делиться славой, золотом и властью, а она сидит на троне дольше, чем прожили мы оба вместе взятые, — обнимая его за плечи, пустился в пояснения Риан. — Она так привыкла быть избранницей Небес и единственной надеждой Мендева, а тут внезапно объявился я и отвоевал сначала Кенабрес, а потом и Дрезен. Непростительная наглость питакского выскочки без роду племени, который того и гляди спихнёт с трона её столетний зад и усадит туда свой. — Но разве ты… — Конечно, нет, — Риан успокаивающе похлопал Зосиэля по плечу. — Мне и наши советы вот где сидят, — он провёл рукой по своему горлу, — но разве пояснишь это Голфри? Да и зачем? Жаль, напиться в хлам на собственной по-королевски пышной тризне, я не смогу! — он коротко и зло хохотнул. — Но, может, она хотя бы на памятник разорится, а? — Мне кажется, всё это… какая-то чудовищная ошибка, — пробормотал жрец, — неужели Иомедай… — Плевать на нас хотела со своих облаков! Будь это не так, Язва исчезла бы давным-давно, — закончил за него Риан, — но наш крестовый поход пятый по счёту, а чем закончились предыдущие, ты знаешь лучше меня. Единственная богиня, которая слышит молитвы и приходит на помощь — это Сладостное Жало. И даже ты не можешь с этим поспорить. Помнишь Стонтона? — Конечно, — Зосиэль вздрогнул, невольно вспомнив живые осиные плащи, которыми Калистрия укрыла их отряд в том непростом бою. — Это было… — Жутковато, но так своевременно, да? Богиня всегда отвечала мне и не оставит даже здесь, — тихо произнёс Риан, — чего не скажешь об остальных, но пёс с ними. Голфри надеется, что мы выполним приказ и геройски подохнем, но хрен ей! Клянусь Неугасимым Пламенем не только вернуться, но и… — он осёкся, сжимая кулак и сплёвывая на камни. — А ещё, нет худа без добра, насколько я помню, твоего брата уволокли именно сюда? Вот заодно и вытащим его из демонической задницы, правда? — Надеюсь, — невесело улыбнулся жрец, — знать бы ещё, с чего начинать поиски… Не спрашивать же у каждого встречного демона о Тревере… Я молюсь, чтобы Шелин помогла ему выжить в этом ужасном месте, — он зябко передёрнул плечами, — здесь… нет ни проблеска света, ни красоты, только зло и ненависть, от которых… — Зосиэль осёкся, словно задохнувшись, а на его лице отразились страдание и боль, которых прежде Риан не видел никогда. — Иди ко мне, — тихо произнёс он, привлекая жреца к себе и крепко обнимая: — Это, конечно, не Эллизиум, но бывает и хуже. — Разве? — голос жреца надломился и дрогнул. — Да. Я не рассказывал тебе, как прятался в загаженном сортире, поджидая очередного клиента? Нет? Ну так вот, по сравнению с той паскудной клоакой, это — воплощение красоты и свежести! Всё познаётся в сравнении, — добавил, ласково касаясь щеки Зосиэля пальцами, — а здесь мне по-прежнему безумно хочется тебя поцеловать… — Риан осторожно коснулся губ жреца лёгким поцелуем, прячась в нём от собственных страхов и ненависти, жалящих похлеще разъярённых священных ос…