Уроки любви

Архиразумная мысль — не форсировать события и не мучить себя провокационным уединением с Зосиэлем, посетила Риана утром. Он прекрасно знал, каково жрецу после пережитого вчера, и как сложно будет ему не думать об этом, находясь в командорских покоях. Он чувствовал себя точно так же, застав Тео с Верном, и до сих пор помнил, как спускаясь следующим утром к завтраку, надеялся, что сможет смотреть на учителя спокойно. Он даже встал пораньше и сделал несколько упражнений, старательно выбрасывая из головы всё лишнее и тщетно пытаясь восстановить утраченное спокойствие. Ему повезло, ведь за столом не было никого, кроме него и Ари, протянувшего письмо от эльфа, в котором Тео сообщал, что вынужден отбыть в Даггермарк по срочному делу, но обязательно вернётся к Эрастусу и начнёт сам заниматься с ним, как и обещал год назад. Прочитав короткое письмо до конца, он облегчённо выдохнул, старательно отмахиваясь от мыслей, с кем именно Тео уехал и почему. Это не его дело, личная жизнь учителя никаким боком его не касается. И это даже хорошо, что эльфа не будет так долго, за это время он успеет забыть об увиденном. Тайна останется тайной, а Тео никогда не узнает, что в ту ночь в зале их было трое. Тогда он ещё не знал, что больше никогда не увидит Верна, погибшего, выполняя заказ, а вернувшийся Тео не только сдержит обещание, но и… осуществит его самые тайные и горячие мечты. Но именно это стало наградой за усердие, которую он предпочёл прогулке в город, и разделил с Тео сначала купальню, а после и ложе. Дрожа от нетерпения и желания, он отдался эльфу всецело, утонув в искристой бездне чёрного взгляда и теряя голову от шёпота Тео «мой любимый ученик»… Риан невольно вздрогнул, словно наяву услышав ненавистный голос и в который раз пожалев, что потревожил старые кости. Они преспокойно лежали в земле столько лет, совершенно не мешая жить, но… Зосиэлю захотелось правды, а ему не хватило яиц отказать. Добровольно-принудительная пытка прошлым, которую так хочется прервать, но… жрец желает знать, что случилось с Арабеллой, и вряд ли удовлетворится двумя словами. До Викензо нет дела даже ему — воплощённому милосердию, чего не скажешь о сестре. Риан прекрасно помнил ошарашенно неверящий взгляд Зосиэля, в голове которого просто не укладывалось, что не все семьи такие, как его собственная. Меряя на свой аршин, сложно принять, что далеко не все родственники заслуживают любви и спасения любой ценой. Арабелла — не Тревер, и, если бы Риан узнал, что она стала рабыней в демоническом борделе — не пошевелил бы и пальцем. Не стал бы искать и вытаскивать её из дерьма, в котором сестре самое место, ведь за всё нужно платить. Безусловная любовь — фикция, нельзя любить за кровное родство, равно как и ненавидеть без причины. Зосиэлю этого не понять, он видит мир сквозь страницы своих писаний и свято уверен — простить можно всё, и в этом их основное отличие. Рано или поздно целомудрие уступит место страсти, но это — останется навсегда. Оса и Роза, прощение и месть, как в пафосно-эпической балладе о любви вопреки здравому смыслу… Криво усмехнувшись, Риан подумал, что шелинитские тексты паршиво на него повлияли, ведь откуда ещё могла взяться эта поэтичная чушь? Да и смысл обсасывать очевидное? Лучше подумать о том, что у них общего, а в частности — о желании, которое Зосиэль больше не сможет игнорировать, а значит, самое время сделать перерыв. Дать жрецу возможность спокойно разобраться в себе и принять новую данность, в которой он — не святость во плоти, а живой человек, подверженный страстям. Да и ему самому пауза не помешает, поскольку бескорыстие, безусловно, прекрасно, но здорово усложняет жизнь, лишая вожделенного удовольствия. Не искушать себя и Зосиэля и предпочесть покоям более людное место. Например, позвать жреца к Фаю или предложить попозировать на крепостной стене, куда в любой момент может подняться кто угодно. Так будет проще обоим. И до тех пор, пока Зосиэль не решится сделать последний шаг к настоящей близости, никакого уединения. Путь от «люблю» до «хочу» жрец должен пройти сам, созреть, как сочное сладкое яблоко, и упасть в подставленные ладони, наполняя их своей тёплой ароматной тяжестью. Недозрелые плоды не только зверски кислят, но и надолго отправляют в отхожее место, а такого «счастья» и даром не надо! Весьма довольный собственной мудростью, Риан быстро привёл себя в порядок и спустился в город. Привычно кивнул Одану и перекинулся парой слов с Угольком, которую не мог понять, как ни старался, но при этом поддерживал в упрямом стремлении причинять добро всем и вся, включая демонов. В то, что закоренелые душегубы могут внезапно стать святее ангелов, Риан не верил, но и заставить эльфийку прекратить проповедовать не мог. Хуже от этого точно никому не будет, так почему бы и нет? Он нашёл себя в страсти, свободе и мести, Уголёк — в доброте, всепрощении и милосердии, и кто он такой, чтобы пытаться погасить её чистый свет? Да и ссориться со светозарным лордом, стоящим за девочкой, станет только последний дурак, к которым Риан никогда не причислял себя. Зосиэль стоял неподалёку от эльфийки и улыбнулся столь же светло и солнечно, увидев его, а в ответ на приветствие чуть смущённо произнёс: — Здравствуй, милый. Какое это счастье — называть тебя так! — Даже так? — ухмыльнулся Риан, окидывая его внимательным взглядом. — А хочешь стать ещё счастливее? — Жрец кивнул, и он продолжил: — Можешь порисовать меня, а заодно узнать, что случилось с Викензо и Арабеллой, если, конечно, у тебя нет более срочных дел… — Нет, — тепло улыбнулся Зосиэль, — куда пойдём? — спросил осторожно и Риан понял — он действительно боится снова остаться наедине. Боится… себя. — На крепостную стену, — он указал взглядом на вершину одной из башен, — давненько я туда не поднимался… Что скажешь? — Отличная мысль! — скрыть облегчение жрец не сумел. — Я и сам хотел позвать тебя туда, но боялся, что… — Я решительно откажусь и коварно утащу тебя в свои покои? — подмигнул Риан, озвучивая опасения Зосиэля. — Да, — смущённо выдохнул тот, отводя взгляд, — я… — Запутался в себе, потерявшись между «люблю», «хочу» и «нельзя»? — закончил за него Риан, увидел утвердительный кивок и продолжил: — Неудивительно, ожидаемо и… совершенно естественно для невинного создания, угодившего в сети соблазна, раскинутые похотливым мной. — На этих словах жрец не выдержал и рассмеялся, благодарно глядя на него. — Но знаешь, я настолько проникся писанием Шелин, что решил дать нашей любви время расцвести, как ты и хотел. А ещё, облака сегодня — просто загляденье и не полюбоваться ими — непростительный грех, правда? — Истинно так, — как можно серьёзнее ответил Зосиэль, но его глаза смеялись, а неумело скрываемое напряжение почти полностью исчезло, и Риан поздравил себя с удачей. Он всё делает правильно, не давя на жреца и не настаивая на уединении, в их случае единственно-верный путь — самый длинный. — Прекрасно, — широко улыбнулся он, — тогда пойдём, пока я не передумал развлекать тебя ещё одной историей из личного архива. — Идём, — делая решительный шаг вперёд, произнёс Зосиэль.

***

Десятое число золотого и тёплого Ламашана Риан запомнил навсегда, ведь именно в этот день он впервые обагрил кинжалы кровью, исполнив свою месть. Наконец-то Тео счёл его подготовку достаточной для устранения обычного барда и добавил, вручая новые зачарованные клинки: — Убей или прости. Решать тебе. — А что тут решать? — скривился Риан, отправляя оружие в ножны. — Они заслужили смерть и умрут. Я клялся Калистрией сделать это и сдержу слово. Да и разве прощают такое? — Не знаю, — пожал плечами эльф. — Мало ли что случилось за эти два года? Может, они давным-давно раскаялись и сбились с ног, пытаясь тебя найти и вернуть домой? — Ага, — усмехнулся он, — а не найдя, самоубились от горя? Впрочем, если это действительно так, я их прощу, ведь отомстить покойникам нельзя. — Ну почему же, — тонко улыбнулся Тео, — можно поднять их из могил и убить ещё раз, правда, услуги некроманта обойдутся недёшево. — Овчинка выделки не стоит, — процедил Риан, — а Викензо давно пора на скотомогильник. — Да будет так, — уже без улыбки произнёс эльф, положил руки ему на плечи и заглянул в глаза: — Не теряй головы и помни: страже нет дела до того, что происходит за закрытой дверью, но убивать посреди улицы орлы Кайлисса тебе не позволят. — В курсе, — буркнул он, невольно касаясь своей поясной сумки, в которой ждало своего часа зелье невидимости. — Я не опозорю тебя провалом. Обещаю, — сказав это, он решительно пошагал к двери, желая поскорее окончательно перевернуть ненавистную страницу своего прошлого. До дома, в котором вырос и видел в последний раз два года назад, Риан добрался поздним вечером, резонно решив, что это время — идеально для задуманного. Обычно Викензо проводил вечера дома, опасаясь нарваться на грабителей и потерять не только кошелёк, но и жизнь, Арабелла и вовсе редко выходила на улицу, а мать уже должна была отправиться на работу. Убивать её Риан не хотел, хоть и не чувствовал ровным счётом ничего к женщине, когда-то давшей ему жизнь. Его любовь ей была не нужна, а ненависти мать не заслужила, только равнодушие — холодное и страшное, как бездонная непреодолимая пропасть. Любовь, которой ему отчаянно не хватало в детстве, пришла вместе с Тео, и мать окончательно утратила какое-либо значение, стала просто… преждевременно постаревшей женщиной с испитым покрасневшим лицом. Риан увидел её в окно гостиной, прячась в тени, и ругнулся про себя. Неужели мать больше не работает и ему придётся… убить и её? Тео не раз говорил, что нельзя оставлять свидетелей, особенно тех, кто клянётся, что не скажет никому ни слова. Цена этим пламенным клятвам — ломанный грош, а судьба поверившего им — незавидна и предсказуема. Превращаться в подобного милосердного идиота Риан не собирался, не для того он учился два года, чтобы бездарно сдохнуть после первого же примитивного задания! Стоит просто немного подождать, и если мать останется дома — прийти сюда ещё раз, предварительно проследив за ней. Выяснить, когда и куда она отлучается надолго и… Долгий путь не всегда ошибочен, а короткий — не самый верный. Так говорит Тео, а значит — это неоспоримая истина. Прикусив губу, Риан смотрел на бродящую по гостиной мать и пытался понять, как можно так измениться за два несчастных года. Когда он видел её в последний раз, мать была стройной светловолосой красавицей, а её холодные серые глаза пугали своей бездонностью. Что или кто так быстро превратило её в располневшую краснолицую бабу, громко ругающуюся с невидимым Викензо, не выбирая выражений и слов? Риан слушал безобразную перебранку и невольно сжал кулаки, увидев самого барда — такого же худого, как и два года назад. Злорадно отметил, что густая шевелюра мужчины изрядно поредела, а оставшиеся длинные пряди не способны скрыть озеро в кустах, возникшее на темени. Гадливая дрожь пробежала по телу Риана — и с этим спит Арабелла? Или уже не спит? И где, кстати, она сама? Неужели действительно учится в Академии, как и обещал Викензо? Впрочем, эта досадная помеха станет всего лишь отсрочкой неизбежного и упростит ему задачу. Подкараулить сестрицу, возвращающуюся с занятий, будет совсем несложно, а дальше всё решит зачарованная сталь. От этих холодных и взвешенных размышлений его отвлёк громкий возглас барда: — Ты ещё здесь?! Хочешь вылететь с работы и сдохнуть под забором? Я не буду вечно тебя кормить! — Напугал, — хрипло расхохоталась мать, беря со стола кружку и опорожняя её несколькими большими глотками. — Можно подумать, ты когда-то это делал! — Не зли меня! — процедил Викензо, сжимая кулаки и делая шаг к матери. — Работай или проваливай! — Это мой дом! — взвизгнула она, упирая руки в расплывшиеся бока. — Был, — ухмыльнулся бард, — а стал мой. Шевелись, пока не опоздала! — Ненавижу тебя, — прошипела мать, срывая с вешалки шаль и быстро шагая к двери. Риан слился со стеной, вжимаясь в неё, и даже дыхание затаил, хоть мать не могла увидеть или услышать его, прячущегося за углом дома. Он услышал, как в замке поворачивается ключ, а потом её грузные тяжёлые шаги стали быстро удаляться. Скользнув к забору, Риан подождал, пока мать исчезнет за поворотом, легко поднялся на крыльцо, вытащил из сумки свой набор отмычек, надеясь, что замок окажется простым и не доставит хлопот. Он не ошибся. Замку хватило всего лишь минуты, чтобы сдаться, и это было… долго. Риан невольно поморщился — Тео это не понравится, но и утаивать подобное нельзя. Лучше выслушать очередную ироничную тираду и потратить несколько недель на возню с кучей замков, чем потом погореть на такой мелочи и не выполнить серьёзный заказ. Бесшумно приоткрыв дверь, он скользнул в тёмную прихожую, быстро задвинул засов, закрывая дом изнутри и не оставляя Викензо ни единого шанса сбежать от своей судьбы. Ощутив, как непростительно быстро заколотилось сердце и дрогнули руки, Риан на мгновение прикрыл глаза, делая несколько глубоких вдохов и изгоняя прочь воспоминание о том, как тащился к этой двери, морщась от боли и даже не пытаясь стереть слёзы обиды и бессильной ярости. Он больше не слабый и наивный мальчишка и пришёл сюда не оплакивать прошлое, а отомстить за каждый удар, на который тогда не ответил. Калистрия спасла его от смерти, послав Тео, и сейчас он докажет богине, что достоин её дара и милости. Опустив руки к ножнам и касаясь холодных рукоятей клинков, Риан шагнул в гостиную, уже не прячась. Викензо должен увидеть свою смерть в лицо, и он увидит. — Какого хрена ты… — начал бард, услышав шаги, и замер с открытым ртом, увидев его, негромко процедившего: — Вернулся? — Но как ты… — глядя на него, вооружённого и совсем не похожего на вышвырнутого за порог мальчишку, выдавил Викензо, и бросил быстрый взгляд на нож, лежащий на столе. Он был уверен, что делает это незаметно, но… — Не сдох? — процедил Риан, скользяще устремляясь вперёд, выхватывая кинжалы и останавливая смертоносные стальные жала в дюйме от горла и живота барда. — Осмелился вернуться? Ты правда хочешь это знать? Викензо кивнул, мгновенно бледнея, сглатывая липкий ком ужаса и даже не пытаясь закричать или вырваться. Трус, способный воевать только с женщинами и детьми, старый развратник, трахающий дочь на кровати матери, мразь, недостойная жить. — Врё-е-шь, — протянул Риан, глядя в побелевшие от страха глаза, — срать ты на меня хотел и тогда, и сейчас, — он резко и сильно толкнул барда к стене, бросил один из кинжалов в ножны и зажал открывшийся было рот мужчины рукой. — Не вздумай орать — бесполезно. Где Арабелла? — спросил безо всякого перехода, слегка ткнув остриём кинжала в дряблый живот Викензо, увидел отчаянный взгляд, брошенный на дверь их когда-то общей с сестрой комнаты, довольно улыбнулся и тихо, но очень отчётливо произнёс: — Я жалю тебя сердцем своим, — резко всаживая кинжал в тощую грудь барда. Слишком быстро и милосердно, но… он не мясник, а мститель. Один удар — одна смерть. Тео повторял это так часто, что не запомнить было невозможно, равно как и этот удар, разрывающий лёгкие и пробивающий сердце, не оставляющий ни единого шанса ни закричать, ни выжить. Опустив обмякшее тело на пол, Риан быстро шагнул к знакомой двери, не удосужившись вытереть клинок. Потом, когда кровь Викензо смешается с кровью Арабеллы, так, как когда-то смешалась их похоть. Любовь до гроба, как в дешёвых романах, которые сестра читала запоем, пряча книги от матери. Романтика высшей пробы. Тихо притворив за собой дверь, Риан замер на пороге, окидывая погружённую в полумрак комнату внимательным взглядом. Его кровати здесь больше не было, осталась только постель Арабеллы — широкая и мягкая, в такой не замёрзнешь даже самой холодной зимней ночью. Не будешь стучать зубами, напрасно пытаясь согреться в рваных остатках одеяла, как делал он, прячась в своём «дворце». Здесь, в этой уютной комнате, обставленной новой, добротной мебелью, спится так сладко, и совсем не слышны ни шаги, ни предсмертный хрип. Во всяком случае, Арабелла не слышала ни того, ни другого, крепко спала, повернувшись к двери спиной, а её длинные золотые волосы устилали белоснежную наволочку. Ненавистная Риану лютня лежала на изящном туалетном столике, и он с трудом подавил острое желание швырнуть её в стену, как и тогда, но… Он больше не мальчишка. Правда, разбудить Арабеллу всё же придётся. Она не должна умереть во сне, так и не узнав, за что. Решительно сжав губы, Риан покрепче стиснул рукоять кинжала и шагнул к постели, намереваясь тряхнуть сестру за плечо, но тут она перевернулась на спину, и он невольно отшатнулся, глядя на огромный выпирающий живот. — Твою мать, — прошептал одними губами, прекрасно понимая, кто отец ещё не рождённого ублюдка, и почему так быстро спилась и постарела мать. Она знала всё. Знала и не выставила Викензо вон, позволила ему выгнать собственного сына и трахаться с дочерью, лишь бы не остаться одной. Отвратительно и мерзко настолько, что к горлу подступила тошнота, а рука с кинжалом взметнулась вверх, чтобы… медленно опуститься, не коснувшись Арабеллы и её будущего выродка. Смерть — это всего лишь конец, а такая жизнь — наказание, достойное сестры и матери. Пусть рыдают над дохлым Викензо, тщетно стараясь понять, кто его убил. Пусть пытаются выжить так, как когда-то он. Пусть пашут на грязной работе или торгуют собой. Плевать. Его месть уже свершилась. Риан покинул комнату так же бесшумно, как вошёл сюда, а в гостиной задержался только для того, чтобы вытереть кинжал об одежду Викензо. Осторожно обойдя кровавую лужу, успевшую растечься по полу, он поспешил к двери, чтобы поскорее покинуть этот проклятый дом уже навсегда. Перед тем, как вернуться к Тео, Риан направился на площадь к величественному собору Калистрии, который с удовольствием посещал в свободное от тренировок время. Иногда они ходили сюда вместе с эльфом, оставляя щедрые подношения Сладостному Жалу и благодаря за всё, что даровала им богиня. Сегодня его привело сюда сердце, бьющееся неровно и часто, и запах крови, почему-то не желающий развеиваться, хоть на одежде не было ни единой багровой капли. Войдя в полупустой собор, Риан преклонил колени перед изумительно-красивой статуей Калистрии, а вместо долгой заученной молитвы с его губ сорвалось: — Спасибо тебе за всё, богиня, и... прости. Я не смог убить её… их… Я клялся сделать это и… не смог, — он покачал головой, не смея поднять взгляд на священный лик. — Тот, кто ещё не родился, не должен платить за отца… Я покарал их жизнью в нищете и бесчестии, а Викензо уже заплатил. Молю, дай мне знак, что не сердишься… — он заставил себя взглянуть статуе в лицо — неподвижное и бесстрастное, и замер, ожидая божественного ответа, столь необходимого сейчас. Калистрия молчала, вероятно, разгневавшись на клятвопреступника, и Риан уже собрался подняться с колен, когда услышал знакомое жужжание, а на его правую руку села и поползла по ней крупная оса. Тельце насекомого подрагивало, усики ощупывали его кожу, а большие чёрные глаза поймали его взгляд и не отпускали несколько долгих минут. Риан оцепенел, боясь пошевелиться, и ожидая, что в любой момент в руку вонзится карающее жало, но… Оса отвернулась от него, деловито доползла до пальцев и взлетела, чтобы мгновение спустя сесть на мраморную руку статуи. Ощущая, как разливается внутри приятное тепло, а глаза начинает пощипывать, Риан облегчённо улыбнулся, окидывая изваяние полным горячей благодарности взглядом. Калистрия услышала и простила. Прочла его сердце, словно открытую книгу, и… Неугасимое пламя по-прежнему рядом, а её священное тепло никогда не даст ему замёрзнуть. Теперь Риан это знал.