Уроки любви

— Хотел бы я знать, о чём ты думал всё это время… — обронил Зосиэль, убирая альбом и делая шаг к Риану. — О том, что в Дрезене отчаянно не хватает хорошего борделя, — ляпнул он первую пришедшую в голову глупость, не собираясь посвящать жреца в свои настоящие мысли. — Ничто так не поднимает боевой дух солдата, как жаркая ночь с пылкой красоткой или красавцем! — Ты серьёзно? — улыбаясь чуть смущённо, спросил Зосиэль, не веря ни единому слову. — Вполне, — как можно убедительнее ответил Риан, — Калистрия покровительствует страсти, а я убью одним выстрелом сразу двух зайцев: порадую богиню и позабочусь о боевых товарищах. Самый что ни на есть командорский поступок! — Не думаю, что это понравится жрецам Иомедай, Арсиное и… — А давай проверим? — подмигнул Риан. — Проведём анонимный опрос через месяц после открытия и узнаем, кто из нас прав? К тому же, это обеспечит щедрый приток золота в казну крестового похода — вот тебе, кстати, и третий заяц. — Ты же понимаешь, что я не могу одобрить этот… блестящий план? — уже без улыбки спросил Зосиэль. — Я знаю, что при храмах Калистрии существуют… бордели, но… разве крестоносцам нужна такая… любовь? — Конечно! — уверенно заявил Риан. — Распалённым боями воинам просто необходимо сбросить напряжение, а делать это в кустах или в… казарме, давясь собственными стонами, чтобы не мешать товарищам — удовольствие ниже среднего. Не забывай, что все мы — живые люди из плоти и крови, а одними молитвами удовлетворён не будешь! — Ты действительно хочешь это сделать? Открыть бордель в священном сиянии Клинка Доблести? — расстроенно спросил Зосиэль. — Да, и даже знаю, что под него приспособить. Для начала хватит и бывшего магазина Дарека, а потом… — он осёкся и сказал совсем не то, что собирался: — Прекрати на меня так смотреть! Мне уже почти стыдно… — Почти? — жрец чуть улыбнулся. — Угу, — буркнул он, — а со стыдом я попрощался столь же давно, как и с собственной невинностью, но ты… Ты заставляешь меня ощутить это паскудное чувство, превратившись в живое воплощение укоризны и печали… Это удар ниже пояса, Зосиэль, — последнее слово Риан почти прошептал, касаясь рукой щеки жреца. — Я же не заставляю тебя туда ходить, это — исключительно добровольное дело или… ты просто опасаешься, что я стану завсегдатаем этого порочного места? — Да, — опуская глаза и накрывая его руку своей, шёпотом ответил жрец, — я так боюсь тебя потерять… — Какой же ты у меня… глупый… — прошептал Риан, привлекая Зосиэля к себе и поглаживая по спине, прячась в этом почти дружеском жесте от настырно воскресающего себя прошлого — такого же наивного, ревнивого и не желающего делить возлюбленного ни с кем. — Секс и любовь — разные вещи, понимаешь? — Нет. Разве можно спать с кем попало, если сердце уже занято? Разве это… правильно и честно? — тёмные глаза требовали ответа, и Риан прекрасно знал — какого, того, который когда-то давно казался единственно-верным и ему. — Нет, — сорвалось с губ само, — а значит — тебе совершенно нечего бояться. Правда… я должен признаться, что всё же изменяю тебе… — это он произнёс совершенно серьёзно, поймал изумлённо-испуганный взгляд Зосиэля и мрачно закончил, показывая свою правую руку, — с ней… Жрец на мгновение опешил, пытаясь осмыслить услышанное, а секунду спустя вспыхнул от смущения и пробормотал, пряча пылающее лицо на его плече: — Это не считается… — Слава Сладостному Жалу! — громко воскликнул Риан. — А я уж было подумал, что Шелин запрещает и это… — Нет, — буркнул Зосиэль, невольно прижимаясь к нему теснее, — это… просто… меньшее из зол, позволяющее сохранить чистоту души и тела и не стать рабом неудовлетворённых желаний. — Так написано в ваших священных книгах? — иронично спросил он, откровенно наслаждаясь невольным признанием жреца в том, что и сам не чуждается подобного утешения. — Не дословно, но и грехом это не считается, — негромко пояснил Зосиэль, — Шелин не требует от нас невозможного и полного отречения от собственных тел. Но истинная любовь невозможна без чистоты и верности — так считает моя богиня и я. — И откуда ты взялся на мою беспутную голову, а? — Риан усмехнулся, взлохматив короткие волосы жреца. — И вообще, ты плохо на меня влияешь! — Разве? — теперь улыбнулся и жрец — светло и мягко. — Я просто хочу вернуть тебе… тебя… настоящего. Такого, каким видит тебя моё сердце, и разве оно ошибается?.. — Не знаю… — задумчиво обронил он. — Я вижу только то, что отражают зеркала, а они в душу не заглядывают. Да и стоит ли? Думаешь, там действительно осталось что-то достойное… настоящей любви? — Да! — пылко воскликнул Зосиэль, кладя руки ему на плечи. — Я вижу твой свет так же ясно, как солнце! — Даже так? — приподнял бровь Риан. — А ты ничего не путаешь? Это свет меча Лариэля, а вовсе не мой… — Неправда, — упрямо тряхнул головой жрец. — Ты увидишь себя моими глазами, когда я закончу твой портрет, но… мне отчаянно не хватает… тебя. Я ведь до сих пор почти ничего о тебе не знаю. Тогда, за картами, ты лишь слегка приоткрыл завесу, за которой скрываешь прошлое, но… я хотел бы знать больше. Истинная любовь — это не только чистота и верность, но и правда, какой бы она ни была. Любовь и тайны плохо уживаются вместе, а недомолвки порождают слухи и домыслы. — Например? — как можно равнодушнее спросил Риан, хоть на самом деле услышанное здорово его напрягло. — Говорят… что ты… — неуверенно начал Зосиэль, — что… между тобой и Грейбором гораздо больше общего, и ты тоже был… — Наёмным убийцей? — Да, — кивнул жрец. — Надо же… и кто это у нас такой… осведомлённый? — сузил глаза Риан, пытаясь понять откуда подуло поганым ветром прошлого. — Я не знаю, как звали того солдата, случайно услышал разговор, когда помогал целителям в лазарете, — не отводя взгляда, ответил Зосиэль. — Он говорил, что ты дерёшься как… даггермаркские ассасины, но это ведь… неправда? — Отчасти, — не сразу ответил он, быстро перебирая в памяти то, что там ещё осталось, и пытаясь выбрать то, что можно рассказать жрецу. — Я… хотел им стать и даже учился у одного из… мастеров плаща и кинжала, но… — Не смог? — с надеждой спросил Зосиэль. — Доучиться? Да, не смог, но, если ты действительно хочешь всё это знать, нам стоит подыскать место поудобнее, — окончательно решаясь на откровенность ответил Риан. — Можно пойти ко мне, обещаю больше не пытаться тебя соблазнять. Я сказал, что согласен не торопиться, и сдержу слово. Ну что, всё ещё хочешь знать обо мне правду или?.. — Хочу, — решительно ответил жрец, — это не только развеет мрак тайны, но и поможет тебя написать… Я ведь рассказывал тебе, как учился смешивать краски и рисовать… — Сравнил хрен с пальцем… А хотя… знаешь, так действительно будет лучше. Ты имеешь право знать, кому отдал сердце, а, может… — он помолчал и всё же договорил, — и забрать его решишь, пока не поздно… — Нет, — покачал головой Зосиэль, — я просто хочу узнать тебя… настоящего… К тому же, я — священник, и ты можешь рассказать мне всё, облегчить душу и сердце, если… — Ну уж нет, исповедоваться я точно не стану, да и толку? Прошлого это не изменит и деталей к портрету не дорисует, — отказался от «заманчивого» предложения Риан. — Лучше расскажу о том, как и кто меня учил, если хочешь, конечно. — Хочу, — сжимая его пальцы в своих, произнёс жрец, — я хочу знать о тебе всё. — Уболтал, — преувеличенно тяжело вздохнул он, — будет тебе сказка на ночь…

***

Риан и представить не мог, что страх перед Тео так быстро сменится жгучей ненавистью к нему — жестокому, бессердечному и, казалось, давно забывшему, что такое боль, усталость и сочувствие. Каждое бесконечно долгое занятие в тренировочном зале было самой настоящей пыткой, испытанием на прочность, которое Риан позорно проваливал. Он помнил, как на самой первой тренировке эльф сказал, вручая два тупых кинжала: — Они должны были оказаться у тебя в руках ещё пять, а в идеале — десять лет назад, но этого, к сожалению, не случилось и, чтобы наверстать упущенное, тебе придётся заниматься с утроенным усердием. Ари проследит за тем, чтобы ты не валял дурака, и он же станет твоим спарринг-партнёром до тех пор, пока ты не будешь готов скрестить клинки со мной. Надеюсь, это случится в следующем Эрастусе. — Через год? — разочарованно вырвалось у Риана. — Всего лишь через год, при условии, что ты каждый день будешь проводить здесь, покидая зал только тогда, когда не сможешь пошевелить ни рукой, ни ногой, — холодно и спокойно ответил Тео. — А чтобы ты понял, почему год — этот минимальный срок для предварительной подготовки, я покажу тебе кое-что. Ари! — он сделал замысловатый жест рукой, и тянец кивнул, взял со стойки два кинжала, а мгновение спустя эльф вытащил из ножен свои и стремительно бросился на слугу. Риан застыл, глядя расширенными от восхищения глазами на смертоносную пляску двух мастеров. Молниеносные движения, звон то и дело скрещивающихся клинков, изящные пируэты и удары-удары-удары. Быстрые, словно бросок змеи, и столь же опасные, которые, казалось, невозможно отразить, но оба противника делали это так легко и… красиво. Показательный бой закончился так же быстро, как и начался, Тео поблагодарил Ари лёгким кивком, на который тянец ответил глубоким поклоном, вернул оружие на стойку и неподвижно замер рядом с ней. Сам же эльф спросил, отправляя кинжалы в ножны: — Теперь понятно? — Да, — потерянно обронил Риан, — но я… — Произнёс запрещённое слово, — холодно и сурово сказал Тео, а от его взгляда Риану захотелось стать невидимым или немедленно провалиться сквозь пол. — Одна буква — один удар, — он коснулся висящего на поясе чёрного кнута — любимого оружия Калистрии. — Прими их достойно, как и полагается воину, — чёрная змея взвилась в воздух и дважды ужалила спину Риана, заставляя вздрогнуть, стискивая зубы. — Хорошо, — Тео вернул кнут на пояс и чуть улыбнулся: — Сейчас это кажется тебе жестокостью, но вскоре ты поймёшь, что иначе нельзя. Слова бесполезны, когда важна каждая секунда, потраченная на возражения, препирательства и споры. Так учили меня, а результат ты видел. Будь ты эльфом, мы могли бы не спешить, но ты — человек, твоё тело стареет слишком быстро, а потому так важно начать тренировки как можно раньше. Ари покажет тебе упражнения для укрепления тела, поскольку сейчас твои мышцы подобны желе, он же будет тренировать твою волю, выдержку и ловкость. Ты должен подчиняться ему точно так же, как мне. Это ясно? — Да, — коротко ответил Риан, не рискуя возражать или спорить, не позволили горящие огнём следы кнута на спине. — Всякий раз, когда ненависть ко мне будет толкать тебя к бегству, помни — закрыть за собой дверь этого дома ты можешь только один раз, — холодно добавил Тео, вероятно, прочитав что-то на его лице. — А когда желание сдаться возобладает над разумом, вспомни о тех, кто выбросил тебя на улицу, словно мусор. Не радуй их своей слабостью, докажи им, себе и мне, что способен стать живым орудием мести и служить богине клинками так, как служу я. А теперь я оставляю тебя с Ари. Не разочаруй его и меня, — с этими словами эльф исчез за дверью, а тянец подошёл к Риану, коснулся плеча, привлекая внимание, и первое занятие началось. Потом это повторялось ежедневно. Ранний подъём, лёгкий завтрак и тренировочный зал, который Риан вскоре возненавидел всеми фибрами души. Тео появлялся в зале к обеду, долго наблюдал за упражнениями, которые он выполнял под бесстрастным взглядом Ари, потом показывал один из самых простых фехтовальных приёмов и уходил, чтобы снова явиться на следующий день и проверить — насколько успешно Риан всё освоил. Не раз и не два ему хотелось плюнуть на всё и сбежать, особенно в самом начале, когда тело, не привыкшее к нагрузкам, немилосердно болело, ныло и просто отказывалось подчиняться. С чёрным кнутом Тео он тоже встречался ещё не единожды, ведь стоило только отчаянно выкрикнуть: «Я больше не могу!» и звучало холодно-беспощадное: — Шесть букв, ученик. Шесть ударов. Не сдаться помогли упрямство и ненависть к Викензо и Арабелле, ставшая просто запредельной. Если бы не они, он никогда не оказался бы здесь, не узнал, кто такой Тео и не познакомился с его треклятым кнутом! Не стал бы почти рабом немого тяньца, напрочь лишённого сочувствия, как и сам эльф. Не повторял бы бесконечно упражнения и приёмы до тех пор, пока кинжалы не выскальзывали из онемевших пальцев, а тело не падало на застеленный матами пол, словно подкошенное. Они заплатят ему сполна за каждый синяк и поцелуй кнута, за каждый ледяной взгляд Тео, за каждую бесконечно-долгую тренировку! Неугасимая жажда мести, пылающая в сердце, стала его личным источником силы, из которого Риан черпал, не боясь, что он оскудеет. Перед сном он каждый вечер пылко молился Калистрии, прося, чтобы не оставила и помогла пройти до конца путь, на который он встал, и обещая служить ей до последнего вздоха. Он не знал, слышит ли Сладостное Жало эти мольбы, но и сам не заметил, как спустя полгода тренировки уже не превращались в истязание, а собственное тело перестало быть мягким и слабым. Глядя на себя в зеркало в купальне, Риан видел не худосочного юнца, с едва наметившимися мышцами, а молодого воина, чьи плечи раздались вширь, а руки обрели силу и ловкость. Таким он нравился себя гораздо больше, а упражнения Ари уже не казались бессмысленной тратой времени. Они приносили свои плоды, а кинжалы становились послушнее с каждым днём. Да и ненависть к Тео медленно таяла, уступая место пониманию — иначе действительно было нельзя. Благодаря жёсткой эльфийской натаске он уже перестал быть домашним щенком, но и волком пока что не был. Стал чем-то средним между собой прошлым и тем, которым обязательно будет.

***

Зосиэль слушал его, затаив дыхание и не перебивая. Только смотрел расширившимися глазами, рассеянно вращая в руках кубок с вином, который ни разу не поднёс к губам. И только когда Риан замолчал, споткнувшись на следующем, непростительно-неприличном по меркам шелинита воспоминании, жрец тихо спросил: — А кто такие Викензо и Арабелла, которых ты ненавидел настолько, что решил стать убийцей и терпел издевательства этого бездушного чудовища Тео? — Викензо — очередной хахаль моей матери, — кривя губы, пояснил он, — а Арабелла… моя старшая сестра, — на этих словах глаза Зосиэля стали просто огромными, в них отразились откровенное непонимание и ужас. — Не всем так повезло с роднёй, как тебе, — продолжил Риан, — я знаю, как ты любишь Тревера, и так же сильно я ненавидел её… их… — За что?.. — За то, что трахались… за спиной матери и на её кровати, — процедил Риан, не отводя глаз и не выбирая выражений. — А когда я их застал… оказался на улице с разбитой мордой и весёлой перспективой сдохнуть, если вздумаю вернуться или скажу хоть слово матери. — О, Шелин, разве такое… — потерянно начал Зосиэль, а он жёстко закончил: — Бывает. Питакс — не Андоран, и нравы у нас далеки от праведных, но… это слишком даже для нас. Между свободой в любви, которую дарует Калистрия, и этой дрянью нет ничего общего… Они выбросили меня на улицу, как щенка, а Тео… подобрал, отмыл и научил… убивать. Благодаря ему я до сих пор жив и… — Риан осёкся, только сейчас осознав злую иронию собственных слов и заключавшуюся в них жёсткую правду. — Стал тем, кем я есть. Правда, настоящего ассасина из меня не вышло, но это уже совсем другая история… — Расскажешь? — осторожно спросил жрец. — Да, но уже не сегодня, — Риан бросил выразительный взгляд на часы, показывавшие почти полночь, — ты и так вряд ли теперь уснёшь, а петь колыбельные я не умею. — Тогда я приду к тебе завтра, — решительно заявил Зосиэль, вставая с кресла, — спасибо за то, что позволил разделить свою боль и открыл своё сердце. — Не за что, — буркнул он, провожая жреца до двери и всё сильнее сомневаясь в том, что поступил правильно, подавшись в сказители питакского разлива…