Just Another Psycho

Тишину коридора разрезали тяжелые мужские шаги, разбиваясь о матовые стены и просачиваясь вовне через высокие окна, покрытые решетками. Первые солнечные лучи еще только начинали проникать через них, придавая белым стенам, белым халатам, белым полам, потолкам и дверям нежные теплые оттенки. Шаги замедляются, приближаясь к двери одной из комнат-камер. Через маленькое окошко мужчина со смешком заглядывает внутрь, глядя на скорчившуюся на полу девушку, которая при виде главврача начинает отползать назад, в глубину комнаты, и хрипеть от страха. Доктор лишь хмыкает, желает ей доброго утра и продолжает свой путь, закрывая окошечко - единственную связь несчастной умалишенной с другими людьми. Док обходит еще несколько камер, наблюдая примерно те же реакции. Ему не терпится дойти до конца коридора, до последней камеры. Там его ждет необычный человек. Такой же умалишенный, как и все остальные, он, вместе с тем, никогда не шарахался при виде доктора Сикса, никогда не отводил взгляд при диалоге, мог четко выражать свои мысли и, надо заметить, выражал их так, что стал для доктора Сикса любимой забавой: мужчина обожал эту свою игрушку, обожал приходить в эту камеру и часами болтать именно с этим пациентом, сидя у него за спиной. Ему приходилось прикладывать усилия, чтобы не ускорить шаг. Он не хотел показывать своей слабости, даже перед самим собой. Маленькое увлечение, лишь простое любопытство, - но спустя столько лет тишины, когда, казалось, он видел абсолютно разномастных психов, с любыми отклонениями, которые нагоняли лишь тоску и сонливость, тот пациент казался маленьким бриллиантом, которому требовалась достойная оправа. - Утро доброе, Мик, - Никки провел рукой по волосам, собранным в хвостик, и не побоялся войти в палату. Точнее, соизволил - док никого не боялся, боялись только его. А вот пациент номер 457 хотя и немногим, но всё же отличался от остальных, чем и вызывал легкую симпатию в холодном сердце Никки. По крайней мере, он не шипел и не рычал при виде доктора. Мик лишь поднял на мужчину топазовые глаза и легко улыбнулся - это больше напоминало судорогу мышц, чем полноценное и осмысленное движение губ. Маленький мужчина сидел на койке, ссутулившись, отчего казался еще меньше, и Никки опустился рядом, заполняя и делая пометки в карточке. - Как самочувствие, Мик? - доку нравилось называть его по имени - это был небольшой отблеск света в яме безумия. Данный пациент был практически единственным, к которому Никки обращался по имени и вслух, и мысленно. Все остальные были лишь бессмысленными безликими номерами, написанными на дверях камер, и имена их главврач вспоминал, лишь заглядывая в карты. Был лишь еще только один пациент, лицо и имя которого доктор Сикс прекрасно помнил, но этот человек покинул стены больницы уже многие годы назад. Только воспоминания о нем так и не стерлись в веренице безумцев, много лет окружавших мужчину. - Вы по кому-то тоскуете, - пациент проигнорировал вопрос дока о самочувствии и бросил эту фразу в никуда. Он, казалось, даже не констатировал факт. Даже не осознавал, что говорит это. Его взгляд оставался недвижимым, прикованным к одной точке, лишь губы шевельнулись, когда с них сорвалось несколько слов. - С чего ты взял? - доктор бросил ручку и карту на стол, откидываясь в кресле и закидывая ногу на ногу. Мик, как показалось Никки, грустно вздохнул. Или, может, это просто сказывались два ночных дежурства подряд. - Воздух пропитан тоской. Вы окутаны этой пеленой. Вы тоскуете, - речь Мика была тихой и медленной, словно запись грампластинки. Никки размеренно покачивал ногой, слегка ухмыляясь. Ему нравились такие беседы. - И по кому же? - голос немного сел - не то волнение сказывалось, не то в клинике и правда было прохладно. Но док не подал виду, зная, что Мик тоже не заметил - он чувствовал, но не слышал, ощущал, но не видел. - Может, Вы сами ответите мне на этот вопрос? - Никки вздрогнул - чудится ему или в голосе Мика промелькнула усмешка? В этом царстве безумства сложно было оставаться адекватным. Однако спустя мгновение иллюзия рассыпалась на осколки - Мик все так же смотрел сквозь Никки, его глаза были пусты, а лицо бездушно. - Думаю, ты ошибаешься, Мик, - Никки говорил мягким и тихим голосом, как разговаривают с маленькими детьми, которым объясняют, что в шкафу нет чудовища. Док поднялся и пошел к массивной двери, обитой войлоком, и уже собрался открыть ее, как глухой голос окликнул его: - Почему именно он, Док? - Он? - Никки замер на пороге, не оборачиваясь, тупо глядя в коридор. - Он, - все так же безэмоционально отвечал Марс. - Тот пациент, бывший здесь семь лет назад. - У тебя шизофрения. Ты не можешь помнить этого. Семь лет назад у меня были сотни пациентов. И я не помню ни одного из них. Лишь номера. - У него были светлые волосы. Он был красив. - Его никогда не было, Мик. Он лишь плод твоего воображения, - процедил доктор сквозь зубы. - А тебе пора принимать лекарства. Мужчина вытащил из кармана халата пластинку с яркими красными пилюлями и выдавил несколько в маленькую пластмассовую емкость, подавая ее Марсу вместе со стаканом воды. Голубоглазый мужчина безоговорочно выпил их и продолжил смотреть в одну точку. - Мы здесь все безумцы, док. Да и кто будет верить сумасшедшему? Но и я, и Вы знаете, что то, что я говорю, - правда. Никки с полминуты смотрел на Мика, словно пытаясь найти признаки разума, но мужчина даже не шелохнулся, продолжая лишь медленно покачиваться вперед-назад. Доктор снова подошел к койке пациента и присел на корточки рядом. - Ты слишком много говоришь. Я могу не делать больше тебе некоторых... ммм... поблажек и снисхождений, Микки. Подумай об этом перед тем, как в следующий раз будешь говорить подобные вещи, - голос мужчины звучал тихо, но в нем слышался холодный звон металла. Никки протянул руку и поправил длинные черные волосы пациента, обрамляющие мертвенно бледное лицо. - Мы же оба прекрасно понимаем, о чем я говорю, верно? Мик не подал виду, что слышит, но Никки победно улыбнулся, когда пациент остановился, переставая раскачиваться. - Вот видишь, какой же ты хороший мальчик. Понимаешь все. А теперь лучше поспи, я же знаю, что ты опять просидел всю ночь в одной позе, не сомкнув глаз. Никки поднялся и вышел, закрывая массивную дверь. Отодвинув окошечко, док еще с минуту глядел на по-прежнему сидящего неподвижно Марса, а затем, задвинув его обратно, решил вернуться к себе. В пустом коридоре вновь раздались шаги тяжелых ботинок. Зайдя в свой кабинет, такой же белый, как и все камеры, Никки со вздохом повалился на диван. Работая в психиатрической клинике, мужчина со временем понял, что сам заточил себя в тюрьму. Он точно так же, как все эти несчастные безумцы, не мог никуда уйти или убежать - прятаться было некуда. Но если они и принимали таблетки, прячась от своих демонов, у Сикса не было возможности поступать так же. Порой, глядя на недвижимых "овощей", главврач завидовал им, завидовал, что теперь у них больше нет проблем. А ему от своих было никак не скрыться. С годами, проведенными в больнице, док сам стал безумен - это лишь не проявлялось так ярко, как у самих пациентов. Приступы ярости, приступы уныния, - но это бывает у любого смертного. А у Никки Сикса были свои отклонения, свое сумасшествие и те, кто узнавали об этом, тоже сходили с ума. Никки делал все, чтобы ни одна живая душа не узнала о его маленьком "хобби". А тех, кому удавалось проникнуть на территорию доктора, тех, кто знал лично всех скелетов в его шкафу, ждал плачевный и прискорбный конец. Мужчина поднялся с дивана с трудом, выдергивая себя из забвения, и направился к большой полке с книгами. Не то, чтобы кто-то позволил себе дерзость ворваться в кабинет доктора без стука, но Никки тем не менее огляделся, словно за ним могли следить. Из-за пыльных тяжелых книг, которые хранили в себе память всех лет, он вытащил толстую черную папку. Его тайна, его маленький персональный ключ к безумству. Там было все, чего не должен знать никто. Никки любовно провел по корешку папки и, наконец, раскрыл, разглядывая вроде бы ничего не значащие и скучные тексты, записи и пометки. Казалось, папка безмолвно кричит голосами тех несчастных, кого угораздило попасть сюда. Какие-то страницы имели чудовищные фотографии, которые были молчаливым свидетельством того, что сам доктор мало чем отличается от своих пациентов. Робин Кросби, Стефен Пирси, Сиси Девилль... Еще несколько имен. Никки невольно нежно улыбнулся, как будто это был семейный фотоальбом. Но улыбка тут же померкла, когда взгляд Никки упал на пустую страницу с заглавием "Винс Нейл". Лишь фотография. Фотография и незаполненные линии, куда должны были бы быть вписаны личные данные. Больше ничего. Ни приложенных фото, которые бы вызывали безумный блеск в глазах доктора, ни мелких личных вещей. Док вытащил из файла фотографию, с которой на него в анфас смотрел мужчина с платиновыми волосами, ореховыми глазами и пухлыми губами. Захлопнув папку, Сикс вновь забросил ее вглубь книжной полки, вернув на место недостающий фолиант, скрывающий за собой доказательство чудовищных поступков, совершенных мужчиной, и вновь улегся на кровать, держа фото в руках, проводя по шероховатой, загрубевшей поверхности мягкими подушечками пальцев. Он был так близко. Словно это было вчера, Никки помнил его лицо, его взгляд, страх на самом дне его глаз. В этом самом кабинете. На том стуле, что стоит в углу. Он сидел перед ним в смирительной рубашке, и белокурые пряди спадали на горящие ненавистью глаза. А глаза Никки в ответ горели безумием. У этого парня не было выбора. Он был слишком красив, даже чересчур прекрасен, чтобы уйти из этой больницы, не узнав всех тайн его главврача. И не сойдя с ума вместе с ним. Но, тем не менее, впервые в жизни что-то пошло не так. Едва Никки подошел к нему, едва приподнял его голову за подбородок, склоняясь над ним и зашептав молодому убийце в лицо "добро пожаловать в твой самый страшный кошмар", как в дверь настойчиво постучали. А потом все было, как в тумане. Воспоминания о дальнейших словах и действиях возникали в памяти врача размытыми небрежными мазками в пастельной гамме: полицейская униформа.... "Мы его забираем... признан вменяемым... его место не здесь, а в тюрьме". И тогда Никки был готов крушить и убивать. Рука непроизвольно сжала ручку, когда доктор представил, как со всей силы втыкает ее в горло полицейского, как брызжет кровь, орошая все вокруг, и платиновые волосы парня становятся красными, а на пухлых губах замирает вопль ужаса, не в силах вырваться на свободу... Но это только мечты. Разочарованное "Да, конечно, я все понимаю, сейчас все подпишу", витиеватая быстрая подпись на бессмысленном клочке бумаги и того, кто мог бы стать жемчужиной коллекции доктора Сикса, уводят под руки. Последний быстрый и ничего не понимающий взгляд ореховых глаз встретился с другим - диким и злым - взглядом зеленых глаз. - Доктор Сикс? - Никки едва не подпрыгнул, быстро пряча фотографию под подушку и тем самым случайно сминая ее. - Я Вас отвлек? В дверном проеме появилась голова охранника, который беспечно жевал жвачку, словно школьник. - Нет, Томми, я только на мгновение прилег, - процедил доктор сквозь зубы, поднимаясь с дивана и расправляя белоснежный халат, который резко контрастировал с черными волосами мужчины, забранными в хвост. - Ты что-то хотел? - Да. Новенький. Бедолага. Попытка суицида, едва откачали. Теперь он член нашей маленькой семейки, - Томми хохотнул, словно речь шла вовсе не о судьбе и жизни человека, а о какой-то глупой плоской шутке. - Ну, веди. Посмотрим на этого умника. Шаги мужчины замерли, удалившись по коридору. Никки слышал, как охранник быстро сбежал по лестнице, а затем снизу донеслись крики. Вопли. Никки дернулся и выбежал в коридор. Он знал этот голос. Он уже слышал эти крики раньше. С лестницы доносился голос Томми: "Пойдем. Пойдем, познакомишься с доктором". Голос охранника был отрывистым - пациент, очевидно, сопротивлялся, и мужчине стоило больших усилий справиться с ним. "Ну, что же ты, все плохо, да, я понимаю. Не ты первый, не ты последний. Но доктор у нас хороший. Он тебе поможет. Он у нас всем помогает, и все становятся счастливыми". Док вернулся в кабинет и уселся на диван, потирая выбритые виски. Этого не может быть. Не может быть, чтобы судьба вновь дарила такой шанс. А быть может, это лишь плод обезумевшего воображения? Может, он и сам уже ничем не лучше шизофреника Марса? Но когда главврач открыл глаза, на коленях перед ним стоял пациент, опустивший взгляд в пол так, что док видел лишь его светлую макушку. На новеньком, как и положено, была надета смирительная рубашка, а Ли привычным жестом удерживал вырывающегося парня за плечо. На столе врача уже лежала карта. Томми размеренным, немного ленивым, скучающим голосом рассказывал историю мужчины. Он знал, что Сикс никогда не слушает их, но, вместе с тем, правила есть правила, и в его обязанности входило оповещение дока обо всех случаях с пациентами. - У него вроде как дочь долгое время болела. Рак. Малышке было всего четыре. А потом умерла. Наши забрали его на последнем этаже заброшенной высотки - еще минута - и его с распростертыми объятиями встретил бы мокрый асфальт. - Мокрый... - бездумно повторил Никки, поднимаясь и подходя к столу. - Ну да. Гляньте, какой ливень. Погодка сегодня ни к черту. Никки бросил взгляд за окно. Пасмурное свинцовое небо, косые потоки дождя ударяются о стекло. А он и не заметил. Томми продолжал что-то говорить, но мужчина больше не слушал. Он дрожащей рукой поднял со стола карту, открыл папку и прочел имя. На губах главврача заиграла безумная улыбка: первая строчка карточки гласила "Винс Нейл". - Томми, ты можешь идти, - Никки даже не посмотрел на охранника, продолжая сверлить взглядом белобрысую макушку. Интересно, какой у его волос запах? Пряный или свежий, сладкий или с легкой горечью? Может, его волосы пахнут дождем? Мягкие ли они или жесткие? А если накрутить на палец прядь, завьется локон или же упрямо расправится? - Но, док... Вы же сами знаете, что... - Томми колебался. С одной стороны, он был бы не против сейчас сбежать в свою маленькую каморку, чтобы продолжать дальше разглядывать журналы с голыми девицами и медленно потягивать горькое пиво, на вкус мало чем отличающееся от ослиной мочи. Но, с другой, он понимал, что безумцы - довольно сильный народ, а этот блондин даже здорового Ли едва не сбил с ног на лестнице - благо, один добрый человек однажды изобрел смирительную рубашку. - Иди, - от строгого и холодного голоса Томми вздрогнул и решил не испытывать судьбу, исчезнув в мрачном коридоре клиники. Никки не верил. Вот он снова перед ним. Доктор боялся его окликнуть - вдруг это всего лишь плод воображения? Или это не он. Вдруг это не Винс. Винни... Слишком женственный, слишком красивый и слишком притягательный. И в ловушке своего безумства. - Винс, посмотри на меня, - Никки говорил тихо и ласково, едва сдерживаясь, чтобы не коснуться дрожащего плеча. Он плачет или ему холодно? Может, страх. - Ты помнишь меня? - молчание. Доктор Сикс слышал лишь громкое прерывистое дыхание, которое иногда замирало, а потом снова возобновлялось. Он плачет. А затем бормочет что-то. Доктор Сикс подходит и заправляет блондину за ушко спадающую на лицо прядь. Наконец он прикоснулся к этим волосам. Вспомнил, какие они. Мягкие. Несколько посеченные на концах. Покорные каждому движению. Док постарался уловить смысл в бормотании больного, хотя и так уже понял, что стоящий перед ним на коленях мужчина - вовсе не психически больной. Он - лишь очередная сломленная горем душа. Но таким действительно лучше сойти с ума. Это для них единственный выход. Томми правильно сказал - доктор всех делает счастливыми. Пусть путь к счастью и болезнен, но, в конце концов, с лиц его пациентов больше никогда не сходит улыбка. И он поможет Винсу обрести свое счастье. А разум? Выбирая между счастьем и разумом, не каждый бы выбрал последнее. А многие бы сошли с ума от одной проблемы выбора. Потому доктор Сикс любезно лишал своих подопечных этой проблемы - проблемы выбора. В хриплом голосе, прерываемом рыданиями, Никки уловил обрывки фраз: смерти... я только хотел... наказание... расплата за старое... слишком жестоко... ждут мучения... чем заслужил. - Эй, - движением, исполненным нежности, Никки приподнял голову Винса и заставил его посмотреть ему в глаза. - Все будет хорошо, - на лице дока заиграла улыбка, - все твои беды остались там, вовне, - он указал плачущему мужчине на бушующую непогоду за окном. - Теперь, когда ты здесь, у тебя все. Будет. Хорошо, - отчетливо произнес мужчина, опускаясь на одно колено перед Нейлом. Винс снова всхлипнул, а по щеке сбежала еще одна горькая слеза. Никки не мог насмотреться. Он жадно впивался в каждую черту лица будущего пациента, наслаждаясь его красотой. Теперь он был так близко, что можно было прикоснуться к его горячей от рыданий щеке, провести по дрожащим губам, вдохнуть сладкий запах такого хрупкого и беззащитного сейчас тела. - Не плачь. Я помогу тебе, - Никки смахнул большим пальцем слезу и попытался заглянуть в зажмуренные глаза. - Не бойся. Посмотри на меня. Я не сделаю тебе больно. Винс громко вздохнул, воздух отрывисто вышел из его легких, обжигая щеку Никки, и с трудом открыл глаза. От слез они казались еще ярче и светлее, безграничная боль только приумножала эту красоту в разы. - Вот видишь, какой ты молодец, - Никки потрепал блондина за щеку как малыша и еще шире улыбнулся. А как улыбается Винс? Наверное, на щеках появляются соблазнительные и очаровательные ямочки, а пухлые губы обнажают жемчуг белых и острых зубов. А его смех такой звонкий и яркий, что хочется засмеяться самому. Но вряд ли когда-то этот мальчик с разодранной душой улыбнется и засмеется искренне и счастливо. По-настоящему счастливо. Взгляд карих глаз блуждал по красивому, но холодному лицу доктора, словно что-то ища, пока, наконец, не наткнулись на пристальный взгляд изумрудных глаз. - Вы... Я Вас помню... - Ну, что ты. Забудь то, что ты помнишь. Этого не было. Не было на самом деле. - Я не сумасшедший! - вскрикнул Винс. - Я помню вас отчетливо и знаю о вещах, которые вы творите! Я слышал истории... что ходят о Вас. Уберите от меня руки! Никки послушно убрал от Винса руки и даже отодвинулся, демонстрируя испуганному блондину иллюзию заботы о его интересах. Словно рассуждая или рассказывая давно забытую историю, Никки, поднявшись с колена и ложась на диван, сказал: - Все, кто приходят в эту комнату, говорят, что они в трезвом рассудке. Все, кто выходит отсюда, теряют его навсегда. Я видел сотни безумцев, но здесь, в этом кабинете, побывали немногие. Ты - избранный, - хмыкнул мужчина, перебрасывая волосы на одну сторону. Винс наблюдал за ним, по-прежнему стоя на коленях у небольшого дивана. - Вы - безумец! - вскричал Нейл. - А лежащая на столе карта говорит иначе. Она говорит, что безумец из нас двоих как раз ты. Смерть дочери... Сочувствую, - Никки уселся на диване, глядя Винсу прямо в лицо. Доктор мастерски выражал фальшивое сожаление. - Это ужасно. - Я не нуждаюсь в том, чтобы вы меня жалели. Я не нуждаюсь в вашей помощи. Но раз уж я здесь, давайте, пропишите мне таблетки и закройте в камере. Превратите меня в овощ, только заставьте меня забыть и избавьте от своего мерзкого вида. Я лишь хотел умереть. - Умереть? Это слишком большая роскошь. Всему свое время. Поверь, успеешь ты еще проверить правдивость рассказов про загробный мир. Нечего торопить события. А вот жить... - Жить? Вы серьезно? - Винс издевательски засмеялся, откидывая назад спутанные волосы быстрым махом головы, некоторые все же прилипли к влажным щекам, но мужчина даже не попытался их убрать. - Жить? Тут? Тут не жизнь, тут - существование. А я не желаю. Не желаю быть вашей игрушкой и развлечением. Никки молча покачивал ногой и слушал пылкие речи своего подопечного. А что он мог сказать? Что его здесь вылечат, а потом отпустят со справочкой, которая ставит крест на будущем человека? Да Винс и сам знает, что отсюда живым он уже не выйдет. Попытавшийся убить себя один раз будет пытаться сделать это снова. Никки это знал. Конечно, были в клинике суициды. Кто-то морил себя голодом до смерти, кто-то умудрялся повеситься... - Не думаю, что ты сейчас в состоянии адекватно мыслить, Винс. Тебе надо отдохнуть. Поспать, покушать. Принять кое-какие лекарства. Это не последняя наша беседа. Никки поднялся и снова подошел к блондину, приподнимая его голову за подбородок и заставляя смотреть в глаза. Винс плотно сжал губы и немного прищурил глаза. - В твоих же интересах не испытывать мое терпение и быть пай-мальчиком, - Никки не удержался и провел подушечкой большого пальца по алым пухлым губам.