Терракота и мрамор

      Ночь опустилась на виллу Кассия Флавия, тёмно-пурпурным плащом окутала спящую землю. Идеальное время для тайн и секретов между узким кругом доверяющих друг другу людей, когда важна конфиденциальность, — темнота обо всём позаботится. Тишина и спокойствие чувствуются во всём ночном мире, только изредка слышно, как стрекочут цикады и засыпает море, умиротворяюще шелестя волнами и лаская слух редкого прохожего. Удивительно красивое и загадочное время суток, заглушает боль, смягчает силуэты, меняет очертания привычных предметов. Стройные зелёные кипарисы становятся чёрными пиками, но эти пики не ранят, а защищают от лишних любопытных глаз и ушей, гравий на тропинках кажется светлым и мерцающим, а на море появляется светящаяся лунная дорожка и приглашает пробежаться по ней вдаль до самого горизонта, а там подняться по серебряной лестнице лунного луча в небеса, к фиолетовой бесконечности и звёздам, частично сокрытым за чёрными тучами. Чёрными-чёрными, ещё чернее, чем днём. И даже не потому, что ночь меняет цвет и искусно сгущает краски. А потому, что всё-таки будет гроза.       Рикс шёл по саду в сторону виллы Флавия. Петлял по самым неосвещённым дорожкам, передвигаясь едва ли не на цыпочках, — чтобы гравий под ногами не хрустел. Волновался больше, чем прошлой ночью. В тот раз было меньше ответственности, тогда важно было лишь отсутствие свидетелей. Но свидетель всё-таки был, один, зато ни больше ни меньше — сын хозяина виллы. Который этот секрет сохранил, так ещё и сам решил удалить чип, но так и не сказал, почему — новые тайны. Да, тогда всё было определённо проще, и отвественность у Рикса была только за себя. А сейчас Лабель, его доверие и его секреты. Рискованно.       Ветер шелестел ветвями деревьев, воображение услужливо рисовало кого-то за поворотом, а тени веток казались человеческой тенью. Чувства будто обострились — иллюзия того, будто человек может всё, но так ли это на самом деле? Ответ на этот вопрос был неоднозначный. Рикс не хотел думать об этом — были дела поважнее.       Лабель ждал его рядом с небольшой хозяйственной постройкой, где находился центр управления всеми технологическими системами виллы. С каждым шагом решимость покидала Рикса, но, раз уж он согласился, придётся довести обещание до конца. Хотя всё больше и больше Рикс убеждался в абсурдности происходящего. Значится, сын ланисты, хозяина виллы, просит гладиатора удалить ему чип. Зачем тогда он его вообще в своё время устанавливал? Такие чипы обычно ставят на всю жизнь, должна быть какая-нибудь веская причина, чтобы взять и избавиться от него. Но даже если и понадобилось, ведь не абы кто этот чип удаляет. А Лабель с этой просьбой обращается к Риксу. Не специалиста просит, не инженера, а гладиатора, который вообще от этого всего далёк, как далека эта ситуация от здравого смысла. Допустим, здесь Лабелю повезло — Рикс хоть что-то, да смыслил в высоких технологиях благодаря переодически визитам в мастерскую отца, однако есть инженеры и получше, чем он. А есть биоинженеры, которые сделают всё ещё лучше — всё-таки, лезть под кожу — дело довольно деликатное. Все лучшие специалисты Неоримской империи доступны сыну Кассия Флавия. Но почему-то он просит Рикса. Явно что-то тут нечисто.       Фантазия подкидывала различные версии, в том числе и не самые приятные. Но сердце отчаянно уверяло, что Лабель — не сестрица Августа, и, если Августа — дамочка расчётливая и изощрённая, своего не упустит и, узнав о том, что Рикс извлёк из своего тела чип, явно бы поиздевалась, наслаждаясь сомнениями, решениями и страданиями, то её брат явно такого не стал бы делать. Риксу не хотелось даже допускать такую возможность. Любовь, может, и слепа, но ведь не настолько? И потом, была ли любовь до этого? По крайней мере, чувства, если и были, то были незаметны, как тлеющий уголёк, но сегодня, буквально за один вечер, разгорелось пламя, и языки его неистово жгли изнутри сердце Рикса. Удивительно внезапно приходит осознание любви, хотя сама любовь делает почти бесконечно долгий шаг навстречу.       — Спасибо, что пришёл, — пафосная банальная фраза из уст Лабеля прозвучала просто, искренне и уютно. Успокаивающе. Будто это не ему сейчас будут совершенно варварским методом удалять чип.       — Если ты так стремишься избавиться от чипа, то зачем ты его вообще вживлял под кожу? — спросил Рикс, тотчас же мысленно укоряя себя за бестактность.       — Для управления системами в доме. Вход, выход, кондиционер, возможности автоматически открыть окна и двери, включить свет. У меня есть ключ от этого всего. Чип больше без надобности.       — Ты точно уверен? Это может быть смертельно опасным. — спросил Рикс, вспоминая предостережения Граута, сам не зная, на что надеялся. Бессмысленный получился вопрос. Всё-таки Лабель уже всё решил, и разбрасываться просьбами и словами вряд ли станет. Вот только последствия…       — Не будет. В моём чипе не предусмотрена такая функция. Можно и без настроек извлекать, — ответил Лабель и протянул заранее подготовленные инструменты, и Рикс машинально взял их, — Спасибо, что согласился выполнить мою просьбу. Можешь просить за это всё, что хочешь.       У кого ж он таких фраз нахватался? А вообще, хитро с его стороны. Наверное, пытается подбодрить их обоих. Но, судя по интонациям, решимости и так хоть отбавляй. И пожелать можно действительно всё, что угодно. Фантазия Рикса понеслась куда-то в сторону разных неприличностей, но вовремя была остановлена здравым смыслом. Невозможно выпросить ответную любовь. Да и практически любую просьбу Лабеля Рикс был готов выполнить бескорыстно. Так, может, и не стоит тянуть, раз защиты на чипе не стоит?       Одинокий фонарь тускло освещал небольшую площадку перед входом в небольшое здание из дорогого белого мрамора, того же, из которого были построены почти все здания комплекса виллы. Словно чувствуя внутреннюю борьбу Рикса, Лабель шагнул в светлый участок, снял плащ глубокого синего цвета, так хорошо подходящего к его глазам и коже. Коже идеально ровного мраморного цвета, и рука Рикса не поднималась взять и изуродовать её надрезом. Шрамов, нанесённых собственной рукой на этой коже, он бы не перенёс и поэтому медлил.       — У тебя есть антисептик, бинты и какая-нибудь мазь?       Лабель кивнул.       — Бинт и антисептик с собой, мазь в комнате.       Что ж, надо действовать. Рикс подошёл к сыну ланисты, кончиками пальцев приподнял край рукава тоги. Мда, эту кожу хотелось целовать и наслаждаться её ароматом и мягкостью, но никак не ножом надрезать. Рикс щедро полил пинцет и лезвие антисептиком, затем обработал кожу плеча. А после сделал небольшой надрез в том месте, куда указал Лабель. Нож очень острый, не должно быть сильно больно. К тому же надрез совсем неглубокий — скорее, царапина. А вот доставать чип пинцетом будет больнее. Но Лабель не дёрнулся. Только затаил дыхание. Довольно быстро крошечный металлический агрегат был зажат между двумя браншами пинцета и передан в руки теперь уже бывшему обладателю. Вот он такой, господский чип. От рабского отличается разве что более безопасными настройками, исключающими убийство хозяина. Ну и металл, разумеется, подороже, качественнее.       Ярко-алые капли сочились из аккуратного надреза, и, наверное, ощущения были не самые приятные, но глаза Лабеля сияли, как звезды и заменяли те, что на небе, сокрытые чёрным покрывалом грозовых туч. Знаменуя начало грозы, молния на миг осветила сад яркой вспышкой, но этого мгновения Риксу хватило, чтобы отметить, как в этом мистическом свете мраморная кожа Лабеля приняла какой-то особенный, неземной, волшебный оттенок. Да, какая уж тут мистика, ерунда какая-то ванильная лезет в голову. Кровотечение у него. Надо скорее остановить кровь, наложить повязку и прятаться под крышу, пока полоса дождя не дошла до них. Прогремел гром.       Рикс вытер кровь, продезинфицировал порез и принялся бинтовать плечо Лабеля. Тот улыбался и восторженно смотрел на него.       — Моё предложение в силе. Я выполню любое твоё желание.       Злоупотреблять доверием и благосклонностью было бы попросту подло. К тому же желать особо было нечего. Во всяком случае, из разряда осуществимого. Но можно попробовать раскрыть секреты. В конце концов, было интересно, что скрывает сын ланисты.       — Тогда скажи мне, пожалуйста, почему ты попросил меня удалить тебе чип? Почему не выдал никому? Говорил, что это секрет, который я узнаю. Мне бы хотелось знать, — сказал Рикс, завязывая бинт.       Лицо Лабеля приняло серьёзный вид.       — Прости, что затрагиваю столь личные темы, но ты пережил слишком много боли. Я не знаю, каково это — в одночасье лишиться привычного уклада жизни, потерять связь с близкими людьми и быть увезённым на чужую планету, почти как в плен. Ты выстоял и не потерял достоинство. А я очень ценю это в людях. Я восхищён тобой, Рикс. Мне захотелось… немного быть на тебя похожим. Ты сам себе удалил чип и не побоялся боли. А я хотел попробовать испытать хоть малую толику того, что выпало на твои плечи. Прости.       Он опустил глаза. Рикс был поражён таким признанием. И извинением в конце. Повинуясь охватившему чувству, он осторожно взял Лабеля за подбородок, притянул к себе и тут же испугался собственной дерзости. Не слишком ли много он себе позволил?       — Тебе не за что извиняться, — сказал Рикс, — Но спасибо за откровенность.       Лабель подался вперёд и с какой-то надеждой посмотрел на Рикса. А потом осторожно, почти невесомо коснулся губами его губ. И тут же отстранился. Тепло поцелуя сменилось холодом. Не удержавшись, Рикс поцеловал Лабеля в ответ, так хотелось снова его чувствовать. Тёплые губы послушно раскрылись навстречу. Весь мир будто стал сырым и холодным, и только поцелуй не давал замёрзнуть окончательно. А потом Рикс и вовсе перестал чувствовать что-либо, кроме плавных касаний губ Лабеля и быстрых движений своего языка у него во рту. Захотелось большего. Захотелось его всего. Дыхание сбивалось, поцелуй становился страстным и настойчивым.       Очередную вспышку молнии было видно даже сквозь закрытые веки. Тут же в голове пронеслась мысль, не слишком ли Рикс переусердствовал. Может, Лабель лёгким поцелуем выразил благодарность. А Рикс сразу же так жадно впился в чужие губы. Но теперь уж дороги назад нет. Лабель ответил, разрывать поцелуй означало бы неуважение.       Гром прогремел, будто кашляющий старик, недовольный происходящим развратом — именно такая ассоциация появилась в голове у Рикса. Надо извиниться и замять ситуацию, пока не наступила точка невозврата, и мышцы внизу живота не напряглись достаточно, чтобы выдать с потрохами.       С трудом оторвавшись и краснея, Рикс посмотрел на Лабеля. Он тяжело дышал, но, почувствовав на себе его взгляд, улыбнулся искренне. Надо было объясниться, но эта улыбка обезоруживала, лишала решимости и дара речи. Не хотелось ничего говорить, хотелось просто повторить тот поцелуй. Рикс навсегда запомнит этот момент. Запомнит, какие тёплые и нежные у Лабеля губы. Как тогда дрожали его губы и длинные ресницы. Их рваное дыхание в унисон. Громкий стук его сердца. Молнию и раскат грома. Первые капли дождя и шум ветра. То, как они побежали к вилье. И то, как тихо на бегу Лабель прошептал любовное признание, полагая, что ветер его заглушит. Но Рикс услышал. Или показалось?       — Что ты сказал?       — Сказал, что люблю тебя. С самого первого взгляда влюбился, когда ты на меня посмотрел. Вот и весь секрет. Поэтому я не выдал тебя отцу. Потому что ты мне дорог, и я знаю, что ты не наделаешь глупостей.       Рикс чуть не споткнулся от неожиданно прозвучавших желанных слов. Он и мечтать об этом не смел. Лабель его любит. Значит, поцелуй был настоящим. Не нужно извиняться. Захотелось выразить свою любовь и нежность прямо сейчас и на месте. Но дождь не позволял, задержись они под открытым небом, и одежду можно будет выжимать. До виллы ещё прилично бежать. Романтика романтикой, но замёрзнуть, промокнуть и простыть никому не нужно. Поэтому, перекрикивая барабанную дробь дождевых капель, Рикс прокричал в ночь так, чтобы Лабель услышал:       — Я тебя тоже люблю!…       Раскат грома будто бы подтвердил его слова. Давно не было такой сильной грозы. И таких сильных чувств тоже не было давно.       В покоях Лабеля было тепло и сухо, а бушующая стихия за окном придавала еще большее ощущение уюта. За окном бушевала гроза, а в душе — буря, и хотелось довести до конца то, чему помешал дождь. Вот только начиналось ли оно? Слишком скомкано, быстро, недосказанно. Но можно вернуться и заново пережить приятные моменты и, наконец, отдаться самым сокровенным желаниям. Не успел Рикс отдышаться и оглядеться в комнате, как сразу же был прижат к стене её хозяином, который, судя по всему, мыслил в том же направлении.       Губы Лабеля скользили по всему лицу, слизывали дождевые капли, жадно целовали. Горячее сбившееся дыхание щекотало кожу. Под таким напором Рикс вжимался лопатками в стену, и мокрые доспехи и одежда точно оставят след на штукатурке, но Лабеля это, похоже, совершенно не волновало. Сзади была жёсткая стена, спереди — ласки и объятия, проклятые доспехи мешали их чувствовать в полной мере. А ещё мокрая одежда, которая определённо начинала быть лишней, внизу стало тесно, член упирался в защитную амуницию. Ткань туники Лабеля противно липла к рукам, а драпировки превратились в складки, в которых путались пальцы. Но юноши продолжали целоваться, с такой страстью, что Риксу казалось, что его сейчас проглотят.       Лабель нащупал металлические застёжки. Доспехи жалобно звякнули и с шумом повалились на пол. Звук вернул в реальность. Сын ланисты посмотрел на Рикса, и взгляд этот можно было бы назвать извиняющимся, если бы прилипшая к телу одежда не выдавала его желание, а в серых глазах не затаилась искра, которой только дай волю — будет пожар.       — Тебе нужно поменять повязку на сухую, — запыхавшись, хрипло произнёс Рикс.       Лабель кивнул и достал из тумбочки бинт и мазь.       — Поможешь?       — Конечно.       Рикс оттянул рукава, снял мокрые бинты, внимательно осмотрел порез. Кровь свернулась, оставив на мраморной коже тёмно-красный рубец. Помазал мазью прикинул, дней через семь должно затянуться. Аккуратно забинтовал. Лабель же взял немного мази на палец и аккуратно втёр её Риксу в затылок — чтобы его раны тоже поскорее зажили.       — И надо избавиться от мокрой одежды, — сказал Рикс.       — Можно вообще избавиться от одежды, если ты не против.       — Я не против.       Рикс был только за. Сырые тряпки моментально переместились на вешалку. Стало так хорошо, что Рикс даже не стеснялся своей наготы и смотрел, как Лабель прячет бинты и мазь в тумбочку. Потом он снял плащ и, видя, что на него смотрят, эффектным жестом бросил его на крючок. Между ними оставалась только тонкая ткань тоги, скрывавшая все его секреты за драпировками. Но и она медленно сползла на пол, открывая взору Рикса обнажённое мраморное тело, такое совершенное, что дальше некуда. Секретов больше не осталось. Вот он, сын ланисты, весь перед ним стоит — и можно делать всё, что заблагорассудится. Стоит и иронично бровь приподнимает. И ещё улыбается так хитро-хитро.       Да что он себе позволяет! Так и помешаться недолго. Впрочем, Рикс уже и не отрицал, что на Лабеле он конкретно помешан. Поэтому решительно подошёл к нему и опустил на кровать. В отличие от мрамора, его тело было тёплым, что было даже удивительно, учитывая тот факт, что они бежали через грозу и немного вымокли. Что ж, раз он такой горячий — можно о него погреться. Руки Рикса, мозолистые, загорелые, скользили по белой коже, исследуя плечи, острые косточки ключицы, остановились на упругой груди. Сквозь кожу ощущалось биение сердца. Рикс задержал пальцы, чувствуя его ритм. Поцеловать не успел — Лабель потянул его на себя, перевернулся и перехватил инициативу. Ага, даже так. Посмотрим, на что способен сын ланисты.       Теперь уже Рикс лежал и наслаждался, как Лабель медленно и плавно проводил руками по его груди и бокам, не спеша опускаться ниже. Рикс любовался контрастом их кожи — мраморного цвета руки оттеняли его смуглую загорелую кожу терракотового оттенка, плавно массировали тело. Лабель умело дополнял ласки, целовал пресс, рёбра, грудь, щекотал ресницами и немного покусывал соски, и каждое его движение отзывалось мурашками по коже и заставлялось сердце биться чаще. Рикс закрыл глаза.       Тонкие пальцы коснулись бёдер, дотронулись до головки члена, обхватили её и провели по стволу, растирая проступившую смазку. Да что ж он так изводит, так медленно и чувственно всё делает. Когда к пальцам добавился ещё и влажный язык, Рикс подался вперёд и застонал, но не решался открыть глаза, полностью отдавшись тактильным ощущениям. Лабель дразнился, обхватывал ствол, гладил яички и размазывал смазку по головке, и эти чувственные движения невероятно возбуждали, но не давали кончить. Специально. Тело уже просто изнывало.       С первой встречи Лабель показался скромным мальчиком, но теперь Рикс знал, что концентрация чертят на один квадратный метр тихого омута вполне себе высокая. И ведь все касания Лабель выполнял точно и умело, удивительно, откуда у него такое чутьё.       — Ну ты… и развратник…ох…— Рикс еле произносил слова, когда Лабель задел особо чувствительную точку.       — Просто знаю анатомию. И хорошо умею делать массаж, — слова разбежались мурашками по коже.       Возбуждение уже было нестерпимым. От прикосновений и поцелуев крышу сносило окончательно, похлеще манипуляций урагана с ветхим сараем в чистом поле. Незаконно быть таким прекрасным, как Лабель. И уж совсем недопустимо сводить с ума точными движениями губ, языка и пальцев, доводя до исступления, затуманивая рассудок, овладевая душой и телом. Невозможно было терпеть эту сладостную пытку, тело требовало кульминации и разрядки. Но Лабель, видимо, знал какую-то точку, нажатие которой не давало кончить. Ну, прямо биороботы в чистом виде. Чипа нет, зато точка есть, которая позволяет медленно изводить. И чувствительных точек наслаждения предостаточно. Так и от перевозбуждения лопнуть недолго. Тело будто превратилось в один сплошной оголённый нерв. Нет, так просто больше нельзя. Невыносимо хорошо. Слишком прекрасно.       Рикс открыл глаза и с хриплым рыком перевернул Лабеля под себя. Тот довольно усмехнулся, скрестил руки под головой и вызывающе улыбнулся — мол, я весь твой, делай всё, что хочешь. А Рикс ведь сделает. Силой, как Лабель подначивал на берегу, действовать не станет точно, а вот нежностью вполне себе возьмёт. И также будет томить в неге, пока сил хватит. Ну, конечно, точно также, как у Лабеля, не получится, но он попытается.       Кожа Лабеля была чуть солоноватой, видимо, от купаний в море. Рикс водил языком по его торсу, пробуя на вкус каждую мышцу, ямочку, впадинку, нарочито медленно, чтобы тщательно опробовать и прочувствовать каждый миллиметр тела. Лабель извивался, требовательно подставлял своё тело, и с каждым прикосновением пальцев Рикса к мокрым следам, оставленным на коже языком, шумно выдыхал. Грудь его резко вздымалась, рот приоткрылся и жадно хватал воздух, которого уже не хватало обоим. Ничего, сейчас дышать совсем будет нечем.       Стоя на коленях, Рикс прогнулся и опустился между раздвинутых ног Лабеля. Неспешно очертил языком рельефы мышц его пресса, пульсирующую венку на внутренней стороне бедра, слизнул с головки члена каплю смазки, а потом осторожно обхватил зубами, так, чтобы было не больно, но ощутимо. Лабель застонал, и в его голосе была лёгкая хрипотца, которую Рикс никогда не слышал до этого, и это было до мурашек по телу сексуально. Лабель вынул правую руку из-под головы и наградил Рикса звонким шлепком по попе. А потом коварно усмехнулся.       Рикс поднял глаза. Лабель ждал дальнейших действий, блаженно улыбался, смотрел бесстыже, томно и с вызовом, щеки его покрыл румянец. Рикс провёл рукой по его левому боку вверх, от бедра до подмышки, перебирая пальцами и щекоча, и чувствовал, как Лабель дрожит и извивается. Боится щекотки.       — Я же пошутил, — сквозь смех и всхлипы произнёс Лабель.       — И я пошутил, — саркастично ответил Рикс, убрал руку и обхватил губами твёрдый горячий член, на этот раз без прикусываний.       — Ммм… продолжай, — Лабель откинул голову и томно закатил глаза.       Рикс заглотил член глубже и почувствовал, как бёдра Лабеля подались навстречу. Свободной рукой Рикс принялся попеременно оглаживать основание пениса и яички, наращивая скорость и интенсивность сосательных движений. Лабель застонал и зарылся руками в его волосы, чувствуя скорую разрядку.       Разрядка? Ага, щас. Вечер только начался.       Рикс замедлился, скользнул рукой дальше, ввёл два пальца внутрь Лабеля и начал аккуратно его растягивать. Мышцы были податливыми и послушно раскрывались. Третий палец, судя по пошлым стонам сверху, не причинил дискомфорта. Рикс подвинулся повыше и провёл членом по бедру Лабеля, а затем медленно соединился с ним. Внутри было тесно и очень жарко. Зато возникло какое-то новое чувство единения. Намного большего, чем всё то, что было до этого. Будто воссоединились две половинки целого, и после этого уже не смогут друг без друга. И не поймут, как раньше порознь жили.       В порыве внезапной нежности Рикс посмотрел на Лабеля. Тот широко раскрыл глаза и выдохнул. Дав обоим привыкнуть к новым ощущениям, Рикс вошёл на всю длину, будто растворился в целом рвано дышащем мире, лежавшим перед ним и комкавшим простынь.       Первый толчок заставил стонать их обоих, и грозы за окном уже не было слышно за мелодией их слившихся в унисон голосов. Со вторым толчком Рикс впал в сладостное забытье, забыв обо всём и сосредоточившись исключительно на Лабеле — кроме него в этот момент перестало существовать всё. С третьим толчком темп увеличился, Лабель двигался навстречу покачиваниям бёдер Рикса. А потом время как будто ускорилось, и в этом калейдоскопе ощущений Рикс чувствовал, как Лабель царапал его спину, как он до крови закусывал губу, но Рикс помешал ему поцелуем, и Лабель что-то шептал ему в губы, от чего Рикс ещё больше вжимался в него, чувствовал через кожу своей грудью, как неистово бьётся сердце Лабеля, и ритм не только движений бёдер, но и ритм его сердцебиения совпадал с ритмом Рикса, и дыхание будто было одним на двоих… Мир озарился яркой вспышкой, но это была не молния, затем всё резко потемнело, тело чувствовало всё, даже больше, чем обычно. Рикса пробила дрожь от познания тех удовольствий, которых он даже не мог себе представить. Он вышел из Лабеля, прижался к нему всем телом, чувствуя, как он дрожит под ним, как его сердце готово из груди выбиться, как вытекают их жидкости, сливаясь вместе. А потом темнота отступила.       Первое, что увидел Рикс, когда зрение вернулось, были глаза Лабеля. С такими широкими бездонными зрачками, будто в них затаилась вечность. На упоительно красивом лице застыла блаженная улыбка. Губы всё-таки были прокушены — Рикс наклонился и зализал поцелуем ранку. Лёг рядом и положил руку Лабелю на грудь. Кожа разных оттенков удивительно гармонично сочеталась. Как кофе с молоком и сливки.       — Терракота и мрамор, — сказал Лабель, будто знал, о чем думает Рикс.       — Что?       — Кожа. Терракота и мрамор. Спи. С остальным потом разберёмся, — Лабель улыбнулся и поцеловал в плечо.       Глаза закрывались сами собой. Действительно, пусть весь мир подождёт. Сейчас только тишина, гармония и спокойствие. И ещё любовь.       Гроза за окном кончилась.