Я думал, что ненавижу тебя

      Белесая завеса пара плыла по воздуху, как пара-тройка призраков, бесцеремонно расположившихся среди полотенец и белых свежевыстиранных вещей. Он молча сидел в почти гробовой тишине, размышляя обо всем — крови, пепле, дыме, призраках, взрывах, ранах, коме — и ни о чем одновременно. Кома… Подумать только. Его первая кома. И он искренне надеялся, что последняя. И совсем не в том плане, что он собирался на тот свет после следующей стычки с чудовищами.       Кайгаку выдохнул и запрокинул голову назад. От шевеления круги разбежались по воде в противоположные от парня стороны, словно испугались его. Словно не ожидали, что он жив. Переваривая случившееся в голове, он и сам не ожидал такого исхода. Он действительно был на волоске от гибели. Мог не проснуться. Непонятно, кого стоит благодарить за такой хороший финал: чистое везение, которое чередой совпадений оставило раны именно там, где сейчас отпечатались шрамы? Уроки наставника, которые помогли лишь пораниться, а не погибнуть под атаками врага? Мастерство и заботу девушки-врача, которая долгий месяц не спускала с него глаз и расхлебывала последствия его ошибок? Наверное, все вместе, но… С каждым днем, что Кайгаку провел в поместье после того, как очнулся, он все явственнее чувствовал необходимость в том, чтобы поблагодарить врача и извиниться перед ней за грубые слова. Кажется, ее зовут Аой?       Юноша вынул руки из-под блестящей глади, и вода опять забеспокоилась. Она как искусный фокусник — распиливает тебя на две половинки. Только нижняя половина тает подобно сахару в чайной чашке, а верхняя, в шрамах, остается. Тишину прервал взволнованный всплеск, и слышать его было одним удовольствием. Все из-за умиротворенной атмосферы ванной, где Кайгаку наконец-то позволили уединиться и навести чистоту спустя месяц вынужденного сна и еще нескольких дней, пока он приходил в себя после пробуждения. Парень почесал руки в области вен. Следы от капельниц в кои-то веки начнут сходить. После всего он чувствовал себя так, будто месяц был прикован иглами к кровати. Как бабочка, упрятанная за стекло в чьей-то коллекции. Наверное, руки так чешутся именно потому, что дырки в коже уже затягиваются.       Швы. Он отвернул от себя ладони и уставился на испещренные шрамами руки. Они выглядели так, словно остались на плечах по ошибке. Линии шрамов сделали из его тела целую летопись, на груди и животе тоже был свой архив из затянувшихся рубцов. Кайгаку помнил каждую рану — все-таки тяжело выбросить из головы моменты, когда тебя пытались порубить на сашими — так что можно было обойтись и без пожизненных напоминаний. Но такова уж прелесть живого человеческого тела.       Шрамы… Зеницу рассказывал о том страшном столпе, который почти заставил его свихнуться при виде крови. Тот тоже был весь в шрамах, с ног до головы прямо. Интересно, как давно он получил свои летописи? Когда был неоперившимся мальчишкой, который сполна набрался опыта после встречи со своим самым первым врагом?       Вскоре Кайгаку выбрался из ванной и обтер блестящую от воды чистую кожу. Он никогда не отличался большой чистоплотностью, особенно если обернуться на грязное прошлое бездомного сироты, у которого за душой ничего, кроме ожерелья-магатамы и загребущих ручонок. Когда он попал к Джигоро, начал набирать в весе из-за вкусной еды, с завидной регулярностью оказывавшейся на столе, и наконец перестал напоминать рыбью кость.       Однако даже тогда он часто пренебрегал водными процедурами, после тренировок находя силы дотащиться только до постели и больше никуда. Наставник хвалил его за усердие и преданное следование к цели, но иногда он буквально хватал Кайгаку за шкирку и отправлял в ванную. На старости лет он еще не разучился чувствовать запахи. Кайгаку слабо усмехнулся, припоминая нагоняи, которые обычно начинались с «Тебе напомнить дорогу в ванную?». Джигоро… Как он там? Что происходит в голове старика после того письма от Тэнгена?       Кайгаку оделся в приятно пахнущие белые рубашку и штаны. Они заставляли его чувствовать себя в шкуре пациента целую вечность. Где вообще его одежда и… Он вздрогнул. — А куда вы дели мои вещи? — первое, что он сказал, войдя в палату. Его голос затрепетал в подобии беспокойства, что вот-вот превратится в ворчание.       Нахо, Суми и Киё наводили порядок в пустой комнате. Он еще не мог отличить их друг от друга. Платьюшки переглянулись, а затем одна из них, та, что с зеленой ленточкой, подошла к прикроватной тумбочке и просто открыла ее. — Все, что у вас было с собой, лежит здесь, — вежливо объяснила она, вытащив из ящика и положив на тумбочку синюю веревочку, украшенную золотистой магатамой — чуть ли не единственную вещь, которая не менялась в его жизни с самого рождения. — Весь месяц никто ничего не трогал. Разве только пришлось постирать… — затем в ее маленькие руки угодил сверток, и она бережно вынула его на свет божий. — Нет-нет-нет, не трогайте! — скороговоркой прикрикнул Кайгаку и в два шага оказался возле девочки. Ладони сами выхватили у нее сверток, не самым вежливым жестом. Он резко замер и растерялся, пронзенный иглами трех изумленных взглядов. — Кхм… — откашлялся он, потупив глаза. Снова почувствовал себя дураком, хотя и знал — чтобы этой проблемы не было, нужно просто не делать из себя дурака. — Я… Эта вещь мне очень дорога… Вот… — он спешно отвернулся и медленно положил сверток назад в ящик. Он снова откашлялся. Извинения застряли в горле. — Привет-привет!       Остановившись перед порогом, чей-то задорный голос постучал в приоткрытую дверь. Кайгаку выдохнул с облегчением, потому что гость помог скрасить неловкость и отвлечь внимание платьюшек от его недавней оплошности, но в то же время парень действительно был рад, ведь навестить его пришел не кто иной как Зеницу. Единственный, кто не менялся в его жизни последние два месяца. И это было чудесно. — О, привет, — он закрыл ящик тумбочки небрежным движением и повернулся к другу с просиявшими от радости глазами. Как облако, сквозь которое виднеется солнца свет. — Привет, рисовый самурай Зеницу! — девочки звонко поздоровались с ним, словно это и близко не демон. Им так понравился титул, каким Зеницу наградил сам себя, что он превратился в его постоянное прозвище, приклеился как рисинка к уголку губ.       Веселый смех проник к ним сквозь приоткрытую дверь. Зеницу даже не нужно находиться в комнате, чтобы всех приободрить и отвлечь. В этом девочки убедились за четыре дня, когда демон приходил кормить своего товарища теплым завтраком, ароматным обедом и вкусным ужином. Больше никому вредный пациент не позволял так с ним нянчиться — с этим Аой и ее маленькие помощницы уже смирились.       Это они просто прослушали, как Зеницу сказал Кайгаку теплым августовским полднем: «Ты кормил меня целый месяц, позволь мне покормить тебя хотя бы несколько дней». — Не помешаю? — демон приблизился к щели между дверью и косяком и, изображая рвущегося попасть в дом щенка, который отъел слишком большие щеки и не пролезает в оставленный для него зазор, состроил глуповатое выражение на мордашке. — Я пришел съесть Кайгаку. — Заходите! — засмеялись платьюшки.       «Опять какой-то бунт. Играешь с огнем, плакса… Я-то уже почти выздоровел,» — эти мысли принесли на лицо Кайгаку мягкую как растопленная карамель усмешку. Иногда он сам сомневался в том, что его не подменили во время комы. Но появление друга значительно задобрило его. Отчасти, он успокоился и после того, как убедился, что все его вещи целы и почти не тронуты.       Платьюшки вернулись к своим делам, продолжив смахивать пыль и натирать полы до блеска. Когда Кайгаку вошел, они уже заканчивали свою рутину, так что им не мешал ни он, ни демон, к которому они уже совершенно привыкли и, казалось бы, относились даже лучше, чем к Кайгаку. Все-таки Зеницу уже несколько дней прогуливается по поместью, и ограничивают его лишь время суток и открытые повсеместно окна. За это время его никто не кормил. За это время он никого не обидел. — Гляди-ка, уже спать собрался? Молодец, в пижамку нарядился, — Зеницу оглядел друга, и шутка пришла сама собой. Чтобы улыбка на его лице разгорелась ярче, он решил поднять тучке настроение. Облака находятся высоко в небе, но солнце-то — еще выше.       Кайгаку оглядел себя и уставился на него с «очень смешно»-выражением на лице. Но он не растерялся. — Это не пижама, — возразил юноша и гордо вскинул голову, словно презентовал свое изобретение целой толпе слушателей. — Это ловушка для демонов. Как только они касаются ее, я сразу их обнимаю.       У Зеницу вытянулось лицо. Он, конечно же, согласился на такую игру и сделал вид, будто клюнул. Он вошел в палату и, на цыпочках обойдя одну из платьюшек, чтобы не наступать на вымытое, атаковал Кайгаку объятиями. — Черт, а ведь и правда работает! — он обхватил его исхудавшие бока и сцепил руки за спиной. После комы друг напоминал выжатый фрукт, ссохшийся и тусклый. Обнимать его было все так же приятно, но немного страшно, что одно лишнее движение — и ослабевшее тело рассыплется прямо здесь. — А я говорил, — потрепал его по волосам задира.       Демон вдруг замер и бесцеремонно понюхал его, как любознательный щенок нюхает протянутую ему ладонь. — Только искупался? Ну вот, я опоздал, — наигранно загрустил Зеницу, не отлипая от напарника, словно их склеило застывшей карамелью. Кайгаку все еще улыбался. — Меня уже не нужно подсаживать, чтоб я залез в бочку, знаешь, — усмехнулся парень, почесывая вену пальцем. Он уже делал это бессознательно. — Мог бы и притвориться, что тебе нужна помощь, — Зеницу уткнулся носом ему в плечо и снова втянул запах чистой ткани и гладкой кожи под ней. Оттянуть бы воротник, чтоб рубашка не мешала…       В отличие от Кайгаку, одет он был в светло-серое хаори и черные штаны. В бою слишком сильно потрепало его форму, что Кайгаку тогда стащил для друга у наставника, и демону предложили что-то другое. Он так странно выглядел без черных одежд, к которым Кайгаку привык, но очевидно, что истребители не выдали ему новую форму. Наверняка, они воспринимали форму на демоне примерно так же, как снег в нагретой печи. — Мы закончили, — выдохнула девчушка с голубой ленточкой, смахнув пот со лба рукавом. Она бодренько выпрямилась и подняла ведро с водой. — Зовите, если что-то понадобится, — Суми кивнула и вместе с подругами упорхнула из комнаты.       Когда дверь закрылась, Кайгаку выдохнул так, словно он тоже драил комнату минуту назад. Тишина и привычная маленькая компания успокоили его, хотя внутри все еще поджималось от стыда и неловкости. Точно так же он чувствовал себя, когда только попал домой к Морико, в незнакомое место, где он гость, к незнакомым людям, с которыми нужно построить хорошие отношения с нуля. Позже и тот особняк, окруженный ароматом камелии, стал приятной заменой дому, хоть и временному. Наверное, нужно просто привыкнуть… — Чего задумался? — Зеницу выпустил друга из объятий, и это вернуло его в реальность. — Да так… У меня к тебе разговор есть, — проговорил Кайгаку задумчиво и не очень громко, словно им предстоит обсудить нечто секретное, что чужие уши слышать не должны ни при каких обстоятельствах. Демон растерянно моргнул. — Ничего серьезного, не пугайся, — добавил парень, видя смятение в желтых глазах. Если так подумать, два месяца назад, когда он упражнялся в саду наставника и обменивался косыми взглядами с другими учениками, обсуждать секреты или хотя бы просто свои мысли он мог только сам с собой.       Размышляя о том, что он избаловал себя приятной компанией Зеницу, Кайгаку присел на койку и поморщился. Тело, сшитое чуть ли не по частям, не торопилось перестать напоминать, через что оно прошло. Белые простыни примялись под ним, Кайгаку вдохнул аромат чистоты, исходивший от них. Так непривычно спать в такой роскоши. Даже спустя месяц комы, в которой он совершенно не замечал, на чем лежит. Зеницу обеспокоенно вздрогнул, когда на лице Кайгаку отразилась боль. Демон и сам не заметил, как погрустнел. — М… Я тут подумал… — начал Кайгаку, взглянув на друга на короткий миг. Слова с трудом приходили на ум. Хотелось просто сделать, а не объяснять, почему ты хочешь это сделать. На глаза попалась магатама, мирно покоившаяся на тумбочке. Кайгаку почесал руку и сказал: — Можешь помочь мне надеть ожерелье? — он сменил тему. Хотя бы ненадолго. Это шанс собраться с мыслями. — О, конечно, — Зеницу сразу присел возле него. Он тоже ухватился за эту возможность — не так неловко молчать в нерешительности, когда есть, чем занять руки.       Кайгаку расстегнул две верхние пуговицы. Он всегда носил одежду именно так, иначе воротник и ожерелье общими усилиями задушат его. Зеницу всегда с украдкой поглядывал на него, оправдывая себя тем, что рассматривает магатаму. Именно ее и ничто больше. Сейчас ему можно не оправдываться. Можно даже поцеловать очаровательного задиру без риска для жизни. Хотя Зеницу недавно и сам хотел оттянуть воротник друга, теперь он не решался коснуться губами белой как молоко шеи. Собственные мысли кусались больнее, чем демоны. Юноша бережно повязал синюю ленту, стараясь не затянуть ее туго. — Непривычно было видеть тебя без него… — выдохнул он в конце концов. Поправив воротник Кайгаку, демон задержал взгляд на выпирающих ключицах… Нет, они и прежде выпирали, но сейчас они выглядели так, словно вот-вот проткнут кожу. Слишком Кайгаку схуднул, это перебор. — Да уж. Приятно снова стать собой, — Кайгаку устало прикрыл глаза.       Теплая темнота летнего вечера наполняла комнату. Окна были открыты, и ласковый ветер сновал туда-сюда, заходя в одно окно, выходя в другое, принося тепло и цветочные ароматы. Зеницу поглядел на улицу. Солнце уже село. «Ты уже не будешь собой. Худобу можно исправить, но шрамы — нет,» — демон плотно сжал губы, не выпустив эти слова за рамки мыслей. Он вновь глянул на напарника, ища, что сказать. — Ты как? — негромко спросил он все-таки, чувствуя, как грусть давит на плечи. Заметив взгляд Кайгаку, он отвернул голову и сделал вид, что чешет затылок. — Гм… Совсем плохо? — добавил он, но таким голосом, чтоб звучало как бы невзначай. — На самом деле, мне уже куда лучше. Когда я только очнулся… — Кайгаку криво улыбнулся, это была невеселая улыбка. — Пожалуй, этого словами не передать. Но сейчас я уже чувствую себя живым. По большей части, ха-ха. — Да… Это хорошо… — так же скованно отозвался демон, сцепив руки вместе. — Да, это очень хорошо…       Кайгаку почесал укусы игл и удивленно изогнул брови, наблюдая за другом. Тот Зеницу, что вошел в комнату, и тот, что сидел сейчас рядом с ним, были совершенно разными. Что случилось с рисовым самураем Зеницу? — Что-то не так? — напрямую спросил парень, поглядывая на ящик тумбочки как на подарок, который тщательно пытался спрятать, а в итоге он лежит на виду. — Нет, но я… Просто, ну… — замялся Зеницу, сжимая руки в замок с таким видом, будто пытается запереть свои же мысли. Не хотелось сказать чего-то не того, лишнего. Но промолчать он никак не мог. — Мне очень стыдно перед тобой, — сдался он, вымученно прикрыв глаза. — Послушай… Мне сказали, что я напал на тебя. Там, в городе… Ты пытался защитить людей от меня, когда я совсем слетел с катушек. И я покалечил тебя…       Кайгаку округлил глаза. «Так вот оно что,» — пронеслось в голове вместе с мыслью, что нужно срочно что-то делать — ответить что-то, что поддержит и успокоит, отвлечет недотепу-Зеницу от чувства вины. Ну и поважничать, конечно, куда же без этого? — Ты? Меня? — бодро встрепенулся парень подобно гордо нахохлившемуся петуху. — Как же, как же. Это все та дура со своими цепями, надрала мне задницу, как ребенку, а ты… Если бы не ты, я и вовсе пошел бы на закуску. Забыл, как ты напал на нее на крыше? А потом, когда ты вырос до размеров того столпа с двумя мечами, ты ни в чем ей не уступал. — Но после этого я наделал столько глупостей! — перебил его Зеницу. Вина теперь чувствовалась в его голосе особенно сильно, она буквально лилась из него, он говорил о себе так, как о настоящем преступнике. — Если бы не ты, я бы кого-нибудь убил! А ты… Ты… Я не знаю, как ты это сделал, но ты удержал меня. А я успел тебя побить. — Ну, я заткнул тебе рот чехлом катаны, такое вряд ли кому-то понравится, — Кайгаку старательно сводил такие серьезные вещи к шутке. Больше ни с кем в разговоре он не мог себе такого позволить, просто разучивался.       Зеницу рассеянно прикусил язык, глядя на него с упреком, мол, я тут корю себя, а ты смеешься. Кайгаку наклонил голову, пытаясь сдержать широченную улыбку и выглядя из-за этого несколько по-дурацки. — Успокойся. Ты сделал это не со зла, и я не в обиде. Главное, что я сумел привести тебя в чувства, — произнес он медленно, припоминая слезы, двумя беззвучными водопадами бежавшие по щекам Зеницу, его огромные руки, несущие объятия и сожаления, его по-человечески бьющееся раскаивающееся сердце. — Ты извинился еще в ту ночь…       Демон вновь поджал губы, его глаза забегали. Совсем как в моменты из прошлого, когда Кайгаку выливал на него что-то настолько обидное, что он просто не мог найти слов и беспомощно водил взглядом по углам — не то чтобы придумать не менее обидный ответ, не то чтобы спрятаться. Кайгаку вздохнул и мягко взъерошил его волосы. Зеницу прикрыл глаза и молча обнял друга за бока, поддаваясь тому, чего немедленно захотела душа. Кайгаку из прошлого больше не существовало. Теперь не нужно придумывать колкости и убегать от разговоров. — Так… — неуверенно спросил он. — О чем ты хотел поговорить?       Кайгаку поглядел на него, и встретился с грустью, затаившейся на дне золотых озер. Прямо как тогда, когда они снова пересекались в большом доме наставника после ссоры, и Зеницу больше помалкивал, чем говорил. Потому что после драки кулаками не машут. Хотя новые драки у них всегда были на подходе, слово за слово, и они начинали спорить, а если Джигоро не было рядом — и, что еще важнее, если Зеницу-таки давал задире достойный ответ, такой же острый и неприятный, как его собственный — тогда спор превращался в побоище. Иногда с разбитыми носами. Всегда с нагоняями от учителя впоследствии.       «Да уж… И не верится даже, что так все было,» — Кайгаку видел свое отражение в грустных глазах и чувствовал себя так, будто все, что он говорил когда-то Зеницу, сейчас возвратилось к нему с процентами. Демоненок ждал, когда друг заговорит, и продолжал прижимать его к себе. Его лицо было совсем близко.       И Кайгаку без дальнейших раздумий чмокнул его в нос.       Демон подпрыгнул на месте, как лягушка, вовремя не заметившая палку, которой в нее тыкнул любопытный мальчишка. Он порозовел и обезоруженно захлопал глазами. Казалось, он сейчас расплывется в большую радостную лужу и растечется по всей кровати. — Ты что-о-о-о? — Зеницу смущенно зарылся мордашкой в белую рубаху. Он прятал улыбку, просвечивавшую сквозь грусть. — А теперь к разговору, — как ни в чем не бывало произнес Кайгаку.       План как-нибудь отвлечь плаксу от грустных мыслей сработал идеально, как бы тот ни старался скрыть улыбку до самых ушей. Но все равно чего-то не хватало — об этом Кайгаку и хотел поговорить. — Ты сказал, что без магатамы меня было непривычно видеть, но… Есть кое-что, без чего ты сам не свой, — он поколебался и все-таки вынул из тумбочки загадочный сверток.       Внутри все в волнении поднялось, электрическим разрядом пробежало от пяток до кончиков волос на макушке и следом опустилось в успокоении. Кайгаку носил эту вещь с собой с самого начала их пути, не показывая ни напарнику, ни даже самому себе. Иногда напрочь забывал о том, что покоится у него в кармане, но вечерами, когда они разжигали костер в лесу, вместе с огненными бликами и яркими угольками и воспоминания начинали теплиться в его глазах. Он не решался отдать это Зеницу раньше, но сейчас… Сейчас момента лучше просто не придумаешь. — …Поэтому возьми, — он вложил сверток, мягкий и пахнущий чистотой благодаря стараниям платьюшек, в ладони демона. — Что это? — Зеницу растерялся, но в то же время детское любопытство зазвенело в его голосе. Из-за этой наивности он и вливался в любую компанию детей. Из-за этой невинности он и казался солнцем. Из-за этой искренности Кайгаку и влюбился в него. — Просто открой. Тебе понравится.       Зеницу задержал взгляд на лице друга, увидев в нем что-то странное. Кайгаку выглядел необычайно умиротворенным, словно снял тяжелый груз с сердца. Парень медленно развернул подарок, в душе даже немного побаиваясь того, что обнаружит внутри. Руки бережно развернули темную ткань, служившую оберткой, и нащупали другую ткань. И замерли. — Я… — голос сорвался, как камень, полетевший в пропасть с обрыва. Зеницу плотно закрыл глаза, запрятав эмоции, плотно закрыл подарок, запрятав его под оберткой. Он глубоко вдохнул и мысленно сосчитал до пяти, чтобы успокоить дыхание. — Кайгаку, я не могу… Принять этот подарок. Я… Извини… — Бери и даже не думай, — ответил спокойно Кайгаку, упершись ладонями в кровать и приняв расслабленную позу. Как там нарцисс сидел? Оказывается, чем вальяжнее сидишь, тем более уверенно себя ощущаешь.       Зеницу часто заморгал и все же судорожно выдохнул. В груди застучало с удвоенной силой, концерт, который прекращается внутри каждого демона, меняется на нечто бесчувственное и устрашающее. Коурай не ошибся в нем, Узуй не ошибся в нем, Убуяшики не ошибся в нем. Он вновь чувствовал себя человеком. Он еще мог почувствовать себя человеком. Он вновь чувствовал себя собой.       Кайгаку подбадривающе улыбнулся. В когтистых ладонях, заботливо и надежно сокрытое под оберткой, лежало солнечно-яркое хаори с узором треугольников. — Но… Оно же твое.       Они встретились взглядами. Темные глаза задиры, которые перестали глядеть заносчиво в тот момент, когда признали Зеницу другом. Яркие глаза плаксы, которые стали еще ярче после обращения в чудовище — и еще искреннее после того, как Кайгаку увидел в нем друга. Кайгаку мотнул головой, прямо как в первую ночь их путешествия, когда он предложил человеческую еду демону, стиравшему в ручье свое любимое хаори, а демон отказался. — Я все равно не ношу его, а ты был без ума от твоего. У меня оно будет лежать без дела, так что дарю. Ну, передариваю, точнее говоря, — поправил себя Кайгаку с ухмылкой.       Зеницу вновь уставился на подарок — на переподарок, точнее говоря. Хаори было завернуто в темную ткань, именно в ней дедуля и дарил накидки своим лучшим ученикам. Кайгаку даже толком не доставал подарок из изначальной упаковки. «Почему? Ему не нравится узор? Или не нравится цвет?» — демон бился над разгадкой этой тайны. — «Или ему не нравится носить хаори? Нет, он ведь носил свое черное…» — но клубок не распутывался. Упрямый Кайгаку оставлял после себя след из таких же упрямых секретов. — «Ему не нравится, потому что это подарок наставника? Нет, он же тоже любит дедулю…» Парень чувствовал, что упускает что-то важное. — Почему ты не носишь его? — решился не ходить вокруг да около, а спросить напрямую Зеницу. Он редко так делал, когда они жили у Джигоро под крылом.       Кайгаку пожал плечами, поглядев на летающих за окном бабочек. Проследить за полетом его мыслей было сложно, если он сам не давал подсказок. А он намеренно увиливал, избегал острых углов. Уж очень сильно заметно то, как ему некомфортно от этой темы. — Не бери в голову, — отмахнулся он, почесав вену в очередной раз за этот вечер. Прямой подход не сработал. — Не могу не брать. Это же… Такая важная вещь, такая памятная. Когда я надевал хаори, я чувствовал себя дома, — поделился Зеницу зачем-то. Наверное, так он подсознательно хотел убедить друга сохранить подарок учителя себе, а не отдавать его. «Дом… Мы так давно там не были…» — ладони сами прижали подарок к груди, словно посылали весточку домой. Словно обнимали самого наставника. — Теперь видишь, почему я отдаю его тебе? — Кайгаку исподтишка наблюдал за ним боковым зрением, будто он просто не мог допустить встречи их глаз сейчас. — У тебя оно вызывает столько хороших эмоций…       «А мне очень нравится, когда ты улыбаешься…» — добавил он, но только мысленно. Счел это слишком приторным, а после всех милостей, что он успел сказать этим вечером, это уже передозировка слащавости. — А у тебя не вызывает?       А вот этот вопрос уже был поставлен ребром. Зеницу прикусил язык, осознав, что в попытке добраться до правды ступил на ту территорию, куда соваться не стоило. Кайгаку вскинул брови, все так же следя за танцем бабочек, ищущих местечко для сна среди цветочных гамаков и зеленых одеял. Было время, когда каждую ночь он проводил на новом месте. Когда слово «дом» казалось ему незнакомым и чужим. Нельзя назвать эти моменты жизни приятными, но именно они, пожалуй, сделали его толстокожим и живучим. Нелюдимым и не обремененным привязанностью к одной и той же крыше. Там было комфортно, сытно и тепло, но лишившись этого, он не забыл, как жить дальше. — Дело не в этом, — произнес Кайгаку так, словно друг слышал все, о чем он только что подумал. — Просто ты достоин носить его больше, чем я. — Но это не так, — возразил Зеницу. Как бы ни было приятно держать в руках солнце, возвращавшее мысли к самому родному месту на земле, это солнце дедуля подарил не ему. Свое солнце он потерял, безвозвратно истратил. Почти не имея ничего за душой, Кайгаку умудрялся давать слишком много, и, пускай это всегда на добровольной основе, становилось дико неловко от того, что нечего предложить ему взамен. Демон поджал губы. — Думаешь? — усмехнулся Кайгаку, наконец-то, повернувшись к напарнику и наклонив голову. — Кто из нас двоих называл старика дедулей, а?       Зеницу опустил глаза и достал хаори из упаковки. Большое. Красивое. Совсем новое. Спустя несколько боев, через которые они прошли, оно выглядело так же, как в день, когда старый учитель вручил его задиристому мальчишке, который отчего-то отказался его надевать. Поступок, который наверняка ранил дедулю. Настоящее преступление. — Даже став демоном, ты носил его хаори. А я… Да что я? — поддерживая напарника, Кайгаку не сразу заметил, что его голос прозвучал с пренебрежением к самому себе. — Ты сохранил его в том же виде, — Зеницу не стал приуменьшать вклада задиры. Тот не надевал хаори, но и не выбрасывал его. Но позволять подарку дедули лежать без дела юноша больше не мог. Не стал он и начинать новый допрос, состоящий из вопросов «Почему?» и «Как так?». — Спасибо. Я… Я буду носить его, спасибо…       Кайгаку перестал следить за бабочками с таким видом, словно они самое интересное, что происходит рядом с ним сейчас, и наблюдал за тем, как демон снимает чуждую ему накидку и надевает хаори с треугольничками. Как он вновь становится похож сам на себя. Как тусклое солнце становится ярче.       Втянув вечерний воздух носом, Зеницу встал с кровати и выпрямился. Он пригладил ткань ладонью, рассматривая пестрые рукава. Так же он поступил, когда надел пропитанный слезами подарок в тот день, который он никогда не забудет. Дедуля подарил ему не просто хаори, не просто приятный знак внимания, не просто символ того, что он лучшее, что есть в этой семье. Он подарил ему уверенность в себе, веру в то, что внутри он очень силен, каким бы слабым и жалким он ни казался со стороны, надежду на то, что он заслуживает поддержки, уважения и даже любви. Этот маленький подарок — просто клочок ткани для кого-то другого, но для Зеницу — это бесценный талисман.       «Дедуля…» — Зеницу сжал в кулаках края накидки, как если бы ее собирались отобрать у него обратно. Отобрать веру в себя, отобрать воспоминания о вечерах, когда они сидели возле дорогого наставника в кругу за час до сна, отобрать уют его историй, отобрать тепло стакана в руках, аромат чая, подрагивание огонька, живущего внутри домашней лампы, отобрать тени, пляшущие на юных лицах и прячущиеся в морщинах того, кто объединял всех общей целью, общей философией. Он никогда не рассказывал, какое чудовище лишило его ноги. Может, потому, что многие любили его настолько, что не побоялись бы рискнуть жизнями, чтобы отомстить.       Сколько бы они ни пререкались между собой, вечерами все они были дружны. Под крылом большой опытной птицы все птенцы были одинаковы. Кроме Кайгаку и Зеницу. Может, потому их и недолюбливали остальные? Может, потому Кайгаку и не носил свое хаори? Чтобы его не заклевали из зависти? Зеницу взглянул на друга, греющегося в тепле уже закатившегося за горизонт солнца. Как иронично, что тогда и они недолюбливали друг друга. Тогда… Вечерами Зеницу сидел в противоположной от Кайгаку стороне. Тот молчаливо слушал дедулю и его притчи, не глядя ни на кого — лишь на лампу. Он казался таким неприступным и суровым, таким непокорным и в то же время загадочным. В его глазах, отстраненных и задумчивых, сгущались до жути непонятные Зеницу раздумья, иногда казалось, что он мыслями уносился куда-то за облака и слушал дедулю краем уха. Эта задумчивость замирала в черноте его глаз лишь по вечерам. Эта задумчивость таилась в них и сейчас, пока Кайгаку делал вид, что рассматривает бабочек.       Зеницу часто поглядывал на него, думая о том, как такие разные мечники — он и Кайгаку — могли стать избранниками Джигоро. Его мудрость всегда была чем-то непостижимым для мальчишек и девчонок, что из кожи вон лезли, чтоб приручить грозу. А лично Зеницу она восхищала, он никогда ей не перечил — ну, кроме моментов, когда плакался спустя три минуты тренировки. Но дедуля не был виноват.       «Дедуля, я так скучаю…» — демон посмотрел на свои когтистые руки. Руки, которыми он писал столько писем, руки, которыми он смял столько писем, руки, которыми он готов был придушить сам себя после того, как узнал — господин Узуй отправил любимому учителю письмо раньше. Все из-за того, что Зеницу не решился сделать это сам. — Все, время для посещения больных закончилось! — в палату без предупреждения ворвалась Аой. В конце концов, она бывала здесь намного чаще, чем Кайгаку и Зеницу, вместе взятые, так что она могла позволить себе входить без стука. Она была у себя дома.       Зеницу вздрогнул и уставился на нее глазами, круглыми как две монеты. За эти несколько дней, каждый из которых он приходил навестить своего друга, девушка уже убедилась — он безобидный добрячок и трусишка. Хотя после рассказов Коурая о том, как Зеницу сражался с ним бок-о-бок против третьей низшей луны, да еще и не давал ей форы, образ демона-корзины в ее голове не совсем складывался в единое целое и оставался противоречивым. — Тебе нужно лечь спать пораньше, потому что завтра начнутся оздоровительные тренировки, — объявила она Кайгаку сразу, прямолинейно поставив его перед фактом, чтобы пробуждение ранним утром не стало для него сюрпризом. Она сказала это так заученно, словно до Кайгаку это слышали по меньшей мере еще охотников пятьдесят. Как ни странно, многие ее фразы звучали так.       Теперь уже была очередь Кайгаку округлить глаза. — Оздоровительные? — недоуменно уточнил парень. И почесал руку снова. — Именно так. После месяца комы тебе предстоит тяжелая работа, чтобы полностью восстановиться. Так что нужно хорошенько выспаться, — пояснила Аой и строго поглядела на демона, не особо обратив внимание на его новенькую накидку. Намек был более, чем понятен. — Но я же только пришел, — робко пробормотал Зеницу и машинально сложил руки вместе, готовый пуститься в мольбы.       В последнее время они с Кайгаку редко могли поймать момент, когда бодрствовать можно обоим. Зеницу толком не выходил днем, если только кто-нибудь не закрывал для него окна в коридорах и палате, чтоб солнце не добралось до него. А Аой тщательно следила за тем, чтобы никто не саботировал режим сна Кайгаку, пока тот полностью не выздоровеет, так что ночами он спал. Глядя на щенячьи глаза демона и намеки с его стороны, она сощурилась. — …Приходи на тренировку утром. Я пришлю кого-то, кто закроет окна и проводит тебя, куда нужно, — она наградила его снисходительным кивком. — Ура! — и Зеницу искренне обрадовался. Сон ему не был нужен, хотя он часто валялся в постели без дела — это было лишь имитацией отдыха. Утром он придет на тренировку и будет еще бодрее друга, даже несмотря на голодовку.       Демон обнял Кайгаку и мягко прижал его к себе. Приятно видеть его таким сияющим и довольным, а друг стал таким, как только хаори оказалось на нем. Кайгаку обнял его в ответ и снова взъерошил его волосы, немного грустя, что товарищ уходит, но радуясь, что он разделит с ним эту загадочную оздоровительную тренировку. «Ну вот, уже уходишь… Стоп, а куда это ты уходишь?» — изумился задира, когда понял, что совершенно не в курсе, где пропадает его солнце, когда они не вместе. — А где ты спишь-то? — спросил он шепотом, как будто не хотел испытывать терпение Аой. — О, мне дали свою комнату, — охотно ответил Зеницу так, словно это было началом долгой истории. Начать которую он, к сожалению, не успел.       Аой схватила его за шкирку и бесцеремонно оттянула от больного, словно силы в ней было столько же, сколько в Узуе. На самом деле в вопросах, касавшихся здоровья ее пациентов, она обладает определенной властью и умеет поставить любого на место, если понадобится. — Я там днем отсиживаюсь по большей части, заходи в гости, если что! — быстро затараторил он, когда девушка начала подталкивать его к дверям. Буквально за мгновение до того, как дверь закрылась перед его носом, демон пискнул: — Доброй ночи!       Кайгаку прыснул, сраженный очаровательностью Зеницу наповал, и врач стрельнула в него глазами. — Гм… — он неловко прочистил горло, будто пытался скрыть факт, что посмеялся.       Черная ткань, которая больше ничему не служила оберткой, лежала на краю кровати темным пятном. Юноша поднял и тупо уставился на нее, как на нечто, что оторвали от него самого. Ну вот. Опять один, без Зеницу. Наедине с людьми, рядом с которыми ему не по себе. Он осторожно сложил ткань в несколько раз. «Ну, вечер не прошел зря, я хоть душу облегчил,» — подумал Кайгаку с утешением. На какое-то время он завис в середине собственных раздумий, положив пустой сверток в тумбочку и уделяя физическим действиям слишком много внимания, чтобы отвлечься от моральных укоров. «Да нет, не особо облегчил,» — он скривил губы, будто ему стало физически больно от осознания.       Белая фигура девушки, ясно выделявшаяся в полутемной комнате, начала закрывать окна рядом с кроватью единственного на данный момент пациента. Кайгаку залез под одеяло и стал наблюдать за ней. Глаза сами бродили за источником шевеления в комнате, пока разум витал где-то в тумане воспоминаний. Парень оцепенело следил за руками, закрывавшими стекла и задвигавшими занавески, а сам понимал — мысли о прошлом, наводнившие его голову, еще никогда не вызывали у него столько дискомфорта и неприятных мурашек. Он не хотел загружать себя этим сейчас. Тем более, теперь это уже не имеет значения. Все в долгий ящик. Отложить все на потом.       Аой повернулась к пациенту и наметанным взглядом оглядела его кровать и тумбочку, проверяя, хорошо ли он укрылся и на месте ли стакан воды. Последнее окно было закрыто, комната погрузилась в темноту. — На рассвете я открываю окна, — предупредила она строго, опасаясь, как бы Зеницу не вернулся и не проболтал с Кайгаку всю ночь, пока она не видит. — Отдыхай, — добавила девушка так же сурово, словно спокойной ночи в этом доме желать не принято.       Она собралась уходить, но вдруг услышала: — Подождите…       Кайгаку поднял глаза на ее лицо. Пускай Зеницу продолжает ломать голову над тем, о чем думает задира, когда видит накидку наставника. Когда-нибудь Кайгаку скажет ему, когда-нибудь, может быть, он и правда облачится в золотое хаори, напоминающее о доме. А сейчас… Сейчас важно лишь то, что теперь он привязан не к дому, а к человеку. — Я хотел… Гм, ничего.       Время шло очень медленно. Он то и дело вставал, подходил к маленькому окну и осторожно тянул за уголок плотной черной занавески, чтобы тайком подглядеть, кто правит улицей — все еще луна или уже солнце? Ночь никак не заканчивалась, он переглядывался с ее одиноким белым глазом в небе и ложился обратно, возвращаясь к изучению стен и потолка. Комнатка была маленькой, но вполне уютной. Тут был шкаф, маленький столик и самая что ни на есть кровать — не футон, а кровать. Только очень уж одиноко было в ней одному.       Зеницу не решался бродить по поместью бабочки после наступления темноты. Все спали, а он не хотел потревожить кого-то из-за своей нечеловеческой природы — они с Кайгаку и так подняли много шуму, всех столпов в одном месте собрали, главу вызвали, один из столпов даже поручился за них ценой своей жизни… Теперь пускай поспят спокойно, хотя бы немного. Лишь изредка парень выходил в сад и тише мыши сидел на террасе, той, где состоялся его разговор со столпом дыхания звука. Разговор, который, возможно, спас его на суде впоследствии.       Демоненок улегся на кровать и придвинул к себе одеяло, обняв его. Он чувствовал себя комфортно и без него, поэтому свернул его в рулон и надел на него черное хаори. Несмотря на предложение Нахо, Суми и Киё помочь, после удачного суда он постирал его сам и даже постарался подшить дыры без посторонней помощи. Девочки оценили результат как «очень даже неплохо», и сам Зеницу остался доволен. «Когда Кайгаку выздоровеет, я верну ему его. А сейчас…» — демон вздохнул и зарылся лицом в родную накидку. Она пахла чистотой, но сам запах этой ткани давно ассоциировался у него с другом, ведь он никогда из этого хаори не вылезал.       Зеницу не знал, сколько он так пролежал, но когда он взглянул на окно, то заметил тусклое сияние позади занавески. Всепроникающее утреннее солнце не могло добраться до него через шторы, да и не будь на окне занавесок, свет бы все равно не дотянулся до постели своими убийственными клинками. Демон не знал, кто поставил кровать именно так и передвигали ли ее специально ради него, но он был благодарен этому человеку.       «Рассвело…» — он медленно моргнул, лениво уткнулся в хаори щекой и снова закрыл глаза. — «Рассвело!» — искра радости и нетерпения окончательно расшевелила его. Зеницу вскочил на ноги, и они сами понесли его к выходу из комнаты. За дверью он обнаружил, что окна в коридоре еще никто не закрыл.       Прислушавшись, парень услышал чьи-то шаги. За месяц, проведенный взаперти, он выдрессировал себя настолько, что мог отличить большинство местных просто по звуку их шагов — ну, кроме, разумеется, Коурая и Тэнгена. Такого мастерства он не мог достичь, когда учился у дедули, сколько бы он ни бился. Демонические силы ли, или обстоятельства, в которые он угодил, но Зеницу и правда развил свой слух почти до идеала. Так вот и эти ноги ему тоже были знакомы. Зеницу спрятался обратно в комнату и выставил лишь край мордашки за дверь, продолжая греть уши.       Кто-то явно шел в направлении его комнаты неторопливой мягкой поступью. Иногда останавливался и шуршал занавесками — Зеницу не сомневался, что это именно занавески. «О, это для меня!» — обрадованно подумал он и сцепил лапки вместе. — «Скоро я увижу Кайгаку!». Демон опять прислушался. Одежда приближавшегося человека мягко шелестела при движениях. Зеницу слышал исходящее от утреннего гостя спокойствие, граничащее с апатией. Тоже самое он слышал в ночь, когда…       Демон высунулся из комнаты посильнее как раз в момент, когда в коридоре появилась хрупкая фигура в розовом. Зеницу не стал прятаться, и они увидели друг друга. «Та тихая девочка, что дежурила возле моей корзины, даже два раза,» — он несколько оторопело рассматривал ее, ведь после того, как штаб официально признал его, они с ней не пересекались. Позади штиля безразличного спокойствия, замершего внутри нее, юноша слышал что-то еще. Слышал еще в те ночи, когда она следила за тем, чтоб он не сбежал. Глубоко в душе она не задавалась вопросами, почему все так носятся с этим монстром, не пыталась заговорить с ним, не испытывала к нему ненависти, как другие. Просто ей не было до этого дела. Ей сказали следить за демоном, и она следила. — Только не это! — разъяренный и одновременно отчаявшийся крик пронзил ушные перепонки. Улица была залита кровью. Черная форма, изрезанная в бою, была залита кровью. Белое хаори с изящным узором, откуда-то ему знакомое, было залито кровью.       Девушка с оголенной катаной бегло оглядела захлебывавшуюся в крови мечницу и осмотрела пустую улицу. Солнце уже поднималось из-за горизонта, заливая все алым светом. Алым, как кровь. Как будто ее здесь мало. Как будто демон под покровом ночи доставил сюда недостаточно бед. — Вот трусливое отродье! Ч-черт!       Охотница в бешенстве бросила меч и склонилась над смертельно раненной, но еще живой сестрой. У обеих были заколки в виде бабочек. У обеих дрожали руки. Зеницу не знал, чьими глазами он наблюдал за этой сценой откуда-то свысока, но он чувствовал себя ужасно. Он чувствовал, что его руки в крови. Прежде, чем убийца скрылся от преследователей и от уничтожающего солнца, он услышал опустошенный плач. Плач, который заставил Зеницу покрыться мурашками. Плач, от которого убийца ничего не ощутил.       Демоненок ошарашенно заморгал и вернулся в реальность. «Это… Это опять видение, как в те разы?» - Зеницу, не уверенный в том, что только что видел, обнаружил, что девочка в розовом хаори все еще где-то вдалеке. «Как же быстро проносятся эти глюки. Она и шагу еще не сделала, а я увидел целую историю,» - он растерялся, но быстро постарался взять все под контроль. — Привет! — Зеницу помахал ей рукой. Никто кроме Кайгаку не знает, что он может видеть необычные вещи, и если вести себя из-за этого странно, друзей тут не заведешь. Демон солнечно улыбнулся: — Спасибо, что закрываешь окна для меня!       Даже после не очень хороших обстоятельств, при которых они встретились впервые, он хотел произвести хорошее впечатление. Когда ты демон, живущий среди охотников, это особенно важно. Господин Убуяшики и Тэнген с Коураем из кожи вон лезли и смогли убедить всех в том, что Зеницу теперь часть их семьи, но юноша видел глаза столпов и слышал их сомнения. Все подчинились главе, но далеко не все поверили в него как в союзника. Нужно показать свои намерения на деле, нужно дружить с охотниками, нужно помогать им. Так Зеницу сумел помочь Кайгаку прийти к пониманию, что он может быть надежным напарником. Так он будет поступать и сейчас. Это совсем не сложно. Сражаться с демонами намного сложнее, чем общаться с людьми.       Девушка подошла к окну, неторопливо переставляя ноги в белых носках, и задвинула шторки. Зеницу наблюдал за ней и продолжал улыбаться. Улыбка на лице людоеда — жуткое зрелище само по себе, но к Зеницу это не относилось. Несмотря на обнаженные клыки, он выглядел не как монстр. А скорее как задорный ребенок. — Я бы и сам помог, но… Понимаешь, тогда я умру, ха-ха… — посмеялся он с ноткой тревоги в голосе, но все равно не пожалел о том, что сказал об этом.       Хоть парень и продолжил разговор, девушка не отозвалась. Она подходила к его двери все ближе, но каждое окно задерживало ее. С каждой ее остановкой в коридоре становилось все темнее. — Ты наверное и не видела меня ни разу. Я был в корзине, помнишь? — Зеницу не сдавался. Он практически приручил Кайгаку, так что поладить с девочкой ему и подавно удастся.       Но девочка не отвечала. Она не была одета в форму истребителя, она носила светло-розовое кимоно и штаны хакама оттенком темнее. Однако… На ее поясе был меч. «Все-таки тоже охотница,» — подумал демон. Охотница, но не похожая ни на одну из девушек из его видения. И ни на одну из девушек, что он когда-либо встречал — те девочки, которые учились у дедули, были куда более… Бойкими и громкими. Как гроза. Некоторые из них были, пожалуй, даже задиристее, чем мальчики, и свысока смотрели на него, когда он плакал и жаловался. А эта девочка ни слова не говорит, будто не слышит. «Наверное, она очень стесняется,» — предположил Зеницу. — Меня зовут Зеницу Агацума, — представился он. Девочка закрывала последнее окно рядом с его комнатой, так что кричать через половину поместья, чтобы его услышали, уже не было необходимости. — А тебя как?       Она отвернулась от окна и подошла к нему. Зеницу приподнял брови в ожидании ответа. На лице незнакомки застыла спокойная улыбка, но настолько формальная, что парень быстро понял — она всегда так улыбается, вероятно, из вежливости. Однако глаза ее были тусклыми и отстраненными, почти как у Кайгаку во время вечерних историй дедули. Только вот разница в том, что у друга они лишь иногда были такими, а у девочки они совсем не изменялись. — Э… Так, а твое имя…? — еще раз уточнил он, решив, что она не совсем его расслышала или не так поняла.       Когда он снова глянул на катану у нее на поясе, то вспомнил, как Кайгаку не расставался со своей в первые ночи их путешествия. Он даже не убирал меч в ножны, словно ждал нападения в любой момент. Так что Зеницу совсем не удивился и не обиделся на тот факт, что девочка пришла к нему вооруженной. Скоро она убедится, что он добрый.       Тишина, висевшая в полутемном коридоре, заставила Зеницу неловко заморгать. Спрашивать ее имя в третий раз уже как-то совсем странно. «Я сделал что-то не так?» — подумал он растерянно. Как вдруг девочка отвернулась и пошла вдоль ряда задвинутых занавесками окон в ту сторону, откуда пришла. «Э???» — демон округлил глаза. — Погоди, куда ты? — он в изумлении позвал ее.       Она остановилась и посмотрела на него c абсолютно тем же выражением загадочного улыбающегося безразличия. И ничего не сказала. — Мне… Идти за тобой? — спросил демон, нерешительно осмотревшись по сторонам. Вроде как Аой говорила, что пошлет кого-то закрыть окна и проводить его. Он сопоставил две детали пазла и понял, что Аой послала к нему эту тихоню. — Мы идем на тренировку, да?       Девушка отвернулась и неторопливо скрылась за углом. «Странная!» — Зеницу закрыл дверь своей комнаты и поспешил догнать ее. Поравнявшись с девочкой, он замедлил шаг. Золотая накидка рядом с розовой. Звонкое солнце рядом с безмолвным цветком. Демон рядом с человеком. Заколка-бабочка поблескивала в ее темных волосах, собранных в хвостик. «Тут все носят такие милые украшения,» — пронеслось в голове Зеницу, а потом в ней щелкнуло осознание - похожую заколку он видел на одном из столпов. На той миниатюрной девушке, которая во время суда пыталась разобраться в ситуации без агрессии. На ней было и белое хаори. Изящное хаори, которое он только что видел в видении.       Решив разобраться с тараканами в своей голове попозже, Зеницу сосредоточился на том, что происходит сейчас. А сейчас он, минуточку, пытается подружиться с охотницей - понравиться девочке! — У тебя красивая заколка, — сказал он ободряюще, отгоняя свою неловкость и давая собеседнице понять, что стесняться и переживать, что с ней что-то не так, совсем не нужно.       Но, кажется, ей все еще не было дела до происходящего. Она не испытывала неловкости. Ее и собеседницей нельзя было назвать, ведь для этого диалог должен быть взаимным. «Кто из нас не странный, в конце концов?» — Зеницу поглядел перед собой. В коридоре, по которому они медленно продвигались в другую часть поместья, каждое из окон пряталось за занавесками, каждая попытка смертоносного солнца пробраться в дом была надежно пресечена. — Ты уже видела Кайгаку, да? Он мой друг, — стал рассказывать он беззаботно, полагая, что если она не хочет говорить, то, может быть, захочет послушать. — Он иногда грубоват и ворчлив, но не обижайся на него. Он на самом деле хороший.       Зеницу прикрыл глаза и вспомнил старое-доброе персиковое дерево в саду наставника. Там их было много, но только под этим деревом он мог найти самого задиристого из птенцов Шихана. Если он был не дома, он был там, в своем убежище, куда больше никого не пускал. Завтракал, тренировался, обедал, тренировался, ужинал, тренировался. И отдыхал он тоже там. Прямо как тем вечером, когда совершенно раздавленный грустью и одиночеством плакса прибежал к убежищу задиры. Тогда он помедлил немного, но слезы потекли по щекам с новой силой, и, спешно утерев их, он подскочил к дремлющему в компании катаны Кайгаку. «Эй, Кайгаку, в городе вечером фестиваль. Сходишь со мной?» — попросил он его тогда. Он был готов умолять до последнего, хотя внутри не сомневался, что сколько бы он ни ревел и не пресмыкался, Кайгаку не согласится. Но Кайгаку согласился.

— Смотри, какая цуба! — Зеницу остановил

друга возле лавки кузнеца.

По случаю фестиваля старик с

чудаковатой маской тоже решил выставить

на продажу что-нибудь праздничное.

Искусные гарды для катан

поблескивали в ярких огнях,

наводнивших город с наступлением ночи.

— Угу… — Кайгаку, всю дорогу

делавший вид, что ему скучно

и что лучше бы он потратил

время на тренировки,

сложил руки на груди.

Его голос был угрюмым, но в глазах

заблестел интерес.

— Вот эта выглядит так, будто

выкована специально для охотников

с дыханием грома, — Зеницу указал

на искусную вещицу, обрамленную узором,

очень напоминавшим золотистые

искры молний. Они оба уставились

на нее и притихли, но вдруг

их выдернули из тумана мечтаний.

— Смотри-ка, кто выполз

из своей норы, — так вышло, что среди

пестрого разнообразия праздничных лавок

компанию других учеников Джигоро

принесло именно к кузнецу.

Шесть пар глаз уставились

на Кайгаку и Зеницу. — Мы думали,

вы никуда не пойдете, наследнички.

— Почему же? Тут очень весело, —

отозвался весьма дружелюбно Зеницу,

хоть и не понимал, почему

слово «наследнички» звучит так

оскорбительно. А лицо Кайгаку

снова стало мрачным. Вероятно,

у него проскользнула та же мысль.

— Ты был слишком занят своим нытьем,

а он — самолюбованием, —

этот камень полетел в огород Кайгаку.

— Вы, к тому же, вместе явились.

Как это так? Вы же грызетесь

по каждому поводу, — одна из девочек

подключилась к нападкам.

Зеницу собрался возразить что-нибудь,

видя как в Кайгаку начинает

просыпаться злость, однако все

продолжили зубоскалить так,

словно те, о ком они говорили,

не слышат. Они всегда придерживались

такой тактики.

— Пускай вместе и ошиваются, —

сказал кто-то из мальчишек.

— Один никак не овладеет первым стилем,

а другой не умеет больше ничего,

кроме первого. Из них не получится

нормальных охотников,

только если не сшить их вместе.

— Заткнись, — прервал череду

насмешек Кайгаку. То, что они сбивались

в завистливую стаю стервятников

и пытались заклевать их, всегда

так выводило его из себя. У Зеницу тоже

создавалось ощущение, что эти идиоты

учились охоте, но отнюдь не на демонов.

— А не то что? Если Куваджима назвал

тебя одним из лучших учеников, это

не значит, что все будут тебе

в ноги кланяться, — фыркнул парень.

— Кланяться не надо, достаточно

просто заткнуться, — Кайгаку закрыл глаза

и выше задрал нос, видимо, чтобы

компенсировать то, что он немного

ниже собеседника.

— Началось, — тот развел руками

и закатил глаза. — Убавь свою манию

величия, умник. Знаешь что? —

он подошел к Кайгаку вплотную,

расправив плечи. — Не заглядывайся

на цубы, потому что одной

хватит на вас обоих.

      Зеницу выдохнул через нос и открыл глаза. Несмотря на плохие отношения с другими учениками, он все равно скучал по дому. Дедуля был куда важнее всех этих стервятников. А тот праздник все равно очень ему понравился: они с Кайгаку выбрались развеяться, просто провести время вместе с ним было парню в радость, они съели много сладостей и увидели много интересного, и Кайгаку даже не вел себя с ним как гад. Хотя, может быть, остальные запомнили фестиваль только из-за драки, завязавшейся между мальчишками и Кайгаку после того, как он выбил самому грубому из них зуб. Может быть, поэтому Кайгаку и не носит свое хаори…       Они с девочкой, что так и не назвала свое имя — да даже ни разу не ответила ему — шли по пустому коридору, как вдруг Зеницу услышал сдавленный вскрик. Этот голос он бы ни с чем не перепутал. «Кайгаку!» — демон вздрогнул. Точно так же друг вскрикнул, когда набросившиеся на него мальчишки заломали ему руки и ударили по лицу. Тогда Зеницу не остался в стороне, и наставнику пришлось знатно поволноваться, когда часть его учеников вернулась домой с фестиваля грязной и покалеченной.       Он и сейчас не остался в стороне. Оставив медленную девушку позади, он бросился вперед по коридору и ворвался в комнату, откуда он слышал заставивший его разнервничаться звук. Комната была большой и светлой, что демон не сразу заметил, пока голова была занята мыслями о Кайгаку. Он едва ли не выскочил прямо на солнце, когда кто-то схватил его за воротник и оставил в тени, сгустившейся у входа в просторный зал.       Он мигом заметил Кайгаку, у которого глаза были на мокром месте и совсем не от счастья — столько боли на его лице Зеницу давненько не видел. «Погодите… Что?» — он ошеломленно приоткрыл рот, как только осознал, что друга, лежавшего на футоне, окружили и мучили совсем не хулиганы, а маленькие девочки с разноцветными поясами. Двое из них держали его за ноги, а одна тянула за руки, пока Кайгаку кряхтел и поскуливал. Аой, наблюдавшая за этой странной картиной со стороны, заметила пришедших. — О, вот и вы. Канао, он бы не убежал, можно было просто привести его, — произнесла она бодро.       Зеницу повернул голову и понял, что та девушка, которая сопровождала его по коридорам дома бабочки, все еще держала его за воротник хаори. Как резво она догнала его… Непонятно только, почему схватила — хотела не дать ему безрассудно выбежать на солнце или думала, что демон решил улизнуть от нее? — Так вот, как тебя зовут, — моргнул он. — Приятно познакомиться.       Канао просто отпустила демона прежде, чем он успел задуматься о том, с какой легкостью она его остановила — а ведь он бежал на всех парах. — Рисовый самурай Зеницу! Привет! — крикнули Нахо, Суми и Киё и отпустили обессиленного Кайгаку. Тот трупом рухнул на футон, но Зеницу уже понял, что тревога ложная. — Доброе утро! — он помахал девочкам рукой и благодарно улыбнулся Аой. — Спасибо, что позволили мне прийти. А… Что вы сейчас сделали с Кайгаку?       Строгая девушка с голубыми бабочками в волосах пристально поглядела в сторону истребителя, не подававшего признаков жизни, и привычным тоном пояснила: — Девочки разминали все мышцы, что затекли после сна. Обязательная процедура перед оздоровительными тренировками. — О… — демон снова озадаченно моргнул.       Кайгаку медленно и неуклюже приподнялся, издав те же звуки, которые обычно издает дичь, пронзенная стрелой. Его совсем недавно подняли с кровати, но после этой разминки сна было ни в одном глазу. Он никогда бы не подумал, что у кого-то повернется язык назвать такую пытку «разминкой». — Мне кажется… Теперь… Я готов… Выключиться еще на месяц… — выдохнул он судорожно и со скоростью улитки перевернулся на спину. — Не драматизируй. Мы только начали, — непринужденно сказала Аой. На ней уже не было того белого фартука, который Зеницу видел вчера. Просто форма. Черная. — Теперь, когда тело подготовлено, перейдем к тренировке рефлексов, — объявила она.       Девушка в розовом обошла Зеницу и вышла из тени. Кайгаку лишь сейчас обратил на нее внимание. «Еще одна бабочка…» — он с недоверием проследил за тем, как она расположилась за низким столиком, заставленным десятком стаканов, в которых ему обычно приносили чай. Следуя указаниям Аой, он сел напротив нее. Однако что-то подсказывало, что ждет его вовсе не чаепитие. — Тренировать тебя будем я и Канао Цуюри, — Аой представила недоумевающему Кайгаку его соперницу и стала объяснять, в чем суть задания: — В этих чашках лечебный отвар. Нужно вылить его на сидящего напротив. — Вылить?.. — уточнил Кайгаку рассеянно. Он чувствовал себя очень глупо из-за того, на что он подписался. Джигоро учил его совсем по-другому. Хотя, справедливости ради, то были не оздоровительные тренировки после комы. — Именно. Однако, — продолжила девушка со строгими глазами, какими умели смотреть только те, кому доводилось кого-то учить. — Если соперник успел накрыть чашку перед тем, как вы ее подняли, трогать ее больше нельзя. Все ясно?       Кайгаку посмотрел на Аой так, как смотрит тот, кто совершенно ничего не понял. — Ясно… — медленно кивнул он.       Девушка с пустым взглядом и улыбкой на маленьких губах молча глазела на него, из-за чего парень сконфузился еще больше. «Просто… Вот так взять и вылить? В лицо или… Нет, туда явно не стоит,» — размышлял он. То, что не успел он познакомиться с человеком, как ему велят облить его отваром, вызывало смешанные чувства. Кайгаку привык быть неприличным и даже грубым, но он вел себя так лишь тогда, когда ему что-то не нравилось. А сейчас его прямо-таки просят стать гадом — облить девочку зеленой жижей. Это точно тренировка рефлексов? Потому что звучит, как тренировка хамства. — Давай, Кайгаку! Ты сможешь! — торжественным тоном протрубил в сложенные ладони Зеницу.       Это даже как-то снизило градус напряжения в комнате, ведь плакса умел ворваться в разговор с какой-то глупостью и при этом даже не покраснеть. Кайгаку затаил улыбку внутри. Хорошо, что он пришел, но будет неловко проиграть девчонке, когда он смотрит. Задира вдохнул полной грудью и повернулся к улыбке соперницы под громкий возглас Аой: — Начали!       В лицо ударило тепло, и влага заструилась по волосам, пропитав одежду. Кайгаку оцепенело разлепил глаза, чувствуя аромат отвара отовсюду. Доля секунды, за которую он успел лишь шевельнуть рукой, и девчонка уже опустошила одну из чашек. Выплеснула прямо в лицо, а он даже не заметил, когда она взялась за стакан. Парень ошарашенно уставился на Канао. Та, не меняясь в лице, поставила чашку на место и подлила в нее еще отвару из покоящегося в сторонке чайничка. Лицо Кайгаку сделалось красным. — Нужно быть быстрее и следить за руками соперника, — наставительно произнесла Аой, заведя ладони за спину. — Не поддавайся.       «Да я и не поддавался…» — Кайгаку взглянул на нее исподлобья, он надеялся, что схожесть цвета его лица с цветом помидора не слишком заметна. Он не понимал, почему так сплоховал — потому что слишком ослаб после комы или потому что соперник оказался сильнее, чем он думал. Но так легко сдаваться он не собирался. Юноша сосредоточенно оглядел чашки, рассчитывая, на какую из них нацелится девчонка с проворными руками, и прикидывая, какую схватит сам. — Еще раз, — попросил он. Раз от него требуется быть грубияном, это он и сделает. Он только это и делал большую часть своей жизни. — Начали!       Он быстро ухватил стакан, так, что жидкость в нем подпрыгнула. «Ага!» — победоносно подумал он, как вдруг ладонь Канао бесцеремонно накрыла стакан, которым он вооружился, и парня обдало новым потоком отвара. Она снова успела первее! «Не ага…» — у Кайгаку аж глаз задергался. Он почувствовал себя последним дураком, над которым вот-вот рассмеются все вокруг. Однако этого не происходило — лицо Аой оставалось серьезным, Канао с одинаковой улыбкой реагировала на все подряд, да и платьюшки спокойно следили за тренировкой. Зеницу зловеще светил своими демоническими глазами из тени и подбадривающе улыбался — только он так умел совмещать несовместимое. — Еще раз! — потребовал Кайгаку, будто после пары проигрышей они могут отказаться возиться с ним. — Начали!              Девушка с двумя синими бабочками в волосах уперла руки в бока и заметила боковым зрением, как демон уселся прямо на полу. Сказать по правде, ей даже любопытно было, на сколько его хватит — неужели он пробудет тут всю тренировку? Если так, то это очень хорошо. Она видела, как присутствие Зеницу приободряет больного. Поэтому она и разрешила ему прийти.       Зеницу уселся поудобнее и оглядел зал. Окна сёдзи пропускали слишком много убийственного света, так что он вынужден наблюдать за тренировкой с задних рядов. Однако демона это совсем не огорчало, а даже радовало — в этом огромном помещении нашлось местечко для такого, как он. Глядя на то, как эта молчаливая девушка вновь опередила и облила его друга, он и сам поразился ее скорости. «Быстро она его… Наверное, она и меня бы опередила, а мне даже оздоровительные тренировки не нужны,» — пронеслось озадаченное в голове. — Еще раз! — Начали!       Зеницу глядел, как Кайгаку снова не успел вылить на Канао отвар, хотя он почти сумел приподнять свою чашку. Но почти здесь не считается. Как и в бою с чудовищами. Парень раздраженно вытер лицо рукавом и сощурил потемневшие глаза. Зеницу давно усвоил, насколько друг терпеть не мог, когда кто-то оказывался сильнее него. Сам факт того, что такие люди есть и что они ему противостоят, и заставлял задиру задерживаться на тренировках в саду учителя. Это и служило мотивацией для него в то время, как у Зеницу от такого наоборот опускались руки. Аой очень ошибалась, когда думала, что Кайгаку нужна дополнительная мотивация. Он был последним из учеников дедули, кто нуждался в поддержке и регулярных пинках, но демоненок все равно крикнул из своего угла: — Не сдавайся!       Кайгаку с красными щеками посмотрел на свою соперницу. Да кто она такая?! — Еще раз! — Начали!       «Кайгаку так покраснел… Очаровательно!» — Зеницу подпер лицо ладонями и расплылся в улыбке. Никогда раньше он не мог позволить себе так в открытую глядеть на эти темные серьезные глаза, на серьезно сжатые губы, на сурово сдвинутые брови, на мозолистые руки, фантазии о прикосновениях к которым всегда заставляли парня в волнении отворачиваться и делать вид, что думает он совсем не о Кайгаку. Теперь было совсем не страшно, что тот заметит мечтательные взгляды в свою сторону и задаст трепку. — Зеницу! — платьюшки подбежали к нему и окружили со всех сторон, словно три маленьких облачка заплясали вокруг солнца. — Вы и правда пришли на тренировку. Вы пришли поддержать Кайгаку? Оказывается, это ваше хаори мы нашли у него? — наперебой заговорили они, как пищащие из гнезда птенцы при виде мамы-птицы.       Зеницу приветливо выслушал все вопросы, почувствовав себя старшим братом для троих сестренок. На прошлом пункте, где им пришлось остановиться из-за ранения Кайгаку, был всего лишь один любознательный милый ребенок, внук хозяина поместья с камелиями, бутончик, которому еще предстояло распуститься — Ичиро. А здесь целых трое. Еще веселее! — Кайгаку подарил его мне. Красивое, да? — похвастался он, вздернув нос. Стоило ему надеть яркую накидку дедули, уверенность возвратилась к нему, да еще и в удвоенном количестве. — Ага! Это мы его постирали. Суми подумала, что это хаори Кайгаку, и хотела повесить его в шкаф, чтобы не помялось, — Нахо пригладила одну из своих косичек и хихикнула. — А потом мы подумали — неспроста же он положил его в сверток, поэтому вернули его туда, где взяли. — Нахо, зачем ты ему сказала?! — воскликнула Суми смущенно, и теперь они с Кайгаку могли посостязаться в том, кто краснее.       Зеницу мягко посмеялся вместе с двумя другими платьюшками, а сам безрадостно подумал: «Да… Неспроста он положил его в сверток,» — мысли вновь возвращались к одному и тому же вопросу, подобно мухам, встревоженным взмахом руки, но все равно опять летевшим на мёд. — «Почему он не носил его?». Демон повернулся и вновь уставился на друга, который продолжал свою маленькую войну против девочки с невероятно быстрой реакцией. Она все еще была сухой, а вот Кайгаку уже впитал в себя столько отвара, что вся рубашка намокла. Однако он не останавливался, околдованный и подчиненный азартом, он бросал сопернице новый вызов раз за разом. Краснота уже сходила с его лица, смущение отступало на задний план, и на его место приходило желание победить, подгоняемое возмущением из-за конкуренции.       Демоненок наклонил голову, будто взгляд с другого ракурса помог бы ему разгадать загадку напарника, собрать душу Кайгаку в мозаику с цельным изображением. Но и это оказалось бесполезно. — О… А сколько они так будут тренироваться? Пока отвар не закончится? — спросил Зеницу у девочек и вдруг заметил, что они уже расселись на полу вокруг него и тоже подперли щечки ладошками. Какие славные дети. Девочка с розовыми бабочками в волосах непринужденно отозвалась: — А он не закончится. — На весь день хватит, — добавила ее подружка с синими бабочками.       Зеницу ошарашенно приоткрыл рот и несколько сочувствующе поглядел на друга, пускай тот, наверное, только рад проводить все свое время за тренировками. А теперь, когда он увидел, что ему есть, с кем тягаться, его и подавно за уши отсюда не вытащишь. «А ночью он будет слишком уставшим, чтобы побыть со мной…» — Зеницу едва заметно вздохнул, задержав взгляд на Канао. — Кстати об отваре… Сбегаю-ка я за вторым чайником, — Нахо поднялась и, поправив белую юбочку, убежала по коридору в сторону кухни.       Демон же мотнул своей светлой гривой. «Нет, опять во мне это просыпается. Мой эгоизм,» — поругал он своего внутреннего плаксу, который вечно себя жалеет — что на тренировках, что на отдыхе. — «Кайгаку всегда хотел стать сильным. Он чувствует себя намного лучше, когда развивается. Я должен быть только рад за него». Зеницу наполнил свои легкие утренним теплом и ароматом отвара, витавшим по залу, и расслабленно улыбнулся. Если Кайгаку чувствует себя лучше, он и сам начинает чувствовать себя лучше. Они давно делят хорошее и плохое поровну.       Прошло примерно два часа, судя по солнцу за окном, а Кайгаку так и не одержал ни одной победы. Платьюшки только и успевали, что по очереди носить пустые чайники в кухню и приносить их, наполненные теплой лечебной настойкой, обратно. А эта тихоня сидела напротив все с такой же хитрой улыбкой. Во всяком случае, Кайгаку она именно такой и казалась. Если бы она не была такой молчуньей, любое ее слово бы бесило его, заставляло бы распалиться как спичка — какая-то девчонка, которую он впервые видит, еще будет издеваться над ним? Но ее странное подозрительное молчание совсем не накаляло обстановку. Кайгаку подпер скользкую от пота и отвара щеку ладонью и в упор глядел на девчонку, как на книгу, написанную на незнакомом языке. «Как ты, черт побери, это делаешь?» — думал он раздраженно и одновременно восхищенно. Он хотел уметь так же.       Восстанавливая дыхание, он стал тереть мордашку рукавами, но они были такими мокрыми, что суше лицо не сделалось. Кайгаку взглянул на Зеницу, напоминавшего солнечного зайчика в углу комнаты, и тот показал ему два больших пальца вверх. Задира вяло усмехнулся. «Я и правда настолько сильно вымок…» — он задумчиво уставился на свою рубашку, когда малявки с ленточками на платьях стали убирать стаканы, а соперница поднялась из-за стола. Впервые за прошедшие пару часов. Кайгаку недоуменно уставился на нее, а потом и на Аой, которая, судя по всему, дергала здесь за все ниточки и объясняла ему каждый шаг, как маленькому. С одной стороны, это раздражало, а с другой… Наверное, кто-то такой и должен обучать охотников их прежним навыкам после долгого перерыва от сражений. — Следующим этапом будет тренировка тела, — объявила девушка бойко. — Но я же ни разу не победил ее! — возразил Кайгаку и указал пальцем на Канао.       Он был удивлен тем, что они переходят к следующему шагу после того, как он совершенно ничего не сделал на прошлом этапе, и это удивление не помещалось внутри него. Он привык прорабатывать каждое движение, каждый взмах клинком, доводить начатое до конца, доводить несовершенное до идеала. Как же можно удовлетвориться таким жалким итогом? Канао не обратила ни малейшего внимания на его палец и, подняв столик, куда-то его понесла. «Куда???» — юноша тоже вскочил на ноги, провожая ее глазами так, словно не выпустит соперницу из комнаты, пока не победит ее. Как можно позволить ей уйти, когда он показал такой ничтожный результат? — Мы еще вернемся к тренировке рефлексов, — успокоила его Аой, сложив руки на груди. — Тренироваться мы будем до тех пор, пока я не поверю, что ты полностью выздоровел. Пока не сумеешь победить Канао, будешь вставать на рассвете и ложиться на закате, без исключений, — она снисходительно приподняла брови, и улыбка на ее губах заиграла несколько злорадно. Многие больные, проходившие через ее тренировки, начинали ныть и отпираться, к этому она уже привыкла. Но в случае с этим упрямцем ей даже хотелось посмотреть на его недовольную мордашку. — Надеюсь, тебе не надоест.       «Ему не надоест,» — Зеницу заложил руки за голову и подпер спиной стену. — «Не на того напали. Надеюсь, это вам не надоест,» — посмеялся себе под нос демоненок. Грудь распирало от гордости за друга. — А сколько всего этапов? — спросил демон у платьюшек, прикрыв один глаз. — Это последний, — Суми уперла ручки в бока, вновь пародируя строгую наставницу. — На тренировках мы часто чередуем тренировку рефлексов и тренировку тела, и все обычно так устают от этого, что еле добираются до постели. — Пока что у Кайгаку будет получаться плохо, но это нормально, — добавила Киё, словно чувствовала, что юному охотнику нужно такое оправдание сейчас. — Особенно после месяца комы. Он очень ослаб. — О, вы еще увидите, как Кайгаку крут. Просто подождите немного, — вступился за своего человека демоненок, и его голос прозвучал так, что все три девочки вскинули крохотные бровки.       В противовес ожиданиям Аой, по лицу больного прошла волна спокойствия, разгладившая морщинку между его вечно хмурыми бровями. — А, тогда ладно. В чем заключается тренировка тела? — спросил Кайгаку удовлетворенно. — Это салочки, — просто ответила Аой, и этот ответ был ударом под дых. — ...С а л о ч к и? — медленно уточнил он.       Он не сразу решился переспросить, но если бы он этого не сделал, его задиристая сторона непременно бы издала смешок. Нелепее он в жизни ничего не слышал, однако он заставлял себя не грубить тем, кто хочет для него лучшего. Это так сложно. Общаться с людьми намного сложнее, чем сражаться с демонами. Кайгаку даже немного скучал по моментам, когда они с Зеницу были чем-то единым в путешествии лишь для них двоих. Они дополняли друг друга: Зеницу был их голосом, а Кайгаку — их кулаками. Наставник часто говорил Зеницу не прятаться за более сильного товарища, но почему-то никогда не говорил Кайгаку не прятаться за более общительного товарища. Может, в войне это не слишком-то и нужно, но в мире… — Да, салочки, — острый взгляд Аой проткнул его насквозь и прибил к месту. Его отношение она чувствовала сильнее, чем запах отвара, которым от него несло за километр.       Нет, вообще-то наставник говорил ему. Он говорил научиться доверять, выбирать тех, кого подпустить к себе и сделать своими товарищами. Без товарищей в войне будет намного сложнее. Нельзя взваливать на Зеницу все переговоры, нужно уметь вести их самому. Пускай каждый бытовой разговор казался Кайгаку переговорами, это лучше, чем оставаться молчаливой тенью, какой он был прежде. Джигоро говорил ему, и если бы не этот драгоценный совет от старого учителя… Может быть, они бы не обзавелись такими опытными союзниками, как Юширо и Тамаё.       В конце концов… Тренировка со стаканами отвара тоже показалась ему смехотворной поначалу. А сейчас он весь в зеленой жиже, потому что его реакция оказалась недостаточно хорошей для того, чтоб избежать этого. Кайгаку повернулся к девушке и встал ровно, склонив голову. — Я готов ко всем тренировкам, — вежливо произнес он и поинтересовался: — Мне нужно догнать Канао? — Нет, сейчас тебе нужно догнать меня, — ответила Аой. Она стояла прямо в паре метров напротив него, в то время, как от Канао уже и след простыл. — Вас??? — Кайгаку вновь не ожидал такого поворота. Очередное его предположение с треском провалилось. Бить у него всегда получалось лучше, чем разгадывать намеки собеседника.       «Хаха, Кайгаку такой милый, когда пытается поладить с кем-то. Он правда так старается,» — Зеницу открыто пялился в сторону друга, и нежность, цветущую в его глазах, девочки с разноцветными заколочками не могли не заметить. Они вновь сидели рядом с ним хороводом ромашек, выросших возле большого подсолнуха. — Вы лучшие друзья, да? — спросила Суми, прервав череду томных вздохов со стороны демона. — Госпожа Шинобу говорила, что вы учились у одного учителя и путешествовали вместе. Наверное, вы с детства дружите? — А по-моему это лучше, чем дружба, — смело заявила Киё, и Зеницу, не успевший и рта открыть, озадаченно уставился на этот бойкий цветочек. — Вы смотрите на Кайгаку так же, как господин Игуро смотрит на госпожу Канроджи. А все знают, что она ему очень нравится! — Точно, госпожа Канроджи рассказывала, что когда влюбляешься, ведешь себя так смешно и странно. Наверное, вы влюбились в Кайгаку! — со знанием дела добавила Нахо и умиленно похлопала себя по щечкам.       Зеницу выпучил глаза и побагровел до кончика носа. Он был на грани того, чтобы испустить пар из ушей, прямо как чайник со свежим отваром. «Нет, не влюбился! Ну, то есть… Ну, мы так не договаривались… Т-то есть не говорили… То есть я не знаю!» — в голове всплыла та ночь, наполненная десятками светлячков и сотнями сердечных приступов, через которые он прошел ради губ Кайгаку. Губ, которые еще и ответили ему взаимностью. Это, без преувеличения, была самая лучшая ночь в его жизни. Но… Но все равно! Внутри себя он никогда не признавал, что влюбился, да и вслух они никогда такого друг другу не говорили. «Так что нет, не влюбился!» — Зеницу сцепил лапки вместе и взъерошено уставился на девчушек, которые захихикали. — А ну потише! Хватит хихикать! — он схватил Нахо за подмышки и приподнял, но она засмеялась еще громче, защебетала как маленькая птичка. Демон зыркнул в сторону Кайгаку, но тот был слишком занят тренировкой и настроен достаточно серьезно, чтобы воспринимать чужой хохот на свой счет. — Не волнуйтесь так, — пропел тонкий голосок Суми откуда-то из-за спины. — Кайгаку тоже вас любит, наверняка. Он и подарок вам сделал, это так здорово! — Да не волнуюсь я! — демон выпустил из лап одну девочку и попытался поймать другую, но та ловко скрывалась позади него, пока он до забавного беспомощно вертелся на месте. — А еще он тоже такими глазами на вас посматривает, — Киё добавила с важным видом. — Вы что, не замечаете?              Зеницу не знал, кто такая эта госпожа Канроджи, но время, проведенное в ее компании, точно не пошло девочкам на пользу. Во всяком случае, они использовали полученные от нее знания против него. «Хоть бы Кайгаку их не слышал!» — в панике оглянулся на друга и, зажав хохочущую Суми в подмышку, шикнул: — Ну-ка тс-с-с!       Он потянулся к Киё, но та проворно откатилась от его руки с ловкостью будущей охотницы на демонов. Пока этот странный людоед дурачился с девочками, штиль безразличных глаз неотрывно наблюдал за ними. Канао замерла в коридоре с хорошим обзором на происходящую в темном углу картину и тихо следила, молча впитывала и, может быть, глубоко в душе даже удивлялась. Она сама не знала, что чувствовать, поэтому просто смотрела. Убедившись, что самое страшное, на что способен этот демон — это защекотать девочек до слез, она перевела взгляд на его друга. На того, кем так любовался дружелюбный демон. На того, кого девушка собственноручно обыграла раз тридцать за сегодняшний день. И все равно…       Он ни разу не признал своего поражения. И сейчас, замерев посреди зала для тренировок, он никак не мог отдышаться, но взгляд его оставался упрямым. Ему всего было мало. Кайгаку уперся ладонями в колени и жадно втягивал воздух ртом. От долгой непрерывной беготни рубашка прилипла к телу, а привыкшие к вечному постельному режиму мышцы вибрировали изнутри. Повязка на груди и животе, запрятанная под одеждой, бешено вздымалась с каждым вдохом. А в итоге-то что? Эта беготня не принесла никакого результата — он так и не сумел угнаться за девчонкой с хвостиками! «Ты врач или охотник? Откуда в тебе столько прыти?» — гадал он, промокнув лоб рукавом. — «Что-то не припомню, чтобы Морико так носилась по коридорам…» — Вижу, ты устал, — произнесла девушка в черном и подбоченилась. — Ничуть! — бросил он быстро, чтобы она не успела добавить еще что-то или даже подумать о том, что он слабак.       Кайгаку выпрямился и вызывающе поглядел на нее. Однако внутри, где-то на задворках, он был приятно удивлен тем, что Аой горазда на что-то кроме слов. Как можно научить кого-то тому, о чем сам не имеешь и малейшего представления? — Мы можем продолжить! — Отлично, — ее тонкие брови оставались все в том же положении сосредоточенной строгости. По тону ее голоса ни за что не скажешь, что это была похвала, но те, кто хорошо ее знал, уже научились различать весь спектр эмоций Аой Канзаки. — Однако теперь ты будешь убегать, а я — преследовать.       Удивление на лице Кайгаку просто не успело поселиться, потому что девушка быстро сорвалась с места и понеслась в его сторону подобно хищнику, выцепившему из стада самую слабую добычу. «Я думал, только я буду догонять!» — чувство дискомфорта и дикого протеста зашевелилось внутри. Со стремительностью ветра Кайгаку развернулся, а потом… С неуклюжестью новорожденного олененка споткнулся об свою же ногу и рухнул на пол. Она уже поймала его, даже не схватив.       «Да что ж такое-то…» — Кайгаку замер. — «Насколько же я ослаб…» — лицо так побагровело и раскалилось, что, казалось, вот-вот и мозг расплавится от обвинений, которыми он себя клеймил. — «Размазня! Хлюпик! Позорище!». — Мне показалось, ты сказал, что мы можем продолжить, — Аой уперла руки в бока, наблюдая, как настигнутый после неудачного побега юноша с кряхтением борется с собственным телом, пытаясь встать.       Кайгаку смертоносно покосился на нее. «Это потому что я не извинился?» — пронеслось в голове подозрение. Все сильнее начинало казаться, что девушка просто затаила на него обиду, поэтому не дает ни минуты на отдых. Парень поднялся на ноги, едва дыша, и потер лицо ладонями, не то сгоняя с него краску, не то пытаясь поставить мозги на место. «Нет… За сегодня я не показал им ничего, кроме того, что я слабак. Я не заслуживаю отдых!». — Голова кружится? — Аой наклонила голову, и в ее голосе появилась нотка беспокойства. Забота, которая есть внутри каждого врача, заметна за любой маской.       Пациент с дурным нравом — все равно пациент, сколько не злись на его вредность и заносчивость. В какой-то момент ей даже стало жаль его — он закрывал лицо руками, и ее фантазия рисовала позади бледных ладоней стыд, досаду, боль, усталость и отчаяние из-за мыслей о собственной бесполезности. Многие охотники чувствуют это, когда не могут выкарабкаться из последствий собственных травм. Но вместо ответа парень неожиданно отстранил ладони и… Со звонким шлепком впечатал их обратно в щеки. — Я просто отвлекся, — оправдался он, а затем выпалил решительно, словно чем громче крикнешь, тем больше сил это придаст: — Но мы можем продолжить!       Несмотря на приближающийся к концу день, в кухне было жарче, чем на дневном солнцепеке. Бодро стучали ножи, закипала вода, пахло свежими овощами. Три маленьких белых призрака, подпоясанные разноцветными лентами, со знанием дела сновали по комнате, ловко управляясь с приборами и точно понимая, где что лежит. Зеницу так хотелось быть полезным, что он оставил Кайгаку тренироваться и пошел помогать девочкам готовить для всех ужин. Чаще всего он просто путался под ногами, что иронично, у тех, кто намного ниже него. Однако демон быстро разобрался, что к чему, и, прислушиваясь к советам Нахо, Суми и Киё, работа пошла намного быстрее. — Все так вкусно выглядит! — вырвалось у него воодушевленное, когда они с платьюшками несли Кайгаку ужин. — А я даже вкуса не пойму, если попробую! — сокрушенно запрокинул голову назад Зеницу. — А вы попробуйте совсем немного, раз хочется, — вновь посоветовала грустному демоненку Киё, быстро переставляя ножки, чтоб поспеть за ним. — А можно? — Конечно, можно! — почти в унисон отозвались крошки-бабочки. — Спасибо! — Зеницу заулыбался подобно коту, которому предложили целое ведро рыбы. Заметив, что девочки пытаются идти быстрее, демон умиленно прикрыл глаза и едва заметно замедлился.       Когда Зеницу появился у входа в зал в компании трех коротышек, он застал задиру безжизненно лежащим на полу в позе морской звезды. Демоненок вспомнил особенно суровые и безжалостные тренировки учителя, во время которых Кайгаку всегда храбрился и задирал нос, чтобы казаться на фоне ноющего Зеницу совершенно неубиваемым и крутым. А потом Зеницу находил его в таком же положении, как сейчас, под деревом в саду. — Эй, мы принесли для тебя лекарство! — пропел демон, привлекая внимание напарника. Будь Зеницу живым человеком, обрадовался бы так сильно, что его бы даже стошнило от волнения.       Едва живой Кайгаку повернул голову в их сторону и выдавил измученную улыбку. Ужин напоминал бы унылое зрелище. Еще бы, ведь за столом сидели молчаливая грозовая туча Кайгаку, тихий цветок Канао, сочетающая в себе строгость и спокойствие бабочка Аой и три увлеченно-сосредоточенно ужинающие ромашки Нахо, Суми и Киё. Ужин напоминал бы унылое зрелище, но. Этим «но» был солнечный зайчик Зеницу, которому совсем не нравилась такая обстановка.       Он уже слопал немного риса, ломтик рыбы и редис, от чего не получил никакого насыщения и удовольствия и только расстроился. А тут еще и тишина как на похоронах. Поэтому из него полились истории. Истории совершенно обо всем — о том, как они с Кайгаку сразили своих первых демонов, как их приютила семья, которая помогла Кайгаку снова встать на ноги, о Морико, об Ичиро, о том, как Кайгаку пришла идея прятать демона в корзину, о том, как они проверяли эту идею, о том, как Коурай и Кайгаку чуть не убили друг друга при первой встрече, и, конечно, о том, какой ворон Коурая страшный.       Кайгаку поглядывал на него и изредка слабо улыбался. Он был очень голоден, но из-за безрадостных мыслей даже самая вкусная еда просто не лезла в горло. Пока Зеницу пытался обходными путями рассказать всем, как они помогли мужчине со сломанной ногой добраться до врача, и при этом не упомянуть двух демонов в белых одеждах, Кайгаку боролся с собственным ужином. «Как же так… Какой же позор…» — он испепелял взглядом рыбу так, словно она была недожарена, а потом беспощадно слопал ее, будто хотел избавиться от кого-то, кто виновен в его неудачах.       Аой неторопливо опустошала свои тарелки и косила в сторону зловещей фигуры, медленно, но хищно пожиравшей рис. Даже демон не казался таким дикарем, как этот странный охотник. Ему всегда мало. Она смотрела на него куда внимательнее, чем могло показаться со стороны. — Наконец-то этот день закончился, теперь можно идти спать! — когда все наелись, объявила неунывающе одна из девчушек, та, что носила зеленых бабочек на косах, и Кайгаку оторопело взглянул на нее. — Стойте, мы разве не будем тренироваться дальше? — он рассеянно и несколько недовольно повернулся к Аой, что передавала поднос с пустой посудой одной из малявок. Она поглядела на него, озадаченная не меньше, чем мать, которую наивный кроха-сын спросил о какой-то нелепости вроде той, почему небо голубое. — Уже стемнело. — И что?       В ее глазах повис немой вопрос, и Кайгаку захотелось повиснуть под потолком этой комнаты, чтобы не было так стыдно. «Почему она смотрит на меня как на идиота?.. Я сказал что-то плохое?» — он неловко опустил голову. И почухал руку. — Мы продолжим тренировку завтра с рассветом, как я уже говорила, — прервала неловкое молчание девушка.       И дни полетели быстро — быстрее, чем ночи, в которые голова выключалась в тот же миг, когда касалась подушки, пока руки даже не успевали накрыться одеялом. Солнце, отражавшееся в синеве ее глаз, выдергивало из темноты снов каждое утро, и у него был ее голос, сурово и в то же время бодро объявлявший: «Пора!». Когда тело не хотело просыпаться, когда мышцы пульсировали изнутри, а он только-только перешагивал порог зала, Кайгаку жалел, что в сутках всего двадцать четыре часа. Он раз за разом оказывался слабее соперника, и в какое-то мгновение Зеницу, тайком пришедший к нему в палату ночью, обнаружил друга не спящим без задних ног, а отжимавшимся от пола. — Я думал, ты уже спишь, — демон присел возле напарника на корточки. Он уже знал, что ему ответят. — Высплюсь, когда перестану проигрывать девчонкам, — рыкнул Кайгаку, замерев лишь на миг, и продолжил припадать к полу на дрожащих от усталости и изрисованных шрамами руках. — Вот как, — Зеницу мягко усмехнулся. Он слишком хорошо знал, что прячется позади этих почерневших глаз. — Ну дерзай, монстр. Сколько уже отжался? — Семьдесят… — прокряхтел задира, и кровь прилила к его лицу. Это слово оставило горькое послевкусие во рту. У Джигоро он мог отжаться не меньше трехсот раз, а в лучшие деньки и до трехсот пятидесяти доходило. Эта мысль не давала ему покоя. Он не мог уснуть из-за того, что она разъедала его изнутри. Парень отжался еще раз, подчиняя непослушные руки своей воле. Воля. Именно из нее рождается дыхание грома. — Семьдесят один.       Он взглянул на Зеницу, а тот содействующе улыбнулся. Ему не нужно было больше ничего говорить, чтобы доказать — у Кайгаку всегда будет надежная поддержка.       Несколько ночей пронеслись болью в мышцах и потом, заливавшим глаза, но Кайгаку добился долгожданного успеха, прогресса, ради которого жертвовал часами сна — он сумел облить отваром Аой, а еще через пару ночей стал достаточно быстр, чтобы догнать ее и чтобы больше не давать ей угнаться за ним. До чего приятное чувство, такое же опьяняющее, как-то, которое его переполняло, когда Джигоро хвалил его перед другими учениками. В конце тренировки, когда зал утопал в красном свете заходящего солнца, Кайгаку глядел на нее горделиво и напыщенно, но видел в ее глазах лишь одобрение. Она никогда не смеялась и никогда не плакала — просто работала. Работала ради такого результата.       Не успел Кайгаку обрадоваться и похвалить себя, не успел он распушить свой павлиний хвост, как внезапно на следующий день Аой совсем перестала участвовать в тренировках… И натравила на него Канао. А от этого розового дьявола спасения не было совершенно никакого. Парень задыхался после безуспешных попыток догнать ее, задыхался после того, как она опять поймала его, как бы быстро он ни убегал, задыхался от невыносимо надоевшего запаха отвара, от которого его рубашку и его самого можно выжимать, задыхался от бессильной злости и беспомощной досады.       «Почему сколько бы я ни тренировался, я не могу сравняться с ней? Почему она всегда на несколько шагов впереди, что бы я ни делал?» — наблюдая, как после ужина девочки убирают со стола, Кайгаку подпирал голову рукой и сверлил тихоню взглядом. Все в ней — неподвижные жуткие глаза, как у мертвеца, нарисованная фальшивая улыбка, отсутствие лишних движений, гробовая тишина ее дыхания — оставалось для него неразрешимой загадкой. И тем не менее, от гордости за себя не осталось и следа, Кайгаку принимал происходящий произвол на свой счет, слишком близко к его самолюбивому сердцу.       Заметив, что друг помогает девочкам с посудой, Кайгаку тоже поднялся и занялся тем же самым. Сейчас ему было некогда переживать об этом, но подсознательно, наверное, ему хотелось тоже иметь со всеми хорошие отношения. А у кого еще этому научиться, как не у самого дружелюбного и милого обалдуя, которого он только знал? Поэтому почти сразу же Кайгаку было принято решение подражать Зеницу во всем, что касается общения с людьми. — Эй, Кайгаку.       Пока голова раскалывалась от недопонимания и самобичевания, пока она была каменно-тяжелой от усталости, он просто плыл по течению — двигался вместе с демоном и платьюшками в сторону кухни, оставив непобедимого розового дьявола в компании Аой в тренировочном зале. — Кайгаку.       Кайгаку чувствовал, что еще немного, и дни станут похожи один на другой. Еще немного, и он почувствует себя в петле. Одно и то же, заново и заново, какой-то цикл бесполезности, сводящий с ума. — Кайгаку?.. Я же… Правильно произношу имя, да?       Только ему начало казаться, что он, наконец, отделался от этого чувства, как оно снова вернулось. Шевелящееся где-то в легких, сворачивающееся комом в желудке, сгущающееся на дне глаз, лежащее на плечах и тянущее к земле чувство растоптанного достоинства. — Правильно, не переживай. Сейчас я приведу его в чувства.       Чувство амбиций, которые не получается реализовать. Каждый день он ел без аппетита, каждую ночь спал без желания спать, тело уставало, а разум негодовал и бодрствовал. — Кайгаку, свет очей моих, невежливо игнорировать девочек!       Парень едва ли не столкнулся с золотым хаори, за которым шел все это время, особо не думая, потому и не сразу отреагировал на то, что оно встало прямо посреди дороги. Кайгаку вздрогнул и почти уронил поднос с пустыми тарелками, но удержал равновесие. Руки уже запомнили, какими ловкими нужно быть, чтобы не получить порцию отвара в лицо от Аой, так что не уронить посуду — плевое дело. Зеницу обеспокоенно смотрел на него, так же изумленно и взволнованно выглядели три платьюшка вокруг него. — На тебе совсем лица нет. Перетруждаешься и плохо спишь, — Зеницу ткнул его когтистым пальцем в нос, и Кайгаку заторможенным взглядом проводил его ладонь. — Девочки хотели тебе что-то рассказать, а ты молчишь. — О, я не заметил… — замялся юноша и оглядел троицу маленьких бабочек. План подражать Зеницу провалился при первой же попытке его реализовать: три пары робких и опасливых глаз — это не совсем то, чего он добивался. Кайгаку постарался сделать свой взгляд как можно более извиняющимся. — Нет, ничего, — запротестовала одна из них, та, что носила розовых бабочек. — Что? Но мы должны спросить его, это же важно! — шикнула подруге девчушка с зелеными заколками. — Он тогда вообще спать перестанет, — пробурчала опять розовая бабочка. — Что спросить? — Кайгаку ощутил, как вместе с электрическим разрядом удивления по телу пробежало легкое недовольство. Они что-то знают? Что-то, чего не знает он? И не говорят ему???       Он переводил взгляд, уже далеко не такой добрый и извиняющийся, с одной девочки на другую, а те остерегались его темных глаз и сконфуженно молчали, исчерпывая его терпение и не понимая — чем дольше он вынужден ждать, тем страшнее он становится. В итоге Нахо ткнула Суми в бок, и Суми все же проговорила с робостью в голосе: — Вы же можете держать концентрацию дыхания сутки напролет? Даже… Ночью во сне? — Во сне?.. — брови Кайгаку медленно поползли вверх, пока осознание его ошибок постепенно подбиралось к нему подобно молнии, обнаружившей одинокое дерево в центре поля. — Сутки? — Зеницу почесал затылок, озадаченный не меньше своего угрюмого друга. Джигоро учил их этому, однако они ушли от него слишком рано — дедуля просто не успел рассказать им такую важную деталь. Он в целом многого не успел им рассказать… — Да, — немного осмелела Суми, когда в разговор вмешался добрый рисовый самурай. — Это важное умение любого охотника, владеющего дыханием. — Но так разве можно? Целые сутки… Прямо без перерыва? — Кайгаку ушам не верил, но малявки не выглядели так, будто пытаются разыграть его. Он помнил, как каждая из попыток сконцентрировать дыхание доставляла ему такую боль, что он предпочитал укрываться от чужих глаз в тени персикового дерева, чтобы никто не видел, как он мучается. Остальные ученики мучились так же, но он был не из тех, кто любил выставлять свою слабость напоказ. — Да. Все столпы так умеют, — решилась заговорить девчушка с розовыми бабочками. — И Канао тоже! — закивала та, что носила зеленый пояс. — Вот как… — донеслось тихое откуда-то из грозовой тучи.       Девочки захлопали своими ангельскими глазками, не зная, в какой момент им начинать жалеть, что они все-таки заговорили с этим жутким охотником. Пока Кайгаку переосмысливал услышанное, можно было заметить, как волосы на его затылке поднимаются дыбом. Он широко открытыми глазами глядел в пространство перед собой, будто прислушивался к голосам в собственной голове. Молния осознания все-таки ударила по нему, ударила и вышибла из него все лишнее, заставлявшее медлить и колебаться. — Но держать концентрацию дыхания — э-это же очень больно! — в ужасе содрогнулся Зеницу, и посуда на его подносе тоже содрогнулась. Наверное, и она была в ужасе. Демон испугался вовсе не за себя, а за Кайгаку. Он уставился на друга, ожидая, что увидит в его лице не меньший ужас, однако он внезапно понял, что Кайгаку притих вовсе не от страха перед трудностями.       Задира был в восторге от подсказки, которую ему дали. Все это время он показывал себя слабаком, за что он сам себя ненавидел, выставлял напоказ свои ошибки, наступал на одни и те же грабли, а ответ все это время таился где-то совсем неподалеку. Джигоро же учил его, а он совсем позабыл о тренировке дыхания — позабыл об искрах, загоравшихся сначала перед глазами, а затем и в легких, позабыл о токе, проводником которого должны стать его собственные руки, позабыл о силе молний, которая должна пропитать металл его катаны и стать его оружием. Звучит не как-то, что легко дастся. Но трудности его не пугали. — Теперь я понял! — загоревшимися глазами Кайгаку посмотрел на удивленного напарника, взволнованного, но все равно поддерживающего. — Спасибо! — он оглядел девочек, с содроганием ожидавших его реакции.       Когда фигура в больничной рубахе, летящая на крыльях воодушевления, скрылась в кухне вместе с подносом, платьюшки облегченно выдохнули. Когда фигура в больничной рубахе выпорхнула из кухни уже без подноса и пролетела мимо них со словами «Спокойной ночи!», платьюшки обрадованно улыбнулись. Приятно осознавать, что их совет пришелся очень кстати. Зеницу посмотрел вслед Кайгаку, у которого лучше всего получилось быть вежливым в момент, когда он совершенно не думал об этом. Демон вздохнул и отогнал от себя воспоминания о днях, когда старый учитель заставлял его тренировать концентрацию дыхания. Это были ужаснейшие из дней, и он бы с огромной радостью стер их из памяти. А Кайгаку… Ни перед чем не остановится, запытает себя до смерти ради того, чтобы сравняться с Канао и столпами. Он настроен по-боевому так, будто он не потратил весь сегодняшний день на тренировки и совсем не устал. Зеницу понимал, что отправляется друг отнюдь не спать. Ему всегда мало.       Ветерок продолжал разносить по саду стойкие остатки августа. Неизбежно приближалась осень, но лето совсем не сдавалось — его старания отражались на не тускнеющей зелени деревьев, еще бодрых кустарниках и не увядших цветах, на тепле, с которым вечерний воздух наполнял грудь и гладил лицо. Не сдавался в своих стремлениях и Кайгаку, сидевший на террасе и вспоминавший наставления учителя, помогавшего ему даже тогда, когда их разделяли сотни километров.       Кайгаку силился овладеть дыханием грома. Потому что это круто, потому что красиво, потому что мощно, потому что это пугает окружающих и заставляет их уважать тебя. Потому что когда он впервые увидел дыхание грома, он подумал, что это круто, красиво, мощно, это напугало его и заставило уважать грозу. Гроза в руках человека становится поразительной силой, а то, что ее предстоит использовать против людоедов, маленького впечатлительного мальчишку волновало в последнюю очередь. Впервые взяв в руки клинок, худой сирота понял, насколько ему хочется больше не быть слабым. Насколько ему хочется быть тем, кого прославляют и уважают.       Мальчик рос, становясь выше, крепче, смелее. Его мечта тоже росла, она обретала новые детали. Учитель вкладывал в дыхание грома не просто владение мечом — в нем была своя философия. Сколько бы Кайгаку ни притворялся перед другими учениками, что эта философия для него кристально понятна, в ней все еще оставалось много белых пятен, которые он не мог разгадать. В какой-то момент юноша понял, что эта философия должна идти впереди владения мечом, она должна направлять меч. Пока он не поймет, что делает грозу такой грозной и завораживающей, гром так и останется инструментом, которым он будет пользоваться не в полную силу. А он сам… Он так и останется слабым, тем, кого не прославляют и не уважают.       Кайгаку втянул столько воздуха, сколько помещалось внутри, и сосредоточил все мысли вокруг того, чего он по-настоящему хотел, к чему так долго шел. Искры перед глазами. Воля. Да… Когда он понял, что воля — это то, без чего мечник не расположит к себе грозу, почти все стили дыхания грома обрели с ним физическую форму. Воля рождает искру. Искры в легких, сверкающие, щекочущие изнутри. Он медленно выдохнул, давая дорогу искре, высвобождая собственную волю. Гром был на его стороне. Почти все стили стали картами в его руках. Кроме одного козыря. Кроме самого первого. Электрические разряды беспокойно пробежали по позвоночнику. Искра будит молнию.       Кайгаку нахмурился и пропустил ток дальше — дал ему проход к собственным венам. Почему он разгадал все стили, кроме самого первого? Молниеносный громовой раскат. Разве для этого у него недостаточно воли? Ток болезненно полился по венам сквозь израненные в бою руки, кисти задрожали. Искры в легких, послушно и безобидно щекотавшие изнутри, обратились в маленьких дьяволят за короткое мгновение. Чем больше их накапливалось, тем больнее становилось. Плечи задрожали. В легких сконцентировался обжигающий жар, укусы искр пробежали по позвоночнику, жгучие, как осиные жала. Кайгаку не сдавался. Воля. Разве он не отдавал всего себя без остатка, чтобы гроза стала его вечным союзником? Разве такой жертвы недостаточно, чтобы с ним поделились такой мощью? Ток продолжал сопротивляться, жгучие укусы побежали по венам, докатились до самых пальцев, словно он по плечи просунул руки в огромное осиное гнездо. Все тело задрожало. Почему такой жертвы недостаточно?!       Глаза завращались в орбитах, не выдерживая обжигающего света молний. Сердце в бешеном ритме колотилось в груди, барабанная дробь ударяла по перепонкам ушей, он не слышал ничего и начинал переживать, что еще мгновение — и он больше никогда не сможет слышать. Жар в легких добирался до предела, дышать ровно стало непосильной задачей, равной пытке над самим собой. Кайгаку сдался и зажмурился. Искры погасли. Молнии уснули. Барабаны затихли. Он больше не мог концентрироваться на дыхании грома.       Он зажал уши ладонями и замер, не открывая глаз. Тело так болело, словно проснувшийся гром просто не помещался в нем. Все по-старому, так же было у наставника в саду. Кайгаку пытался отдышаться и не решался пошевелиться от досады. Почему такой жертвы недостаточно, чтобы стать с громом единым целым?       Парень резко поднялся на ноги и с вызовом уставился на спящий сад поместья бабочки. Концентрация дыхания — это не что-то невозможное, иначе столпов бы просто не существовало. Кайгаку спустился с террасы и отправился на пробежку. Если он овладеет концентрацией дыхания, он будет использовать дыхание грома в полную силу. Белая рубашка скрылась в тени деревьев, босые ноги игнорировали голую землю, свежий воздух наполнил легкие. Если он будет использовать дыхание грома в полную силу, он станет столпом. Кайгаку ускорился. После пробежки он сделает столько отжиманий, сколько прежнему Кайгаку и не снилось. А после отжиманий опять попытается сконцентрировать дыхание. Не получится — он снова загоняет себя на пробежке, даже если потеряет сознание в процессе.       Если он станет столпом, он станет тем, кого прославляют и уважают.       Она уже привыкла вставать раньше рассвета, чтобы привести себя в порядок. Дополнительное время было как нельзя кстати и для того, чтобы открыть занавески и протереть пыль там, где она ее замечала. Не то, чтобы это было обязанностью, но девушку это совсем не раздражало. Она приводила в порядок и себя, и все вокруг себя, и только потом шла будить пациентов на оздоровительную тренировку.       Однако зайдя в сонное царство темной палаты, Аой сразу поняла, что что-то не так. Распахнув занавески и впустив в комнату утреннее солнце, она увидела на постели единственного пациента примятые одеяло и подушку и никого более. Он словно прилег на них на пару минут, даже не расправляя, а потом встал и куда-то делся. Аой в недоумении помедлила и, чтобы разогнать странные мысли, она на всякий случай заглянула под кровать. Пусто.       Девушка выпрямилась и уперла руки в бока. Сбежал? Не в его духе это. Вечно задирал нос и возмущался, что вечерние тренировки так рано кончаются. Может быть, он уже в тренировочном зале? По дороге туда Аой встретила своих маленьких помощниц с яркими поясами, и изумление от того, что Кайгаку не было и в зале, увеличилось на три. Может, все-таки сбежал? Но не в его духе это… Аой это в некоторой мере даже возмутило. Конечно, тренировки были тяжелыми, но и охотники были тем сортом людей, которым любые трудности ни по чем. Особенно те трудности, которые помогали им готовиться к настоящим испытаниям — сражениям с чудовищами. Плохо тренируешься — умрешь. — Зеницу! — Аой распахнула дверь комнатки, в которой демон отбывал свое время в солнечные дни.       Суровый взгляд синих глаз профессионально сканировал комнату на предмет дезертиров. Аой честно надеялась найти Кайгаку здесь, потому что обычно этих двоих друг от друга за уши не оттянешь, но, кажется, она снова ошиблась в предположениях. Растрепанная светловолосая голова оторвалась от подушки с вопросительным выражением на лице. — Что случилось? — Зеницу искренне забеспокоился, ведь не каждое утро к нему кто-то врывается без стука. Он выпустил из объятий наряженное в черное хаори одеяло и уселся на кровати.       Нахо, Суми и Киё отчаянно глядели на него, словно случилось что-то, по серьезности совпадавшее с убийством, однако Аой была не просто строга, как обычно, а зла. Зеницу сглотнул ком в горле, будто в загадочном происшествии виноват конкретно он и сейчас ему по-крупному влетит, однако оказалось, что зла она вовсе не на него. — Ты случайно не видел Кайгаку? — спросила девушка, с подозрением оглядывая спальню в очередной раз и озадаченно всматриваясь в черное нечто на кровати демона. Это не совсем то, что она искала, хотя это и странно. — Его нет в постели! — добавила Киё. — И в тренировочном зале тоже! — выпалила Суми. — И даже на кухне нет! — вставила свои наблюдения Нахо. Другие девочки посмотрели на нее. — Что? Я проверила все варианты…       К их общему удивлению, демон вдруг выдохнул с облегчением и даже рассмеялся. Аой вскинула брови. Неужели она снова ошиблась в предположениях, когда решила, что Зеницу так разнервничается, что захочет пойти искать своего дикаря вместе с ними, несмотря на солнце? Почему он смеется? Кайгаку что-то говорил ему о своих планах побега? — Это вы по адресу. Я слишком хорошо его знаю, — демон потер глаз, кое-как заглушив собственный хохот, и небрежно махнул рукой в сторону окна. — Поищите в саду, он наверняка там. — В саду? — платьюшки удивленно захлопали ресничками. — Ага. Привет ему передайте от меня только, — подмигнул девчушкам рисовый самурай и удобно расположился на кровати снова, как ни в чем не бывало.       Нужно отдать должное, демон-корзина и правда наизусть знал все привычки своего напарника. Когда Аой уже было решила, что ее обманули и Кайгаку совсем след простыл, Суми, чувствовавшая некую коллективную ответственность за всех своих крошек-подружек и особенно усиленно рыскавшая по кустам, вдруг крикнула: — Нашла!              Первой мыслью в голове Аой, когда она увидела его, было «До чего странный!». Кайгаку спокойнейше спал, сложив руки на груди, как беззаботный бездомный котенок, пока еще не осознавший, что люди его нашли. Еще никогда слово «дикарь» так хорошо его не описывало. Вместо того, чтобы лечь спать в уютной чистой постели, он предпочел спрятаться в отдаленном углу сада за большим деревом, окруженном кустами, и уснуть прямо на земле. Зачем только? Чтобы заставить всех суетиться и искать его? Чтобы избежать ранней тренировки?       Тень Аой угрожающе нависла над парнем. В какой-то мере ей было стыдно, что он заставил ее разволноваться, и этот стыд она облекла в злость. — Эй, а ну просыпайся! — она щелкнула его по носу пальцем.       Такой знакомый жест, который заставлял любого буйного пациента угомониться, мгновенно разбудил Кайгаку, и тот аж подпрыгнул на месте. Несколько веточек и листьев запутались в его волосах и прицепились к больничной рубашке. Несколько беспокойных снов, заблудившихся в его голове, отразились на его лице. — Ты что здесь делаешь? — строго осведомилась Аой, упирая руки в бока и привычно готовясь забраться в логово к медведю, чтоб показать ему, где раки зимуют. — А, это вы… — как только негодяй осознал, что тревога ложная, он заметно успокоился. Теперь в его темных глазах не было ничего, кроме усталости. — Чего так пугать-то? — он сонно моргнул и стал подниматься на ноги, выглядя так, словно совершенно не выспался.       Аой фыркнула. Еще бы он выспался, ночуя в кустах. Только бабочки так умеют. Кайгаку вяло отряхнул свою одежду, на которой виднелись все последствия его ночных похождений по саду. — Кажется, я все испачкал. Поэтому-то черное нравится мне больше… — пробормотал он, но последнее слово потерялось в бесцеремонном зевке. — Конечно, испачкал. Зачем в саду уснул? Шутить вздумал? — то, что дикарь игнорировал ее вопросы, продолжало капать на нервы строгой бабочки, но она старалась сохранять самообладание.       Когда пациенты в бреду несли чушь, когда они после комы не отличали реальность от вымысла, когда они не могли поверить в то, что их раны слишком глубоки и норовили вернуться к миссиям без помощи врача, она не могла злиться на них. Однако Кайгаку уже давно не в бреду, с окончания его комы прошло уже больше недели, а он продолжал упрямиться и вести себя как дитя. — Я не специально тут уснул, — парень оглядел свое спальное место с таким видом, будто вспомнил что-то неприятное. — Я немного потренировался в саду ночью, — теперь он явно припомнил нечто приятное, и по нему это стало заметно даже без улыбки. — Потому что я хочу стать сильнее, а дневных тренировок для меня слишком мало, — в утомленных некачественным сном глазах появилась решимость. Он не шутил. Ему изначально было не до шуток.       Нахо, Суми и Киё с восхищением заулыбались. Или, может быть, они пытались не засмеяться от того, как мило и забавно этот диковатый охотник выглядел, пытаясь напускать серьезность и будучи облепленным ветками и листьями. Аой вздохнула. Все же, его повадки лишат ее последних нервных клеток. — Если тебе нужно потренироваться в саду самостоятельно, ты мог бы просто попросить, — ее брови расслабились, и девушка сложила руки на груди, сделав вид, что Кайгаку уже попросил. — Так и быть. Тренировки с Канао могут подождать до вечера или до завтра. — А сейчас… — Нет, сейчас ты отправляешься в купальню. Остальное потом, — она не дала ему договорить.       Кайгаку закрыл рот и неловко почесал затылок, а листья посыпались с него как с дерева в ветреный денек. Он растерянно уставился на то, как они плавно снижаются к земле. До чего странный! Аой отвернулась, намереваясь уйти. В поместье еще хватит забот, даже если тренировки перенесутся на потом. Она снова вздохнула, косо глянув на охотника, и решила добавить, как бы невзначай: — Если будешь пренебрегать здоровым сном, сильнее не станешь.       Забота врача заметна за любой маской. Задира нахмурился, но ничего не ответил. Может быть, слишком устал, чтобы спорить. Может быть, не хотел ссориться. А может, просто понимал, что она права. Девочки вызвались проводить Кайгаку к ванной и вручить ему чистую одежду. Не то сонный Кайгаку пугал их меньше, не то они уже немного попривыкли к его угрюмости, но они не постеснялись даже заговорить с ним, пока снимали с него соринки. Аой услышала, как Нахо бодро произнесла: — А рисовый самурай Зеницу просил передать вам привет!       Кайгаку безобидно улыбнулся и скрылся с детьми за раздвижными дверями поместья. Оставшаяся одна в саду Аой подняла взгляд к кроне дерева, которое парень выбрал своим маленьким убежищем. Ее взгляд смягчился. Как-то раз она краем уха подслушала разговор Зеницу с ее маленькими помощницами. Тогда эта четверка постоянных зрителей, заседавших в темном углу тренировочного зала, обсуждала, сколько усилий Кайгаку прикладывает, и Зеницу, как его друг, сказал то, что о тебе может сказать без раздражения только самый лучший друг.       «Гордость делает из него прилежного ученика. Лучшего ученика.»       Охотники всегда были и будут тем сортом людей, которым любые трудности ни по чем.