Жизнь и счастье в ней

      Пёстрая птица завела свою трель. Солнечный зайчик пробежал по подоконнику. Слабый ветерок, подхватив жар солнца, кружась и петляя, ворвался в открытое окно спальни Мирабель.               Юная Мадригаль сидела на кровати с мертвенно бледным лицом. Косита тактично хранила молчание, свалившуюся на голову новость девушка должна была осмыслить в одиночестве. Глаза под большими круглыми очками замерли, уставившись в одну единственную точку на стене, но Мирабель словно не видела ничего вовсе. На улице разгорался всеми возможными цветами и голосами жаркий летний день, но владелица комнаты едва ли замечала это. Пожалуй, даже ворвись сейчас в комнату ураган Пепы, она бы не сдвинулась с места. Грозные порывы ветра просто не сравнились бы с бурей у неё в душе.              — Это конец, — сорвалось с её губ, и, вздрогнув от своего же тихого голоса, она очнулась от шока.              Быстро заморгав, она посмотрела по сторонам. Открытое окно, стол со швейными принадлежностями на нём, рисунки на стенах — всё казалось таким реальным. Никогда до этого окружающий мир не был настолько, до рези в глазах, пугающе настоящим. Не оставалось и крупицы надежды, что грянувшее громом осознание окажется сном. Мирабель словно внезапно сдёрнула с глаз розовые очки, хотя, казалось бы, уже так давно это сделала. Похожее чувство она испытала, когда жалея, что выжила, сидела в обломках их родного дома.              Опустошение.              Внутри больше не плескался разноцветными красками оптимизм. На его месте остался лишь один вопрос: "Что делать?". Первым порывом было выбежать из комнаты. Сбежать от казавшегося спёртым несмотря на открытые ставни воздуха, пронестись через весь дом ища того самого, одного единственного человека, уткнуться в родные объятия и разреветься. Толи от радости, толи от ужаса. Девушка даже вскочила с кровати, повернулась к двери, но вовремя одёрнула себя. Мирабель всегда была человеком действия. Когда на горизонте появлялась проблема, внутри взрывался фейерверк, ноги сами переходили на бег, и всё нутро кричало: не думать — делать. И Мирабель делала, делала всё, что могла. Сейчас повиноваться подобным порывам было нельзя.              Девушка рухнула обратно на кровать. Упала навзничь и уставилась в потолок. Ей показалось или матрас сегодня действительно по особенному мягок? Откуда-то снизу послышался шелест половиц, Касита как всегда старалась её подбодрить. Жаль, но это большее, что она могла сделать. В остальном она была не помощник, решение должна принять Мирабель, и решение это должно быть здравым, а не как обычно.              В порыве злости на саму себя Мирабель сжала ладонями голову. Дева Мария, а ведь сегодняшний день так хорошо начинался! Она проснулась, разбуженная тёплыми лучами солнца, встала, оделась и, пока шла в столовую, столкнулась с дядей. Он, оказалось, как раз закончил читать книгу, что она ему одолжила. Оставшийся путь до трапезной они проделали вместе за увлекательной беседой. Когда стол уже был накрыт, и все садились на свои места, они случайно столкнулись коленками. И Бруно вместо обычного смущённо-испуганного извинения, лишь посмеялся над этим вместе с ней. Он наконец привык, влился в лоно семьи, чего всегда заслуживал. Каково же было её счастье.              Но потом настало время трапезы и всё изменилось. Эмпанады, её любимые, стояли в центре стола. Мирабель взяла одну и по привычке сначала втянула носом такой знакомый пряный запах. В тот же миг она поняла — с ним что-то не так. Запах был отвратителен, она едва смогла сдержать рвотный позыв. Однако остальные, казалось, не находили в эмпанадах ничего необычного. Дядя Феликс уплетал уже третью по счёту. Значит это с ней что-то не так.              И в этот же момент средь семейной идиллии прогремело осознание, непрошеный ответ на вопрос, который она даже не задавала: отчего её воротит от любимого блюда за завтраком, отчего в последнее время по вечерам она валится с ног, от чего, в конце концов, кровь запаздывает уже на месяц. Вывод напрашивался сам собой.              Тогда она всё же сумела впихнуть в себя салат, а по окончании завтрака, не подавая виду, выскользнуть из столовой. И вот сейчас она в своей комнате, без малейшего представления, что делать дальше.              И почему всё должно быть настолько сложным?! Когда они отстроили дом, когда волшебство вернулось в Энканто, всё виделось таким простым, будущее казалось безоблачным, светлым и радостным. И хотя само чувство эйфории от воссоединения семьи быстро прошло, как-то затерялось среди повседневности, домашних хлопот и забот, оно оставило свои следы. Банальная вера в лучшее теперь словно витала в воздухе. Подумать только: Долорес начала встречаться с Мариано, Луиза потихоньку стала принимать свою не настолько сильную сторону, позволяла себе иногда развалиться в гамаке и подремать днём в сени деревьев, Исабела, избавившись от образа идеально дочери и внучки, заметно оживилась, теперь ей ничего не мешало творить красоту по своему, абуэла, чуть всё не потеряв, приняла и полюбила слабые стороны своих потомков так же как и сильные, а Бруно вновь обрёл семью, как и семья его.              Что до самой Мирабель, то более в её сторону не бросали пренебрежительные и жалостные взгляды, не напоминали при каждой возможности о её бесталанности. Она перестала быть паршивой овцой в глазах домочадцев, но это не помогло им её понять. Людям свойственно судить других по себе, а они никогда не были в её положении. Да и они же извинились, как она могла портить всеобщий триумф, выставляя на показ свою покрытую шрамами душу. Они многое вместе прошли и стали гораздо ближе друг к другу, но она всё равно будто смотрела на жизнь семьи со стороны. Может это, а может возвращенное её усилиями волшебство, позволяло ей видеть то, чего не видели другие.              За всей новизной было сложно заметить то, что осталось без изменений. Глубинные константы, которые невозможно переменить в одночасье, они затерялись, спрятались за новыми личинами, но никуда не делись. Луиза, перед тем как прилечь, всех обежит, каждого спросит не нужна ли помощь, стоит ли говорить, что заслуженный отдых она получала всё так же редко. Едва ли кто-то замечал изменения в лице Исабелы, когда та ловила на себе чей-то неодобрительный взгляд, что поделать, не всем в общине понравились изменения в некогда идеальной девушке. Абуэла, глава семьи, хоть и снизила планку, но по прежнему редко сдерживала повелительные нотки, ей всё так же было неуютно возражать. И Бруно, он вернулся, но частичка его всё равно осталась в стенах дома, он боялся использовать свой дар, сторонился людей, и острая боль разливалась в его груди всякий раз, когда люди памятуя о былом сторонились его.              Однако даже так, она и все остальные усвоили урок: волшебство будет жить, пока семья будет дружна. И они старались, правда старались, просто иногда старые привычки брали верх. Мирабель видя это, делала то, чем и так занималась всю жизнь — старалась помочь семье. Она одёргивала порой слишком далеко заходившего в своих шутках Камило, напоминала Луизе об отдыхе, подбадривала Исабелу, одним своим присутствием смягчала нрав абуэлы, составляла так необходимую Бруно компанию. Мягкий совет здесь, посильная помощь там, и вот на лицах снова сияют улыбки. Она чуть не лишилась своей семьи, и теперь-то она ни за что не допустит повторения истории. Она защитит родных, волшебство и весь Энканто, а иначе зачем им вообще был дарован второй шанс.              Мирабель моргнула, и видения прошлого осыпались прахом. Перед взором теперь был лишь выбеленный потолок. Полоса света от окна делила его на две половины. Голова сама собой повернулась увидеть, перечеркивает ли она и стену тоже. Чем дальше солнечный луч был от раскрытого окна, тем шире он становился, и тем сильнее расплывались его границы. Девушка приподнялась на локтях. Вся противоположная стена сияла золотым.              Юная Мадригаль поднялась с кровати, как заворожённая приблизилась к стене, но, так до неё и не дойдя, остановилась. Средь золотого света сажей выделялся её чёрный силуэт. Дыхание сбилось. Что это: предзнаменование или кошмар наяву? Неужели такова её природа на самом деле? Неужели ей суждено быть тем, кто только и делает, что отбрасывает тень на чужое сияние?              Ноги, дрогнув, не выдерживают веса девушки, и она оседает на пол. Громко стукается коленками о потёртые доски. Выставленные вперёд руки тонут в пёстрых складках юбки. Боль отрезвляет, и спустя секунду Мирабель уже корит себя за потерю самообладания. Вот потому-то она и предпочитала действовать, а не думать. Если начать рыться в себе, то можно забраться слишком глубоко. Оптимизм же всегда служил прекрасным щитом от жизненных невзгод. И в те времена, когда она была паршивой овцой в семье, и после.              Мирабель тянет губы, пытается улыбнуться и чтобы проверить результат поворачивается к зеркалу, что стоит у стены. Ну и картина. Взлохмаченные волосы, широко раскрытые в панике глаза, нервная ухмылка. А она оказывается похожа на тётю Пепу больше, чем могла представить. Воистину семья.              Из груди вырывается обречённый стон.              Глупо думать, что она справится со всем сама. И если бы дело было в чём угодно другом, она не задумываясь бы пошла за советом к семье. К Бруно. Он всегда понимал её лучше остальных.              Ещё при той встрече в застенках дома, обнаружив на месте рисуемого слухами злодея обычного человека, она с удивлением поняла насколько они похожи. Две паршивые овцы, которые просто хотели как лучше. А когда он вернулся в семью, она лишь крепче уверилась в их сходстве. По первой он не мог найти себе места, не мог понять, чем ему следует теперь заниматься. А он, как и Мирабель всю свою жизнь до этого, очень хотел помогать своей семье.              Как-то так само получилось, что он начал ходит тенью за Мирабель и помогать ей. Они вместе накрывали на стол, вместе ходили в город за покупками. И чем больше времени они проводили вместе, тем больше это становилось естественным. Правда тенью нависал тот факт, что она почти ничего не знала о его прошлой жизни, тогда как он о её знал практически всё. И отрывочные детские воспоминания Мирабель о тёмной долговязой фигуре за семейным столом, едва ли помогали той сократить разрыв. Но говорить с Бруно оказалось так легко, она смотрела на него и видела себя. Они понимали друг друга с полуслова, в них плескалась одинаковая боль. Может просто такова природа людей: желать зализывать чужие раны, особенно когда они так похожи на твои. Иначе как объяснить, что общие горести сблизили Мирабель и Бруно куда лучше, чем общие радости всю семью.              Мирабель, сама того не замечая, улыбается уже по настоящему. Перед глазами вновь предстают картины прожитых дней. Одно из самых ярких воспоминаний тех времён родилось из обыкновенного похода за фруктами…